— Сестра Барбара, можно тебя на пару минут?

— Конечно, сестра Виктория!

В руки юной Пейдж ложится свёрток из коричневой бумаги, лёгкий, но при этом достаточно массивный. Для большего удобства он даже обхвачен бечёвкой, не очень приятно режущей тонкие пальцы. «Уже дошили?» — думается девушке, но расспрашивать монахиню ей не очень хочется, да и поручение ждать не будет.

— Будь так добра, передай сестре Розарии, — просит Виктория и тепло улыбается, но глаза её так и искрят молниями: сама с взбалмошной монахиней она иметь дело не хочет. Связаться с Розарией — значит испачкать руки об нечестивую грешницу. Мерзость. Проще впихнуть свёрток кому-то другому и кто-кто, а Барбара попросту не сможет отказаться, — Это подарок от Церкви Фавония. И проследи, чтоб она его надела.

— Хорошо! — сияет, наивная. И не догадывается диаконисса, что сестра увиливает от встречи с противной ей личностью посредством возложения ответственности на чужие плечи, — А где её можно найти?

— Ветер подскажет, милая. Ступай.

Накручивая на палец свободный хвостик бечёвки Барбара выходит из Собора. Осознаёт она, куда попала посредством неумения отказывать и вздыхает тяжко. Беда-то в том, что сама она в глубине души не питает ярких негативных чувств к Розарии, разве что по делу за курение да сквернословие отчитывает, но так просто подойти и заговорить с этой скрытной женщиной и ещё и проследить за примеркой подарка впридачу? Увольте. Но свёрток-то отдать надо, а посему Барбара оглядывается.

Шумный вдох. Длинный и медленный выдох.

Вместе с лёгким тёплым ветерком щекочет ноздри девицы ещё и тяжёлый табачный запах, хотя, вернее сказать сигаретная удушающая вонь. Вероятно, Розария вновь стоит и курит за собором, облокотившись на стену самым неподобающим для монахини образом. С одной стороны диакониссу терзает желание отчитать нечестивицу за подобное богохульство, как полагается, но с другой стороны тогда она точно не захочет принять подарок от Церкви Фавония, а передать ей свёрток как раз таки приказано, пусть и в завуалированной форме.

И как тут быть?

«Ветер подскажет, милая» — вспоминается девице наставление сенешаля-отца, переплетается в голове с недавними словами сестры Виктории. А ведь точно, почему бы не попросить помощи у почтенного лорда Барбатоса?

Барбара ненадолго откладывает пакет прямиком на пол и жмурится, сплетая кончики пальцев в тихой молитве. Подхватывает лёгкий ветерок шёпот диакониссы и несёт просьбу прямо в небеса, минуя возвышающуюся над площадью статую архонтскую. Сочится молитва сквозь каменные пальцы изваяния и кажется Барбаре, что уголки губ Барбатоса даже немножко приподнимаются.

Внезапно что-то в ветре озорное проявляется, будто юношеский смех и хрустальный перезвон лиры. Лукавый вихрь тотчас срывает с макушки диакониссы головной убор, утаскивая его за угол Собора. Спохватившись, Барбара бежит туда же, преследуя слишком наглого, незримого жителя Мондштадта.

Кажется, вот-вот тонкие пальцы вцепятся в чепец, но не тут-то было: головной убор оказывается в руках у удивлённой Розарии. Барбара замирает с неким страхом, стыдливо отводя взгляд. Отступать уже попросту некак и некуда…

— За вещами чего не следишь? — холодный и резкий голос женщины заставляет Барбару вздрогнуть, — Будешь свой чепец забирать?

— А… Д-да, спасибо, сестра Розария, — покорно кивает девица. Забрав головной убор она тут же надевает его обратно, нервно посмеиваясь, — Ну и ветрище же сегодня, да?

— Приличный, — пожимает плечами Розария, притаптывая окурок. Беседу она, очевидно, не намерена вести дальше, — Мне пора.

— Подожди!

— Если ты хочешь отчитать меня за курение — валяй. Только быстрее, у меня ещё дела.

Барбара торопливо оглядывается, не находя рядом свёртка, а затем хлопает себя по лбу: очевидно же тот остался на площади! Со скоростью, абсолютно неприсущей церковнослужительнице, девица возвращается за оставленным пакетом, после чего всовывает его в руки малость удивлённой Розарии.

— В-вот! Сёстры сшили… подарок от церкви, — сквозь попытки отдышаться слышит женщина и хмыкает. Что же там эти белоручки из собора могли такого сшить?

Розария сминает в руках пакет. Мягкий, но в ладонь металлические бляхи ремней неприятно впиваются, несмотря на слой бумаги. «Надо будет посмотреть, что там такое подсунули» — отмечает монахиня, вспоминая, что рядом всё ещё стоит Барбара, с любопытством оглядывая свёрток.

— Это всё? — с абсолютной незаинтересованностью в голосе тянет Розария.

— Да, в общем-то… — Барбара нервно оглядывается, — Мне, кстати, так и не показывали, что шили…

— А ты хочешь взглянуть? — в холодном взгляде Розарии читается явное удивление, — Любопытной Варваре, как ты знаешь, на базаре нос оторвали.

— Н-нет-нет-нет-нет-нет, что ты! — машет руками смущённая донельзя Барбара, отводя взгляд и краснея ещё сильней от упоминания некой Варвары. Возможно это лишь фигура речи, подхваченная у снежнайцев, но все же закрывает диаконисса на всякий случай вздёрнутый носик ладошкой, — То есть, меня вообще-то попросили и конечно я хочу взглянуть, н-но…

— Но что?

— Я не могу озвучивать такое здесь…

Барбара, скромно потупившись, вырисовывает на брусчатке какие-то узоры мыском туфельки. Розария же наоборот поднимает взгляд в молчаливую лазурную высь. В такие моменты даже она, атеистка до мозга костей, думает «помоги мне, Бубатос» и тянется за ещё одной сигаретой. Только вот этот озорной Блаблатос не поможет, особенно Розарии.

Щелчок зажигалки. Только-только ровный огонёк касается сигареты, как вдруг… затухает от порыва ветра. «Да блять!» — думает монахиня злобно, отворачиваясь от вихрей прочь.

— Смотреть на то, как кто-то переодевается — не богохульство, Барбара, — спустя минутку неловкого молчания и несколько неудачных попыток закурить женщина наконец-то с облегчением выдыхает полный горечи дым, облокачиваясь на стену и провожая ленивым взглядом маленькие сизые клубки, — Вот смотреть и при этом дрочить… хотя это тоже с натяжкой можно назвать богохульством, если по обоюдному…

— А м-можно в моём присутствии без данной обсценной лексики? — неловко прерывает её Барбара, малость недовольно хмурясь, — Мы всё ещё рядом с храмом.

— Ладно, — на удивление спокойно пожимает плечами Розария. Обычно, на такие просьбы от других сестёр она выдавала целые матные тирады, наслаждаясь их беспомощностью, но сейчас… Как-то не хочется так говорить, особенно при Барбаре, — Тяжело же с вами, святошами…

И как они только уживаются под одной крышей с пропитыми алкашами, да ещё и отъявленными извращенцами? Для Розарии это всегда будет своего рода загадкой без ответа, эдаким риторическим вопросом. Вновь притаптывает она окурок, кивком приглашая Барбару за собой.

В маленькой её каморке достаточно темно, особенно после слепящего солнца вне собора. Диаконисса забавно щурится да носик морщит, пытаясь привыкнуть к окружению. Не получается у нее, да ещё и мысли о предстоящем зрелище покоя не дают, окаянные! Не то чтобы Барбаре было омерзительно смотреть на чьи-то обнажённые тела: просто очень непривычно и в какой-то степени даже страшно. Отворачивается девица к стене, рассматривая ровную кирпичную кладку и давая монахине немного личного пространства для переодевания.

Неловкую тишину прерывает шорох рвущейся бумаги и шелест тканей. Розария оглядывает себя да негромко хмыкает: выглядит «костюмчик» вполне себе демократично и очень даже достойно. Изобилие тёмных тонов, безусловно, радует женщину, однако есть и одно «но».

В сравнении со старой одеждой эта будто брызжет ханжеством да и выглядит куда более сковывающей, закрытой. Не самое приятное для свободолюбивой «монахини». А для воительницы так вообще атас: замахнуться копьём нормально никак, а ещё кожу натирает неприятно. Бесит.

Сняв верхнюю часть костюма Розария задумывается. Может, что убрать? Оглядывает она пристальным взглядом ткань, будто забыв о Барбаре напрочь, а после резким движением вырезает целый шмат ткани со спины. Диаконисса сдавленно охает.

— Что ты делаешь? Тебя же сёстры отчитают, — надорванно шепчет девица, наблюдая за безучастным лицом монахини и таким же беспристрастным лезвием ножа. Серебристая сталь аккуратно движется по шву, обрезая все ненужные ткани, — Розария!

— Я почти тридцатник уже Розария, — ворчит недовольна та, выпрямившись. На секунду Барбара заглядывается на белесые шрамы, на выпирающие рёбра. Тем не менее поднять взгляд выше она боится и торопливо отворачивается, закрывая глаза ладошками.

— Но что скажут сёстры… — шепчет Барбара, отворачиваясь к стенке вновь и мысленно укоряя себя. Не одобрит Барбатос таких заглядываний, ох-х-х…

— Честно? — бросает на пол кусок ткани Розария и ненадолго в какой-то степени даже умилённо ухмыляется, завидев реакцию диакониссы, — Всё равно. А ещё шлейфом от шапки всё прекрасно скрывается.

Розария вновь надевает верхнюю часть одежды, удовлетворённо хмыкнув. Теперь это в разы удобнее, чем было. Главное, что впереди всё выглядит по-божески, а сзади уже всё равно.

-Можешь повернуться, — спокойным ровным тоном говорит Розария, но, обернувшись, никого не застаёт в комнате. Женщину это, в прочем, нисколько не смущает. Зоркий глаз цепляется за выглянувший из-за двери кудрявый хвостик, — Барбара?

Диаконисса съезжает по стене вниз, закрывая личико смущённое ладошками, да коленки подбирает. Выглядит она смущённо, не слишком понятно, правда, почему именно.

— Я-я не подглядывала! Правда! — надломленным голоском едва не пищит Барбара, — К-какой же стыд и позор…

— Конечно не подглядывала, — кивает Розария и присаживается рядом, неловко поглаживая чужое плечо, — Тебя ж попросили проследить, чтоб я надела новое шмотьё, верно?

— Уг-угу… Сестра Виктория попросила.

Барбара заметно смущается, ощутив ледяную ладонь Розарии на плече. Сейчас она кажется такой непривычной и мягкой. Пусть и колючей.

Саму Розарию это, правда, не устраивает.

— Иди скажи что мол порядок, эта мерзкая и взбалмошная грешница Розария соизволила одеть новую форму, — ворчливо произносит женщина, поднимаясь на ноги.

— Надеть… Одевают на кого-то, надевают на себя, — машинально поправляет её Барбара, встав следом, а затем платьице от пыли отряхивает.

— Да похеру.

— И ещё…

Барбара нервно теребит в руках тонкое кружево юбки, потупив взгляд.

— Ничего ты не мерзкая… — тихо говорит она, очевидно, давая некоторую волю своим чувствам, — А очень даже наоборот. Хорош…

Осекается и губки нервно кусает. Нет, не скажет Барбара. Не сейчас.

— Хорошо, что тебе подарок приглянулся, во-о-от… — неловко продолжает Пейдж и поворачивается к выходу, — А м-мне пора! Скоро вечерняя служба, надо бы успеть подготовиться. Кстати, ты пойдешь?

— Неа. У меня пара своих дел не закончена.

Розария мысленно готовится к очередному выносу мозга, но, к её удивлению, Барбара лишь разочарованно вздыхает. Похоже, диаконисса наконец начинает понимать неотложность этих самых дел.

— Т-тогда… — она аккуратно приподнимается на носочках и едва ощутимо, совсем по-детски, целует малость шокированную Розарию прямо в щёку, — Т-ты ничего такого не думай, пожалуйста! Это благословение!

— Я…кхм. Поняла-приняла, — бурчит монахиня, отводя взгляд. Усилием воли женщина сдерживает удивление под ледяной маской равнодушия, однако Барбара всё же видит еле заметный румянец на бледных щеках, — Ты беги, опоздаешь ещё.

Барбара молча кивает, скрываясь в коридоре. А щёки её прямо горят смущением, даже ладонями никак их не скрыть! Как она вообще посмела подглядывать за чужими переодеваниями, своевольно поцеловать Розарию, да ещё прикрыть это действие благословением? Что вообще вызвало такой неясный порыв?

Вряд ли у Пейдж получится найти ответы на данные вопросы и успокоиться этим вечером.

Остаётся только одно.

Впервые за годы исправной службы пропустить мессу? Но с другой стороны, сёстры будут недовольны…

Барбара впервые за годы удивляется своим же мыслям.

Одну вечернюю службу можно и пропустить.