***
⠀⠀⠀⠀⠀беннетт укладывается головой на пожухлую листву и вслушивается. в копошение неизвестных ему насекомых, едва слышное притаптывание ногой совсем рядом, а ещё казалось в голос самой земли. её мягкий вкрадчивый шёпот.
⠀⠀⠀⠀⠀он на улице не впервые, но количество этих вылазок можно было пересчитать по пальцам — шрамированным и перебинтованным на скорую руку. беннета на улицу не пускали, приговаривая о том, как там опасно и
⠀⠀⠀⠀⠀— с твоим здоровьем необходимо быть осторожным, к тебе же любая зараза прилипнет!
⠀⠀⠀⠀⠀— вам же лучше, — почти беззлобно отзывался-огрызался беннетт, получая в ответ фальшивые ахи-вздохи и причитания о том как его любят.
такая очевидная брехня.
⠀⠀⠀⠀⠀— я лабораторная крыса, мистер хониккер, — слишком широко улыбался он юному мальчишке, который почему-то старался заботиться о нём.
⠀⠀⠀⠀⠀совсем не так как медсёстры, заталкивающие беннетта на очередные процедуры, щебеча настолько противно и звонко, словно этими разговорами можно скрыть их неприязнь к нему. беннетт её чувствовал. и отвечал примерно тем же, наедаясь всякой дряни, вынуждая отменять очередной день процедур-экспериментов. это происходило не так часто, всё же в его положении было сложно найти вещи, благодаря которым можно было перестать слышать рой голосов.
⠀⠀⠀⠀⠀и неясно в своей ли голове или перманентно изо дня в день окружающий его.
⠀⠀⠀⠀⠀из-за этой дряни ему становилось хорошо. и вместе с тем так невыносимо п л о х о . гул стихал, наступал долгожданный штиль, приносящий вместе с собой много боли, яркие вспышки под закрытыми веками, кошмары, мучавшие его во сне и наяву, а после — истерзанную кожу и раздраженный взгляд тёпло-алых глаз.
⠀⠀⠀⠀⠀беннетт ненавидел боль. верная спутница его жизни она становилась временами слишком агрессивной и совладать с ней не выходило. но он мог и потерпеть, потому что это позволяло на такие желанные несколько часов побыть без тестов, процедур, наблюдений, насквозь пропитанных фальшью улыбок и яда, собирающегося на самом дне зрачков глаз напротив — чужих. и раздражения вкупе с чем-то невыразимым, не до конца понятным беннетту — феликса.
⠀⠀⠀⠀⠀феликса, который был племянником главного врача, который разговаривал исключительно ворчанием, редкими саркастичными замечаниями или выразительно вздёрнутыми бровями, который больно бил по рукам, если беннетт снова трогал его книги, по бедру — если тот ёрзал при обрабатывании старых и новых ран, по макушке — когда хотелось коснуться хотя бы кончиками пальцев чужой маленькой ладони в кои-то веки без лабораторных перчаток. мистер хониккер был для беннетта загадкой, запечатанной древней шкатулкой с потерянным давным-давно ключом. и он был его панацеей.
⠀⠀⠀⠀⠀феликс заботился о нём. по-своему, с тоннами негодования, придавливающего чужие плечи будто гранитными плитами, громкими вздохами и закатыванием глаз. а ещё — с нежностью. о ней беннетт мог лишь мельком слышать от мимо проходящих сестёр, когда те забывались, рассказывая о жизни вне белых стен. беннетт не встречал этого в книжках, хотя тому и позволялось читать всё, чего душа пожелает. в тех книгах о чувствах говорилось мало, а если и упоминалось, то с холодной расчётливостью, описанием химических реакций в организме, словно наблюдение за подопытным зверьком. этим зверьком беннетт себя и ощущал. потому что хаксли не нужен был ребёнок, знающий о любви или привязанности, понимающий устройство мира посредством чувств. ему нужна была кукла, образец для исследования. и не то чтобы беннетт был против.
он и не знал, что может быть по-другому.
⠀⠀⠀⠀⠀не задумывался, не придавал значения. но всё равно сбегал время от времени, замыкался.
задыхался от мнимой свободы.
⠀⠀⠀⠀⠀феликс многозначительно молчал.
⠀⠀⠀⠀⠀тот никогда не упоминал про свой возраст, он вообще мало, что озвучивал из сухих фактов, которыми постоянно пичкали беннетта. но он говорил о книгах, о науке, о венериной мухоловке, стоящей в его комнате — лишь спустя долгие-долгие дни, будто проверяя можно ли доверять.
и доверялся.
⠀⠀⠀⠀⠀беннетт знал, что он старше феликса, выше на половину головы и взбалмошнее по поступкам. а мистер хониккер... он был сварлив, вспыхивал точно спичка от любой мелочи, проводил слишком много времени в лаборатории и почти не спал. а ещё он был красив. и когда беннетт решился об этом сказать, то получил сначала таким чертовски осязаемым и выразительным молчанием, а после — тяжёлой книгой по лбу. и очаровательно заалевшие кончики ушей, скрытые за коралловыми чуть вьющимися волосами.
⠀⠀⠀⠀⠀и пускай беннетт ненавидел боль, ловить тень улыбки в уголках губ, эфемерное ощущение невыраженного смеха и едва заметное смущение — было высшей наградой. тем, что помогало вставать по утрам и, подгоняемого визгливыми голосками медсестёр (как будто с конвейера), идти на очередную процедуру. это было его слабостью. уязвимостью, которой было легко воспользоваться. и он знал, ощущал всем нутром, что однажды хаксли сделает свой ход.
⠀⠀⠀⠀⠀но пока что беннетт наслаждается осенним воздухом, прелым немного сладковатым ароматом листьев и ощущением тёплой ладони в его руке. потому что мистер хониккер нёс за него «ответственность» и не отпускал одного, когда они выходили (сбегали, если быть до конца честным) за ворота. а ещё потому что телесный контакт ощущался совершенно иначе за пределами лаборатории. и они оба это знали, ценили и..
да, они им наслаждались.
⠀⠀⠀⠀⠀глубоко втянув носом, беннетт поудобнее устраивает светлую голову на подушке из пожухлой листвы и, лукаво улыбнувшись, поглядывает на феликса. который с самым занятым видом глазами бегает по строчкам захваченной в последний момент книги, не обращая на него никакого внимания. и снова лишь кончики его ушей предательски выдают искренние эмоции. беннетту этого достаточно. по крайней мере, в этот момент.
***