Сначала ничего не происходило. Я сидела в пугающей тишине, и это было еще одним звоночком к инстинкту самосохранения. Такую тишину можно создать лишь искусственно и явно не с благой целью.

Было бы относительно скучновато, если бы я не онемела от приближающегося страха. Сумочка с телефоном лежала рядом на диване, и мне дико хотелось полистать Инстаграм.

Я начала продумывать вообще все: чего я жду, что я буду делать. В голове было пусто. Прошло довольно много времени прежде чем я услышала хоть какой-то звук. Каблучки. Как пошло. Я вот была в кедах.

Я напряглась всем телом и была готова встречать мутантиху, как неизбежность… В таком напряжении я просидела полчаса. Никто не собирался заходить в этот зал, а настенные часы, напротив моего временного трона, безучастно мотали стрелки. Вот же черт. Неужели Джо и Матильда были правы? Никакого предания нет, и все, что нужно было этой старухе — это секс? Ты такая идиотка, Лилит.

Ночь выставляла свои правила, и я захотела спать. От тупизма ситуации я расстроилась, но расслабилась. Никто не будет меня убивать. Я проживу долгую и счастливую жизнь. Может даже с Матильдой или с любой другой красоткой…

Я уснула незаметно, и где-то на первой стадии погружения рядом снова раздалось цоканье шпилек. Как хорошо, что мне было все равно тогда.

И мне приснился сон.

— На охоту нужно одеваться, чтобы одежда плотно облегала твое тело, Лили. Тогда зверю не за что будет зацепиться.

Я стою в гостиной нашего дома. Папа укладывает в походную сумку термос с чем-то жидким, бутерброды, какую-то одежду. Наверняка сменную. На мне розовая балетная пачка, и мне пять лет.

— Я хочу надеть платье! Принцессы всегда ходят в лес в платьях.

Папа отвлекается от своего стариковского тетриса вещами и присаживается напротив меня на корточки. Он красивый и пока не такой замученный, каким я запомнила его, будучи подростком.

— Лили. Моя самая красивая принцесса. За твоё платье тебя может схватить страшный дракон…

Он вздыхает, и мы оказываемся в густой чаще леса. Сосны выше меня и даже выше папы. Они страшат пятилетнюю меня: разве жить можно так долго, чтобы вырасти такими?

Я слышу приближающийся рык и вижу передвигающийся бурый мех.

— Лили, ложись на землю. Медленно.

Я хочу возмутиться, что не лягу на землю в своих белых леггинсах и розовой водолазке, той самой, с блестящим воротом, моей любимой.

— Пожалуйста. Это медведь, и он может нас убить.

Голос папы дрожит, и я тоже начинаю бояться. За пять лет своей жизни меня еще никто не хотел убить.

Мы лежим на животах, и постепенно рык бурого меха удаляется, так и не приблизившись достаточно, чтобы заметить на траве невнятное бело-розовое пятно.

— Лили, когда ты будешь на охоте одна… и если будет достаточно тепло… нужно раздеться полностью, поняла? Животные умные, они не трогают тех, кто как они. И никогда не поворачивайся к ним спиной. Тебе нужно их обмануть.

Сраный медведь и не менее сраный отец выдернули меня из теплого и безопасного пространства. И включили все жизненно важные процессы в мозге. Ну да, папаша учил меня охоте, но это как-то вылетело из головы. Такое происходит, когда вокруг творится пиздец.

Я взглянула на часы — безумно хотелось в свою кровать. Маленькая стрелка указывала на цифру семь, а значит, я могла спокойно идти домой, не боясь необузданных выродков Амбреллы. Никто не перерезал мне глотку, никто вообще ничего со мной не сделал. Все указывало на то, что я просто повела себя невоспитанно, заснув в чужом доме. И я поверила бы и даже ушла бы.

Если бы не повернула голову и не увидела виновницу всей этой хуйни. Она смотрела на меня, как тогда во сне. Как маньячка.

Мысль о том, что нужно все снять с себя, пробила меня сразу же. Животные, дети природы и вся эта херота. Насрать, если все это действительно неправда. Насрать, поможет это или нет.

Мутантиха приподняла брови, и этого хватило, чтобы понять, что передо мной не восковая уродливая фигура, а реальная она. Я отмерла и начала стягивать с себя шмотки. Ебаный джинсовый комбинезон в облипку и правда дико сложно снимался.

Уверена, перед гигантихой еще никто так быстро не раздевался. Я остановилась где-то на талии, когда она подала голос.

— Лилит. Доброе утро. — Она легко улыбнулась, и вроде даже удивилась. — Ты испачкалась?

Почему я испачкалась? Ах, она подумала, что я за этим раздеваюсь, но нет, сучка старая. Лучше я окажусь сумасшедшей, чем мертвой, так что подожди, сейчас я стяну все до конца.

— Мне просто кажется, что без одежды мне будет лучше. — Часть комбинезона, что плотно обтягивала бедра, наконец-то поддается и я с легкость спускаю штанины до щиколоток. — Вот так. Белье я тоже сниму.

С лица гигантихи не сходила эта бесячая легкая полуулыбка. Женщина стояла довольно далеко и казалось не такой огромной. Так что я почти не боялась. Пока все шло довольно нормально. Ну, насколько это возможно. Интересно, она стояла здесь всю ночь?

— Мне было так жаль тебя будить, Лилит. Но, дорогая, я думаю, тебе и правда пора домой. — Бля, да я знаю. Мне тоже кажется, что мне пора домой, но нет. — Одевайся и иди.

— Я бы хотела позавтракать здесь. С… — давай, Лилит, давай, я в тебя верю, — с вами. Позавтракать с вами, а потом может даже и остаться.

Она оттолкнулась от белого комода, на который опиралась, и, немного раскачивая бедрами, приблизилась ко мне. Запрещенный прием, потому что я конечно не то что бы испугалась, но преисполнилась волнением. Она же огромная. Мне почему-то представилось, что если она и захочет меня трахнуть, то её пальцы сойдут за довольно большой человеческий член.

— Мне безусловно льстит внимание такой юной красавицы, как ты, Лилит. Но я не сплю с детьми, милая, если ты об этом. Тебе пора домой. Иди.

Она стояла передо мной, как стела из старого мира, и я бы ей может и поверила. Что мне нужно идти, и что она не спит с такими, как я. Но, подруга, ты не можешь не спать с такими, как я, я это чувствую на подкорке. Поэтому нет, как бы страшно мне ни было, я не уйду. Потому что, что такое смерть по сравнению с твоим гневом?

— Не-а. Если не хотите заниматься со мной сексом, то я хочу просто здесь побыть. Я еще не до конца проснулась, да и мне очень нравится интерьер. Все такое… белое.

Анализируя это все на свежую голову, я, конечно не понимала, откуда во мне взялось столько смелости перед этим древним существом.

Я сидела перед ней, голая, трясущаяся то ли от волнения, то ли от страха, а она стояла надо мной — и я поняла, что моя голова находится где-то на уровне её колен. Ни капли не секси.

Во что она была одета? Я не помню, наверняка в одно из своих безвкусных платьев прошлого века. А вот пахло от нее гадко. Это были очень сладкие духи, с небольшой горчинкой. Опасный аромат, он балансировал на краю интересного запаха и запаха рвоты. Но я чувствовала только рвоту.

— Я все же настаиваю, Лилит.

Она не подняла мой подборок своей ручищей, не присела на корточки передо мной. Вообще ничего не сделала такого, от чего меня стошнило бы окончательно.

— Я никуда не пойду. — Я задрал голову вверх в надежде бесстрашно уставиться ей в глаза, но по факту перед моим взором оказались её сиськи. — Вам не сложно потерпеть меня. Почему вы меня выгоняете?

И тогда она опустилась перед мной. Но даже тогда мы оказались не на одном уровне, потому что диванчик, в который я вжалась всей своей голой кожей, был довольно низким.

— Встань, пожалуйста, на ноги. Хочу видеть твое лицо.

Встать было сложно, не только потому что я была в ужасе, но еще и потому что гигантиха была очень близко. И когда я встала, то почти прижалась к ней всем телом.

— Вот так. Ты такая юная. Твоя кожа гладкая, ты вкусно пахнешь без капли духов. Лилит, чтобы я пахла не разложением, я выливаю на себя тонну. Но глядя на твою мордашку, вижу, что зря.

Её лицо было прямо перед моим, и я видела, как бумажная кожа, покрытая толстым слоем белой, словно тальк, пудры, начала немного трескаться. Ей бы не помешал увлажняющий крем. Мелкая пыль с ее лица попала мне в нос, и я, не успев перехватить рефлексы, чихнула.

— Как котёнок. — Она улыбнулась еще шире, и, кажется, она была очень рада, что я забрызгала её слюнями. — Я очень хочу, чтобы ты ушла. Можешь не отходить далеко, просто выйди за порог. Такая красивая… Я не хочу тебя портить.

У меня не осталось для нее слов отказа, потому что я очень хотела выйти отсюда и не видеть ее уродливого лица и не слышать этот самый уродский запах на свете. Поэтому я молчала и смотрела куда-то ей в плечо.

— У меня три дочери, Лилит, я умею уговаривать непослушных детей. Но раз ты ведешь себя, как взрослая, то и я буду обращаться с тобой, как со взрослой.

Я не знала, что она будет делать, в ее арсенале была любая гадость мира. Больше всего я боялась боли, и ее она мне могла сполна дать. От этого меня начало мутить еще больше, а зубы отбивали нечеткий ритм. Вот же…

Но она не сделала мне больно.

Она приблизила свою лицо к моему (но куда уж ближе) и открыла свою пасть. Это была настоящая пасть, намного шире ее обычного рта. Пасть с длинным пульсирующим языком-червем, который будто жил отдельной жизнью.

Во рту давно пересохло, но сейчас мой язык окончательно прилип к небу и, кажется, из-за него я не могла даже сглотнуть. Вот же блядь.

На самом деле, то, что она сделала дальше, было намного прозаичнее, чем то, что я за секунды представила у себя в голове.

Её язык выполз из пасти и коснулся моего левого уха. Он огладил его и оставил склизкий мокрый след, на месте которого я теперь ощущала холодок.

— А взрослых я пугаю, Лилит. Мы поиграем. У тебя пять минут, чтобы спрятаться. У меня пять, чтобы найти тебя. Если я выиграю… Лилит, тебе будет больно. Я сделаю все, чтобы ты захотела убежать отсюда.

— Что? — Однажды Джо сказал, что я отлично умею врать. — Зачем вы так? — Я обиделась, потому что после этого он уточнил, врала ли я когда-нибудь ему. Но сейчас я, очевидно, была рада. — Я просто хочу просто побыть с вами…

В этот момент мне даже стало жалко гигантиху. Любил ли её кто-то вообще? Кроме её сумасшедших зомби? Неожиданно, врать ей стало больно.

— Прятки, Лилит.

Сука старая. Нихрена мне тебя не жалко. Ну хорошо.

— А если я? Если я выиграю?

— Лилит, ты же взрослая. Взрослые не верят в сказки.

Гребаная сука. На ухе до сих пор чувствовалась слизь, и я пошарила взглядом по комнате в поисках салфетки.

— Можно два вопроса?

— Можно ли тебе одеться? Пожалуйста. Следующий?

Она выглядела спокойной и скучающей. Моя нагота больше не интересовала ее. Ну и похрен. Без одежды я и правда чувствовала себя свободней.

— Нет, я не буду одеваться. Почему не вышвырнете меня? Сами. И не закроете двери? Чтобы мне некуда была идти.

— Раскрыть тебе все карты, да?

Она встала во весь свой рост и дошла до ближайшего барного стула. Она выглядела довольно шатко, несмотря на свои габариты. Как будто штифт, на котором держалась вся её громоздкая фигура, сломался.

— Мне нужно, чтобы ты ушла по своему желанию. Неважно, чем оно мотивировано. У меня были девушки до тебя. Они с радостью уходили сами… Сейчас время изменилось. Тебя не возбуждает… вся эта таинственность? Загадочные вампиры… Нет? Жаль.

Не могу поверить, что она по-настоящему кого-то возбуждала. Может, раньше она выглядела лучше? Если прикрыть веки и скосить глаза, то цветовые пятна, которые она создавала, были вполне ничего.

— Еще вопрос?

— Где они? Дочки.

— Не волнуйся о них. Они нам не помешает в любом случае.

— Почему?

— Они слушаются старших, Лилит.

Попробуй ослушаться такую мамашку…

— Может, тогда заключим сделку? Так можно? Чтобы все выполнили то, что должны.

— Сделку на крови?

— Не знаю, любую сделку, которую вы выполните.

Я ждала, что она рассмеется или сделает что-то еще, что делают мудаки в фильмах, но нет. Её лицо сковала серьезность и усталость. Надо же.

— Лилит, ты же понимаешь, что я не выполню условия, если не захочу?

— Тогда и я не буду играть ни в какие сраные прятки.

— Опрометчивое решение, тебе бы лучше оттягивать время до рассвета.

До рассвета? Почему?

— Ты не знала?

Ах вот оно как. Что-то случится с рассветом. И, видимо, что-то хорошее для меня и не очень — для нее. Когда там светает?

— Первый прокол. Ничего себе. Может, с прятками выйдет так же?

— Время пошло, Лилит. Раз-два.

Ну нет. Играть в ее игры я не собиралась. Я медленно опустилась на диван. Главное, не поворачиваться к ней спиной. Вот так. Мы подождем.

Мое время вышло, и минутная стрелка остановилась на пятнадцати минутах. Хорошо. До рассвета полчаса. Может меньше. За это время… она может сделать мне больно. Но не фатально. Я выдержу.

В семь лет я грохнулась лицом об асфальт и размазала себе нос с губой. Было адски больно, и кровь не давала дышать. Тогда я без остановки плакала, и боль становилась все меньше. Здесь я тоже смогу плакать. Так что все будет хорошо, Лилит.

— Интересный ход, милая. Поэтому я еще раз попрошу тебя. Лилит, мне очень не хочется делать тебе больно. Ты нравишься мне, правда. Мы могли бы быть вместе очень долго.

— Боже, что за… дичь… Я хочу жить!

— Ну… извини тогда.

Она ударила меня. Точнее, отшвырнула. Ее ладонь столкнулась с моей щекой, и я отлетела к стене. Почему герои в фильмах так легко встают после этого? Почему они вообще дышат после этого? Я не могла сделать и вдоха, я даже не поняла, что дышать нужно. Голову я просто не ощущала. Было очень больно. Настолько, что даже плакать на самом деле не хотелось.

И что дальше? Заклинание из книги вертелось на языке, только вот его я тоже не чувствовала. Кажется, я прокусила его насквозь.

— Нужно было разбудить тебя пораньше… Такое красивое тело, я хотела бы уделить ему чуть больше внимания и, разумеется, самого нежного. — Её рука прошлась по моему животу и сжала левую грудь. — Но я тоже хочу жить, Лилит.

Хватка на груди усиливалась, а в мое сознание начались закрадываться мысли, что мутантиха решила сделать с ней что-то нехорошее.

В моем арсенале было не так много вариантов, так что я просто начала молотить ногами по воздуху — мое тело мне еще пригодится, чтобы так просто с ним прощаться.

— Я умру от… болевого шока раньше, чем дойду до выхода… тупая ты… сука…

Да, я потратила свое с трудом восстановившееся дыхание на то, чтобы сказать эту херню, но когда твои сиськи стремится оторвать какая-то мутированная штука… о другом ты и не думаешь.

— Ну, тогда нужно перенести тебя поближе к двери, да?

Нет. Нет. Нет. На самом деле нет. Потому что как можно доставить очевидную жертву к двери? Самым гадким и болезненным способом.

Она вздернула меня наверх за волосы и подтащила к лестнице. Голова болела еще сильнее, и я переживала за сотрясение. Глупость в такой ситуации, но это хоть как-то отвлекало.

Грудь саднило. Я не могла посмотреть, что там такое, но по ощущениям — все было на месте. Ну и ладно.

— Что выберешь, милая? Спустить тебя с лестницы или сбросить с мезонина?

Я начала терять связь с реальность намного раньше, чем планировала. Я надеялась на зрелищный бой, с кровавыми реками и злобными взглядами… но нет. Я начала отрубаться после пощечины и удара башкой об стену. Нихрена не экшен.

— Значит, с лестницы.

Когда падаешь с лестницы… это интересно. На самом деле, это не так ужасно. Да, мраморные острые ступеньки отбивают тебя так, будто ты куриный стейк перед панировкой. И тяжелая голова тоже стукается о камень. Твои ноги расходятся абсолютно разные стороны и тоже бьются… В общем, это очевидно очень неприятно, но совсем не страшно. Может, это потому что я падала не с высоты своего роста, а всего лишь с колен.

Забавно, что после таких манипуляций я и правда захотела уйти. Смешно, что она не делала мне по-настоящему больно. Она просто… била меня. Наверное, это не самое стремное, что могло бы быть.

Я перевернулась на спину уставилась в белый глянцевый потолок. Так бы и лежала там, если бы не эта мразь.

— Я раздавлю тебе все органы, Лилит. Вырву конечности. Ты правда хочешь жить инвалидом?

А вот это довольно стремно. Сколько там до рассвета?

По моим ощущениям прошло очень много времени, но часов поблизости не было. Да и гигантиха не выглядела слабее. Она поставила каблук мне на живот. Так вот, зачем ей такие туфельки. Дальновидно, но очень больно.

— Я подскажу тебе. Осталось десять минут. За десять минут я могу разорвать тебя на части.

Давление на живот усиливалось — я не знала, что за органы у меня там расположены, но без них мне явно было бы плохо.

— Но не стану. Ты должна жить, чтобы убежать. Я должна оставить жертву для псов…

— Мама?

Она все-таки соврала мне. Так и знала, что эти твари были где-то рядом.

— Мама? Сейчас все закончится! Почему она еще в доме? Мама!

Дальше все произошло довольно неожиданно и даже быстро. Мутантиха схватила мою кисть и резко дернула меня вверх. Это было намного больнее путешествия по лестнице: кажется, в плече что-то щелкнуло. Да и вообще, висеть на одной тонкой руке было тяжеловато.

Мой мизинец погрузился во что-то влажное и рыхлое. А после на нем сомкнулись острые тиски зубов. Я заорала, потому что когда тебе прокусывают все слои кожи, а потом ломают кость, разнося трещины по всей кисти, — это больно и страшно.

— Мама, шесть минут…

Мое запястье прострелила боль, и я, дернув пальцами, уперлась ими в твердое нёбо женщины. Пульсирующая боль на месте мизинца еще не успела приесться, как я ощутила новую порцию.

Кричать я устала быстро. Пока она грызла мою кисть, я могла только дышать мелкими порциями, чтобы хоть как-то терпеть боль.

Я знала, как терпеть такое. Мои месячные всегда сопровождались адскими импульсами в области крестца. Они тоже настигали меня неожиданно, и мне приходилось сжимать зубы и дышать.

— Даниэлла, иди к сестрам. Я… Я сейчас…

Она разжала пальцы, и я грохнулась на пол.

— Я виновата перед ними, Лилит. Мы все исчезнем через несколько минут, просто потому что я позволила тебе… Это я дала слабину. Из-за тебя, маленькая тварь. Я упустила, что не хватит гребаного, — она занесла свою ступню над моей голенью, — часа, — гигантская нога опустилась, — чтобы вышвырнуть тебя, — и надавила, — отсюда.

Я никогда не ломала ноги или руки, я вообще ничего не ломала, кроме носа. Но мне кажется, что сломать их, упав, например, с велосипеда, намного более приятно, чем так. Я выгибалась из стороны в сторону, потому что да, орать, плакать и стонать я не могла уже на моменте сожранного мизинца.

— Извини за это. Возможно, я мало старалась. Но знаешь, я тоже устала. Хочу ли я жить по-настоящему? Наверное, моя время пришло, Лилит. Знаешь… я просто рада, что я успела попробовать тебя. Теперь ты всегда будешь помнить это… Или, может, мне все-таки стоит тебя придушить?

Её рука обхватила мою шею, и мне почти сразу стало нечем дышать.

— Но я мать, Лилит. Я не позволю, чтобы мои дочери погибли из-за какой-то девчонки…

Ладонь опустилась чуть ниже, а потом она выпустила когти куда-то под ключицу.

— Сейчас я проведу ножами до твоей сладкой задницы. Отрежу от тебя кусок. И тебя даже спасут, ты выживешь, но твоя жизнь будет таблеточным адом. Без половины туловища. Вся твоя красота… испарится… Так что я спрошу еще раз… Ты хочешь уйти?

И я захотела. Я уже не соображала и уж точно не думала о будущем — мое тело все стало болью, а дышать стало еще сложнее из-за, кажется, проткнутой насквозь правой стороны плеча. В горле пульсировали рвотные позывы, и мне не хватало свежего воздуха. Да, я захотела на улицу. В морозное утро с легким снежком на дорожке… Наверное, его можно слизать — тогда я смогла бы хотя бы смочить губы и рот.

— Да…

Я сказала это на выдохе, паралельно пытаясь кивать головой. Когти резко вышли из меня, а меня саму ногой отодвинули от двери и перевернули на живот.

— Дверь открыта, Лилит… ползи. Быстрее! Вздумаешь остановиться — я выдеру тебе ноги.

На меня навалился прохладный воздух и наконец-то остудил горячую макушку. Как же хорошо… И как я могла сомневаться в этом? Все, ради чего я живу, — тут.

Я старалась опираться на целые конечности, благо скользкий от крови мрамор этому способствовал. На пороге я поскользнулась и скатилась с уличной лестницы. Кажется, ободрала кожу на локтях и коленках.

Холодно. Но сейчас все это закончится. Я почувствовала влажное горячее дыхание на шее, за ушами, в подмышках, на сосках, между пальцев ног. Было приятно и тепло — совсем не страшно.

А потом все прекратилось.

Я слышала крики, грузные шаги; кто-то встряхнул меня за плечи, а потом резко и больно уронил обратно. И стало очень тихо, и я открыла глаза.

Надо мной поднималось солнце, а под телом снег охлаждал кожу морозом. Я подумала, что я умерла, что это мой персональный рай, но потом ко мне стали возвращаться чувства. Боль оставляла маяки почти в каждом уголке тела, и мне пришлось к ним прислушаться. Я не умерла, но могла замерзнуть или истечь кровью.

Никого не было. Я кое-как доползла по лестнице обратно в дом. Теперь я почувствовала все свои увечья в полной красе. На левую сторону я не могла рассчитывать вообще: раздробленная кость в ноге и фарш из кисти заставляли меня передвигаться боком, опираясь на правое бедро. Упор же на правую часть тела колол болью все верхнюю часть туловища. Кожа липла к холодным ступеням, а локоть царапали швы на плитке.

В доме пропал успокаивающий монохром, но лишь частично. Пол у порога был покрыт лужицами черно-красной крови, а на ступеньках — ярко-малиновой. Я присела передохнуть и попала задницей прямо в бурый островок. Между ног стало мокро, склизко и еще холоднее. Путь, который мне нужно было проползти, вел к моему диванчику, который подарил мне спасительный сон. Там остались мои вещи. Ерунда, но без одежды и телефона я не выберусь отсюда. Нужно было вызвать скорую, хотя я еще сомневалась. Я бы могла взять машину гигантихи и доехать до дома…

Мои мысленные метания нарушил звук подъезжающей машины. Вот же блять. Я подумала, что это жутко стремно — встретить кого-то вот так. Голой, сидящей в луже крови, с перекошенным от боли лицом. Я подумала об этом, и меня наконец вырвало.

— Ты…

Голова поворачивалась с трудом, но я все-таки разглядела ту, чье лицо мне никогда не удавалось запомнить, хотя рассматривала я его миллион раз.

— Убирайся отсюда.

Миранда стояла в паре шагах, но смотрела не на меня, а куда-то в потолок.

— Из-за тебя они умерли. Вон из моего города.

— Нет одежды… и кровь…

— Мне насрать.

Цитата из сопливых книг о том, что безразличие хуже всего… Да, она подходила тут как нельзя кстати.

Миранда, как огромное черное нефтяное пятно проплыла по лестнице и так же плавно вернулась назад, но с моими вещами в руках. Меня чуть не вывернуло снова, когда она приземлилась передо мной и стала натягивать мой комбинезон на его законное место.

— Хватит… моя нога…

— Она могла тебя пытать всю ночь… маленькая тварь… У нее было обезболивающее! Чтобы ты не сдохла раньше срока! Тебе нужно было всего лишь выйти… Упертая…грязная…

— Я вышла… Вышла… и ничего… не случилось…

Говорить, пусть даже и на выдохе, становилось тяжелее. Я чувствовала онемение в разъебанной кисти и неприятный отек где-то в районе сломанной ноги. По телу волнами поднимался жар и холод. Еще чуть-чуть, и пот со лба перекрыл бы мне вид на резко остановившуюся Миранду. И это супер.

— Что? Что ты сказала?

Она сдавила мне щеки и подобралась еще ближе.

— Ты… вышла? Мерзкий выродок. — Она резко отстранилась, и меня окатило прохладным порывом воздуха. — Ты уедешь на первом же поезде. Не смей возвращаться.

Я завалилась на бок и прикрыла глаза. Одежда немного согрела тело, и меня начало клонить в сон с удвоенной силой.

— Если хочешь — подыхай в дороге. Я не собираюсь марать руки. Это уже… никому ненужная жертва.

На периферии сознания маячила мысль, что если мне не окажут медицинскую помощь в скором времени, то мое тело просто пошлет меня нахер.

— Вколи себе. — Рядом с моим лицом приземлился толстый шприц. — В поезде сиди нормально. Не шатайся, не плачь, вообще ничего не делай. Не привлекай внимания. — Серьезно? Сквозь туман в башке я не вкуривала, о чем она говорит. И зачем так…очаровательно спасает меня. — Ты уедешь отсюда и не вернешься. Если она оставила тебя в живых, значит, ты ей хоть немного, но нравилась. Ради нее… Ради своего ребенка я готова… простить тебя.

Она снова опустилась передо мной. Толстый шприц исчез, а я почувствовала давление в бедре.

— Вот так. Этого хватит часа на три. А потом тебя подберет скорая… наверное.

— — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — -

Каким-то образом Миранда купила мне билеты. Точнее, для нее это не было сложностью: в городе и так все ее знали. И, конечно, никого не смутила школьница рядом, которая была похожа на огромный кровяной выблеванный комок.

После укола мне стало легче — температура ослабила тиски, а боли вовсе не было. Мне даже хватило сил, чтобы спросить, не сделает ли эта инъекция меня мутантом, но сумасшедшая фанатичка сказала, что я слишком тощая и тупая, чтобы тратить на меня образцы.

— Хей. — Телефон показывал где-то миллиард пропущенных от Джо, два от братьев, и еще миллиард от Матильды. — Ты звонила?

— Господи, да! Джошуа не давал мне спать всю ночь из-за тебя! Почему ты не отвечала?!

Пунктом прибытия на билете был напечатан Вашингтон. Скоростной поезд должен был доставить меня за два с половиной часа, и лучше бы ему поторопиться: на меня уже таращились другие пассажиры, а я хотела в туалет.

— Можешь забрать меня? Я буду на Юнион-Стейшн через часа два.

— — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — - — -

Матильда вела машину и выглядела очень живой. Чуть загорелая кожа, казалось было покрыта перламутром, а пшеничные волосы дразнили плечи волнами. Еще немного, и они отрастут достаточно, чтобы покрывать их.

— Мы поедем в клинику к отцу. В обычную больницу… тебе явно нельзя.

— Мне нельзя обратно в город…

— Боже, Лилит! Конечно, тебе нельзя обратно! Тебя… изуродовали…

— Это была она, понимаешь? Но теперь они все мертвы…

Мы стояли на красном. Матильда устало провела ладонями по лицу. Её глаза припухли, а губы были похожи на внутренности вишни — так она сильно их обкусала.

— Да. Хорошо. Мы потом об этом поговорим, ладно? Это все… осталось там. Не бойся…

Мы тронулись и поехали, явно превышая скорость.

— Как ты себя чувствуешь? Еще немного… Видишь небоскреб? Он построил его несколько лет назад, элитная клиника… Мне так стыдно, Лили… Прости меня, Господи… Мы вернем тебе руку и поправим все остальное… Все будет хорошо. После такого все будет только хорошо… Веришь мне?