...

 

***

тсукишима каждый раз недоумевал, что он здесь делает. каждый. чертов. раз. он после изматывающих матчей шёл в душ, чтобы затем лечь пораньше спать, вместо этого обнаруживая себя с тремя — а то и четырьмя — шумными, словно стадо молодых кабанчиков, людьми. это было даже хуже, чем в его команде, потому что там на особенно мелких и, на удивление, чересчур громких раздражителей (кей мысленно начинал почесываться от раздражения при одном лишь воспоминании о тех первогодках. себя и ямагучи он к ним естественно не относил), находился тренер, либо капитан, если ситуация выходила из-под контроля. или если укай в очередной раз застревал где-то по дороге к спортзалу.

здесь же не помогало абсолютно ничего. наверное, потому что правила устанавливали как раз те, кто и являлся источником шума.

оплотом адекватности, по мнению тсукишимы, выступал он сам, а ещё акааши. временами тот и вовсе ощущался как единственный здравомыслящий человек среди этого сумасшествия.

кейджи был интересен кею как человек и понятно почему: попробуй выдержи такое давление и постоянный источник шума в виде гиперактивного капитана с шилом в небезызвестном месте и не сойди с ума. акааши это каким-то образом удавалось, причем весьма успешно. тсукишиме было интересно как. возможности поговорить у них не было, точек соприкосновения – тем более. однако мысль-вопрос периодически зудела где-то на периферии сознания.

во время пятиминутного перерыва, который кей таки урвал для себя у активных семпаев, (и боже упаси назвать их так вслух, тсукишима даже мысленно себя одёргивал, лишь на мгновение представляя наглую ухмылку куроо и восхищенные по-совиному огромные глаза котаро. ни за что), сидя на полу и жадно глотая воду, он не сводил глаз с акааши. тот словно не замечал чужой интерес, лишь единожды столкнувшись взглядами и слабо, практически незаметно кивнув, однако довольно быстро перевел всё внимание на бокуто, отвечая на какой-то очередной важный (лишь для самого котаро) вопрос. бокуто. точно.

кей, слегка склонив голову, незаметно скользит взглядом к капитану фукуродани, затем снова к кейджи. от нелепости пришедшей в голову мысли ему становится до першения в горле смешно. до момента, когда акааши мягко касается пальцами плеча котаро, а тот в ответ начинает светиться ещё ярче и разве что не виляет несуществующим хвостом.

— будь он у него, он бы уже отвалился от экспрессивности, — с ехидством думает про себя тсукишима.

спустя пару мгновений тсукишима отводит наконец взгляд и допивает воду, едва не подавившись на последних глотках. вопрос зачем он здесь нужен всё ещё бегущей строкой перед глазами, пока блокирующий карасуно поднимается на ноги и идёт в сторону выхода, чтобы выбросить бутылку и пойти наконец отдыхать. бутылка — лишь предлог, не очень эффективный, но тем не менее для одного раза сойдёт. для его семпаев так уж точно.

за спиной тсукишимы раздаётся громкий визг, затем грохот от падения и смех. скривив губы, кей поворачивает голову влево, не оборачиваясь до конца, и видит картину маслом: капитаны фукуродани и некомы, придавленные львом и громко, (определённо громче, чем до этого), ржущих. во всей этой какофонии звуков кей различает спокойный голос акааши, зовущего бокуто-сана, только укоризны там нет и вовсе, лишь тёплые мягкие смешинки. у тсукишимы дёргается глаз.

— и с этими людьми мы соревнуемся, — почти в изумлении.

негромко цыкнув, кей уже собирается уходить, разворачиваясь и завязывая шнурки на кроссовках, как слышит совсем рядом знакомый голос, — некрасиво.

и прежде чем подумать о владельце этого голоса, да в принципе подумать, тсукишима рефлекторно отвечает, — мне тоже не нравится. — и поднимает глаза, чтобы столкнуться взглядом с кенмой.

связующий некомы моргает, медленно переводя взгляд с человекообразной многоножки на тсукишиму, а затем молча выскальзывает на улицу, словно кошка — тихо и не оставляя за собой следов.

тсукишиме кажется, что ему это всё привиделось – после изнурительных тренировок что угодно показаться может – как неожиданно чужое присутствие замечает куроо, достаточно громко спрашивающий через весь спортзал, — это сейчас не кенма был?

кей не отвечает. он оставляет попытки завязать шнурки, запихивая их поглубже в кроссовки, подбирает толстовку, брошенную в самом начале тренировки у входа в зал, и молча выходит, оставляя вопрос повиснуть в воздухе. призрачное «некрасиво» всё ещё стоит у него в ушах.

***