«Мой блеск разрежет тьму, мой свет развеет мрак».

Стонущее «Доброво» утопало в полыхающей агонии — зарево от бушующего пожара подсвечивало изнемогшие небеса, разносясь над густолесьем на бессчетные версты. Беснующиеся языки пламени вздымались уже и над проломившейся кровлей гостевого чертога, и над соседней постройкой конюшни, с яростным потрескиванием выбрасывая ввысь раскаленные искры. Столп густого дыма сливался с зависшим над подворьем грозовым наволоком: буйство неподвластной разуму стихии перемежалось с бескрайним людским страданием, выливавшимся в отчаянные слезные стенания. Даже несмотря на посланный небесами царапающий проливень, силы сего пришедшего на вспоможение ненастья не хватало для того, чтоб погасить неутомимое полымя. Воздух полнился копотью, криками и смрадом опаленной плоти. 

Неотступно следовавший за наставником Мирко с неисповедимым ужасом метал воззрение на пожирающий деревянные строения огонь: из некоторых по-прежнему доносились сдавленные стоны запертых в силках несчастных, однако забраться в средоточие испепеляющего жарева уже не представлялось возможным. В неразберихе пронзительно кричали дворовые девки. Бездумно кидались из стороны в сторону сумевшие выбраться из полыхающего сруба батраки. В исступленном ужасе по надворью металась и перепуганная животина, что с надрывным завыванием по большей части лишь натыкалась на подсвеченную пламенем загороду — всякая ничтожная крохотка жизни, волею судьбы угодившая в жернова испепеляющего жарева, теперь лихорадочно трепетала перед мощью необузданной стихии... Сумевшие сохранить трезвость мышления страдальцы пытались беспорядочно тушить охваченные пламенем постройки, судорожно таская коромыслом водицу из окрестных колодцев... Иные отчаянно старались вызволить из огненного плена замешкавшихся сотоварищей — однако их разрозненным суетливым метаниям не хватало верховодья умелой хозяйской руки... В поисках спасения от безжалостного жара несчастные хватались за всяческую призрачную возможность выжить, однако в неравному бою супротив стихии человек был бессилен и даже ничтожен... Быть может, наделенный могущественным талантом и знанием чародей и сумел бы обуздать поднявшееся до небес полымя — но к несчастью насельников разрушенного «Доброва», повстречать такого диковинного умельца в сих отдаленных краях не представлялось возможным даже в собственных грезах...

Неумолимо вышагивавший вперед ведьмак — к вящему ужасу сердобольного воспитанника — казалось, не замечал ни всеобщего людского горя, ни обращенных к себе молений о помощи, бездушно двигаясь к неведомой намеченной цели... Метнулся эдак некий обездоленный холуй навстречу бессердечному убийце чудовищ, с жалостливым трепетом припав к его ногам, и с неисповедимой безысходностью взмолился: «Смилуйтесь, мастер!.. Братец мой остался в огне!.. Вызволите его, милостью богов заклинаю!.. Все вам отдам — последнюю рубаху сниму!..» — да только так и отбросил его жестоковыйный ведьмак, нерадушно толкнув подскрипнувшим тяжелым сапогом прямиком в подвернувшееся плечо... Отбросил и пошел себе бесстрастно дальше, сосредоточенно выискивая цепким воззрением нечто неведомое для ставшего свидетелем его непроходящей черствости дитенка... Отнесся он к услышанным слезливым упованиям без малейшей тени сочувствия, припомнив сквернавцу все исторгнутые мужичьими языками гнусные поношения в свойский адрес: не изведал ведь и сам ведьмак никоего сочувствия со стороны нетерпимого люда, а посему и проявлять ответное снисхождение обязан николиже не был. Не стал он даже торговаться за спасение запертого в огненной ловушке неизвестного, не посчитав надобным тратить бесценное время: едва не задохнувшийся в дымаре себемиров сыночек видел, что внимание остервенившегося Освальда нынче было всецело сосредоточено на чем-то ином... Словно бы высматривал он в единообразии бушующего пламени нечто особенное, равнодушно отметая увиденные людские страдания… Пополз несчастный опрокинутый ведьмачьим пинком холуй вслед за его удаляющейся черной фигурой, обреченно всхлипывая да попутно исступленно хватаясь за непокрытую голову, и опасливо обступивший бедолагу ребятенок невольно шмыгнул носом… Подбородок задрожал от надвигающегося желания разрыдаться. На глаза сызнова навернулись обжигающие слезы непонимания: отчего же сей чудовищный пожар вообще начался?..

Смотреть на причиненные пламенем людские страдания было поистине невыносимо — сердце сжималось от дрожи при каждом надрывном крике продирающихся сквозь пепелище страдальцев!.. Кто-то в приступе бесплодного отчаяния на глазах у объятого ужасом Мирко высовывался в раскрытые оконца верхних этажей догорающего чертога — надрывая голос от пронзительных стенаний да заходясь в непроходящем удушающем кашле… Другие из последних угасающих сил колотили в дрожащие оконные ставни, сквозь щели в которых уже вовсю сочился иссушающий дым — сим бездольным предстояло попросту сгореть живьем… Третьи с неразличимыми стонами метались по самому́ озаренному жаревом надворью — обезображенные искусавшим их обугленную плоть огнем и оттого равным образом обреченные на верную погибель… Различить сословную принадлежность несчастных уже не представлялось возможным: беспощадная стихия уравняла перед грядущей кончиной их всех — приезжих баронетских челядников и дворовых батраков, младого и старого и даже высокородных господ и холуев... И казалось, не было предела тем несчастьям, которые разом обрушились на насельников пригожего «Доброва», которое еще недавно было занято обсуждением совсем других переплетов...

Задался на том насилу поспевающий за отдаляющимся мастером мальчонка ужасающим вопросом: неужто зачином для сего кошмарного пожарища послужила его собственная опрокинутая лучина?.. Ведь напуганный дитенок отчетливо запомнил, как от неловкого столкновения с прялкой упал на половицы и выронил окаянную щепу из ручек… Неужто закатившаяся за господскую кладь дразга стала причиной столь беспримерной трагедии?.. От подобного мучительного предположения себемиров сыночек буквально задохнулся от жути, с испуганным стоном накрыв холодные уста боязливой ладошкой... однако к своему облегчению, внезапно припомнил, что его окаянному падению с лучиной предшествовало наблюдение странного зарева, пробивавшегося в горницу сквозь заколоченные ставни с околицы... Эдак мечущийся салажонок и смекнул, что изначально огонь воспылал именно на внешней стороне гостевого чертога. Припомнил он сызнова и запершего сруб на засов корчмаря, какой в своей полубезумной злобе смотрелся совсем уж исступленным и лишенным рассудка... Все его безжалостные изуверские речи, беспричинную жестокость, проявленную в отношении случайно встреченного Мирко... Родерик явно не желал, чтобы столпившиеся внутри чертога простецы сумели наскоро выбраться из него на свежий воздух... Леденящее кровь предположение холодным касанием пробежалось вдоль мальчишечьей хребтины: быть может, несчастливое подворье загорелось из-за того, что сам трактирщик его попросту поджег недрогнувшей рукою?.. Вместе с многочисленным беспечным людом, вместе с опустошенным трагедией баронетом и опорочившей свою репутацию знахаркой... С отказавшимся вершить над ней расправу ведьмаком и ставшим бельмом на глазу ребятенком... «Или по-моему, или никак» — значит, вот какое беспримерное злодеяние имел в виду Родерик, когда заталкивал несчастного Мирко обратно в чертог?!

...Однако от терзающих мыслей догнавшего наставника мальчонку внезапно отвлекли раздавшиеся со стороны догорающей конюшни громкие хлопки... Обернулся обескураженный и сбитый с толку Мирко на шум, успев различить только вырывающиеся из распахнутых ворот прогоревшего стойла языки испепеляющего пламени — и в следующее же мгновение стремительно развернувшийся Освальд укрыл его собой, заслонив свойской грудью от рванувшего иссушающего жарева!.. Засим сверкнула вспышка ослепительной яркости и сразу же раздался оглушительный грохот, одномоментно сбивший ударной волной и самого сраженного себемирова отпрыска, и заслонившего его собою ведьмака — до того громозвучный и страшный, что несчастному мальчишке на миг померещилось, что по провидению богов он враз лишился и слуха, и зрения, и чувств... Ушибленная от удара об землицу голова заполнилась мучительным звоном и обволакивающей пустотой. На несколько мгновений вокруг воцарился прорезаемый неразборчивыми отблесками света грохочущий хаос — и затем одуревший от жути мальчишка со стенаниями пополз на ощупь прочь, норовя отдалиться от непостижимого лиха. На голову посыпались посеченные щепки... Что произошло, дитенок впопыхах разобрать не сумел... Да только коли б не прикрыл его вовремя Освальд, посекло бы его взрывом основательно... Отмежевавшись на значительное расстояние да кое-как восстановив возможность видеть, изморенный себемиров сынок ошалело развернулся обратно к полыхающей постройке конюшни и только пораженно ахнул: на месте невзрачного стойла ныне пламенела стихия — и не обыденного для огня померанцевого цвета, а пурпурно-малинового, какой раскрасил картину всеобщего буйства совсем уж нехарактерными бадражными оттенками!.. Выбрасываемые пламенем червонные брызги оседали на соседние поверхности, как жидкий скипидар — моментально воспламеняясь да возжигая все вокруг... С небес же, перемежаясь с изнывающим ливнем, в медленном кружении опадали сияющие искринки... Теперь уже и доселе остававшиеся в стороне от пожара мужичьи хибары оказались охвачены переметнувшимся огнем, отчего сами метавшиеся по надворью работники остановились перед полымем, объятые трепетом... Мальчишкин мрачный наставник уже также давно пребывал на ногах, в гнетущем безмолвии созерцая остов взорвавшейся конюшни — взглянул на него ошарашенный Мирко, бездумно всмотревшись в то, как налетевший ветер колышет его слипшиеся от потоков дождя засаленные волосья, да так и услышал поблизости пораженный говор вставшего рядом молодого батрака:

— Видал, как ведьмачья отрава полыхнула?.. Аж до небес колдовские микстуры подорвались!.. — глянул изумленный Мирошек на заговорившего с ним паренька, безотчетно всматриваясь в пляшущие в его очах отблески малинового пламени, а далее внезапно услышал:

— КУРВА МАТЬ!.. ВСЕ ПОТЕРЯЛ, СУЧИЙ ПОТРОХ!.. МЕХИРЬ ТЕБЕ В ХАЙЛО, ЕНДА БЛУДЛИВАЯ!.. ВСЕ ПОТЕРЯЛ!.. ВСЕ!.. — кричал то несомненно остервенившийся Освальд.

Поглядел простодушный Мирко на надрывающего горло владетеля и с нахлынувшим испугом отстранился: вставший напротив обугленного пепелища ведьмак был поистине ослеплен от бессильного гнева... Смекнул на том себемиров сыночек, что по провидению судьбы и без того влачащий нищенское существование мастер в одночасье лишился абсолютно всего. Разумеется, оружие, кошелку с чеканной монетой и несколько скляниц с наиболее ценными эликсирами он сумел сохранить, посему как неизменно носил при себе — однако основная часть ведьмачьего имущества, включавшая в себя среди прочего хитроумный алхимический инвентарь вместе диковинными ингредиентами и готовыми зельями, нынче оказалась безвозвратно уничтожена в огненном взрыве, посему как хранилась в испепеленных седельных сумках... Видать, всамделишно добралось иссушающее пламя до колдовских субстанций в ведьмачьей поклаже — и соприкоснувшись со злополучной искрою, бадражные порошки и эссенции моментально вспыхнули, вступив между собою в неуправляемое алхимическое взаимодействие... Сила вспышки, породившей малиновое пламя, оказалась настолько чудовищной, что взрыв молниеносно изничтожил постройку конюшни до разваливающегося обожженного остова!.. Седло и лошадиная сбруя, седельные сумки и ременная дорожная котомка, котелок и алхимическая утварь — все то имущество, что запасливый ведьмак кропотливо накапливал за годы нескончаемых странствий на свойском Пути, бесповоротно сгорело в безудержном раскаленном потоке. Разумеется, себемиров сынок мог прекрасно понять неистовствующего наставника: насколько он мог рассудить из проделанных бесхитростных наблюдений, разрозненный ведьмачий цех переживал не лучшие времена — всякий медяк доставался убийце чудовищ поистине неимоверным трудом... И ведь сторицей вкусивший несправедливости и нищенства, он при этом еще и не позволил себе опуститься, побрезговав заступить на дорожку разбоя — уже только одним этим заветом зарабатывать честным трудом заслужил Освальд чистейшее мальчишкино уважение!.. И тут так внезапно лишиться всего...

Вздохнул опечаленный Мирко, отрешенно вслушиваясь в грязную ругань снующего вдоль пепелища мастера — произошедшее вытянуло из него последние силенки, сделав отчасти нечувствительным к переживаниям — но затем внезапно словил себя на ужасающей мысли: вместе с неодухотворенной ведьмачьей поклажей в чудовищном пламени неминуемо должна была сгинуть и многочисленная ездовая скотина!.. Лошади!.. Некоторые из них остались запертыми в окаянных сгоревших денниках!.. Осмотрелся несчастный мальчонка, невольно начиная выискивать глазами потерявшуюся в пламени ведьмачью караковую кобылу, да только ничего не увидел: одно лишь беспощадное пламя дожирало превратившуюся в угли постройку... От мыслей о том, что изморенная освальдова кляча могла погибнуть в огне, дитячье сердечко забилось с невыдуманной физической болью: жалко стало мальчику бездольную издохшую животину... Ведь она таскала их обоих с ведьмаком на паршивой хребтине столь безропотно, флегматично и преданно! Разумеется, всякая скотина была приневолена служить человеку, по случаю отдавая оному в угоду и свойскую бренную жизнь — но ни одно одухотворенное создание не должно было погибать столь мучительной смертью. Подскочил всхлипнувший Мирошек на слабые ножки, беспорядочно озираясь по сторонам да чувствуя, как от горькой жути поистине сжимается нутро — но не приметив в округе ни одной лошаденки, с отчаянием обратился к вставшему поблизости парубку:

— Там лошади... — только и смог он шепнуть задрожавшим от страха голоском, вместе с тем взволнованно указав на злосчастное полымя, и проявивший к нему невиданное участие батрак снисходительно отозвался:

— Нет там лошадей, малец. Яцек их повыпускал, едва только пожарище вспыхнуло — они теперича по всему надворью гарцуют. Иные и за загороду ускакали. Ваша облезлая кляча, кстати, тоже... — Буквально выдохнул на том едва поверивший в свойское счастье Мирошек, а молодой работник, между делом, продолжил: — Взглянешь — так ягло яглом: того гляди, повалится от единого дуновения ветра — а пламени так устрашилась, что в чащобу галопом пустилась!.. Ищи-свищи ее теперь. Удрала, окаянная, в густолесье, — и вымученно улыбнувшись, с натянутой усмешкой добавил: — Видать, придется твоему кормильцу теперича учиться ходить пешкарем.

Улыбнулся на том растерянный Мирко, с немой благодарностью всмотревшись в беззлобные батрачьи глаза — вот как благополучно все обернулось на деле! Безмилостный и черствый Освальд был не лучшим хозяином для иссушенной старостью и бескормицей животины: нагружал он несчастную клячу настолько сурово, насколько та в свои преклонные годы вообще могла вынести; и кормил ее исключительно в том объеме, сколько бедному созданию было необходимо, дабы всуе не издохнуть; а в дороге и хлыстом стегнуть не гнушался, величая не иначе как стервом и даже не удосужившись за целый сезон придумать для несчастной скотины потребное имя! И вид у тощей клячи был самый что ни есть болезненный: изъеденный паршой клочковатый мех повсеместно слезал с загрубевшей от хворобы яманины, обнажая проступающие ребра; старые искривленные ноги, подкованные на самый топорный и скверный манер, с трудом волочились по тракту, из облезлого же хвоста торчали лишь редкие три волосины... Кривовата была лошаденка, слеповата и старовата, и смрад от нее разил невообразимо омерзительный даже для заезженной хворой скотины — мальчишке было в точности известно, что прижимистый ведьмак, пожалевший монету на ладную лошадь, некогда перекупил сие тщедушное создание у рубщика на деревенской бойне... Сердобольный себемиров сыночек не раз жалел несчастную караковую кобылу, в душе искренне желая ей лучшего существования и наивно уповая, что перед грядущей зимовкой алчный до серебряной чекани ведьмак сподобится продать бесполезную животину по крайней мере не обратно в скотобойную лавку... Молитвами, видать, и отмолил: ускакала отощавшая кляча от жестокосердного владетеля — свободу на старости лет обрела, умчавшись на вольный выпас на прекрасные лесные луга!.. Как разъярившийся Освальд отнесется к потере кобылы, сомневаться не приходилось... Успокоился на том уставший салажонок и тихо вопросил у единственного отнесшегося к нему с милосердием батрака:

— Почему этот пожар разгорелся?.. — и изможденно утерший взмокшее чело паренек лишь повел от незнания плечами.

— А сильван его знает, — и затем, сызнова засобиравшись к колодцу, напоследок со снисхождением бросил: — Шел бы ты отсюда, малец — тут как-никак... всамделишное светопреставление начинается, — да так и двинулся прочь, наконец оставив обомлевшего Мирко в былом одиночестве.

Идти несчастному мальчишке, известное дело, было некуда: бежать в кошмарный темный лес, который в любой зловещий момент рисковал быть равным образом охваченным пламенем, он не решался; да и бросать самоотверженно вытащившего его из огненной западни наставника в его простодушном понимании также было совершенно неправильно. Помялся эдак опустошенный ребятенок, с тоскою поглядывая на озлобленного мастера, и затем, собравшись с силенками, все же насилу двинулся в его направлении: едва было промелькнувшая в сердечке радость от спасения изморенной ведьмачьей клячи сменилась прежней гнетущей кручиной — возжелал на том добродушный мальчонка хоть ничтожным образом поддержать спасшего его душеньку Освальда, коли уж несчастливому убийце чудовищ довелось в одночасье лишиться всего... И продвигаясь навстречу наставнику, озарившийся благими намерениями Мирко с душевной теплотой припомнил, как нелюдимый ведьмак неизменно принимал его заботу с молчаливым согласием: молчал он, вредкую не пускаясь стервозничать, и когда уветливый воспитанник накидывал ему на плечи заволглое рубище, и когда всякий раз бессловесно хватался за рукав его стеганой протершейся куртки — ведь даже бирюковатому и замкнутому нелюдю была приятна забота и неподдельное участие другой живой души.

Прошествовал эдак робкий себемиров сыночек под проливным дождем, с искренним волнением присмотревшись к черной фигуре владетеля: вставший без движения Освальд вновь погрузился в давящее безмолвие, с беспросветным скрежещущим гневом блуждая взором по догорающему остову конюшни. Разошедшийся проливень нещадно поливал его затылок, стекая по слипшимся волосам прямиком под намокшую рубаху, но стиснувший зубы ведьмак стоял непоколебимо, будто бы и вовсе не чувствуя затекающих за шиворот потоков воды... Словно бесчувственная бухмарная тень, стоял он перед остатками своего загинувшего имущества, пронзая догорающее малиновое пламя прищуренным взглядом — себемиров сыночек знал его уже очень хорошо, дабы явственно понимать, что прежний гнев в ожесточенном ведьмачьем нутре, на самом деле, абсолютно не утих... Остановился мгновенно утративший былую уверенность Мирко на открытой местности, также ощутив, как насквозь промочившие одежку потоки дождя начинают покусывать озябший хребет, но затем, твердо вознамерившись довершить замысленное, все же подступил чуточку ближе. Наделенный нечеловеческим слухом ведьмак уже несомненно проведал о близком присутствии воспитанника, однако оборачиваться в его сторону отнюдь не намеревался, продолжая с гнетущим молчанием пялиться в прорезаемый пламенем мрак. Помялся дитенок на месте, опасливо засмотревшись на потираемые друг об друга наставничьи персты, и затем тихонько щебетнул:

— Не расстраивайся, Освальджик. Ты потом снова заработаешь монету и прикупишь нужные пожитки... — и маленько призадумавшись, решил поддержать наставника похожим примером из свойского мальчишечьего житья: — Я так однажды тоже пращу потерял — которую мне тятька, значица, сделал... Даже плакал немножко. А потом наш деревенский охотник, у которого ребятенок маленький помер, мне новую смастерил... Лучшей прежней. — Ведьмак молчал, только лишь до мерзкого хруста сжимая кулак, облаченный в суровую перчаточную кожу. Дремлющее благоразумие подсказывало несмышленому себемирову отпрыску, что на оном надлежало остановиться, оставив ставшего чернее ночи мастера разбираться со свойской недолей в привычном одиночестве — но доброе нутро, исполнившееся признанием к нерадушному кормильцу, не позволяло оставить того с окаянной потерей наедине. — Ну и потом... ты же не все потерял... — несмотря на видимое безучастие со стороны наставника, продолжил он свои идущие от сердца неумелые увещевания, — у тебя остался меч. И кошелка с монетой от баронетского управщика. А котелок с прочей утварью можно снова купить... — да только так и пошатнулся от испуга, как взбелененный ведьмак в мгновение ока вдруг обратил к нему перекошенное от яризны брыдлое обличье.

— Молчи! Молчи, паскудник!.. Наступи себе на язык, покамест я не залепил тебе по говорливым устам!.. — посмотрев на воспитанника со всей возможной строгостью и в одночасье разъярившись до исступленного помешательства, прорычал он, сверкая блестящими очами. Отпрянул осекшийся мальчишка, испуганно втянув свою тощую шейку, и нависший над ним Освальд, уподобившись готовому растерзать обессилевшую жертву стервятнику, с неизмеримой злостью на всю мирскую юдоль зашипел: — Ты не ведаешь, о чем плетешь свое дрянное суесловие, негодник!.. Ты не имеешь ни малейшего понятия, что такое малолетство в беспросветной нищете и вечном голоде, охальная ты шельма!.. Тебе не приходилось получать кнутом за воровство краюхи хлеба!.. Не приходилось хлебать помои с очистками, выплеснутые в хлев для свиней!.. Заматываться в найденную истлевшую мешковину, прикрываясь ею от мороза, или прятаться, забившись в крепостную расщелину, всякий раз переставая дышать при шуме приближающегося караула!.. Ты никогда не добывал себе пропитание сам и не валился в обморок от голода!.. Ты живешь на всем готовом, паскуда, и жрешь мои харчи исключительно из-за того, что я дозволяю тебе!.. Ты не ведаешь цену моей утраченной поклажи — не ведаешь, сколько крови и пота я пролил, дабы завладеть кажинной вещью из этого имущества!.. Я копил свои пожитки с момента первого отъезда из постылой ведьмачьей твердыни: собирал их по крупицам, рискуя чертовой шеей за возможность разжиться очередной поганой склянкой иль мерным фиалом!.. Иногда не жрал трактирные харчи месяцами, лишь бы накопить необходимую монету и прикупить ездовую сбрую взамен истершейся в пути!.. Не будешь ты, сопляк паршивый, выговаривать мне увещевания о материи, в которой не смыслишь ни единого грана!.. — и сделав шаг навстречу попятившемуся в страхе мальчишке, оскалив неровные зубы, продолжил рычать: — Где я в этой трижды про́клятой глуши разживусь мерной алхимической доской?! Думаешь, такой инвентарь продается у голопятых коробейников в какой-нибудь паскудной деревне, навроде той, в которой мне всучили тебя?! Где я возьму реторту?.. Треногу?.. Дистилляционный кукурбит?.. Ежели мне не на чем станет изготавливать мои эликсиры, я потеряю возможность работать, вахлак!.. Я не смогу накладывать знаки, ежели перестану употреблять необходимые зелья, умение же творить в бою простейшие артикуляционные чары — это единственное, что подвластно ведьмаку и притом не подвластно чудовищу!.. — Обычно Мирошек любил, когда ведьмак начинал изъясняться заумными диковинными фразами, но в данной ситуации малопонятные гневливые слова вызывали у него единственно непроходящую тревогу. Сам же Освальд только лишь продолжал наседать: — Я даже фехтованию учить тебя, дрянного колоброда, теперь не смогу!.. Думаешь, отрабатывать фехтовальные стойки возможно с любой завалящей корягой?! Учебный брусок повторяет настоящий клинок: он обладает сопоставимым балансом, длиной и масштабом, что позволяет с первых тренировок приучать ученика к правильности в обращении с оружием!.. Каждый такой тренировочный меч изготавливается мастером столярного дела — в пример криворуким вахлакам на деревенской лесопилке!.. И стоит он при этом немало!.. Где я достану такой тренировочный меч, ленивая ты курва?! Чтоб добротный был, а не топорная маловесная дрянь!.. Не говоря уже о том, что тренироваться необходимо исключительно в паре со сходным бруском!.. Что прикажешь делать?.. Снова возвращаться в окаянный Каэр Морхен?!

Ведьмак был несправедлив к бездольному мальчишке. Совершенно несправедлив. Чуткий нутром себемиров сыночек интуитивно чувствовал, что говорила в нем преимущественно ярость бессилия перед жестокой судьбой — однако в чувствительное мальчишкино сердечко все одно незаметно закралась сокровенная обида. Разумеется, ужасающие тяготы беспризорного малолетства, привычные для очерствевшего душою Освальда, были незнакомы себемирову отпрыску, происходившему из сплоченного и любящего семейства — но и несчастный Мирко, простой крестьянский ребятенок, конечно же, не являлся праздным барчуком. Как и всяческий выходец из кметова сословия — бывший вдобавок еще и самым младшим из старостиных сыновей — был он с самого рождения приневолен донашивать перештопанную одежку за многочисленными старшими братьями... И даже пресноватую крестьянскую похлебку хлебал он деревянной ложкой вместе со всей проживавшей в стесненной хибаре родней. Взбалмошного Мирко можно было упрекнуть во многом: и в неуемном любопытстве, и в рассеянности, и в ветренном отношении к наставничьим поучениям — по правде говоря, даже сам салажонок внутренне соглашался с тем, что подобные окаянства водились у него за душою... Но обвинения в незнании цены полученных благ уж точно были лишены справедливости: бездольный Мирко тоже происходил… пускай и не из нищеты, то уж точно из обыденной мужицкой бедности... Задумался он кручинно над пристрастными речами убийцы чудовищ, испуганно сжавшись от обрушившегося на него несправедливого крика, но потом, не поднимая глаз, тихонько огласил:

— Такую штуку, которую ты величаешь ретортой, я давеча видел в хижинке у тетушки Фелиции... Ежели она сама сейчас уедет с баронетом, наверное, можно ее попросить отдать сию штуковину, раз она тебе так сильно нужна... Тетушка Фелиция тоже варит различные зелья — хотя и не так, как ты... Думаю, она тебе не откажет... — оскалившийся Освальд молчал, никак не отвечая ребятенку на несмело озвученное предложение; только лишь остервенело очами водил, скрежеща над воспитанником сведенными от ярости зубами. Сам же мальчишка припомнил о потерянных тренировочных мечах, какие злонравный отрок Яцек в порыве своего глумления попросту жестоко выбросил в пересохший колодец... Страшащийся наставничьей острастки себемиров сынок так и не решился признаться владетелю в той окаянной потере — сам же ведьмак так и не проведал о случившемся, погрузившись в иные навалившиеся заботы... Разумеется, избежавший незаслуженной кары дитенок мог попросту умолчать о претерпленном измывательстве, и тогда угнетенный Освальджик продолжил бы считать, что драгоценные деревянные мечи безвозвратно сгорели в огне... Однако в глубине мальчишечьей душонки внезапно пробудилась и малая искорка сознательности: ежели означенные тренировочные брусочки действительно представляли настолько высокую ценность, умалчивать об их сохранности ради избавления от скоротечной острастки было слишком безрассудно даже для малого Мирко — в конце концов, проникшийся восхищением к суровому мастеру, он всамделишно желал поскорее приступить к обучению владению мечом. Так и померекал на том скрепивший сердце салажонок, что, пожалуй, правильнее было раскрыть малоприятную правду. Помялся он в нерешительности, уже представляя, насколько сильно разъярится ведьмак, и засим опасливо протянул: — А тренировочные мечи... Ну... — посмотрел на нависшего над ним скалой наставника и снова осекся, не решаясь озвучить сокровенную истину: слишком уж безмилостно пронзал его очами пугающий мастер! — ...А ты меня не заругаешь, Освальджик?.. — щемливо промолвил мальчишка. Ведьмак сурово молчал, ожидая довершение начатой воспитанником речи. Помедлил перетрусивший Мирко, но затем, с сожалением смекнув, что после сказанного обратного пути уже не осталось, с тоской повинился: — Ну... В общем, они лежат в колодце... В пересохшем... Их туда этот конюх Яцек закинул!... Я пытался ему помешать, но он меня вдобавок еще и поколотил!.. Наверное, ты сможешь их оттуда достать...

Расширил на том ведьмак свои бездонные вертикальные зрачки и, набрав полную грудь воздуха, в беспримерном остервенении прорычал:

— Что?.. ЧТО?! — и перетрусивший мальчонка попятился, мгновенно пустившись в малодушные оправдания:

— Прости меня, пожалуйста!.. Я просто забоялся тебе сразу сказать... Думал, ты меня заругаешь... И потом там это чудище было: ну, которое наяву всего лишь тетушкой Фелицией оказалось...

— Ты почему мне не сказал, паскудник?! — буквально проревел взорвавшийся гневом ведьмак, угрожающе двинувшись в сторону отступающего воспитанника, и мечущийся Мирко продолжил суетливо пятиться к колодцу, попутно не переставая молвить оправдания:

— Я хотел тебе сказать!.. Просто никак не находил мгновение... Ты все время занимался чудовищами: вначале маленьким, потом большим... И если б я тебе тогда рассказал, ты меня точно заругал бы!.. Но я обязательно собирался все рассказать перед отъездом!.. И даже сейчас рассказал, хотя мог промолчать... — настиг его на оных речах разъяренный мастер да так и влепил провинившемуся ребятенку привычную воспитательную затрещину, наградив его ожидаемым размашистым подзатыльником. Схватился оступившийся Мирко за ушибленный ведьмачьей долонью загривок, прекрасно понимая, что именно подобное предсказуемое остервенение наставника и останавливало его с самого начала — сам же рассвирепевший убийца чудовищ продолжил брюзгливо браниться:

— Вот ведь охлынник окаянный!.. Паршивая шельма!.. Ты посмотри!.. Ох, как я отныне буду драть тебя, поганца такого брехливого!.. Враз отучу утаивать от меня такие переплеты! — однако несмотря на нескончаемую брань, колотить воспитанника по-настоящему не стал, заместо этого бросившись к колодезной шахте: сбросил прикрывавшую устье прохудившуюся доску и, схватившись за борта затрещавшего сруба, перегнулся и заглянул прямиком в беспросветные недра… — Завалящая ты курва!.. Никоей пользы мне от тебя, бездельника, нет!.. Даже за моей оставленной поклажей уследить не в состоянии, вахлак!.. На пару мгновений оставил — так он в два счета борошень просадил!.. — и обратив к сжавшемуся салажонку свое нескладное лицо, пробрюзжал: — Ох, и устрою я тебе острастку, ежели не сумею достать!.. Так выдеру тебя, паршивца, что до скончания житья запомнишь!.. — Так и выдохнул на том мальчонка с облегчением: благодаря заступничеству богов сброшенные в колодезные глубины тренировочные мечи действительно пережили пожар и благополучно сохранились — в том же, что мастеровитый ведьмак в конце концов сумеет их извлечь, себемиров сынок нисколько не сомневался.

Взялся беспрестанно бранящийся Освальд за лежавший невдали пеньковый канат и, завязав на его противоположном от привязанного к во́роту конце надежную петельку, сбросил ее в чернеющую шахту — сам салажонок не мог разглядеть в оной бездне ни зги, но ведьмачьи змеиные очи, по-видимому, прекрасно различили во мраке очертания искомого. Некоторое время растерянный Мирошек еще понаблюдал за сквернословящим мастером, какой наполовину свесившись с бортов, покамест безуспешно пытался поддеть лежавшие на дне шахты тренировочные брусочки: все происходящее казалось ребятенку отчасти нереальным, ведь несмотря на увлеченность ведьмака своим занятием, вокруг по-прежнему бушевало неутихающее полымя... Оставшиеся без крова насельники подворья суетливо метались близ равнодушного мастера, но тот не обращал на них никоего внимания, изредка прерываясь лишь на то, чтоб обругать нерадивого Мирко по новой. Когда его стараниями один из двух деревянных мечей наконец оказался поднят на свет, взволнованный мальчонка окончательно успокоился — словно бы многопудовый камень вконец-таки свалился с его хиленькой душонки: теперь будущности его дальнейшего обучения ничего не грозило, а посему и в правильности своего решения повиниться в утере имущества он более не сомневался — гневливый Освальд, знамо дело, рассвирепел через меру, но желание учиться фехтованию превосходило в мальчишечьем сердце даже страх перед его безудержной яростью.

Наконец, удостоверившись в том, что вскорости ведьмак непременно достанет и второй меч, истосковавшийся и сторицей намучившийся Мирко опустошенно потащился прочь. Теперь он вновь оказался вынужден созерцать бесчисленные грани людского страдания, причиненного разбушевавшейся огненной стихией: будь на то его воля, едва не расставшийся с жизнью себемиров сыночек уже давно покинул бы догорающие развалины разрушенного «Доброва», попытавшись оставить произошедшее в прошлом — но малолетний и подневольный, он был бесправен… Ведьмак же, не трудившийся объяснять свои намерения, к великому огорчению себемирова отпрыска, все никак не торопился уходить... Обогнул эдак опечаленный ребятенок стоявшие рядком батрачьи хибары да так и остановился, привлеченный услышанными неясными разговорами: где-то невдали располагалось большое сборище возбужденных простецов, какие оживленно переговаривались между собою. Кто-то оголтело горлопанил, другие суеверно причитали, призывая богов… Заглянул растерянный Мирко за деревянное средостение сруба — и к своему немалому удивлению, различил сверзнувшегося на колени баронета Вольдемара, вокруг которого толпилась немногочисленная взвинченная челядь… Сам воздыхающий дворянин, измазанный в копоти, точно обыкновенный мужик, исступленно раскачивался из стороны в сторону, прижимая к свойской груди чье-то отяжелевшее и, очевидно, бездыханное тело — его некогда роскошное дворянское одеяние местами было нещадно изъедено огнем, облысевшая же от преклонного возраста голова лишилась покрывавшего ее дорогого мехового убора. Над его плечом склонялся обеспокоенный управитель Симон, столь же потрепанный спасением из горящего чертога — однако более всего встревоженного мальчишку поразило обнимаемое стонущим баронетом безжизненное тело, принадлежавшее облаченной в строгий траур немолодой госпоже… Подступил он малость ближе, с липкой тревогой всматриваясь в заострившиеся черты мертвенно бледного лица покойницы — да так и различил в нем саму лишившуюся дочери жену причитающего баронета!..

— Моя жена!.. Моя несчастная жена!.. Найдите мне знахарку!.. Позовите же сюда эту Фелицию!.. Где она?.. Позовите хоть кого-нибудь!.. Ведьмака?.. Освальда!.. Срочно позови сюда Освальда!.. — обращаясь к растерянному управщику, кричал окончательно лишившийся рассудка баронет.

— Простите, ваша милость. Помочь почившей госпоже уже никак не можно: они сторицей истекли кровью... Ни знахарь, ни ведьмак не поможет — разве что ученый чародей, что был бы наделен умением обращать время вспять, — кручинно склоняя седую голову, с дрожью в сиплом голосе отвечал надломленный Симон.

Присмотрелся вновь не способный разобраться в происходящем мальчишка к безжизненно свисающей с мужниных рук госпоже: оглядел ее остекленевшие раскрытые глаза, безжизненно обращенные к рыдающим небесам; с суеверным страхом отметил неестественную синюшность высохших раскрытых уст... а засим пошатнулся от жути, ибо внезапно взаправду узрел в груди несчастной глубокую зияющую рану... Вся промокшая землица, над которой овдовевший баронет Вольдемар исступленно приподнимал свою безвременно почившую супругу, чернела от ее пролившейся крови. Кровью было пропитано и исполненное аскетической строгости дорожное платье покойницы — понятный даже несмышленому крестьянскому ребятенку знак утраты и скорби. Редкие почерневшие струйки крови застыли даже на ее осунувшихся ланитах, протянувшись от кончика мертвенных уст: несчастная жена баронета действительно погибла от скоротечной кровопотери, однако объяснить природу ее смертельного ранения похолодевший от ужаса Мирко не мог... В понимании растерявшегося дитенка, насилу спасшаяся от огня госпожа могла погибнуть от настигшего удушья, от полученных ожогов или даже от сердечного страха — однако зиявшему в ее обескровленной груди колотому ранению попросту не существовало разумного объяснения... Быть может, высокородная страдалица получила нелепое ранение во время спасения из полыхающего чертога?.. Отпрянул ощутивший нарастающую панику мальчишка, стараясь более не приглядываться к обезображенному смертью обличью несчастной, и поспешил скорее удалиться прочь — всякий раз содрогаясь от стонов изнывающего от скорби дворянина, потерявшего теперь уже и дочь, и супругу... Необъяснимые события неизменно пугали малолетнего несмышленыша — а уж от вида сокрушающего высокородного вдовца он так и вовсе сызнова погрузился в изнуряющую тревогу.

Впрочем, не успел себемиров сыночек минуть средотостение очередной батрачьей хибары, как навстречу ему выскочил давний гонитель — малолетний конюх Яцек. Буквально стукнулся несущийся сломя голову отрок с оторопевшим Мирко, с исступленным криком вцепившись ему в рубашонку да так и утянув его за собой на промозглую землю.

— Оставь меня!.. Опять ты!.. Дурной вахлак!.. — вскрикнул ушибленный Мирко, отчаянно отталкивая от себя налетевшего обидчика. Взлохмаченный чумазый Яцек, однако, вовсе не намеревался приниматься за очередное глумление — выглядел он совершенно растерянным и даже сумасбродным, и на маленького знакомца смотрел уже единственно с полубезумным ужасом... Вцепился он в толкающегося ребятенка железной хваткой — до того зажав расцарапанные кулаки, что на загрубевших от тяжелого труда руках проступили угловатые костяшки — и одичалыми глазами вращает... Подтянул эдак сбрендивший отрок вырывающегося себемирова отпрыска ближе, заграбастав его в неразжимаемый захват, и безумно заглянув мальчишке в растревоженное личико, прокричал в беспробудном ужасе:

— Нет!.. Не ходи туда!.. Не ходи!.. — и внезапно отшвырнув оторопевшего Мирко, с ошалелым возгласом отчаяния сам вскочил обратно на ноги, скорее бросившись наутек... Поднялся расцарапавший себе ланиты мальчонка с землицы, с недоумением уставившись на умчавшегося малолетнего конюха, и только лишь безотчетно потер разбитую переносицу: теперь его измученное пережитыми испытаниями сознание уже окончательно запуталось в творящихся на полыхающем подворье делах... Словно бы лишились немногочисленные выжившие насельники «Доброва» остатков рассудка, отринув в борьбе за выживание всяческое здравомыслие... Измотанный Мирошек уже давно перестал пытаться разобраться в происходящем, а посему и вникать в пространное предупреждение былого гонителя также не стал. Единственным его желанием остался скорейший отъезд из догорающего постоялого двора, ставшего местом погибели для множества безвинных душ.

Завернул шатающийся оголец за угол последней хибары, придерживаясь слабенькой ручонкой за нетронутую пламенем загороду — и на глаза ему внезапно опять попалось распростершееся в пролитой крови тело зарезанного покойника: на сей раз почившим оказался гирявый батрак, грудь которого была рассечена напополам... Обрамленные запекшейся кровью края его чудовищной раны смотрелись на удивление ровными и даже изящными — словно бы нанесло ее нечто быстрое и даже грациозное… Вздрогнул оступившийся Мирко, накрыв вспотевшей ладошкой пересохшие уста — ударил ему в личико тошнотворный дух свежепролитой крови, перебивший своим металлическим смрадом даже сделавшийся обыденным запах полыхающих углей — а далее, к свойскому непроходящему ужасу, внезапно обнаружил поблизости еще с десяток хаотично разбросанных тел, распластавшихся в вывернутой наружу окровавленной требухе… Мужичьих и бабьих, сплошь заколотых неизвестным разящим орудием!.. Так и смекнул пошатнувшийся от одури салажонок, что сии страдальцы явно не могли погибнуть от самой разбушевавшейся на подворье стихии: некто лиходейски убил их, безжалостно зарубив палаческой рукою!.. Бездыханные останки загубленных смотрелись поистине чудовищно: белели их окоченевшие скрюченные персты, неестественно выгибались вывихнутые судорогой конечности… Уныло липли к обнажившейся требушине лоскуты пропитавшейся влагой одежки, омерзительно поблескивали в зареве танцующего пламени широко раскрытые зерцала — так и припомнил на том оцепеневший от жути себемиров сынок услышанные сутками ранее разъяснения мастера: что дескать, являлось то верным признаком совсем уж недавней скоротечной кончины... Едва на повалился на том одуревший Мирошек без чувств, явственно различив, как шум собственного сердцебиения буквально заглушает все прочие звуки — отвернулся он от жуткого зрелища да так и потащился на ватных ноженьках прочь, бессознательно почувствовав необходимость как можно скорее вернуться к заступнику Освальду. Вот о чем пытался упредить его сбежавший в помешательстве Яцек! Кто-то изуверски убивал сумевших выбраться из пламени несчастных... И сей нечестивый убивец находился поблизости…

Накрыло тут исполнившегося жути мальчишку внезапное кошмарное предположение: припомнил он, что затравленная мужиками знахарка Фелиция вообще-то оказалась ужасным чудовищем — ведьмак привел ее на постоялый двор под свойскую ответственность, однако звериный разум оборотня мог отреагировать на разбушевавшийся пожар самым непредсказуемым образом... Принявшая форму бестии Фелиция могла испугаться или разъяриться — и воспринять мечущихся по пылающему надворью простецов как угрозу или даже добычу... От возникшей перед глазками жестокой картины и без того лишенный твердости мальчишка совсем ослабел. Что если убивицей явилась Фелиция?.. Что если опрометчиво приволочивший ее на подворье ведьмак непростительно ошибся?.. И словно бы в подтверждение настигшего мальчонку кошмарного предположения поблизости раздался истерически безумный женский хохот!.. Вздрогнул окончательно похолодевший Мирко, рванул что было моченьки вперед — да так и налетел нежданно на перегородившую ему дорогу верезжащую будто бы в ночь Беллетэйна корчмареву страдницу Златку!.. Сперва схваченный девичьими руками салажонок опешил, с трепещущим непониманием засмотревшись на раскрасневшееся обличье налетевшей на него крикливой девки: и без того вобыден растрепанная и даже потасканная посетителями Златка, разодетая в цветастые кабацкие тряпки, ныне смотрелась еще неряшливее, бесстыже и сумасбродно. Под дождем ее коротко остриженные волосы — какими трактирная шалунья неожиданно обзавелась после странного хождения в чащу вместе с мальчишкиным немногословным наставником — беспорядочно налипали на оголенные плечи; неприлично ослабленная шнуровка на фривольном укороченном платье окончательно разошлась, частично обнажив покрывшиеся на сырости мурашками смуглые девичьи прелести... Златка была распущена, босонога и почти неодета — однако ничего из означенного, казалось, нисколько не волновало ее, по некой неизвестной причине с лихвою замаравшуюся в пролившейся людской крови... Однако наиболее пугающим представало ее распаленное обличье, озаренное несдержанной безумной улыбкой: густо нанесенная глазная подводка из черной золы расплылась и растеклась разводами по утратившим свежесть ланитам беспутницы — шальные же глаза ополоумевшей полухвеи так и сверкали убийственным блеском... Схватила скачущая Златка остолбеневшего от ужаса Мирко за тощие запястья и под разнузданный визгливый хохот утянула в безудержный пляс!.. Так и закружила несчастного в бешеной пляске!

— Гори, гори ясно, чтобы не погасло!.. Догорай, костер, дотла — будет пепел и зола!.. — кружа беспомощного мальчишку в диком хороводе да заливаясь клокочущим смехом, заголосила помешавшаяся страдница.

Только лишь насилу вырвался сирый Мирошек из захвата безумной визгопряхи — выплясывающая сумасбродка даже не заметила, как пойманный дитенок освободился из ее навязчивых душных объятий. Так и продолжила с заливистым хохотом выплясывать среди полыхающих срубов, впритрудь успевая переступать через попадающиеся под босыми ступнями останки убитых... Казалось, сия безумица единственная радовалась разыгравшейся на подворье трагедии: покинули ее остатки скудного рассудка окончательно и бесповоротно. Осмотрел исполнившийся брезгливой жути мальчонка ее бесстыже оголенную скачущую фигуру и поспешил скорее удалиться прочь, оставив нескончаемый кошмар позади... В бесплодных попытках вернуться обратно к наставнику он напрочь заплутал и потерялся. Впрочем, незаметно для себя обойдя охваченное пламенем «Доброво» по кругу, далее бездольный себемиров сыночек сызнова вернулся к догорающему гостевому чертогу, выйдя на широкое пустынное надворье перед обратившимся в угли крыльцом. И та картина, какая открылась там его измученному видами взору, заставила несчастного мальчика буквально оцепенеть от неисповедимого ужаса...

Невдали от почерневших от копоти ступеней чертога прямо по середке надворья лежала бездыханная туша некоего косматого чудовища, над которой, без стеснения водрузив поверх бестии ногу, мрачной фигурой высился вооруженный сверкающим клинком человек. Вздымал он над головою с промокшими длинными волосами зажатый обеими руками убийственный меч — и с разъяренным криком, поднимая в воздух множественные брызги крови, перемешанные с ошметками шерсти, с размаху вонзал его лезвие в грубую шкуру чудовища!.. Неисчислимые рубленые удары, наносимые исступленным мечником, превратили распластавшуюся шерстяную громадину в настоящее окровавленное месиво, однако неутомимый супостат продолжал выдергивать клинок из порубленной чудовищной плоти — только чтобы с запальчивым рыком сызнова вонзить его в попорченную звериную шкуру... С каждым нанесенным неистовым ударом сила в супостатовых руках как будто бы исподволь угасала — одержимость же, придававшая его движениям болезненную решимость, только лишь неумолимо крепла. Рубил он эдак чудовищную шкуру, рубил — словно будучи не в состоянии осознать ненужность сих повторяемых действий... Только лишь раскатисто рычал, вкладываясь в каждый взмах мечом... Зарубленная бестия уже давно не подавала никаких признаков жизни, и застывший от увиденного Мирко, конечно же, моментально признал в ее очертаниях уже единожды встреченное чудище... Чудище, которое по словам столкнувшихся с нею очевидцев, в действительности оказалось отшельницей Фелицией — то самое, которое позапрошлой ночью повстречалось потерявшемуся мальчику в лесу и которое при этом не прельстилось его сладостной кровью... Так и передернулся от захлестнувших его противоречивых чувств ни живой ни мертвый себемиров сынок, будучи неспособным отвести от мертвой туши затуманенный взгляд: теперь некогда ужаснувшая его бестия больше не смотрелась столь кошмарной и уродливой — это просто был исполинский напоминающий кошку зверь... Мертвый зверь, принявший смерть от людского меча.

Исступленно кромсавшего ее шкуру мечника похолодевший мальчишка, конечно же, также узнал: в коренастой фигуре одержимого человека с длинными волосами он без промедления признал содержателя подворья Родерика. Того самого Родерика, который за последний час успел совершить великое множество странных и не поддающихся объяснению действий. Не приходилось сомневаться, именно его суровая долонь оборвала дыхание зарубленного чудовища — но причин у такого поступка могло иметься великое множество. Чудовище могло одуреть от вида мечущихся по подворью погорельцев, а имевший за плечами наемничье прошлое корчемник мог положить конец его зверствам, схватившись за верный клинок... Ведь правда же?.. Правда?.. Об иных леденящих кровь предположениях натерпевшийся лиха дитенок не желал даже и думать: слишком уж много всего навалилось на его неокрепший разум за последние сутки. Одно он мог сказать с полной уверенностью: приближаться к исступленно рубившему мертвую тушу трактирщику, чья простецкая одежка уже сплошь пропиталась багровеющей кровью, бездольный мальчонка не собирался ни под каким предлогом. Эдак и стоял он в немом оцепенении, молчаливо рассматривая исполосованное чудовище — а только верить в жуткую реальность было невмоготу. Фелиция... Милая, мудрая, прекрасная Фелиция... Неужели грузная, испещренная множеством рубленых ран туша убитого чудовища действительно являлась ею — сей неповторимой в своей естественной красоте и благородстве бескорыстной молодушкой?... Ведь лежавшую в крови косматую громадину невозможно было даже отдаленно сопоставить с исцелившей самого себемирова отпрыска красавицей знахаркой...

Выдернул порядком измотавшийся Родерик увязший клинок из плоти чудовища и наконец опустил уставшие руки, бездумно уставившись на убитую тварь. Бесцельное кромсание окровавленной шкуры тяжеленным клинком отняло у него немалые силы, и наблюдавший за его страшными действиями Мирко мог поклясться, что теперь натрудившийся корчемник дышал довольно и даже удовлетворенно... «Хозяин!.. Хозяин!.. Там такое!..» — вдруг услышал пребывавший словно бы в тумане салажонок и одновременно с привлеченным трактирщиком обернул идущую кругом головку на голос: ошарашенно обступая раскинувшиеся по надворью бездыханные покойничьи остовы, к обернувшемуся содержателю догорающего «Доброва» со всех ног мчался некий охваченный неистовым страхом батрак. По-видимому, сему хлебнувшему лиха седовласому мужику, отчаянно хватавшемуся за непокрытое темя, вконец-таки посчастливилось разыскать того, кто по неписанному хозяйскому долгу был обязан навести на пылающем подворье долгожданный порядок... Поглядел оставшийся пугающе отстраненным Родерик на свойского беззаступного работника, потом неторопливо двинулся ему навстречу, оставив истребленное чудовище уныло промокать под непрекращающимся проливнем — а засим, приблизившись к подбежавшему батраку, на глазах у дитенка с размаху всадил ему в брюхо острие покрытого кровью клинка, с озлобленным рыком буквально проткнув несчастного насквозь!.. Захлебнулся проколотый страдалец от охватившей его муки застрявшим в горле криком, и сипло усмехнувшийся корчемник под сдавленный мальчишкин стон навалился на меч, вогнав его в плоть несчастного едва ли не по самую пяту — эдак и прошагал вместе с насаженной на сталь корчащейся жертвой несколько саженей, наконец единым движением вспоров ему проколотое брюхо!.. Упал истекающий кровью мужик к ногам вероломного злодея, давясь предсмертными болезненными хрипами — и вошедший во вкус Родерик, занеся руки с обращенными к землице орудием над головою, далее попросту рубанул его мечом в плечо, вогнав кромсающую сталь аж до мужичьего сердца!..

Едва дышать не перестал бездольный Мирко. От ужаса в глазах сгустился вязкий мрак. Душегубом оказался жестокий Родерик!.. Все ужасные страдания, обрушившиеся на головы насельников подворья, оказались совершены его палаческой рукой!.. Не обмануло себемирова сыночка возникшее в сердце первоначальное предчувствие, ибо под личиной притворно гостеприимного содержателя корчмы действительно таился нечестивый лиходей: несдержанный, жестокий кровопийца, который в пылу накатившего гнева безжалостно загубил десятки неповинных душ!.. Теперь у ставшего невольным свидетелем его преступлений мальчонки не осталось уже никоих сомнений, что разгоревшийся на подворье пожар также явился делом рук именно сего человека. Родерик поджег собственный постоялый двор, предварительно заперев в чертоге с заколоченными окнами практически всех его работников и постояльцев — затем же в злодейском угаре принялся добивать сумевших выбраться мечом. Поубивал он и нанявшихся батрачить мужиков, и приехавших сопровождать своего владетеля баронетских челядников, и даже саму высокородную жену заезжего господина Вольдемара!.. Убил и обратившуюся чудовищем Фелицию, засим продолжив исступленно кромсать ее останки бесчувственной сталью... Словно бы выплеснув на убиенную товарку всю свою безбрежную кровавую ярость... Стоило сразу догадаться, что многочисленные злодеяния на подворье оказались совершены именно им: как словил себя смятенный мальчишка на мысли о том, что изначально тоже безотчетно обвинил в кровопролитии несчастную знахарку, так его доброе сердце и сжалось — от обжигающей внутренней горечи да чувства вины. Ему также на мгновение оказалось проще поверить в вину несчастной знахарки только по причине того, что в ее жилах струилась звериная кровь!.. И это после того, как бескорыстная зелейница его исцелила!..

Искривил оторопелый мальчонка затрясшиеся уста, будучи не в силах сдвинуться с места от обуявшей его душеньку жути — и ухмыляющийся Родерик рвано поворотился влево, внезапно с недоброй рассолодевшей улыбкой разведя руки в стороны. Повернул вслед за ним свою кружащуюся головушку и бедный дитенок — только чтоб узреть выплясывающую Златку, какая, словно бы в упор не замечая зарубленных несчастных, с заливистым развязным хохотом необдуманно приближалась к пролившему людскую кровь хозяину... Так и замерло дитячье сердце в ожидании неминуемого душегубства: эдак подбежит сейчас скудоумная девка к поджидающему ее облыжному злодею — а тот и вспорет ей живот привычным образом, даже и не вспомнив об обманчивой былой привязанности!..

Да только подобралась тут смеющаяся страдница к своему пошатывающемуся своднику, и тот с готовностью обнял ее стан свободной долонью, нахраписто подтянув жеманную беспутницу к себе поближе да сразу же припав к ее распаленным устам в нескромном лобзании... Распутная Златка с охоткой ответила на хозяйскую ласку, развязно прильнув к его пропитавшейся кровью рубахе: углубила любострастный поцелуй, потираясь пылкими грудями о корчмарев взмокший торс, да неспешно обвила его шею обеими оголенными руками, довольно повиснув на страшном убивце... Эдак они и стояли, не обращая ни грана внимания ни на полыхающие срубы, ни на льющий с небес хлесткий дождь, ни даже на раскинувшиеся буквально под ногами посеченные тела вчерашних споручников — только лишь бесстыже лобызались, воркуя и тискаясь. И было в их миловании нечто до боли пугающее и противоестественное, отчего смотреть на зажимающего в руке окровавленный клинок душегуба вместе с его ополоумевшей наперсницей становилось поистине жутко. Наконец, отстранил намиловавшийся Родерик свою слащаво рассмеявшуюся полюбовницу, напоследок стиснув ее обтянутый намокшим платьем зад, и далее, в бессчетный раз утерев свойский нос, бессвязно проговорил:

— Ну ладно. Иди еще попляши. Меня забавляет, когда ты выплясываешь, — и как сумасбродная девка послушно подчинилась указанию, глядя ей вслед, ублаготворенно пробормотал: — Да. Без разума в голове они становятся только покладистее. Не нужен девке ум. Чем меньше ума — тем охотнее подол задирает, — и внезапно оскалившись, снова метнул ставший зловеще исступленным взор на оставленную без внимания убиенную бестию... А потом вдруг приметил и застывшего в десятке саженей ни живого ни мертвого Мирко, буквально остолбенев от пронзившего его изумления!.. Оцепенел и несчастный салажонок, чувствуя лишь то, как от одури по замерзшим оконечностям расползается крупная дрожь. Помолчал округливший глаза корчемник и затем в замешательстве сделал шаг в его направлении. — Что?.. Опять?.. — только лишь и смог проговорить он в неверии, рассматривая беззащитного дитенка столь пораженно, словно тот доселе воротился из-за Завесы. — Ты как вообще выбрался?.. Ну правда, как ты выбрался? Я не видел тебя в числе тех, кто выполз через оконный проем. — Объятый жутью Мирко молчал, будучи не в силах разомкнуть сведенные от напряжения челюсти. Да и что он мог ответить кровопийце, который учинил на собственном же постоялом дворе такую страшную резню? Перевел исступленный Родерик сбившееся дыхание и, исподлобья оглядев мальчишку, далее продолжил уже иначе — хищнически, зло и нетерпимо: — Как же ты меня достал. Маленький вшивый поганец. Никак не издохнешь. Жаль, что не вышло выпотрошить тебя позапрошлой ночью, как я то хотел: быть может, если бы мне удалось выдать твою кончину за происки чудовища, твой сучий Освальджик не стал бы ерепениться, как девица на сеновале, и попросту убил бы эту гадину, как и положено ведьмаку... Тогда мне не пришлось бы жечь подворье, — и перехватив сверкнувший меч иначе, с нездоровым изуверским оскалом подытожил: — Но ничего. По крайней мере, сейчас ты от меня уже верняком не сбежишь... Впрочем, можешь попробовать... Я салочки люблю не меньше прятышек!..

Зарычал он на том, как одуревший от витающего в воздухе привкуса крови трупоед, в предвкушении грядущей изуверской забавы ловко поиграв клинком в деснице — и лишившийся рассудка Мирко с пронзительным визгом бросился впотьмах наутек, от ужаса не разбирая уже даже очертаний полыхающего окружения... Упивавшийся людскими страданиями корчмарь, конечно же, был прав: маленькому тощему ребятенку было не сбежать от взрослого мужчины. Вот и себемиров сынок не сбежал бы — если бы на его пути внезапно не возник невесть откуда выскочивший Освальд. Упал несчастный стенающий Мирко подле облаченных в добротные сапоги ведьмачьих ног и далее оторопело отполз по землице чуть дальше, наконец развернувшись к застопорившемуся преследователю: рядом с суровым мастером он был в наибольшей безопасности. Встал ошалевший Родерик на месте, замерев перед перегородившим ему дорогу к мальчишке убийцей чудовищ, и засим с неподдельной досадой изрек:

— Вот холера!.. — и даже руками всплеснул запальчиво. — Ну какого ж ляда?.. — не приходилось сомневаться, неожиданное столкновение с ведьмаком совершенно спутало ему дальнейшие планы. Теперь погнавшийся за мальчонкой лиходей мог даже и не пытаться оправдаться: обладающий нечеловечески острыми чувствами Освальд наверняка все самолично видел и слышал. Выдохнул раздосадованный корчмарь, от раздражения поджав свои невыразительные уста, но затем, стало быть, окончательно приняв несбыточность своих первоначальных намерений, с неприкрытым издевательством вопросил: — А тебе чего в стенах не сидится, милсдарь ведьмак?.. Никак духота непомерная за околицу выгнала?.. — и с озлобленным сумасбродством рассмеялся над собственным же измывательским вопросом, дерганно проведя свободной ладонью по зудящему носу.

Освальд остался стоять неподвижно, с мертвенно бесстрастным выражением лица рассматривая вставшего перед ним шельмеца — испуганно скосивший на него взор салажонок приметил лишь то, как тот он медленно и сосредоточенно стискивал зубы. Однако заглянув ему в обличье и присмотревшись внимательнее, оставшийся сидеть на землице мальчишка различил, что смотрел ведьмак отнюдь не постылого вопречника: его холодный взгляд был обращен к лежавшей под дождем туше изрубленного корчмаревыми ударами чудовища... Смотрел на нее Освальд, смотрел... И привычным образом не произносил ни единого слова — только лишь в задумчивости уста корежил, безэмоционально водя по окровавленной шерсти глазами... Прежде изрыгавший со сведенной от ярости челюстью наипохабнейшую брань на всю земную юдоль — ныне он был подобен бесчувственной каменной глыбе. Его внимание к убитому чудовищу не укрылось и от самого издергавшегося Родерика — усмехнулся тот, довольно разведя ладони в сторону, а затем и проговорил:

— А я похвалиться перед тобою хотел. Ты только глянь! От моего клинка пало чудовище! Я зарубил эту чертову недотрожливую гадину, представляешь?! Я!.. Ее!.. Зарубил!.. — и запрокинув голову да истерически расхохотавшись, выдернул из-под промокшей ткани рубахи прятавшийся под нею ведьмачий медальон, подстрекательски продемонстрировав его вставшему бухмарной тенью мастеру. — Вот тебя всечасно оскорбляло то, что я ношу сию штуковину на свойской шее — но погляди: кажется, я заслужил полное право на это! Я убил чудовище собственной рукою — наверное, меня теперь тоже можно причислить к вашей ведьмачьей братии, а?.. Чего кривишь рожу, милсдарь? Между прочим, я сделал твою работу. Работу, за которую тебе сулили неплохую оплату. И ради которой твой гнусный род вообще вывели. — Покрутил он головой в нетерпении, буквально дергаясь от одолевающего разум возбуждения, и затем судорожно махнул свободной шуйцей в сторону мертвого чудища, продолжив свой сбивчивый монолог: — А хочешь я поведаю тебе, как это произошло?.. Знаешь ли, милсдарь ведьмак... вначале я и не надеялся, что получится заколоть эту тварь собственной рукою — думал, она попросту сгорит вместе с вами в полыме, и этого мне было предостаточно. Но коли ты не ведаешь, я с рождения являюсь любимцем судьбы — и посему мне по обыкновению свезло. Ты только вообрази: стою я перед полыхающим чертогом, посматриваю на дрожащие от ваших бесплодных ударов заколоченные оконные ставни — как из чердачного оконца под соломенным настилом внезапно показывается звериная морда этой облезлой паршивки!.. От такой неожиданности я изначально оторопел — однако предпринимать поспешные действия не стал, ибо подумалось мне, что даже подобная звероподобная гадина при прыжке с означенной высоты непременно разобьет себе голову насмерть, — и далее возбужденно округлил слезящиеся от дымаря глаза. — А только что ты думаешь, милсдарь? Забралась эта чертова тварь на подоконницу — да как сиганет!.. Пролетела до земли и преспокойно на кошачий манер на все четыре оконечности приземлилась — даже выю вопреки моим предположениям не поломала!.. И пока я, известное дело, стоял с разинутым хайлом, как ни в чем не бывало отряхнулась и рванула к ближайшему окну: подскочила и давай лихорадочно шкрябать доски когтями будто с намерением оторвать!.. И в самом деле, тянет и потихоньку отрывает: сила-то у подобной гадины не сравнится с обычной людской... Тут уже и я запоздало опомнился: подбежал к царапающейся стерве со спины и рубанул по проклятой хребтине!.. Сдается мне, самоотверженная курва была так сильно увлечена спасением вашей запертой в горящем чертоге братии, что совершенно позабыла обо мне!.. — и вновь развязно расхохотался, пошатнувшись от нахлынувшего головокружения. — ...А знаешь, милсдарь, ваше ведьмачье серебро действительно разит их наподобие каленого железа! — поделился он засим с безмолвным убийцей чудовищ спутанными соображениями, попутно покосившись на свой блистательный клинок. — Как тебе нравится мой меч? Его характерное для вашего цеха серебрение здорово помогло в моей расправе над упырицей!.. Хватило одно рубящего удара, чтобы чертовка с истошным воем закрутилась на земле!.. Разумеется, она попыталась от меня уползти и даже неким непостижимым образом обогнула полыхающий сруб... — и вновь полубезумно ухмыльнулся, — но здесь, на этом самом месте, я наконец-таки ее нагнал... Знаешь, как приятно было наконец вогнать орудие в ее извивающуюся верезжащую тушу!.. Слышать хлюпанье крови и омерзительный хруст разрубаемых позвонков!.. О, даже овладей я этой стервой в ее людском обличье, мне не было бы даровано настолько яркое и пронзительное удовольствие!.. А уж дорожка фисштеха подсластила его еще ярче!.. Оно того стоило, милсдарь... В реальности все оказалось даже приятнее, чем я себе представлял. Даже несмотря на то, что вы потом повыбирались из чертога через сломанное гадиной окно. Ахаха!.. — и далее его изуверские речи превратились в единый поток несдержанного сумасбродного смеха.

Замерший Освальд продолжал совершенно бесстрастно рассматривать зарвавшегося лиходея. Опьяненный совершенным кровопролитием, тот даже не пытался скрывать собственные ужасающие преступления — он буквально упивался ими, временами срываясь на истерический смех. Только теперь его истинное кровожадное обличье проступило из доселе вышколенного гостеприимного образа: не справившись с застилающим разум гневом, Родерик разом выплеснул на окружение всю таившуюся в его прогнившем нутре неизмеримую подлость и злобу. Бесхитростный себемиров сынок мог понять страх перед терзающим подворье чудовищем, мог понять малодушие и нежелание принимать в качестве смежницы страшенного оборотня — однако столь безумная испепеляющая ненависть, заставлявшая жестокого душегуба до усталости в руках кромсать бездыханное тело убитой соседушки, никак не укладывалась в его простоватой дитячьей головке... Не укладывался в ней и вид бездыханного чудища — чудища, которое при первой встрече настолько жутко напугало сирого мальчонку и которое в дальнейшем оказалось добросердечной зелейницей Фелицией... Насмеявшийся же корчемник вновь воротился к нескрываемой злобе:

— Вот скажи мне, почему вы все настолько принципиальны? — проделав бессмысленный витиеватый жест, обратился он к безмолвному мастеру. — Почему вы не можете просто избавить заказчика от чудовища и, получив свой кошель с обещанной монетой, отправиться обратно на большак? Почему вы задаетесь ненужными вопросами? Вы, обыкновенные сучьи наемники — выродки рода человеческого, которые искупают свою нечестивость уничтожением еще более мерзостных тварей! …Сильван с ним, с Волькером, с моим учителем — он с молодых лет придавал слишком большое значение всевозможной благородной чуши, которую ему вложили в голову преклонные наставники из Каэр Серена… Но ты!.. Ты производил впечатление трезвомыслящего охальника! — и скабрезно ухмыльнувшись, заявил: — Знаешь, милсдарь, мне доводилось слышать, что за последние годы ваши гнезда повсеместно поразоряли, — даже после подлого упоминания разрушенной ведьмачьей твердыни Освальд остался незыблемо бесстрастным. — Не смотри на меня исподлобья: большинство из ваших бережно хранимых от непосвященного внимания секретов уже давно не тайна за семью печатями... — выпалил дерганный Родерик. — Волькер поведал мне о случившемся, — после чего измывательски ринулся в наступление: — А хочешь я скажу тебе, почему это произошло? — и самодовольно смакуя каждое произнесенное слово, пояснил: — Потому что вы, ведьмаки, слишком старомодны. Вы никак не возьмете в толк, что времена поменялись, и вместо этого продолжаете жить прошлыми столетиями, веком Георга Драконоборца!.. Вы цепляетесь за свои отжившие традиции, испытания и ритуалы, продолжаете упорно носиться с сакральным значением ведьмачьего ремесла, блюдете архаичные замшелые запреты!.. И за всей этой заслоняющей взор дрянью умудряетесь не замечать самое главное: то, что обыденный люд перестал в вас нуждаться!.. Ваш цех был необходим на заре времен, когда от всевозможного чудовищного гнуса было не продохнуть, но ныне вы слишком дорого обходитесь — и я не об оплате, милсдарь. Зачем раскланиваться перед ведьмаком, который после выяснения обстоятельств предложенного заказа может еще и чванливо фыркнуть, отказавшись исполнять его так, как было оговорено с заказчиком сызначалу?.. Не проще ли нанять обыкновенную компанию необремененных запретами кондотьеров, которые не станут задаваться лишними вопросами?.. Которые молча срубят чертовой гадине голову, не слишком вникая в наличие или отсутствие в ней окаянного разума!.. — и опять злонравно усмехнулся. — Вот и мне в конечном итоге пришлось все делать самому... Но по крайней мере, это окупилось первосортным удовольствием. И позволило сэкономить монету: не пойми меня превратно, милсдарь, я запросто вознаградил бы тебя за исполнение заказа по уговору — однако ты сам вознамерился плести у меня за спиной вероломные интриги... Теперь можешь не рассчитывать стрясти с меня оплату: монету за такую халтуру ты не получишь. Да и раз уж я исхитрился зарубить ненавистную гадину самостоятельно, задерживать тебя здесь больше незачем, — и изобразив поклон, безмилостно добавил: — Ступай, милсдарь ведьмак. Ступай и не задерживайся. К сожалению, «Доброво» более не принимает постояльцев, — и наконец умолк, выжидательно уставившись на Освальда... Тот, как и прежде, остался стоять неподвижно, в пугающем безмолвии смотря на супостата. — Ну иди уже!.. Ступай прочь! — после затянувшегося молчания не выдержал Родерик. — Я же сказал: монету не получишь!..

Покосился обомлевший Мирошек на бесстрастного мастера, и тот молча скинул отяжелевший от непрекращающегося проливня дорожный плащ на землю.

— Поди за загороду и жди моего возвращения там, — наконец прервал он былое молчание, мрачно обратившись к самому перепуганному Мирко — и далее единым отработанным движением извлек из закрепленных на поясе ножен клинок...

Подскочил на том ошарашенный мальчишка, с немым ужасом уставившись на обнажившего посеребренную сталь ведьмака, и засим устремил ошалелые глазенки и на заделавшегося подобным натянутой струне трактирщика: встрепенувшийся Родерик мгновенно схватился за черен свойского орудия иначе — вцепившись в него обеими напряженными руками да выставив сверкающее лезвие в точности между собой и грозным мастером... Конечно же, несмышленый салажонок всецело понимал, что должно было последовать в неизбежном грядущем — все ж таки неутомимый ведьмак неспроста рыскал по охваченному пламенем подворью столь целеустремленно — однако от мысли о том, что дальше тот схлестнется с Родериком в настоящей убийственной схватке с единственным намерением зарубить зарвавшегося душегуба, вдоль мальчишкиной спины пробежалось ледяное поветрие ужаса.

— Ты пожалеешь, ежели осмелишься напасть на меня, милсдарь, — с нескрываемым страхом — страхом осмысленным и только лишь придающим скорости да решимости — предупредил вставший в срединную стойку Родерик: теперь острие его бликующего клинка было направлено прямиком в нескладное освальдово обличье. — Я не для красного словца упомянал о свойской подлинной личности. Нападешь на меня — и тебя колесуют на площади как преступника, совершившего покушение на родственника короля. — Простодушный Мирошек давно уже не понимал и половины из творившихся на подворье окаянств и взять в толк, отчего простой безвестный мещанин вдруг бессовестно нарекся родственником самого царствующего монарха, равным образом совершенно не мог — однако его измученное воображение живо нарисовало кошмарную картину истязаемого на потеху толпы наставника, нанизанного с перебитыми суставами на чудовищное пыточное колесо... Стараниями самого Освальда, считавшего подобные жестокие зрелища подходящими для укрепления силы духа воспитанника, несчастный Мирко имел возможность созерцать похожие публичные казни уже не единожды... Вместо положенной отповеди скалящийся ведьмак лишь равным образом решительно зафиксировал руки на черене клинка, принимая угрожающую ратную стойку, и бездольный мальчишка ощутил практически физический ужас перед стремительно надвигающейся неизбежностью — потянул он в панике ручонку к приготовившемуся к кровопролитию мастеру и испуганно лепетнул:

— Освальджик!.. — а далее, охваченный ужасом, смутно понял, что оная намечающаяся схватка теперь уже непременно окончится гибелью одного из заклятых вопречников... да только так и зарычал на него непреклонный ведьмак:

— Не мешайся под ногами, сопляк! — и с хладнокровной решимостью молниеносно бросился в нападение.

Себемирову сыночку вредкую доводилось видеть наставника в настоящем сражении, однако даже немногочисленные эпизоды увиденного ввергали его в поистине восторженный трепет: отталкивающий внешним уродством ведьмак, разодетый в износившиеся грязные лохмотья, двигался с клинком в руках настолько быстро, грациозно и пластично, что созерцание его движений заставляло простодушного мальчишку задыхаться от накатывающего восхищения. Наичаще всего мрачный мастер оказывался вовлечен в мимолетные схватки во время странствий по неприветливому большаку: выгнанные бесхлебицей на разбойничью дорогу крестьяне по большей части опасались нападать на стращавого вооруженного бродягу, однако изредка наиболее отчаянные из оных пробовали спознаваться и с ним... Схватки с этими вынужденными разбойниками заканчивались предсказуемо и всегда скоротечно: грозный Освальд без труда уклонялся от неумелых ударов мужицкого кистеня и засим безжалостно карал сквернавцев нанесением несмертельных, но увечащих ран... Эдак и уезжал, к вящему трепету воспитанника оставляя осмелившихся посягнуть на его жизнь нечестивцев истекать в назидание кровью! Иной же раз в блеклый предрассветный час проснувшемуся ребятенку доводилось видеть, как разоблачившийся до рубахи ведьмак самостоятельно упражнялся с мечом. Высился он эдак в зарождающемся утреннем сиянии, расположившись на видимом отдалении от почивающего воспитанника, и сосредоточенно отрабатывал заученные фехтовальные приемы, бесшумно перемежаясь в направлении умозрительного супротивника. Методично повторяя каждое эффектное движение, он и вращал клинок перед собой, и будто бы искусно закрывался им от невидимых для глаза вражьих выпадов, и то и дело уходил с воображаемой линии атаки — и работал свойским корпусом и всеми оконечностями настолько слаженно и изящно, что дыхание смотрящего само собою замирало от восторга! На вопрос же восхищенного мальчишки, с какой диковинной целью сии захватывающие дух упражнения вообще проделывались, сквозь зубы отвечал лишь краткое: «Дабы поддерживать мышечную память». Наблюдал себемиров простодушный сыночек и напряженную схватку наставника с оживленной некромантом мертвячкой — что несомненно, на долгие годы отложилось бы в его памяти ярчайшим воспоминанием, ежели б не последовавшее за этим ужасающее злосчастье... Однако как бы то ни было, созерцать сражение убийцы чудовищ с другим профессиональным фехтовальщиком неискушенному мальчишке покамест не доводилось... В том же, что злодей и поджигатель Родерик владел клинком именно что профессионально, он по некому внутреннему предчувствию ничуть не сомневался. И то, что свершилось на полыхающем подворье далее, оставило в чувствительной мальчишечьей душоночке неизгладимое впечатление.

Стремительно подскочивший к противнику Освальд нанес ему серию из трех последовательных ударов молниеносной скорости: первые два, заблокированные исполнившим защиту Родериком лишь с огромным трудом, пришлись по обе стороны его взмыленной шеи — куда же пришелся третий удар, ошеломленный салажонок углядеть не успел, сумев различить только режущий лязг вошедшей в клин посеребренной стали... Тотчас же за нею последовал и мимолетный блеск корчмарева клинка, уведшего атакующее лезвие в сторону уже на уровне полусогнутых ног... Простодушный крестьянский мальчишка не мог даже и помыслить, что настоящий смертный бой проходит на таких неимоверных скоростях!.. Отскочил шокированный корчемник, округлив возбужденные очи, и сразу же судорожно выставил перед собою оградительный клинок, замерев в ожидании следующего нападения неумолимого убийцы чудовищ. В своей ожесточенной решимости Освальд был поистине страшен: сделал он в направлении приготовившегося к защите душегуба единственный неслышимый шаг — и затем сызнова ринулся в стремительную золкую атаку!.. В этот раз на впритрудь успевающего проделывать защиту Родерика обрушилась еще более протяженная серия шквалистых ударов: уверенно работая всем корпусом да стремительно вращая свистящий клинок, рванувший вперед ведьмак нанес противнику очередную последовательность молниеносных атак — на сей раз уже в область незащищенной груди и плечевого пояса!.. Он явно прощупывал оборону вопречника, изучая то, как лихорадочно уводящий его разящее лезвие с линии нападения трактирщик исполняет всякую потребную защиту... Спешно переставляющий ноги Родерик и в оный раз лишь насилу успел заблокировать обрушившийся на него натиск многочисленных ударов — однако когда наседающий ведьмак вознамерился сократить расстояние между ними двумя, оказавшись в более выгодной позиции, уже и сам стремительно прокрутил орудие в рубящей контратаке, заставив рычащего мастера уклониться и вынужденно отступить взадьпят. Буквально в вершке от ведьмачьего носа просвистел окаянный корчмарев клинок!..

Замерло на том у мальчонки сердечко: даже несмотря на то, что Освальд свойским натиском ошеломил и сразу же загнал проклятого мерзавца в глухую оборону, Родерик явно являлся искусным и тренированным мечником, который вполне был способен дать бой даже превосходящему его по техничности и быстроте реакции убийце чудовищ! Ухмыльнулся он, опомнившись от первоначального шока, и далее с готовностью взвалил увесистое лезвие себе на плечо, воспользовавшись мимолетной заминкой в ведьмачьей атаке, дабы дать рукам маленько отдохнуть. Ожесточенный мастер, впрочем, не намеревался останавливаться: осклабился он в злой решимости и, заведя опущенный клинок себе за стегно — дабы, стало быть, скрыть от приготовившегося оборонять верховину лиходея свои дальнейшие намерения — вновь хладнокровно бросился в нападение... Налетел бесшумной тенью и, ловко уклонившись от встречного вражьего выпада, провернул рассекающее лезвие над собою, переместившись в высокую стойку и тотчас же обрушившись на замешкавшегося супостата с сильнейшим нисходящим ударом!.. Тем не менее опомнившийся Родерик уже более не позволил застать себя врасплох: уверенно отведя ведьмачий клинок, после краткого обмена мощными ударами он и сам вероломно пошел на сближение, вознамерившись подобраться к нападающему мастеру на опасно близкую дистанцию, дабы лишить его возможности проводить мечевые атаки... Изловчившийся Освальд, конечно же, сразу оттолкнул его от себя грубым ударом ноги в открывшееся брюхо — однако в результате этого и сам оказался приневолен отступить, вновь разошедшись с окаянным убивцем на превышающее длину клинка расстояние. Одолеть душегуба с налету у него не получилось — даже несмышленый мальчишка понял то по некоему внутреннему наитию... Застыли они оба на непродолжительное мгновение — ведьмак и оказавшийся убийцей корчмарь — собираясь с силами перед тем, как вновь непримиримо схлестнуть звенящие клинки, и вошедший в кураж Родерик медленно расплылся в нездоровой ухмылке. Близость смерти и задор стремительной схватки явно понравились его разболевшемуся разуму.

— Ну как я тебе, милсдарь?.. Хорош, не правда ли?.. — тяжело дыша от боевого запала, самодовольно вопросил вышагивающий на фоне догорающих построек лиходей.

Ведьмак, впрочем, твердо вознамерился убить его. Предсказуемо не ответив сквернавцу ни единого слова, он неумолимо забросил клинок себе на плечо и с хладнокровной решимостью ринулся в очередное наступление… Посыпались обмены мощными ударами, сопровождаемые лязгом содрогающегося металла. На первый взгляд, Освальд превосходил противника во всем: и в скорости исполнения фехтовальных приемов, и в техничности самого обращения с оружием, и в общей мягкости и слаженности перемещения. И казалось, после следующего разящего выпада или очередной поставленной защиты с молниеносным проведением рипоста он должен был непременно пробить корчмареву оборону, нанеся тому жестокое ранение… однако этого не происходило. Впритрудь успевающий парировать удары Родерик, оттесненный наседающим мастером обратно к превратившемуся в пепелище крыльцу, только и успевал что спешно перемежать пружинистые ноги, ошалело крутя клинок в нескончаемой смене исполняемых защит — но оборону притом держал исправно, избрав единственно верную стратегию боя с превосходящим по мощи противником: терпеливо дожидаться возможности нанести убийственную контратаку… Он действительно являлся прекрасным фехтовальщиком, который смог невероятно быстро приспособиться к стилю боя более проворного недруга.

Выскочил закрывшийся лезвием мастер на линию предполагаемой атаки и, проделав стремительно вращаемым орудием спиралевидный прием, силовым движением связал клинок не справившегося с натиском трактирщика: форсированно опустил круговым поворотом его сцепленный меч, заставив открыть для нападения бок, и уже вознамерился перерубить последующим выпадом незащищенный торс супостата — однако окаянный душегуб выкрутился и из оной опаснейшей для себя ситуации!.. Схватился корчемник твердой шуйцей за незаточенную мечевую пяту и тотчас же пресек горизонтальную ведьмачью атаку поставленным блоком… Подло втянутый в сшибку Освальд также вынужденно взялся за свойское лезвие, сокращая расстояние между собой и супротивником в порывистой контратаке половиной меча — и улучивший мгновение Родерик с размаху рубанул его по оказавшемуся в близости от острия лицу!.. В последнее окаянное мгновение поднырнул ведьмак под едва не резанувшую его обличье сталь — да так и сверзнулся вопречнику под ноги, поскользнувшись на образовавшейся слякоти!.. Замахнулся ревущий лиходей, под испуганный мальчишечий возглас обрушив на упавшего убийцу чудовищ тяжеленное лезвие — и наловчившийся Освальд вновь лишь в последний момент увернулся, откатившись в сторону да попутно сразу же заблокировав воткнувшийся в землю корчмарев клинок выброшенным наперерез мечом!.. Засим же, не мешкая, резко ударил сапогом по зажимающим черен супостатовым рукам, отчего потерявший равновесие Родерик равным образом повалился на землю. Перекатился он, отчаянно вцепившись в едва не выпущенное при падении орудие — и одновременно со скалящимся убийцей чудовищ подскочил обратно на ноги, моментально наведя на приготовившегося к очередному нападению мастера сверкающее острие.

От увиденного объятый ужасом Мирко запоздало вышел из ступора — так и заметался он лихорадочно по превратившемуся в ристалище надворью, попутно терзаясь чудовищной мыслью: как помочь сражающемуся наставнику?! Можно было даже и не пытаться приближаться к сошедшимся в смертном бою неприятелям: маленький необученный сражаться мальчишка эдак попросту нашел бы безвременную погибель от встречи с чьим-нибудь разящим клинком. Что же делать?.. Попробовать кинуть в проклятого кровопийцу Родерика камнем?.. Поднял на том взволнованный ребятенок попавшуюся под руку булыжину и с отчаянием швырнул ею в сызнова схлестнувшихся недругов: пролетел брошенный мальчишечьей ручонкой камень над опустевшим двором и стукнулся об землю невдали от обоих ведьмака и трактирщика. Эдак мальчонка ничем не помог... Повертел он головкой в нарастающей панике да так и отпрянул от неожиданности, как вдруг увидел подле себя совершенно обезумевшего от пережитой трагедии баронета, ошалело смотревшего на разыгравшееся сражение... Замер охваченный бьющими через край чувствами баронет Вольдемар — весь перепачканный в саже и попавшей на парчовый доломан потемневшей крови — а затем, вдруг неподобающе для дворянина зарычав, и сам выхватил из закрепленного на поясе футляра вычурную саблю, ринувшись с нею наперевес навстречу разительной схватке!.. Подлетел к едва успевшему исполнить вертикальную защиту Родерику и, оттеснив вынужденно отступившего Освальда, сам скачком набросился на обороняющегося лиходея, осыпав его несколькими ударами вращаемой в деснице сабли... Ошалевший трактирщик наспех заблокировал предпринятые баронетом атаки, а далее, воспользовавшись тем, что своим наступлением тот спутал первому противнику Освальду все имевшиеся намерения, насилу вывернулся и поспешно унес ноги в сторону. Смертельная схватка оказалась неожиданно прерванной.

— Двое на одного. Вот оно — благородство, достойное дворянина! — раздосадованно выпалил запыхавшийся корчемник, обратившись к безумно вылупившему на него зеницы баронету.

— Разбойник!.. Ты убил мою жену!.. — багровея от отупляющего гнева, прокричал в ответ срывающимся голосом потерявший все семейство дворянин, и упивавшийся своими злодействами Родерик насмешливо подтвердил:

— Избавил твою милость от ставших обузой уз брака!.. Твоя покойная супруга в силу отжившего возраста уже все равно не смогла бы подарить тебе наследника — теперь же, благодаря моему вмешательству, как благородный вдовец ты сможешь взять в жены любую приглянувшуюся девицу!.. — и залихватски рассмеявшись, бросил низменное оскорбление: — Вы́носит тебе дитя взамен издохшего — главное, чтобы твоя дряхлеющая плоть не подвела!..

Пораженный в самое сердце баронет судорожно передернулся, продолжив пронзать лиходея лишившимся осмысленности взглядом, и тут уже оскаливший кривые зубы ведьмак, поравнявшись с его плечом, хрипло предупредил:

— Нет!

Однако обезумевший от невиданного душевного страдания дворянин остался совершенно глух к не лишенному смысла упреждению мастера: перекрутил он перед собою переливающуюся самоцветами саблю и, ослепленный яростью, бросился на спровоцировавшего его душегуба. Ринулся в атаку и возжелавший воспользоваться возникшим преимуществом ведьмак — Родерик же, оказавшись окруженным уже двумя наседающими противниками, мгновенно ушел в подвижную оборону… Замер взволнованный Мирко, с замиранием сердца наблюдая за творящимся перед глазами действом — так и забрезжила в его душоночке озаряющая надежда: уж теперь безжалостная схватка наверняка должна была завершиться кончиной оставшегося в меньшинстве лиходея!.. Ведь отбиться одновременно от двух неприятелей было под силу только крайне искусному и удачливому мечнику… Да только обогнул едва успевающий уклоняться от свистящей стали трактирщик орудующего саблей дворянина, обступив его настолько хитрым образом, что тот оказался зажатым меж ним и рвущимся на сближение Освальдом — и сделал вид, что прорывается в сшибку… Замахнулся обманувшийся уловкой Вольдемар, атаковав расставившего сети шельмеца с правого плеча, и только и ждавший подобного Родерик мгновенно прервал его атаку перекрестным приемом: сперва обманчивым финтом направил острие под просвистевшую саблю — и затем, не доводя металл до соприкосновения, сразу же прокрутил рукоять в противоположную сторону, полоснув замешкавшегося дворянина по открывшемуся правому боку!.. Раздался хруст и после — надсаженный крик... Увязла прочнейшая сталь в рассеченной плоти пропустившего удар Вольдемара, и изворотливый кровопийца моментально оттолкнул поверженного недруга ногой, одновременно с тем с усилием потянув застопорившийся клинок на себя… Полетел на том раненый баронет прямо на бросившегося в наступление Освальда — вовремя сместивший острие клинка ведьмак насилу увернулся от казавшегося неминуемым столкновения, однако же его предпринятая атака оказалась предсказуемо прерванной... Сам же посеченный дворянин с вымученным стенанием повалился на землю, выпустив саблю да беспомощно скорчившись от пронзившей тело муки: на его разрубленном бархатном кафтане начало неумолимо расползаться пятно багровой крови... Издаваемые страдальцем сдавленные стоны не давали усомниться: его полученное ранение было тяжелым. Отступил от его скорчившейся фигуры безобразно искривившийся убийца чудовищ, и успевший отбежать на значительное расстояние Родерик сызнова залился раскатистым смехом.

— А знаешь... А знаешь, что самое прекрасное?! — тяжело дыша от неистовой пляски с клинком, прокричал он скалящему зубы Освальду и, снова не дождавшись никоего ответа, с восторгом возопил: — Мне ничего за все это не будет!!! Мне... ничего... не будет!.. Я последний живущий представитель дома де Лузиньян, получивший графский титул высочайшим повелением самого короля!.. Вы все — прах под моими ногами!.. Я зарублю вас всех, потом помочусь на ваши трупы, а потом поеду домой!.. И мне ничего не будет!.. — и с довольным возгласом воздел десницу с мечом к плачущим небесам: совершенное кровопролитие опьянило его окончательно.

Покосился теряющий самообладание Мирко на терзающегося баронета, который ныне лишь беспомощно корчился в земляной слякоти: ничем не помог он сражающемуся убийце чудовищ — только хуже сделал, получив тяжелую мучительную рану. Вновь остался Освальд в одиночестве — впрочем, по наблюдениям себемирова отпрыска, полагаясь исключительно на свойские умения, тот чувствовал себя в естественной стихии. Шагнул он неумолимо вперед, выверенной поступью прошествовав мимо стонущего баронета, и вполовину сократив расстояние до выжидавшего супротивника, снова забросил клинок на плечо, с наскоку бросившись в нападение!.. И вновь последовал обмен безжалостными ударами — зазвенела разящая сталь, заплясали отражаемые гранями металла лучезарные отблески света. Освальд орудовал тяжеленым мечом на столь высоких скоростях, что создавалось впечатление, будто посеребренный клинок являлся продолжением его гибкого тела… Однако наблюдавший за ним салажонок вскорости смекнул, в чем состояла оборотная сторона подобного агрессивного ведения боя: сконцентрировавшись на молниеносном исполнении технически сложных силовых приемов, он был практически лишен возможности воспользоваться иным ведьмачьим оружием — способностью творить свои мудреные знаки. Родерик был вынужден подстраиваться под навязанный темп сражения, а посему — попробуй ведьмак сейчас остановиться и начертать в воздухе знак — вошедший в раж душегуб попросту смел бы его стремительной контратакой… Одним же натиском переломить ход боя упорствующий Освальд покамест не мог… Впрочем, немного погодя задыхающийся от ужасти ребятенок начал постепенно понимать, в чем именно состояла его дальновидная тактика: заставляя окаянного убивца беспрестанно защищаться, хитроумный мастер попросту выматывал его силы, намереваясь в долгосрочной перспективе воспользоваться другим ведьмачьим преимуществом — а именно значительно превосходящей людскую выносливостью! Накапливающаяся физическая усталость Родерика постепенно начинала сказываться на прилежности исполнения им фехтовальных приемов — сам же ведьмак, к безмолвному восхищению воспитанника, даже не сбил свой дыхательный ритм!

Воспользовался эдак корчмарь представившейся возможностью осуществить вертикальную контратаку в предплечье соперника, и вероломный ведьмак тотчас же молниеносно сместился в противоположную сторону, на вытянутых руках выбросив супротив лиходеева клинка свойское ложное лезвие!.. Так и резанула острейшая сталь едва успевшего уклониться от выпада Родерика, оцарапав оступившемуся душегубу плечо да разом вырвав из его гортани надсадистый стон!.. Воспользовавшийся вражьим замешательством Освальд в развороте прокрутил клинок в обратном направлении, вновь обрушив на ошалело защищающегося крестовиной супостата несколько мощных атак в область шеи — и ухватившийся за пяту меча Родерик искусно подцепил его острие рукоятью, с силой опрокинув наседающего мастера на обе лопатки... Так и налетел он после этого на поваленного убийцу чудовищ, вознамерившись с размаху засадить ему в глазницу колючее жало — и оказавшийся на волоске от смерти ведьмак лишь в последнее мгновение изловчился опрокинуть его, сбросив усевшегося сверху сквернавца ударом колена в чувствительный крестец!.. Отскочил на том пошатнувшийся Родерик, отдалившись от стремительно поднявшегося на ноги мастера, и наконец ошарашенно провел ладонью по проступившему на рассеченной рубахе пятну алой крови: разящее ведьмачье лезвие оцарапало его плоть по касательной, однако боль и вид расползающегося по сорочке багрянца исправно отрезвил опьяненного пылом сквернавца.

— Сучий... выродок... — с придыханием прошипел он гневливое, подняв помутившийся от ярости взор на ожесточенного преследователя, и созерцавший сражение Мирко с трепетным ужасом различил в его очах одержимый убийственный блеск. Упивавшийся безнаказанностью убивец внезапно для себя осознал, что вообще-то тоже может бесславно погибнуть: раззадоренный и подстегнувший себя опьяняющей дрянью, он держался в схватке с Освальдом абсолютно на равных — однако завладеть трофеем первой крови при этом все же не смог... Теперь его буквально трясло. Проклятый изверг утомился и начал подчас ошибаться. — Ты поплатишься за это, нелюдь… Думаешь, тебя помогут твои чертовы мутации?.. — проговорил он с исступленной озлобленностью. — Не помогут. Однажды я уже прикончил такое отродье, как ты, — и фанатично оскалился, уже вдокон потеряв человеческий облик.

Сказал это рассвирепевший Родерик, перехватил свое смертельное орудие воздетой десницей и, перейдя из обороны в агрессивное наступление, сам наскоком бросился на стоявшего в отдалении Освальда… Да только развернулся коварный ведьмак вполоборота, вероломно изобразив, что опоздал с постановкой защиты, и как противник налетел на него с нисходящей атакой, в развороте отбил его меч из одноручного хвата — увел корчмарево лезвие с линии первоначальной атаки, попутно незанятой шуйцей ухватив лиходея за подставленное плечо, и в мгновение ока повалил его на промозглую землю, резво ударив ногой под колено!.. Блеснуло выброшенное в молниеносном добивании острие — и насилу откатившийся в сторону Родерик сам безудержно ударил ногой по увязнувшей в слякоти голени мастера… Рухнул поскользнувшийся на непогодице ведьмак, и одуревший от яризны корчмарь с раскатистым рычанием вцепился в его шею!.. В единое мгновение красивейшая схватка двух отменных фехтовальщиков превратилась в заурядную грязную драку. Вгрызшиеся друг в друга ведьмак и содержатель подворья принялись с рычанием кататься по распутице, точно разодравшиеся в месиво псы: едва не задыхаясь в удушающем захвате, оба пустились запальчиво наносить по головам друг друга беспощадные удары... Намотавший себе на запястье длинные корчмаревы волосы Освальд с хриплым рычанием выворачивал недругу шею — сам же ревущий от ослепляющей ярости Родерик безжалостно давил ведьмачье брыдкое лицо… И казалось, через несколько мгновений оба должны были одновременно прикончить друг друга — да только дотянулся тут хрипящий трактирщик до лежавшего неподалеку клинка да так и стукнул увесистым граненым навершием по освальдову бледному виску!.. Повалился от такого оглушенный ведьмак, к ужасу

 воспитанника, на мгновение выпустив злодея из захвата — и мгновенно сориентировавшийся корчмарь, превозмогая боль, сам уселся на убийцу чудовищ верхом. Вцепился трясущейся шуйцей в его сухощавую выю — да так и лупанул кулаком прямо в челюсть!.. Горько всхлипнул охваченный жутью Мирошек!..

— Ненавижу… Ненавижу тебя!.. Чертов урод!.. — буквально задыхаясь от нечеловеческой ненависти, прокричал озверевший корчемник и далее вдавил свои персты хрипящему мастеру прямо в глазницы. — Выдавлю тебе твои сучьи глаза!..

Завертел стенающий себемиров сыночек головкой, отчаянно выискивая в своем окружении хоть кого-нибудь, кто мог бы оказать вспоможение Освальду: вокруг ристалища уже толпилось немалое количество привлеченных звуками сражения созерцателей, однако ни один из них не торопился вступаться за безродного приблуду... Малодушные мужики не торопились на помощь даже получившему тяжелое ранение дворянину, что ныне надорванно корчился в телесном страдании — что уж было говорить про незваного выродка?.. А только накрыл тут мастер скрюченной долонью лицо душегуба, и из-под его сложенных перстов разом вырвались испепеляющие искры колдовского пламени — эдак истошно завопивший Родерик и повалился в нестерпимом терзании, судорожно схватившись обеими руками за обожженный ведьмачьими чарами лик!.. Опалил ему убийца чудовищ обличье! Простоватый себемиров сыночек не мог даже представить, какой неимоверной силой духа необходимо было обладать, дабы суметь сконцентрировать разум, находясь под таким невыносимым измывательством... Теперь оба непримиримых противника оказались опрокинутыми навзничь: надсадисто хватая влажный воздух, каждый изнуренно держался за израненное недругом лицо.

Перевернулся превозмогший истерзание Освальд на колени, попутно подтянув к себе безотказный клинок, и сразу же поднялся на ноги, метнув упорствующий взгляд на обезумевшего лиходея... Приподнялся и впритрудь успевший взяться за оружие Родерик, чье обожженное лицо уже начало покрываться алеющими маслянистыми волдырями... Взревел он, озверевший от претерпленной боли, и исступленно занеся над собой острие, импульсивно рванул на выжидавшего убийцу чудовищ — а только увернулся мастеровитый ведьмак и, ловко взявшись левой рукой за клинковое лезвие, моментально резанул лиходеево брюхо половиной меча!.. Повалился вскричавший от пронзившей его боли Родерик, оставшись осмысленным лишь благодаря невероятному усилию воли, и выставив перед собою лезвие, попытался скорее подняться... Да только продолжающий орудовать укороченным мечом Освальд подцепил его клинок под рукоять и отработанным движением форсированно провернул вокруг своей оси, попросту вырвав из рук неприятеля!.. Обезоруженным остался поверженный Родерик!.. Однако же вывернулся он насилу, невзирая на полученную рану, подскочил на ноги да так и бросился спасаться отчаянным бегством... Рычащий мастер мигом ринулся за ним в погоню, заготовив смертоносный клинок.

Пересек эдак корчмарь половину надворья, напропалую удирая от преследующего его ведьмака, и затаивший дыхание Мирко отрешенно проследил за ним глазками — теперь уж все наверняка должно было окончиться скорейшей лиходеевой расплатой за совершенные преступления! Однако изморенный дитенок слишком поздно заметил, что упрямый Родерик бежал по направлению именно что к нему самому... Когда же сие понимание наконец с опозданием посетило мальчишкин бесхитростный рассудок, оказалось уже предсказуемо поздно.

Подскочил обезумевший душегуб к рванувшему прочь салажонку и грубо заграбастал его в беспощадный захват!.. А далее развернулся к подоспевшему мастеру и в мгновение ока выхватил закрепленный за поясом кинжал, приставив его обежегшее холодом лезвие к тощей мальчишкиной шейке... Натянула ледащая корчмарева сталь тоненькую дитячью кожу, и попавшегося кровопийце Мирошка сковал могильный ужас... Увязливая липкая темень сгустилась перед его остекленевшими от горького страха глазами: ослабели задрожавшие ножки, подогнувшись в костлявых коленцах... Потерял способность мыслить неподготовленный к подобному разум... Только лишь одно уразумел схваченный убивцем малолетний бедолага: ежели сейчас резанет ему Родерик кинжалом оголенную шейку, эдак он в два счета и погибнет, больше никогда не увидев ласкающий солнечный свет... Попался он!.. Попался мучителю!.. Нужно было вовремя спасаться, а не стоять, наблюдая за боем!.. Дернулся ни живой ни мертвый Мирко, безотчетно попытавшись вырваться из рук зажавшего его душегуба, да только стиснула его корчмарева безжалостная длань еще на порядок суровее!.. А вдобавок и кошмарное лезвие утопила в болящую шейку сильнее. Остановился обнаживший оскал ведьмак перед забравшим мальчонку в заложники недругом и вынужденно опустил свой клинок до земли — не возжелал он испытывать судьбу понапрасну, остановившись под страхом лишиться воспитанника... Так и рассмеялся на этом взбудораженный злодей.

— Вот... и все, — тяжело хватая воздух, просипел он безотрадную весть. — Ты, конечно, невозможный стервец... Но я не собираюсь подыхать в сражении с выродком. Не сейчас, милсдарь ведьмак... Не тогда, когда я после стольких лет лишений... наконец начал жить в удовольствие. — Жестокий безумец был нешуточно ранен: оцепеневший себемиров сыночек даже сквозь сковавший его ужас мог чувствовать горячую пульсацию на брюхе прижимавшего его к себе корчмаря — явное подтверждение неутихающего кровотечения. Всхлипнул он тихонечко от переполнявшего его ужаса и в бессмысленном исступлении уставился на сохранившего хладнокровие наставника, какой однако, пребывал и совершенно бессильным... Но ведь он не мог просто оставить воспитанника на растерзание душегубу! Хитрый мастер всякий раз находил неочевидный выход даже из наиболее безысходных переплетов! И самого себемирова отпрыска беспрестанно учил ни при каких обстоятельствах не сдаваться, подтверждая поучение собственным примером! Он непременно должен был что-то придумать! Однако усмехнулся содрогающийся Родерик, для привлечения внимания внезапно встряхнув ослабевшего Мирко, и после измывательски обратился уже к нему самому: — Вот видишь, как важно быть послушным, сорванец... Послушался бы ты учительского наказа, припрятался бы где-нибудь — то гляди, твой мастер уже отсек бы мне беспрепятственно голову... А так будет покорно делать то, что я повелю — ежели, конечно, не желает потом выискивать себе взамен издохшего тебя другого сопляка. — Так и затрепетало дитячье сердечко. Не с ним! Все это должно было происходить не с ним!.. Сколько же возможно было выносить все эти нескончаемые ужасы?.. Сперва пожар, потом ужасное пленение… Родерик меж тем с придыханием продолжил: — Я не стану выдвигать невыполнимые требования. Сейчас, милсдарь ведьмак, ты медленно отложишь оружие в сторону... — поражающий своим хладнокровием Освальд не торопился выполнять лиходеевы требования, однако и встречных действий равным образом не предпринимал. Дрожащий себемиров сыночек, чья жизнь ныне повисла на волоске, отчаянно попытался высмотреть в его бесстрастном сосредоточенном взгляде хоть нечто понятное... но казалось, мрачного мастера в последнюю очередь интересовали сердечные переживания бездольного воспитанника. — Затем приведешь мне коня, обученного нести в седловине наездника... Здесь носилось немало перепуганных лошадей — успокой мне одну своими ведьмачьими чарами… Дабы я мог уехать из этого места, — договорил свои повеления изморенный сражением Родерик. — Сделаешь это, и возможно, я позволю тебе забрать сопляка невредимым... Но ежели нет... — по его заметно задрожавшему голосу окаменевший от жути Мирошек безотчетно разобрал, что окаянный безумец вновь болезненно ухмыльнулся.

Всхлипнул он, постепенно теряя возможность чувствовать хоть что-либо, окромя натянувшего кожу на шейке ледащего лезвия, однако бесстрастный ведьмак по-прежнему ничего не предпринимал... И как он только мог оставаться настолько бесчувственным и холодным, в то время как несчастный ребятенок пребывал в руках жестокого безумца?! Дернулся несчастный салажонок, трепыхнувшись в захвате, и только и выдавил:

— Помоги мне... — и теряющий от ведьмачьего бездействия самообладание Родерик злобно добавил:

— Ну чего ты ждешь?! Ежели ты не хочешь, чтобы я утопил твоего маленького поганца в его собственной крови... — а потом вдруг резко выдохнул, прервавшись на полуслове и странным образом дернувшись...

Так и почувствовал на том изморенный Мирко, как руки издавшего сдавленный стон душегуба неожиданно ослабели — вырвался он из безжалостного злодейского захвата и отчаянно метнулся в сторону, обессиленно упав на землицу. Развернулся — а из груди шатающегося трактирщика торчит сочащееся кровью лезвие наградной баронетской сабли... Сам же навалившийся на рукоять клинка господин Вольдемар, пронзивший забывшегося убивца со спины, едва держась на ногах, через усилие молвит угасающим голосом:

— Больше ты никого не убьешь, окаянец, — и выпустив из изнемогшей десницы фартук своего оружия, сам в бессилии падает взник.

Поразил он проклятого душегуба благородным дворянским орудием — из последних сил поднялся на ноги, истекающий кровью, и сделал то, что было надобно, дабы пресечь череду ужасающих преступлений слетевшего с катушек лиходея! А заодно и маленького Мирко спас от грозившей погибели: после учиненных обезумевшим сквернавцем злодеяний верить в корчмаревы обещания представлялось совершенно неразумным... Вот отчего Освальд медлил. Видел, знамо дело, как благородный баронет Вольдемар, превозмогая суровые муки, мужественно взялся за саблю.

Уставился качающийся Родерик на вставшего напротив него ведьмака, который с леденящей кровь решимостью воздел заготовленный меч — а в расширенных от физического шока зеницах предсмертный панический ужас зияет... Страшно изуверу погибать! Понимает он, рубивший беззащитных простецов истязатель, какое именно действо неминуемо последует дальше! Занес сосредоточенно скалящийся мастер над головой посеребренный клинок, замахнулся круговым движением, прилежно прицеливаясь, и...

Отвернулся спешно зажмуривший глазки Мирошек, убоявшись узреть грядущее кровопролитие, и через мгновение различил премерзкий хряск, после которого раздался гулкий стук упавшего на земляную твердь бездыханного тела... Отверз салажонок слезливые очи, обернулся неуверенно, затаив от ужасти дыхание, да так и приметил невдали увязшую в непогодице отсеченную корчмареву голову, с непроизвольно открывшимся ртом и широко распахнутыми бездумными глазами — все с тем же застывшим выражением лютого ужаса перед близостью смерти, которую сам помешавшийся Родерик еще совсем недавно с болезненным наслаждением сеял собственной тяжелой рукой... Рядом же в растекшейся баларужине крови валялось и само обезглавленное тело лицедея, над которым с окровавленным клинком высился довершивший правосудие ведьмак. С удара снес он разбойнику голову!.. Только сейчас обессилевший себемиров сынок, наконец, с промедлением заметил, насколько изможденно тот выглядел: весь измаравшийся в слякотной грязи, с разбитым, отекшим от побоев лицом, измотавшийся Освальд жалко склонялся над обезглавленным недругом… Пускай бывалый мастер и вышел из смертного сражения с обезумевшим Родериком без существенных ранений, победа в оном ожесточенном бою далась ему весьма нелегко... Сплюнул изнуренный ведьмак под ноги наполнившую рот кровищу, с надсаженным вздохом утер покрывшую чело испарину и, безразлично переступив через убитого, опустился на корти подле издававшего угасающие хрипы баронета, отложив свойский меч невдали — даже не взглянул он на пережившего непосильное испытание воспитанника, посчитав более значимым справиться о состоянии сподвижника. Тотчас же к тяжело раненому дворянину оторопело побросались и его собственные малодушно отсидевшиеся в стороне от сражения холуи. Подбежал и взбудораженный управитель Симон, с кряхтением опустившийся на волглую землю — попытался он приподнять вымученно вздыхающего владетеля, да только хворый баронет воспротивился.

— Оставь!.. — раздраженно прорезался его осипший от пережитого голос, и старый солдат в нерешительности повиновался. Хрипящий баронет и вправду выглядел скверным образом: себемиров сыночек мало что понимал в степени серьезности телесных ранений, но бледность кожных покровов и судорожные сипатые вздохи истекшего кровью Вольдемара не позволяли усомниться в нарастающей тяжести его состояния... Финальный же совершенный рывок, с каким и без того прескверно раненый баронет навалился на позабывшего о нем душегуба, забрал у него последние силы без остатка. Расположившийся поблизости Освальд бесцеремонно потянул руки к баронетову одеянию и нахрапом разорвал его, обнажив перед присутствующими глубокую кровоточивую рану в боку Вольдемара.

— Безнадежно. Кровь вытекает из жил за грудину... — сам еще не до конца восстановив дыхание, прерывисто прокомментировал он открывшуюся страшную картину, и приподняв изнемогающему дворянину голову — дабы встретиться взглядом с его тускнеющими очами — глубокомысленно вопросил: — Зачем? — поглядел угасающий Вольдемар в его бесстрастные змеиные глаза и тихо ответил:

— Он убил мою жену...

— Нет… — на выдохе хрипло протянул убийца чудовищ и вдумчиво повторил интересовавший его вопрос: — Зачем мне помог? — помолчал исступленно рассматривающий брыдкое ведьмачье лицо баронет и затем, насилу приоткрывая уста, прошептал:

— Я дворянин... У меня есть честь... Кроме того... Я видел, как ты без раздумий вернулся в полыхающее здание, чтобы спасти ученика... Этот поступок сказал мне все, что я должен был знать... — Покорежил избитый ведьмак неподатливую челюсть, продолжая утомленно рассматривать лежащего перед ним дворянина, и сам истекающий кровью баронет через усилие продолжил: — Я прошел через немалое количество славных сражений… Участвовал в удержании Росберга… Командовал второй кавалерийской хоругвью в битве под Хагге… Изловил и предал правосудию эльфского головореза Амрода… Каждый раз выживал… Таким я и желаю остаться в людской памяти: не прикованным к постели бездетным вдовцом… а верным своему долгу воином… — и отпустивший его голову ведьмак с надсадным выдохом подтянул к себе меч, медленно поднявшись на ноги.

— Сегодня ни один живущий в этом не усомнится, — с мрачной уверенностью проскрежетал он зубами и засим — под напряженные вздохи застывших мужиков — перехватил сверкнувшее орудие иначе, обратив его заточенное лезвие к груди оставшегося лежать на земле баронета... Так и встрепенулся на том созерцавший происходящее управитель Симон, оторопело схватившись за отставленный локоть убийцы чудовищ:

— Ты что творишь, проходимец?! — выпалил он на одном дыхании, и грозный мастер осерженно отвел локоть в сторону, с устрашающим оскалом огрызнувшись:

 — То, что должно!

Отступил осознавший правдивость суровых ведьмачьих слов управитель, крепко стиснув челюсти и с мрачной напряженностью отведя от умирающего господина объятых трепетом челядников, и стиснувший клинковый черен ведьмак сызнова поворотился к обессилевшему страдальцу, занеся над его тяжело вздымающейся грудиной смертоносное острие… Выдохнул умиротворенный баронет, встретившись гаснущим взором с глазами проявившего понимание мастера, и напоследок обессиленно шепнул:

— Спасибо тебе, Освальд...

— ...Не за что, — процедил помолчавший ведьмак — и далее твердым движением вонзил клинок напрямую в сердце несчастного, мгновенно оборвав сим актом милосердия его неминуемые грядущие муки.

В толпе отчаянно всхлипнула девка. Позамирали в напряженном безмолвии опустошенные после разыгравшейся на подворье трагедии мужики. Молчал и маленький Мирко, с дрожащим устами рассматривая разгладившееся обличье уберегшего его от кончины дворянина — разве мог он, обыкновенный крестьянский дитенок, в трезвом рассудке помыслить, что однажды его простецкая мальчишечья душонка окажется спасена высокородным дворянином? Слишком уж измучен был себемиров сыночек, чтобы истязать себя дополнительными переживаниями — а только все одно... горько становилось от смерти благообразного баронета. Хорошим человеком явился господин Вольдемар. Даже слишком неравнодушным и справедливым для обличенного развращающей властью представителя дворянского рода. А по лицу — дождь... Дождь, дождь, дождь... Накрапывает, скрывая одиночные слезы... Сколько же беспричинного неоправданного зла оказался способен причинить один единственный жестокий человек... Выдернул угрюмый мастер безотказный клинок из грудины нашедшего упокоение баронета и, отступив от его бездыханного тела, безмолвно обтер сверкнувшее лезвие об промокшую насквозь рубаху... Припрятал он после этого отслуживший меч обратно в закрепленные на поясе ножны, и сызнова обратил бесчувственный взор к собравшимся подле умершего владетеля простецов. Взялся за серебрящуюся старческой сединой голову обмысливший случившееся управщик Симон и с вымученным вздохом изрек:

— О-ох, милостивые боги... Несчастье-то какое... — а потом и на обезглавленный труп корчмаря поглядел. — Быстро издох, пес паршивый... За такое беззаконние надобно казнить перед народом... Дабы люд честно́й видел, что совершенные злодейства возвращаются душегубу десятикратными муками!.. — и с неподдельной горечью опустился перед почившим господином, удрученно прикрыв его обнаженную убийцей чудовищ грудину покровами одеяния.

— Спалите трупы, пока есть возможность, — неохотно ворочая неподатливым языком, наказал оставшийся стоять в стороне ведьмак, и изморенно наблюдавший за происходившим салажонок безотчетно бросил взор на догорающее пламя: под влиянием льющегося с небосвода осеннего проливня испепеливший «Доброво» огонь постепенно затухал, продолжая буйствовать лишь в редкостных малодоступных постройках... Теперь отовсюду по большей части валил удушливый черный дымарь, обволакивавший остовы разрушенных строений. — Котолачку тоже. Многие из вас, охульников, не издохли в пожаре исключительно благодаря ее жертве, — с нерадушным зубовным скрежетом добавил безмилостный мастер и наскоро мотнул головою в сторону одиноко лежавших под заунывным дождем останков убитого чудища. Да только так и прикрикнул на него с нескрываемой душевной болью потерявший господина управщик:

— Иди уже, окаянный!.. Поди долой с глаз!.. Все из-за тебя, аспида!.. Все наши несчастья и беды!.. — и испустил надсадный старческий вздох, вновь поворотившись к усопшему.

Ведьмак не заставил упрашивать себя долготно: развернулся он после услышанного поношения и, склонившись над обезглавленным телом убивца, небрежным движением сорвал с обрубка его шеи бечевку с нанизанной серебряной подвеской... Стиснул медальон с изображением свирепого грифа и нерачительно припрятал в отороченный карман, вконец-таки избавив лиходея от незаслуженно носимого ведьмачьего символа. Засим совлек с корчмаревых бедер скреплявший орудие пояс, с некой невиданной целью забросив себе на плечо, и безучастно зашагал в пустоту. Даже не взглянул он ни разу на изнуренного воспитанника, мрачной поступью двинувшись прочь от исполненных горя сквернавцев... Помедлил нахлебавшийся лиха мальчишка, в бессилии пронаблюдав за отдаляющейся фигурой бухмарного наставника, который вновь не удостоился ни грана людского признания, и засим тихонько поднялся на ножки, горедушно поковыляв за кормильцем — удалившийся ведьмак наверняка не оставил бы его прозябать в одиночестве, воротившись по прошествии времени, однако оставаться рядом с трусоватым и бесхребетным людьем мальчонке заделалось совершенно невмоготу... Прошествовал убийца чудовищ до брошенного в земляной слякоти корчмарева блистательного клинка и, подобрав его из распутицы, принялся дотошно рассматривать знающим взглядом. Подступил поближе и щемливый себемиров сыночек, осторожно притулившись к нелюдимому заступнику, точно промокший воробышек: после соприкосновения с леденящим дыханием смерти в его идущей по кругу головушке не осталось уже ни единой оформленной мысли — одно только неосмысленное желание поскорее забыть о пережитых смертях… Повертел не обративший на мальчишку ни малейшего внимания мастер полученный во владение меч, и уставший салажонок также безотчетно скосил на его лезвие туманное воззрение... Невероятно красивым представал на поверку корчмарев клинок: с четырьмя изящными, плавно сходящимися гранями и изогнутой на концах крестовиной. Вдоль покромки же, украшая собой серебристое лезвие, на свету переливались величавые руны…

— Красивый меч… — созерцая бесподобное оружие, безотчетно прошептал изнуренный Мирошек, ненадолго отвлекшись от захвативших его разум терзаний. Обернулся к нему привычным образом искривившийся Освальд, и поглядевший на него ребятенок сник от гложущей жалости: схлестнувшийся с лиходеем в безжалостной схватке, тот смотрелся невероятно больным и покалеченным… Даже желтая радужка его стращавых очей ныне обрамлялась краснотой от излившейся крови — практически ведь выдавил ему истязатель зерцала…

— Это — ведьмачий клинок. Видишь серебрение на лезвии? — прервав мальчишкины мысли, отчеканил ведьмак, словно бы и вовсе не чувствуя изнедуга от полученных травм... Обратил он неприглядное обличье обратно к переливчатому клинку да так и пояснил нагоревавшемуся Мирко: — Стервец забрал его у убиенного учителя. Ведьмака, принадлежавшего к школе Грифона. Вот, видишь клеймо в форме грифа, сопливец? — и подчеркнуто коснулся перстом изображения свирепой грифьей головы на клинковом навершии. — Это цеховой знак Каэр Серена, где эти отродья имели оплот.

— А что это за надпись на клинке? — тихонько вопросил вновь отвлекшийся от горьких мыслей салажонок, и передернувший челюстью Освальд надсадливо проскрежетал:

— «Dubhenn haern am glandeal, morcham am fhean aiesin». «Мой блеск разрежет тьму, мой свет развеет мрак», — и омерзительно пощелкав заплетающимся языком, нехотя пояснил: — Это церемониальная формулировка, которая своими истоками уходит еще в те далекие времена, когда ведьмачья общность представляла собою не цех, но орден. Раньше многие ведьмаки наносили подобную гравировку на свойский клинок.

— А почему ты не нанес? — простодушно разинув роток, поинтересовался заслушавшийся Мирко, вновь посмотрев на наставничий лик. Так и припомнил он на том оглашенные жестоким Родериком слова относительно старомодности цеха истребителей чудовищ — помыслилось наивному мальчишке, что состоявший в непростых взаимоотношениях с ведьмачьей общностью Освальд должен был непременно иметь весомую причину для отказа от веками хранимой традиции... Оглядел его бесхитростное личико гневливый ведьмак, с каждым мгновением корежа уродливый лик все нетерпимее и раздраженнее, и наконец стервозно расплевался:

— А посему как не захотел!.. Постылый ты вахлак!..

Все было кончено. Последние остатки пожравшего подворье пожара уныло догорали под непрекращающимся дождем. Изнывали под ним и немногие выжившие мужики, обреченно слоняясь по опустевшему пепелищу в поисках погибших сотоварищей… Дальнейшее происходило для уставшего мальчонки как в тумане. Едва не проваливаясь в спасительное забытье, помутившимся взглядом он наблюдал за тем, как собирающийся в дорогу Освальд в дополнение к собственному носимому на поясе мечу устало перекидывал за спину корчмарев ремень с продетым в его крепления клинком почившего ведьмака Волькера из школы Грифона. Снарядившись в пеший путь и зажав локтем единственное сохранившееся имущество — чудом уцелевшие тренировочные бруски — мрачный мастер медленно и не оборачиваясь двинулся в почерневшую чащу… Пустился за ним и впритрудь переставляющий ножки себемиров сыночек. Последним, что он запомнил при взгляде на зольник «Доброва», стала полоумная девица Златка, в одиночестве сидевшая на кортях перед отсеченной головой лиходея-трактирщика. Покачивалась она эдак из стороны в сторону, с болезненной ухмылкой зажимая в ладонях обращенную к себе хозяйскую башку, и невменяемо посмеиваясь, тихо повторяла:

— …Меня под всех подкладывал… а сам без головы валяется!..

Ей уже было никак не помочь.