Холодный дождь мерно барабанил по чёрно-серым (о Боже, они и правда перекрасили партию для этого) зонтикам с надписью, которая для незнающего человека виделась бы по меньшей мере глупой. Хотя существовали ли такие люди сейчас? Это осиное гнездо разрасталось, не давая права не узнать о себе.

Сейчас, например, оно просочилось на городское кладбище и смотрело на еще сырые могилы одних из главных ученых Амбреллы. Не то что бы я злилась на них за то, что они угробили моих родителей, но в смятении я была точно. Без родителей я попаду в приют, а мою частную школу и дополнительные занятия для поступления в университет будет некому оплачивать. Это плохо.

Напротив меня стоит чертова великанша со своими псинами. Страха к ним нет уже давно, наоралась в детстве, когда в первый раз их увидела. Их присутствие походило на злую шутку, тем более одна из дочурок пялилась на меня с маниакальным выражением лица и с глупой улыбкой. Иногда какие-то там нейроны переставали работать и они зависали в своем детском сознании. Нужно просто шибануть током, на самом деле. Может, молнии все же будут?

Близнецы жались по обе стороны от меня и мяли в руках свои бумажки с написанным текстом о любви к замечательным родителям. Простите, малыши, но они вам не пригодятся — грёбаная Миранда шепнула мне об этом в своем лимузине по дороге сюда. Я испытала облегчение, а Никко и Нейт расстроились бы… Пусть для них это будет неожиданностью, как и весь плохой мир, от которого их защищали родители.

Похороны закруглились через час, и близнецов сразу увела тетушка Джанин. Они рыдали и теперь уже жались к ней.

— Пока. Ведите себя хорошо, окей?

Они шмыгали носами, но приступов нежности к ним я не испытывала.

— Тетя вас любит. И я люблю. Это все бюрократия, что мы будем отдельно. Но я буду вас навещать и писать смски.

На самом деле тетя не стала оформлять опеку из-за моей школы и допов. Это слишком дорого, да и вообще: «Подростки — это очень дорого, Лилит». Видит Бог, она сделает из моих ангельских братьев недостойных людей.

Но мне некогда смотреть им вслед, мои планы на сейчас другие: я выжму из этой километровой суки все, что мне полагается.

Оборачиваюсь к группке монстров и делаю усилия, чтобы дойти до них. Поле кладбища находится под углом, мне приходится подниматься наверх, а мои ботинки скользят по мокрой траве.

— Лилит, прими мои соболезнования. Мальчики… Как они справляются?

Её лицо можно было бы назвать страдальческим: она свела брови к переносице, приоткрыла рот и опустила уголки губ вниз. Только из-за чего ей страдать? Что самостоятельно убила своих же людей? Высоченная мразь, твоих извинений мне мало.

— Они не справляются, а плачут, — неловко улыбаюсь, пусть думает, что я дура. — Мы можем поговорить с вами наедине? — Без твоих извращенных пародий на людей. — Я… я боюсь, что не смогу при всех. Это слишком личное. — Да, если вампирша умеет держать себя в руках, то эти навозные мухи — нет.

Я наверняка смотрюсь жалко: зонтик недальновидно отдан близнецам, и сейчас капли дождя скатываются по моему лицу, задерживаясь на волосках бровей и ресниц, из-за чего мне тяжело смотреть. Она легко улыбается, не меняя грустного положения верхней части лица и, не оборачиваясь к дочерям, отвечает:

— Конечно, Лилит. Я не могу отказать дочери моих лучших учёных. — Ебанутая тварь, как так можно? Она могла бы встать в центре города и признаться во всех убийствах, и ей бы ничего не было. Но она выбирает бесконечную ложь по отношению к ребёнку. — Давай отойдем.

Она подходит ко мне и закрывает своим зонтом от дождя. Становится легче дышать — вода не затекает в ноздри. Смотреть по-прежнему тяжело; потереть глаза пальцами, чтобы избавить ресницы от воды, нельзя — тушь хоть и водостойкая, но трения точно не выдержит. Пытаюсь сморгнуть тяжелые капли, провожу ребром пальца от основания ресниц к концу. Так на порядок лучше, но лучше было бы высушить все это полотенцем.

Мы заходим в крытую беседку. Камень не дает сделать это тихо, я слышу стук каблуков её сапог. Вампирша опирается рукой на перила, немного нагнувшись — беседка явно не создавалась для ее роста.

— Ты не против? — Она достает из кармана пальто футляр с трубкой и указывает на нее взглядом. — Надеюсь, из-за повышенной влажности табак не отсырел…

— Я думала, что у вас там что-то особенное. — Нет, нет, не переводи тему. — Новейший табак от Амбреллы, который не боится ничего, — ну же, чем больше ты тянешь, тем больше боишься спросить, — из грибов... Я знаю про родителей, и знаю, что вы их… — Боже, ну не так же прямо, она же тебя убьет. — Точнее, кто-то по вашему приказу. Мне все-равно, если честно, но из-за всего этого я попаду в детский дом. А мне нужно учиться в школе и готовиться к поступлению в университет, понимаете?

Не смотреть на нее было просто, но после нескольких минут тишины все же пришлось это сделать. И конечно меня чуть не перекосило от ее печальной улыбки.

— Мне грустно слышать это, Лилит. — Медленными движениями она убирает, так и не раскурив, трубку обратно. — Я знала Оливию и Исаака с самого начала их карьеры, а ты и вовсе росла у меня на глазах. Считаешь меня монстром… настолько?

— Что вы вообще…

Я задыхаюсь от такого неожиданного ответа. Это какая-то наглость и манипуляция. Что за игру ты ведешь?

— Лилит. — Хватит повторять мое имя, тупая ты сука. — Если тебе легче принять смерть родителей так… — С чего ты вообще взяла, что мне сложно? — Я не могу тебе запретить так думать. — Сколько можно врать? — Не волнуйся о приюте и деньгах, Амбрелла этим займется.

Я не понимаю, что мне отвечать — такое развитие событий нарушило мои планы на наш диалог. Я молча смотрю в плотный еловый паттерн, который создает лес за кладбищем, и пытаюсь угадать следующие действия этой женщины.

— Пойдем, нужно отвезти тебя домой.

По сути мне не о чем с ней больше говорить: деньги у меня будут, приюта — нет. Искать виновных в смерти родителей я не хочу. Тогда мне нужно успокоиться. Потому что мне совсем не нравятся быстрый ритм моего сердца, горящие щеки и все то, что явно указывает на приближающуюся истерику.

— Я тебя ненавижу… Я убью тебя, понимаешь? Почему вы все такие… Что с вами вообще…

Картинку передо мной застилают уже не дождевые капли, а настоящие слезы. Я, может, и хотела что-то еще сказать, но темнота, наплывающая глаза, не дала мне это сделать.