Волчья кровь засыхала на губах вместе с прилипающей к ней шерстью. Приходилось отплёвываться и растирать их мокрым снегом. Она забивалась под ногти некрасивой грязно-бордовой каймой, и неприятно стягивала кожу. Зарксис вытер рот рукавом, чтобы остановить бегущие за ворот алые капли, и лишь смазал кровь – некрасиво, неопрятно, и совсем не аристократично, видели бы его сейчас постылый герцог и давно покойный отец! 

Спустя столько лет, он снова утратил контроль над собой. Монстр внутри него вновь победил человека, и дело тут вовсе не в жажде крови и звериных инстинктах, а точнее не в них одних. Зарксис полностью контролировал себя, бросаясь на волка и раздирая толстую шкуру и кожу под ней голыми руками. Он мог бы управиться куда более гуманным способом, при помощи меча, но его внутреннему зверю было непотребно оружие. Более того – он испытывал злое наслаждение, отголосок давно позабытого чувства. 

– Не подходи! Демон! – сдавленным голосом, будто ему разом перекрыли кислород, воскликнул Гилберт, и затих, закрываясь от Зарксиса его собственным мечом. 

Рукоять неправильно лежала в обеих его ладонях, а сам он напоминал своей неподвижной позой каменное изваяние. Зарксис понял, что если прямо сейчас ничего не скажет и не сделает, то потеряет его навсегда. Но нужные слова никак не шли в голову, и он просто замер на своём месте, оставаясь на достаточном расстоянии от Гилберта, чтобы не спугнуть ни единым движением. Несколько минут назад он рвался защищать Брейка чем и как придётся, ценой своей собственной жизни, а теперь боязливо глядел и звал демоном.  

– Пусть так, – произнёс Зарксис, даже не рассчитывая на то, что Гилберт станет его слушать. – Главное, что ты жив. 

– Что ты такое, Зарксис?! – судя по голосу, Найтрей был на грани истерики, однако по-прежнему держался. Он всё ещё обхватывал обеими руками рукоять меча, но теперь слегка опустил его, что не уклонилось от внимания Брейка. – Зачем я тебе?!

– Кто я – это долгая история, больше напоминающая страшную сказку на ночь, – Брейк сделал шаг, но Гилберт тут же невольно отшатнулся назад, словно от прокажённого, и упёрся спиной в дерево. Зарксис не сумел скрыть выражение боли на своём лице. – Ты первый, кто заставил меня испытать любовь. Я пытался сберечь тебя от... от этой моей стороны, прости меня, Гил. 

– И именно поэтому ты ничего о себе не рассказывал, а я старался верить каждому слову, но в твоей биографии всегда оставалось множество пробелов, и все эти таинственные встречи на кладбище, всегда наедине, секретность, похожая на игру... Что ж, теперь всё встало на свои места! – громко воскликнул Гилберт срывающимся голосом, широко разводя руками. 

– Если ты только скажешь, я исчезну и больше не появлюсь, – пообещал Брейк. Он говорил спокойно, без надрыва и истерики, но мир внутри него распадался на части. – Я клянусь. 

– И ты просто уйдёшь вот так и оставишь меня одного со всем этим? – неожиданно разозлился Гилберт, отбрасывая злосчастный меч в сторону, словно нечто отвратительное. – Я хочу не этого! Я хочу услышать правду, хочу, чтобы ты хоть раз был до конца честен! Говоришь, что я дорог тебе? Так докажи! 

– Хорошо, – ответил опешивший Зарксис. – Но для этого тебе придётся ещё раз довериться мне. Идём. 

Он сделал несколько шагов к Гилберту, заставив того заметно напрячься, но лишь подобрал с заснеженной земли свой меч, упрятав его в полую трость. Затем Зарксис резко развернулся в противоположную сторону и зашагал прочь. Он не прошёл и сотни шагов, когда услышал хруст снега под подошвами чужих сапог. Звук ускорялся, приближаясь и становясь отчётливее, и вскоре Гилберт поравнялся с Зарксисом. 

Весь их путь проходил в гробовом молчании. Гилберт спрятал ладони в карманы – будто специально, чтобы отобрать у Брейка возможность взять его за руку – перекатывая сигарету между губ. Зарксис вёл его знакомым маршрутом, исхоженным вдоль и поперёк. Туда, где десять лет назад началась их общая история, и где, быть может, она закончится уже сегодня. 

Вряд-ли Гилберт помнил имя на надгробии, возле которого Зарксис застал его – напуганного замёрзшего мальчишку, перепачканного в пыли и порвавшего брюки. Люди обычно не придают значения деталям, не играющим для них никакой роли. Если бы он только знал...

– Позволь я расскажу тебе историю, – увязая в снегу, Брейк ступал меж рядами каменных надгробий, сейчас куда больше напоминающих снежные холмики, и Гилберту приходилось плестись по пятам. – Историю о мальчике, который стал монстром. 

Остановившись, он смахнул ладонью снежную шапку с одного из надгробных камней, и расчистил потёртую гравировку "Здесь покоится Кевин Регнард". 

– Жил на свете юноша по имени Кевин, – начал он дрогнувшим голосом. Пришлось коротко прокашляться прежде, чем продолжить. – Родился он наследником древнего, но обедневшего рыцарского рода Регнардов, младшим из троих детей и единственным сыном. Его отец мечтал о наследнике, а потому и требований к Кевину предъявлял куда больше, чем к его сёстрам. Мальчик же с детства рос болезненным и, как бы сейчас сказали, не от мира сего. Рано потерял мать – так рано, что почти её и не помнил – и её почти заменила старшая сестра. Отец был человеком чести, и хотел видеть таким же своего сына, а потому Кевин научился держать меч в пятилетнем возрасте и точно знал, что путь ему лишь один – на военную службу. Времена настоящего героизма уже давно прошли, и по судьбе Кевину полагалось служить при дворе знатных господ – совсем не то, о чём мог мечтать мальчишка, обладавший богатой фантазией, но он принимал это с достоинством. Как-никак, увещевания отца о том, что от Кевина зависит честь семьи, не прошли даром. Но не всё было так плохо, как может показаться – старшая сестра вышла замуж за молодого главу дома, которому служил Кевин. Вскоре она родила дочь, Эмилию – прекрасное дитя, доброе, тонко чувствующее, способное к истинному сопереживанию. Она напоминала Кевину его самого, понимала то, чего не желали слышать взрослые вокруг, она была ангелом, маленьким лучиком света. Надо ли говорить, что Кевин души не чаял в своей племяннице? 

Горло сдавило фантомным спазмом. Зарксису казалось, что за долгие десятилетия боль исчерпала себя и унялась навсегда, но сегодня что-то всколыхнуло со дна души то самое, неотболевшее – быть может, йольская ночь тому виной. Брейк, тяжело сглотнув, продолжил рассказывать главную из множества своих историй. 

– У их семьи были враги. Я не буду вдаваться в подробности всей истории этой вражды, но в своём желании зла и мести эти люди не гнушались ничем. Маленькую Эмилию похитили прямо из сада поместья, а её няню, что была рядом с ней в этот момент, нашли убитой. Они требовали выкуп, но вряд-ли дело было в одних лишь деньгах. Несмотря на выполненную часть уговора, семья больше не видела малышку живой. Её мать, сестра Кевина, покончила с собой, не выдержав утраты, а убитый горем отец и муж лишился рассудка, а после и своего состояния. Кевин же поддался ненависти, сжирающей его душу, и поклялся разыскать и убить каждого, кто был причастен к похищению Эмилии. На это ушёл целый год – распутывая эту цепочку, Кевин находил всё новые звенья. Он был одержим местью, и, конечно же, не ограничился одними убийцами. Безучастные свидетели, невольные сообщники, стражи порядка, которые бездействовали, наконец, семьи похитителей... счёт его жертв исчислялся десятками. В Риверре его прозвали Красноглазым Призраком, и если покопаешься в городских архивах, поверь, ты найдёшь немало упоминаний о нём. 

Зарксис пусто уставился на свои ладони с засохшей на них кровью. Убийства, будь то животных или людей, никогда не приносили ему удовлетворения, кровавый экстаз сменялся опустошением, будто его самого выпотрошили и вывернули наизнанку. Будто кровь, которую он продолжал ощущать на коже, сколько ни умывай бледные руки, была его собственной. 

– Круговорот насилия в мире людей бесконечен, и рано или поздно, убийцу должны были остановить. Слишком много людей желали смерти Красноглазого Призрака, и в конце концов, она нашла его в одной из тёмных подворотен Риверры. Он лежал на грязной мостовой, лишившись левого глаза, истекая кровью, что заливала его бледнеющее лицо, и именно таким, жалким и уязвимым, его обнаружил герцог Барма. Он был любителем людских историй, и в какой-то момент нашёл для себя любопытной историю Красноглазого Призрака. Ему было интересно, чем она завершится в конечном счёте. Барма искал себе спутника, достойного собеседника и ученика в одном лице. Кевин не раз задавался вопросом, почему среди всех достойных людей именно с ним, убийцей, герцог разделил великий дар вечной жизни. Для него он был сродни проклятию, и возможно, именно в этом состоял замысел его наставника... Я думаю, ты уже догадался, кто этот юноша, ведь так, Гилберт? 

По щеке Зарксиса скатилось что-то влажное и почти обжигающее ледяную кожу. Его рассказ дался ему тяжело: лица родных – живые, смеющиеся, а затем мёртвые, лишённые красок, похожие на восковые – словно пронеслись перед его взором. А вслед за ними и серая подворотня, ветхие, покосившиеся строения, которых давно не встретишь в Риверре, тёмное небо, затянутое тучами, на котором он пытался, щурясь единственным глазом, разглядеть хоть одну звезду прежде, чем смерть заберёт его. 

Смерть носила остроносые туфли со звонким каблуком. Стук шагов по мостовой раздавался гулким эхо и будто с каждым разом ударял по голове. Белая и тонкая по-аристократически холёная рука без малейшего усилия, ухватив за ворот, оторвала онемевшее тело Кевина от земли и потянула куда-то вверх. Не стоило ожидать, что смерть убийцы будет тихой и милосердной. Острые клыки терзали его шею, разрывали кожу и выгрызали плоть. По венам растекался расплавленный свинец, тягучий, густой и жгучий, как лава. Крики боли срывались с губ хрипами и отвратительными булькающими звуками – перед лицом самой смерти забываешь о чести и достоинстве, как бы ни храбрился перед самим собой, что встретишь её с достоинством и улыбкой на лице. Он давно должен был умереть или хотя бы потерять сознание от боли, но продолжал чувствовать и осознавать происходящее. Боль стала почти что данностью, светлые волосы напитались кровью и липли к лицу и шее, а совсем рядом с ухом раздавалось плотоядное рычание. 

Последнее, что Кевин ощутил перед тем, как провалиться в долгожданное и такое желанное небытие, была солоновато-металлическая на вкус, слегка густая жидкость, наполняющая его рот. Чья-то рука (к этому моменту Кевин уже ничего не видел, кроме блеклых размытых пятен прямо перед собой) придерживала его голову затылок, чтобы он не захлебнулся. Сопротивляться не было сил, да и желания, откуда-то к нему пришло полное смирение и ледяное спокойствие, и Кевин послушно глотал терпкую, царапающую горло жидкость. В какой-то момент он сам потянулся к сосуду, не желая потерять свой единственный источник поддержания жизни, и неожиданно для себя впился зубами в чью-то кожу. Сверху раздался тихий смешок. 

– Надо же, какой жадный мальчишка. Кажется, я не ошибся в тебе, Красноглазый Призрак. Ты мне подойдёшь. 

Зарксис схватился обеими руками за голову, пошатнувшись на месте. Воспоминания о собственной смерти – совсем не то, что стремишься сохранить. Некоторым везёт не запечатлеть эти моменты в своём сознании, и это неудивительно – большинство обращённых впадает в беспамятство и воспринимает произошедшее как очень странный сон или болезненный бред. Брейк же прожил в сознании последние минуты своей смертной жизни и, должно быть, тронулся умом (это было почти неизбежно). 

– Это был ты... – тихо озвучил свою страшную догадку Гилберт. – Кевин... Это ведь твоё настоящее имя? 

– Оно давно перестало быть моим, – Брейк скривил душой. Гилберт, зовущий его по настоящему имени своим встревоженным и нежным голосом, пробудил в нём что-то до болезненного настоящее. – Но перед тем, как ты уйдёшь, я хотел, чтобы ты услышал мою исповедь. 

– Я не уйду, – горячно возразил Гилберт, неожиданно резко тряхнув Зарксиса за плечи. – Зарксис Брейк или Кевин Регнард, человек или чудовище, плевать! Ты был тем, кто вывел испуганного мальчишку из леса. И ты ни разу не причинил мне вреда, я знаю, что ты не тронешь меня. Наверное, я всё тот же трус, что и десять лет назад... но я не хочу убегать. 

– Ты никогда не был трусом, Гилберт, – Брейк ласково улыбнулся, глядя в его янтарные глаза, горящие решимостью. – Мой храбрый мальчик. Вечная жизнь казалась мне проклятием, моей вечной каторгой, но когда мы встретились на той ярмарке в Риверре, я подумал, что возможно, в ней есть и благословение. Ведь благодаря ней я встретил тебя. 

– О чёрт, Зарксис! – воскликнул Гилберт. – Не говори таких вещей, я должен быть по-прежнему зол на тебя за то, что ты так много скрывал от меня всё это время! 

– О, я представляю, как бы это звучало, если бы я открылся тебе с самого начала! – саркастически усмехнулся Брейк. – Ты бы поверил человеку, утверждающему, что он вампир и ему более сотни лет? 

Гилберт коротко помотал головой и невольно улыбнулся, должно быть, живо вообразив сказанное Зарксисом. Глядя на него, Брейк и сам растянул губы в улыбке: прошлое, высеченное на чёрной гранитной плите, осталось за его спиной, а настоящее так маняще улыбалось, стоя прямо перед ним – достаточно протянуть руку. 

– Я люблю тебя, – прошептал Зарксис, приблизившись губами к уху Гилберта. Тот не отшатнулся, а лишь едва заметно вздрогнул и сжал его в объятиях. 

– И я тебя люблю, – Найтрей со счастливым смешком уткнулся в его лоб своим. – Наконец-то я могу тебе это сказать. 

Выпрямившись, он практически уткнулся кончиком носа в чёлку Брейка, слегка отводя её в сторону. Зарксис подавил в себе желание отстраниться. 

– Хочешь увидеть? – спросил он. 

– Ты же понимаешь, что это ничего не изменит? – заботливо уточнил Гилберт. 

"Теперь-то уже точно", – подумалось Брейку. 

До рассвета оставалось несколько часов.