Видеть его и оставаться при врожденном безразличии стоило нечеловеческих сил.

Собрания, на которых маршал обязан присутствовать каждый раз вовремя, как штык; мероприятия, куда его таскали, отдавая дань взаимного уважения между Орденами. Везде, при любой удобной и не очень возможности Мао Юде была уготована встреча с Юй Дэ.

Под конец многочисленных тренировок в преддверии фестиваля маршал намозолил себе оба глаза, натыкаясь на главу чужого Ордена, но иначе и быть не могло. Уйма времени тратилась на совместную подготовку, заверение предстоящих договоров, и вдобавок главе Ордена Шан, как назло, приспичило ошиваться рядом с правителем южных земель, заодно и Юду таская за собой. Как будто находил особый сорт развлечения, глядя, как терпение его «правой руки» медленно трескается по ровным запрятанным швам.

Безусловно, им было о чем поговорить. Юй Дэ начитан, всегда заинтересован в состоянии дел окружающих. Разговоры с ним оправдывали обещания доказать свою содержательность и оседали приятным слоем на подкорке сознания. Это всегда приятная и проникновенная беседа.

И от этого ком в горле лишь обрастал новыми рядами колючек, которые хотелось без стеснения выплюнуть прямо перед ним и даже бровью не повести. В знак протеста.

Внутри Юда негодовал, сердито замолкая и прикрывая тяжелые веки всякий раз, когда Юй Дэ грозил утопить их скромную компанию в любезности. Он наверняка считал, что маршал хмурился от военных тягот на плечах заклинателя или же от его непринужденной открытости, которую было непросто принять. И в чем-то он оказывался прав. Принимать Юде его окрыленный верой свет не хотелось вовсе.

У них еще с детства не задалась дружба, которая маршалу была не нужна. Какой-то человек умудрился проникнуть в его крохотный мирок со стенами выше неба и завоевать симпатии того, кому приходилось подчиняться. Может, это зависть; Мао Юда предпочитал не разбираться в своих чувствах.

Но из детских обид оба давно выросли. Как взрослые, оба должны вести себя соответствующе. И Юй Дэ вел, как ни в чем не бывало, наверное, он уже и не помнил, что детьми они не поладили. Одного лишь маршала спустя долгие годы терзали мрачные чувства, от которых по венам растекался кипяток.

Такой хороший, весь из себя благоверный, сплошь пропитан высокими духовными идеалами, жаждой справедливости. Больше всего хотелось показать ему, насколько гнилыми могут оказаться люди, с которыми он гуляет по роскошным чайным садам. Остановить, отвести в уголок, распахнуть верхнее ханьфу и позволить ему увидеть, как он гниет заживо от затаенной обиды. Что бы он сказал? «Ничего страшного»? «Так бывает»? «Я приму»? Глупец.

Хотя бы раз доказать ему, как сильно он ошибается в людях.

Вот только кто из них всё-таки ошибся — неизвестно.

Юда без сожалений вспоминал день, когда незадолго до завершающих штрихов подготовки к празднику резиденция решила отдохнуть и расслабиться на одну ночь. С главой Шан они так и не пересеклись в вечернюю стражу, ибо нашлись непредвиденные обстоятельства, которые пришлось срочно решать, и Юду посвящать в них, как ни странно, не собирались.

Это было ему на руку, как человеку, знавшему меру в алкоголе, но не знавшему, сколько в себя влить, чтобы утопить саднящую в груди нервозность.

Поздним вечером из знакомых оставались бодрствовать только Мао Юда с гудевшей от вина головой и Юй Дэ с неумолимой бессонницей.

Это была глупость несусветная, о которой они рассуждали в пьяном полубреде. Что-то о контрактах, какие-то дворцовые сплетни; что-то незамысловатое, но уверенно подбрасывающее сухой хворост в их тухлый костерок.

Что-то про драгоценные печати. Ему предложили пройти в покои и взглянуть на них лично. В чем их особенность Мао Юда не запомнил.

Маршал был пьян и проследовал за таким же разгоряченным от алкоголя человеком, думая лишь о том, что он сейчас совершит что-то невероятное, но потрясающее своим хаосом. Может, он убьет главу Ордена прямо в его спальне. Случайно. Рука соскочила, схватилась за что-нибудь...

Но ничего вокруг, что могло бы ранить главу, не было. Или не хотелось искать.

Юй Дэ перебрался в кресло, по-хозяйски уложив локти на бока сидения, и продолжил рассказывать умный лепет. Умный, но тихий, прерывистый, с мелкими запинками. Для винного дурмана исключений не существовало, и от этого в душе вдруг потекла тонкая струйка тепла.

Вряд ли Юй Дэ ожидал, что Мао Юда приблизится настолько, что в пору просить освободить личное пространство.

У него совсем не живой взгляд. Будто в тени таких же глаз впиталась крепкая брага и застила вид перед собой. Но маршал прекрасно видел и понимал, что делает. Он очень хорошо помнил, как навис над главой Ордена, опершись на подлокотники, запомнил, как первый подался к лицу и мазнул губами по уголку приоткрытого рта.

Он думал, что покусился на честь величайшей святыни, осквернял ее, встречая считанные капли сопротивления, и чувствовал себя так хорошо, что в глазах мутнело от удовольствия. Юда втянет главу Юй в грязное непотребство и заставит его насладиться вместе с ним. Насладиться друг другом.

Юда целовал с первозданной жадностью, одновременно злясь и млея от редкого чувства, что происходит что-то безумно прекрасное. Маршал не мог и подумать, что, позволяя себе слиться с невероятной эйфорией, он отдастся так просто, пьяно и совсем без внутреннего мятежа.

Ему казалось, он вот-вот сойдет с ума, и Юда целовал еще быстрее, скорее, пока это не случилось, раздирая горло от спонтанных глотков воздуха, которые хватал, на секунду отрываясь от тонких мягких губ.

Одежда, одежда, одежда… Он не видел, куда швырнул пояс, куда делся такой же у Юй Дэ. Мао Юда то и дело закрывал глаза, наощупь срывая руками все, что вставало препятствием на пути к взаимному безумию.

Маршал бился в чужих руках, будто в лихорадке, и тело воспалялось там, куда спускались неспешные поцелуи главы Ордена. Настолько медленные и томительные, что пришлось кусать себя за язык и за щеки, чтобы не дать вырваться из его рта звукам, которые от него не слышала ни единая душа. Но этим он словно обрекал себя на еще большие страдания.

Шея горела. Кровь бежала под кожей с такой скоростью, что Юй Дэ, прижавшись носом и губами к ней под челюстью, мог ощутить каждый толчок внутри пульсировавшей жилки, и всю дрожь, на какую только способен изойти маршал.

Тот, принимая решение, будто на грани между жизнью и смертью, запрокинул голову назад. Кожа затрепетала от частых судорожных глотков и отозвалась крупной дробью мурашек на влажное прикосновение языка.

Юда обмякал топким воском, плавившись от тепла чужого едва ли рваного дыхания, распространявшегося по всему телу. Он упал спиной на постель, чтобы на мгновение расслабить напряженные до разрывов мышцы, и, наконец, собрал остатки воли, и взглянул в раскрасневшееся лицо перед собой.

Нижнее ханьфу Юй Дэ сползло с одного плеча; плотный запáх разметался, открывая вид на тяжело вздымавшуюся бледную грудь. Словно ни капли алкогольного дурмана в нем, глаза вглядываются по-прежнему серьезно, спрашивая разрешения на каждое мгновение между ними. Хотя, может, это и был признак того, что он пьян как никто другой. Ведь не ему просить разрешение на сладкие прикосновения к ключицам, к крепким, подрагивавшим от запретного вожделения бедрам, разрешение соединиться в обоюдном удовольствии.

— Ч-что же мы творим…? — прошипел Юда с шокировавшей самого себя мольбой и отчаянно потянулся к Юй Дэ, перехватив его лицо неожиданно горячими ладонями и вовлекая в требовательный поцелуй.

Глава подхватил его под поясницу, прижавшись телом к опаленной коже, и этого хватило, чтобы низ живота маршала коротко прошило нестерпимым пламенем. Он обхватил Юй Дэ ногами, скрестив их за его спиной, и пожелал оставаться в его незаслуженной ласке вечность.

***

Мао Юда не помнил, когда успел заснуть. Утром тело оказалось неподъемным, словно отлитое из железа, и перед глазами смутно прояснялся образ Юй Дэ, сидевшего на постели к нему спиной, покрытой бронзовым шелком.

Впервые Юде захотелось узнать, о чем он думал. Он жалел? Думал о том, какой сволочью оказался союзник, воспользовавшийся положением? Как важен результат. То, о чем, он молчит…

Однако, в воспоминания отчетливо врезались прикосновения, от которых тело саднило словно от ножевых ран. Его никогда не касались так нежно. Маршала касались лишь увечья, возвращенные с военных сражений, и не было такой ласки, к которой захотелось бы тянуться снова и снова.

В мертвой тишине Мао Юда лежал позади Юй Дэ, чувствуя шёлковые отпечатки чужой кожи по всему телу, и не понимал, как бездонная пустота внутри него могла разрастись еще больше.