Я снова возвращаюсь к этим камням, стою под опадающей листвой, и снова вижу в воде, омывающей мои ноги, твою кровь. Здесь твоя могила, под утопающей в трясине замшелой скалой, в ивовом шатре, шелестящем на ветру. Ты ушла в глубину, сжимая меч. Не как думают многие, не в собранных с поля наконечниках стрел. Хотя их можно найти здесь в достатке: новые и ржавые, костяные и железные, ониксовые и из стального древа, ведь все друзья помнят. Их рассыпали в тот день, их приносят до сих пор, хотя я всё реже вижу кого-то из белоглазых. Нынешние птенцы, поди, меня и не узнают. Да, мои косы уже седы, и губы разучились улыбаться, но глаза остры, а дальнобойный лук руки сжимают всё так же крепко. Даже сейчас, когда ноги нетвёрдо стоят на берегу пруда, а на сухой мох падают одинокие капли отнюдь не дождя.

Со мной навсегда тот день. Забыть его я не посмею. Да и не смогу. Ни наше ожидание, ни когда, после трёх недель изнурительной осады, кровавой сечи и низвержения моей личной легенды кончилась долгая война.

Я помню туман над Костлявыми полями, столбы рамейского дыма над горизонтом и подвешенный в воздухе страх и голод. Болота никогда не были по душе нашим врагам, в топи вязли их тяжёлые кости, от влаги ржавели мечи, гнус проникал под обмотки лиц, а вера заставляла воинов видеть под гладью воды лица мертвецов. Поэтому ли, чувствуя превосходство врага, ты перенесла сражение на эти трясины…

Я как сейчас вижу тебя застывшей на скале, возвышающейся над нами. Я стою подле тебя. Вижу, как твои ясные глаза темнеют от вида наступающего войска. Как туман каплями росы оседает на кольчуге, на разметавшихся ярко-рыжих волосах и бурых перьях. Пропитанные маслами лёгкие шарфы и повязки треплет ветер, грозит рассеять туман и открыть наши ряды. Мы ждём твоего приказа, Миссе. Но ты опускаешь взгляд, и я вижу, что ты бледна, что ты боишься.

— Правда ли, что Королева отказала отступить за Кряж? — шепчешь ты. — Скажи, что мне соврали.

Я качаю головой. Нам всем придётся поверить, что это так, что нам некуда отступать. В противном случае, если мы переступим границу, Королева может послать против нас своих людей. Хоть ты и сражаешься за неё. После всего, нам больше некуда отступать.

Ты прикусываешь щеку, а я отмечаю, как всё это отразилось на тебе. Тебе ведь недавно донесли весть, что Серебряный Замок, откуда тебя отослали воевать, пал от руки громовержца, что Змей низвергнут в хладные пучины, что твоя вера разбита, как и твоя избранность, как и твоё имя. Над кем быть Мате, когда нас неполные три сотни, а Королева в Каас’Хале кривит губы и закрывает перед тобой ворота… Но и в сухом осадке ты — Миссе. В твоих венах бушует Тьма из самых недр нашего беспокойного мира. И у тебя по-прежнему за спиной крылья убитого бога.

— Скажи, что выживешь, — шепчешь ты, заставляя меня улыбнуться. Что за глупость. Тебе должны быть дороги твоя Королева и твой Серебряный Змей, а не я. Но ты просишь. — Обещай.

— Обещаю, — отвечаю я, и где-то спустя годы на мох падают капли, и болят сжатые зубы.

А потом ты кричишь наступать, и мы вырываемся из тумана, застигнув врага врасплох. Кипит битва, и я забываю обо всём, держась спиной к тебе, отражая атаку за атакой. Твоё дыхание вырывается облачками пара, под ногами качается топь. Рамейцы не умеют сражаться в Костлявых Полях, но мы — другое дело, а уж тем более ты. Твоё копьё поёт протяжную песнь, снимая головы. Трясина под нами алеет, глотает трупы, но враги не кончаются, а силы тают.

Рамейцев не меньше пяти сотен, среди них нет ни женщин, ни неумелых отроков, и даже со своего пятачка суши я вижу, сколь велики наши потери. Ты режешь себя, кровь устремляется иглами на врагов, и нам удаётся отбить волну. Мы отступаем. Я невольно содрогаюсь, ведь это твоя идея, а не моя. Ты ранена, хоть и стараешься скрыть это.

Когда мы находим остальных на лысом холме, то видим отчаяние на бледных лицах. Рамейцы окружили нас, и нет иного выхода, как сражаться до последнего. Что мы и делаем, наблюдая, как падают один за другим колдуны, обращаясь в единые кровавые вихри, способные резать лишь до того, как туман и ветер остудят их, но в вены они больше не вернутся. Крылатые пикируют с древесных крон, хватают когтями рамейцев и сбрасывают в трясину, но и их тянут следом. Твоё копьё поёт грустную песнь, круша кости, но лицо остаётся недвижимым. К несчастью, я знаю, как долго ты можешь не показывать боли.

Рамейцы прорываются к нам, и я кидаю за спину лук, берусь за меч. Твоя кровь ревёт и режет, моя впивается в плоть и устремляется вослед за рваными жестами жуткого танца. Там, где не достаёт она, достанет клинок. К нам не смеют подойти, и вторая волна отбита. Вот только твоё дыхание всё тяжелее.

Я смотрю, как твоя кровь запечатывает раны, она возвращается в вены с болотной водой, стылая и ленивая даже под твоими пальцами. Ты опираешься на копьё, сжимая в другой руке меч, и кровь тянется по клинку, многократно продлевая его. Ты поднимаешь на меня взгляд, и я вздрагиваю.

— Мы отсюда не выберемся, — один из воинов озвучивает мои опасения. — Это конец.

— Нет, если мы что-то предпримем, — твой голос так слаб, что не верится, что он когда-то разносился над войском, готовым пойти за тобой на смерть. — Я останусь. А вы дадите залп из всех оставшихся стрел.

— Миссе, — выдыхаю я. Но ты ловишь мой взгляд. Щуришься в утешение.

Заставляешь меня опустить голову и, как всегда, исполнить приказ. Я кричу отступать. Нас меньше сотни, а вокруг топи. Нам не составит труда встать засадой за рощей. Только вопрос времени, когда рамейцы наберутся решимости для следующей атаки.

И это происходит. Твой крик разрезает густую тишину, и мы даём залп. Множество стрел, я выпускаю их одну за другой, и от них темнеет небо. Ты высвобождаешь всю свою кровь и бросаешь её на врагов. Ты низвергаешь на них Бездну. А мы стреляем до тех пор, пока последний рамеец не затихает, захлебнувшись в воде и крови.

И как же становится тихо.

Рамейские тела больше не тонут, багровые нити завитками растекаются в воде, по которой я иду. Ты лежишь на болотной кочке со вскрытыми венами, множество стрел пронзили тебя насквозь. Твоя кровь окрашивает мох в чёрный цвет. Тот же мох, что покроет скалу, под которой ты уйдёшь на тихое дно.

Капли падают на пушистые зелёные побеги у моих ног, но на болотах всегда сыро. Земля не заметит этой соли, как не заметила железа той битвы. Я поднимаю взгляд. Ты стоишь на скале, смотришь на вражеское войско и просишь меня пообещать тебе жить. Я закрываю глаза. Ты погибла в той битве, ты обратилась тысячью стрел и повергла врага, что не смог выбраться из сердца топей, что тонул с твоей кровью в венах, твоими стрелами в груди и с твоим именем на устах.

Все до единого твои приказы были исполнены. Даже больше. Вместе со мной теперь живёшь и ты в балладах и песнях, в глазах и сердцах, горящих твоей славой, Миссе.

Я улыбаюсь. Это я посеяла семена твоей легенды.