first love // late spring

переосмысливать произошедшие события может быть бесполезно и болезненно, если делать это с целью найти там свои ошибки, которые можно было бы исправить, оказавшись в прошлом, но также это может дать что-то нужное, если делать это с целью не допустить таких же ошибок в будущем.

    цзян ваньиню эту мысль рассказал кто-то, кого он не запомнил, тогда, когда он был сильно младше, но эта строка осталась в его голове.

    раньше, единственной своей ошибкой он считал собственное рождение. свою беспомощность. свое неумение помочь близким ему людям.

    сейчас он так не считает — он не стал безгрешным и не помолился какому-нибудь богу, который избавил бы его от вины за все, что он делал и где очевидно оступился, но это стало тревожить его меньше. давить на него не так сильно. не угнетать его всякий раз, когда он думал об этом.

    переосмысливая свое прошлое, он понимает, что во многом пришел к этому с помощью или благодаря одному человеку — и, видя его рядом с собой, ему хочется продолжать видеть его там же, быть с ним, иметь возможность поблагодарить его всякий раз, когда он снова начнет разъедать себя тревожными мыслями.

    в первый раз это произошло еще на первом курсе, что сейчас кажется очень далеким от настоящей реальности.

    ему было одиннадцать, он был одного роста со своим братом и сильно радовался тому, что увидит мир чуть дальше, чем фамильное поместье, окрестности и некоторые улицы города, которые посещал с родителями, когда тем нужно было покинуть поместье из-за каких-то дел. большую часть города он видел из машины матери, если та брала его с собой и брала машину одновременно с этим — отец предпочитал каминную сеть, но после случая, когда вэй ина занесло куда-то не туда из-за того, что он поперхнулся сажей, они стали пользоваться этим способом гораздо реже.

    до сих пор самыми яркими воспоминаниями о том возрасте цзян чэн может назвать день, когда ему пришло письмо, день, когда родители взяли его с собой в косой переулок, и день, когда они устроили ужин накануне отъезда в хогвартс.

    матушка смотрела на него со сложным выражением лица, которое он не мог расшифровать тогда, но понял с возрастом — она не хотела отпускать его так далеко и так надолго, и переживала.

    многие люди говорили, что большую часть цзян ваньинь унаследовал от матери, но никто не знал, что неумение выразить свои переживания словами, он унаследовал у юй цзыюань тоже.

    он делал это в день отъезда, огрызаясь всякий раз, стоило брату начать развлекать его или шутить о чем-либо, пока они ехали до вокзала, делал это в поезде, отчаянно желая пустое купе, а не купе с незнакомцами или с братом. цзян чэн прекратил это делать только тогда, когда маленький незнакомец — не маленький по возрасту, а в размерах, — постучался к нему и спросил, можно ли подсесть к нему.

    это не были чувства с первого взгляда, и он не вспомнил имени этого мальчика, когда покинул хогвартс-экспресс. во время переправы до хогвартса они не были рядом друг с другом, и в следующий раз они встретились только на распределении.

    низкого мальчика с худыми плечами и волосами по плечи звали не хуайсан, в тот же день ставший первокурсником слизерина.

    для цзян чэна это не было особо важно — его самого распределили на гриффиндор, и пересекаться с попутчиком из поезда у него не было возможности, учитывая то, что приоритетом для него была учеба. вэй усяня распределили на слизерин тоже, и приоритеты несколько изменились, став легче.

    ну, то есть, он не испытывал отвращения к брату и не ненавидел его присутствие в своей жизни, но становиться лучшим студентом на своем факультете, когда брата, который по счастливым случайностям обходил его во всем раньше, нет рядом, несколько проще.

    домашнее обучение, которое было в жизни ваньиня до поступления, вероятно, могло бы ухудшить ситуацию и дезориентировать его в коллективе, но, как оказалось, заноза в заднице — брат — очень неплохо готовит к взрослой жизни.

    и смотреть на то, как он абсолютно спокойно игнорирует выкрикивающего ответы однокурсника перед тем, как поднять руку и ответить, было приятно.

    матушка бы им гордилась.

    отец гордился бы им тоже, если бы узнал о том, как на совмещенном у гриффиндора и слизерина уроке зельеварения он сел в пару с уже знакомым ему первогодкой — тем самым хуайсаном — и не отказал ему в помощи, когда тот попросил о ней. цзян фэнмянь всегда высоко ценил сплоченность и отзывчивость, даже если его супруга настаивала на личных достижениях и собственном благополучии, и цзян чэн, как их ребенок, продолжал путаться между ними двумя, но в тот раз выбрал отца.

    хотя, может быть, отец бы и не гордился. он определенно гордился бы им за то, что тот согласился помочь, но не хуайсан не то, что просил — он аккуратно прикоснулся к чужому плечу и состроил самое жалобное выражение лица, умоляя помочь ему.

    наблюдая за тем, как другой мальчик держит приборы и обращается с ножом, цзян чэн мог понять, что тот уже занимался зельеварением раньше, и сейчас, скорее всего, просто пытался эксплуатировать чужой труд.

    — ты держишь нож правильно, — подбадривал он хуайсана, стоя рядом и следя, чтобы тот не порезался. — нужно резать тоньше, чтобы получить более мелкую соломку.

    — правда?

    — да. крупная нарезка не годится для жидких зелий, а это — жидкое.

    — ты так много знаешь обо всем этом, цзян-сюн… может, поможешь мне?

    — с этим ты справишься сам, — легко ответил ваньинь, поглядывая в котел, — а мне нельзя отвлекаться, иначе оно выкипит раньше, чем ты закончишь.

    может быть, не хуайсан и был достаточно хитрым, чтобы уломать кого-то вроде цзян чэна на выполнение большей части работы, но недостаточно, чтобы полностью обмануть его.

    он был своевольным, но не слишком конфликтным, и, видя, что к нему относятся с уважением или без раздражения, он мог выполнять свою часть работы добросовестно и спокойно. добавляя нарезанные ингредиенты в котел, хуайсан ничего не просыпал и не уронил, даже если цзян чэн не прекращал помешивать содержимое, пока он это делал.

    все было бы хорошо, если бы они, убрав больше ненужную им посуду и дожидаясь кипения, не забыли об этом самом кипении в котле.

    цзян чэн отдыхал, сидя на стуле и разминая уставшее запястье, а хуайсан сидел рядом с ним, прислонившись плечом к его плечу и расслабившись, вообще не следя за котлом и игнорируя его существование. он уронил голову на чужое плечо, и цзян чэн не дернулся из-за вторжения в его личные границы, только вздохнув и подставившись, чтобы не будить слизеринца.

    и, руководствуясь тем, что он бы точно разбудил его, если бы встал проверить котел, а увидеть поднимающийся над ним пар сможет и сидя, цзян ваньинь пропустил момент, когда зелье закипело.

    ходящий мимо столов преподаватель зельеварения пропустил тоже, но очень четко появился рядом с ними тогда, когда котел был близок к возгоранию — и мальчики, конечно, получили упрек с его стороны, но даже в таких условиях зелье вышло как по учебнику, не подгорело и не выкипело.

    в конце урока низенький мальчик с выбивающимися из-под шляпы волосами предложил ему дружить.

    цзян чэн помнит, как пожал протянутую ему руку и аккуратно улыбнулся — улыбаться он не умел, боялся, но иногда приподнимал уголки губ, пытаясь изобразить что-то дружелюбное для сестры или для родителей.

    помнит, как в ответ на эту улыбку новоиспеченный друг улыбнулся сам, смелой, яркой улыбкой, при виде которой чувствовалось тепло.

    запомнить эту улыбку было легко, потому что для маленького первогодки-слизеринца, пробующего хогвартс и магию на вкус, хуайсан был довольно-таки умным, проворным, талантливым и способным.

    что не отменяло того, что его чуть не убило метлой в первое знакомство с полетами, но это было всего лишь мелочью.

    пройдя длинный, тернистый путь из попутчика в купе поезда до друга, которого цзян чэн сам искал в коридорах школы, чтобы поболтать с ним, хуайсан заслуживал доверия, принятия, поддержки — всего того, что он давал цзян чэну сам, находясь рядом с ним и во время первого матча по квиддичу, в который тот пробовался, но, ударив брата метлой на глазах у преподавателя по полетам, побоялся делать подвижки дальше, и во время зимних каникул, на которые они оба остались в замке, потому что семья хуайсана не смогла бы быть дома на рождество, а цзян чэн не хотел уезжать, во время весенней оттепели на пасху, когда одну из башен почему-то затопило, и все только об этом и говорили, и в самом конце, когда они на том самом поезде, который привез их, ехали обратно на вокзал.

    первый курс стал вторым, второй — третьим, а третий — четвертым.

    известие о турнире трех волшебников не было чем-то неожиданным — за несколько лет, проведенных бок о бок с не хуайсаном, цзян чэн узнал, что тот происходил из чистокровной семьи, и его старший брат, тоже закончивший обучение здесь, пару раз становился свидетелем этого действия.

    от участия в турнире не минцзюэ отказался, аргументируя это тем, что, выиграв или оставшись в живых на нем, он бы задал репутацию их семье, и, следовательно, высокую планку для хуайсана, которую тот не смог бы перепрыгнуть. не хуайсан с превеликим удовольствием разболтал цзян чэну секрет о том, что планка на самом деле была, и что он ее перепрыгнул — но только не в том смысле, в каком думал его брат.

    старшего по фамилии не запомнили как студента, который однажды, не справившись с метлой или намеренно покинув специальную территорию, отправился в запретный лес и столкнулся там с высокой елью.

    младшего по фамилии не боялись, потому что тот мог унаследовать от брата все, но ничего не оправдалось, и он оказался не таким активным и громким, как его брат, а скорее домашним и умиротворенным.

    максимум, на который хуайсан был способен, это носить юбки вместо привычных брюк под мантией, но, если честно, никого это не трогало. они никогда не были длинной выше колена, подходили по стилю к остальной его одежде и никогда не были чем-то, что хуайсан пытался выставить напоказ, и придираться к нему было не за что.

    цзян чэн никогда не придавал этому какого-то особенного внимания — изредка смотрел за тем, чтобы в подземельях на парах зельеварения его друг не замерз, и на этом все. ему не было дело, кто как одевается и кто что носит, когда большую часть времени все они завернуты в мантии.

    святочный бал на время снял их со всех, вынуждая присмотреться к лучшему, что было из одежды, или искать что-то лучшее в любых доступных местах.

    о них — о цзян чэне и о вэй усяне — семья позаботилась заранее, заблаговременно прислав пару костюмов, в которых парни выглядели бы достойно. хуайсан до последнего не показывал, что вообще как-то переживает об этом событии, и посылок ему не приходило, из-за чего у цзян чэна сложилось мнение, что тот просто взял с собой костюм еще в начале учебного года и тот все это время ждал своего часа.

    он ошибся. об ошибке долго не думал — то, как выглядел хуайсан в назначенный день, выбило у него все мысли из головы.

    пятнадцать лет кажется возрастом, когда все бьет в голову: общество, начинающее транслировать установки для взрослых, гормоны, начавшие еще пару лет назад и продолжающие нагнетать, окружение, меняющееся тоже. поддерживая только дружеские отношения с однокурсниками своего факультета, лань ванцзи с рейвенкло из-за совместных посиделок в библиотеке, с вэй ином из-за родства и с хуайсаном, цзян чэну было легко придерживаться немного аромантичной позиции, закатывая глаза всякий раз, когда кто-то не слишком осторожно уединялся на закрытой балдахином кровати или пытался пробраться в ванную старост ночью, чтобы побыть с кем-то.

    разбирать собственное влечение к конкретному полу как-то не хотелось, когда были более насущные вещи в лице экзаменов на следующем курсе или того самого турнира, из-за которого неистово дергали учебную систему, и цзян чэн не слишком задумывался о чем-либо.

    до определенного момента, пока в большом зале, за несколько минут до официального открытия бала, его за руку не взяла миловидная девушка — точнее, хуайсан, которого он принял за девушку.

    с первого курса у него отрасли волосы, сейчас завитые и уложенные в изящную прическу, сам он поменялся с первого курса, из ребенка постепенно превращаясь в юношу.

    только превращаясь, а не становясь им полноценно, и сейчас, пока у него еще достаточно узкие плечи и талия, он воспользовался возможностью прийти в пышном белом платье, приталенном и расшитом кружевом. на спине сзади красовался бант от пояса, рукава-фонарики скрывали руки, а ладони скрывались под перчатками из тонкой ткани.

    — тебя не наругают за такое?

    — думаешь, они поймут, кто я? — хуайсан улыбнулся, и под светом свечей можно было увидеть, как поблескивает косметика на его лице.

    учитывая, что даже цзян чэн не понял, кто он, можно было понять взявшуюся из ниоткуда уверенность хуайсана.

    — я тебя из кабинета декана вытаскивать не буду, если что.

    — ты всегда так говоришь.

    — ты всегда заставляешь меня беспокоиться о тебе.

    — это то, что делают друзья, — легко ответил тот, обхватывая чужую руку и прижимаясь к ваньиню, затихая, когда двери зала распахнулись, впуская допущенных к турниру участников вместе с их парами. — к слову о дружбе, цзян-сюн… потанцуешь со мной сегодня?

    — разве ты не вырядился так, чтобы флиртовать с кем-нибудь?

    — эй!

    — тише ты, — цзян чэн говорил шепотом, наблюдая за тем, как люди начинают танцевать. — тебе правда хочется тратить этот случай на меня? ты мог бы найти кого посимпатичнее.

    — не думаю, что хоть в одной другой школе я нашел бы кого-нибудь вроде тебя.

    — серьезно, подумай над своим выбором.

    — мне было бы все равно, если бы это был не ты. может быть, я хочу танцевать только с тобой?

    — тогда у тебя проблемы со вкусом, обратись куда-нибудь.

    — это такое упущение с твоей стороны, цзян-сюн.

    разговаривать о динамике между ними было страшно — не хуайсан боялся неаккуратным действием пошатнуть спокойствие своего друга, а цзян чэн, в свою очередь, боялся все испортить.

    он знал, что хуайсан относится к нему по-особенному, и знал, что тот несколько известен своими предпочтениями — преимущественно в парнях — но никогда не задумывался о том, что это может быть направлено только в его сторону, а не в сторону, ну, симпатичных парней его возраста, в категорию которых ваньинь мог бы входить.

    даже если и не слишком-то верил в то, что подходит туда.

    участники турнира и их пары начинают вальсировать по залу, сопровождаемые живой музыкой, и некоторые пары подключаются к ним, вдохновленные то ли атмосферой, сквозящей во все щели, то ли любовью — цзян чэн узнает в танцующих тех, кого раньше заставал в спальнях и в туалетах.

    крошечное переживание о том, что его танец с прекрасной незнакомкой в лице хуайсана не пройдет бесследно, посещает его на короткий миг, а после этого ему, как джентльмену, нужно предложить тому руку и пойти танцевать.

    не хуайсан смущается от такого знака внимания, но не отказывает ему, позволяя пригласить себя, а цзян чэн, чтобы не беспокоить себя лишний раз, сосредотачивается только на нем, а не на глазеющих однокурсниках и других присутствующих на балу людях.

    по крайней мере, ему есть на чем сосредоточиться — хуайсан постарался над этой частью.

    смотреть на него было приятно и в обычные дни, когда он был облачен в мантию и не заморачивался над внешним видом, изредка поблескивая маленькими сережками в мочках ушей и вьющимися волосами. хуайсан говорил, что он просто иногда ложится спать с мокрой головой, и утром его волосы делают такое, и цзян чэн ему верил, краем глаза наблюдая за тем, как друг пытается смахнуть вьющуюся прядь с лица.

    сейчас на него смотреть было чем-то особенным, для чего ваньинь не мог подобрать точного, достаточно емкого слова.

    отросшие волосы в обычном состоянии чуть-чуть не доходили ему до лопаток, а сейчас, специально завитые, лежали на плечах, закрепленные незаметными заколками, чтобы хоть как-то сохранить прическу. дымка теней на веках затемняла его глаза, но это не касалось радужек, которые в свете множества свечей казались янтарными и до невозможности глубокими, а ресницы, которыми хуайсан так часто хлопал, притворяясь непонимающим или глупым, чтобы ему помогли, казались длиннее и гуще обычного.

    это было только на его лице, а у хуайсана было много чего помимо этой части, и постепенно изучать его, спуская взгляд к воротнику платья, обхватывающему шею кружеву с маленькими пуговками, похожими на жемчужины, или смотреть совсем вниз, видя чистые носы светлых туфель.

    — ты надел туфли?

    — ты тоже.

    — это другое. ты…

    — выше? спасибо, что заметил, — хуайсан улыбнулся, сжимая чужую ладонь своей чуть сильнее. — у меня не было балеток в тон, только они, и я подумал… это хорошо смотрится, скажи?

    не то, что цзян чэн знал, как должны смотреться туфли в принципе, и как они должны смотреться на ком-то вроде парня, но это было хорошо.

    хуайсан был пропорциональным, изящным и некрупным везде, где это могло коснуться — его всегда было очень удобно хватать, ловить, держать всякий раз, когда тот надумает оступиться или слететь со ступенек лестницы, приподнять, чтобы он дотянулся до нужной книжной полки.

    первый раз, когда цзян чэн задумался об этом, был еще на первом курсе, когда их учили обращаться с метлами: там выяснилось, что не минцзюэ, бывший капитан хаффлпаффской команды по квиддичу, учил своего брата летать примерно также, как некоторых детей учат плавать — посадил брата на метлу и сказал лететь. с тех пор хуайсан побаивался метел, и, видя, как его друг ловко и уверенно с ними обращается, попросил у того помощи.

    держать хуайсана за талию тогда, помогая удержаться на метле, и держать его за талию сейчас, прижимая к себе в танце, ощущалось по-разному, но цзян чэн твердо мог сказать, что и тогда, и сейчас ему это нравится.

    сейчас, может быть, даже сильнее, чем тогда.

    семья цзян, будучи чистокровным, древним и почитаемым родом, часто приглашалась на светские вечера, балы и прочие мероприятия, медленные танцы были частью которых. цзян чэну они никогда не нравились, потому что его заставляли вести себя прилично, выглядеть достойно и вести себя так, как будто он в конце вечера должен будет унаследовать корону, не быть развязным, не смеяться слишком громко, не дышать в сторону бокалов, из которых пили взрослые, не флиртовать с детьми из других семей и не делать им неприличных предложений.

    в его памяти надолго отпечатался юбилей дальнего родственника, на котором его, тогда еще десятилетку, поставили в пару с внучкой виновника торжества и с которой он кружил по залу весь вечер, просто не зная, как сказать ей, что танцев ему уже предостаточно.

    хуайсан, ведомый и подчиняющийся тому темпу, который ваньинь задал им, просек это и был несколько удивлен — вероятно, он ожидал нерасторопности и того, что цзян чэн будет наступать ему на ноги, но сейчас его уверенно вели за собой, руки парня спокойно держали его, тот не испытывал неловкости, даже обхватывая чужую талию крепче.

    по сути, семья не тоже была чистокровным, древним, почитаемым родом, но в силу того, что главенство унаследовал не минцзюэ, его старший брат, который не был заинтересован в светских приемах достаточно, хуайсан никогда не танцевал с кем-то по-настоящему.

    он вальсировал по комнате, держа на весу свои плюшевые игрушки, или уговаривал лань сичэня, приходившего в гости к своему другу, потанцевать с ним, но из-за разницы в размерах это выглядело как попытки юноши укачать ребенка вертикально.

    сейчас, на глазах у факультетов, приглашенных студентов и всех остальных, подчиняющийся даже не музыке или душевному порыву, а своему партнеру по танцу, он чувствовал себя так, как будто детские мечтания сбылись.

    — ты хорош в этом… практиковался раньше?

    — матушка таскала меня на приемы, а там приходилось заниматься подобным.

    — начинаю жалеть о том, что не уговаривал дагэ посетить их тоже. может быть, мне удалось бы встретить тебя раньше.

    — ты можешь сделать это еще раз, когда представится возможность. если бы ты был там, я бы не танцевал ни с кем, кроме тебя.

    — это флирт, цзян-сюн?

    — хочешь отвальсировать отсюда и отдохнуть? — спросил он обеспокоенно, на миг опустив взгляд туда, где туфли хуайсана почти соприкасались с носами его собственных оксфордов. — у тебя ноги так отвалятся, если ты ни разу за вечер не присядешь.

    — очень мило с твоей стороны, цзян-сюн, — хуайсан улыбнулся, прижимаясь к нему, — веди меня.

    провести их от танцевальной площадки к пододвинутым к стенам столам было легче, чем ваньинь ожидал — многие пары отходили в стороны, когда они приближались, не создавая пробок или неудобных ситуаций.

    многие столики не были заняты тоже, исключая редкие, где с недовольными лицами сидело два-три человека без пар. не относясь к ним, цзян чэн сначала убедился в том, что хуайсан сел и вытянул ноги, больше не напрягая их, а потом сходил за напитками для них обоих, чувствуя усталость и жажду после всего, что они сделали.

    привычного шампанского в фужерах не обнаружилось, что, собственно, не было слишком удивительно в силу несовершеннолетия многих присутствующих, но несколько расстроило ваньиня. напиваться до безобразия ему не хотелось, но освежиться — очень, а сливочное пиво вряд ли подходило для подобных целей.

    даже если оно очень нравилось хуайсану, и тот, получив свой напиток в руки, очаровательно улыбнулся, выражая благодарность за заботу о себе.

    глазеть цзян чэну не пристало, его всегда одергивали, напоминая о том, что пялиться неприлично, но от его внимания не ускользнуло то, что после первого же глотка на стенке бокала остался блеклый след помады, которая, видимо, была на губах у хуайсана.

    не то, что это удивляло его так сильно, ему стоило ожидать ее присутствия, раз уж все остальное, присущее полноценному макияжу, было на месте, просто он не обращал внимания на чужие губы.

    и пялиться на них было более чем неприлично, он был уверен в этом, но, как оказалось, у хуайсана либо наметан глаз, либо золотые руки — косметика на его губах не кричала о себе, но присутствовала, естественно розовая по контуру и чуть-чуть красноватая в середине.

    бросив взгляд на настенные часы, цзян чэн осознал, что они пробыли на балу уже достаточно долго, и сейчас закономерно поздно. идти в башню гриффиндора по темноте его не особо пугало, учитывая, что весь замок в эту ночь светился и переливался, радуя глаз.

    все его беспокойство внутри сосредоточилось вокруг хуайсана, которому нужно было на своих негнущихся ногах и шпильках добраться до подземелий слизерина.

    — хочешь, я отведу тебя до гостиной? — негромко спросил он, отставив пустой бокал в сторону и повернувшись в сторону хуайсана. — не думаю, что мы вернемся к танцам.

    — не думаешь?

    — ты же не будешь издеваться над собой и танцевать на них еще раз.

    — цзян-сюн, это не такие уж и высокие каблуки.

    — отвести тебя или нет? — ваньинь вернул их к теме, стараясь не думать о том, что могло бы быть достаточно высокими каблуками в понимании хуайсана.

    — отведи, пожалуйста.

    — тогда вашу руку, ми… э-э…

    — милый.

    — что?

    — я не миледи, — хуайсан хихикнул, позволяя взять себя за ладонь и поднимаясь со стула, — но ты можешь звать меня «милый». по крайней мере, я именно такой.

    — я подумаю.

    зал постепенно пустел, и они не были единственными, кто, натанцевавшись вдоволь и не видя больше никаких привлекательных перспектив на балу, уходил спать. в коридоре было много ребят с их факультетов, в холле сновали приглашенные студенты.

    срезать через внутренний двор и сад в нем же в мировоззрении ваньиня было опасной затеей — напороться на целующиеся в кустах парочки ему не хотелось до невозможного, он уже достаточно натерпелся, присутствуя в зале, где больше пахло чужой любовью, чем чужими духами.

    в какой-то степени он даже заскучал по тем мероприятиям, на которые таскали его семью — там в центре внимания были либо определенные персоны, либо сделки и соглашения между родами волшебников, а не чьи-то чувства. хотя, может быть, это потому, что на свадебные церемонии мать отказывалась ходить, опасаясь, что старшую дочь, яньли, там же пригласят обручиться с чьим-нибудь чистокровным сыном.

    матушка в принципе переживала за яньли сильнее, чем за кого-либо из своих сыновей, как будто бы ее пол делал ее важнее. цзян чэн не обижался, нисколько, он любил свою старшую сестру, просто иногда ему хотелось родительского внимания тоже.

    побыть важным, побыть лучшим, почувствовать на себе заботу, почувствовать себя любимым.

    он думал об этом, гоняя невеселые мысли в своей голове, пока хуайсан, держась за его руку, вел его коридорами замка к гостиной слизерина. не то, что ваньинь нуждался в проводнике — он слишком хорошо выучил расположение гостиных факультетов, особенно этого, когда там учился его брат, из раза в раз нарывающийся на то, чтобы ему оторвали оба уха, но подобная учтивость со стороны друга была приятна.

    ходить с ним вот так, без лишних слов и без лишних глаз, в приглушенном свете множества свечей, было приятно тоже.

    огоньки отбрасывали тени, играли со складками на платье хуайсана и с его кудрями, лежащими на плечах, отражалась в его глазах, когда хуайсан повернулся к другу лицом, дойдя до двери в гостиную.

    расставаться — даже на ночь — никогда не хотелось ни одному из них.

    — еще можешь стоять?

    — цзян-сюн, я правда не умру, если буду ходить в туфлях, — он фыркнул, скрещивая руки на груди и опираясь спиной о стену. — еще могу.

    — это радует. как тебе бал? он же первый у тебя, да?

    — первый. он… это было хорошо. и весело.

    — тебе понравилось?

    — почему ты спрашиваешь? если я сказал, что это было хорошо, то мне может не понравиться?

    — ты мог сказать так из вежливости к школе, — цзян чэн пожал плечами, — я как-то слышал фразу «красиво, но мне не нравится».

    — ладно-ладно, я тебя понял. мне понравилось. я никогда не танцевал с кем-то так.

    — рад быть твоим первым.

    — ты такой джентльмен, цзян-сюн. как тебе бал? вот я у тебя ни разу не первый, мне интересно, был ли я хорош в сравнении с теми, кто у тебя был до меня.

    — ну-у, это было несколько лучше чем все то, что было раньше. может быть, из-за того, что мне впервые понравилось танцевать с кем-то.

    — ты подразумеваешь, что тебе понравилось танцевать со мной?

    — ты грациознее, чем маленькие девочки на светских приемах, — он улыбнулся, подойдя к хуайсану и склоняясь над ним — один из плюсов взросления, скачки роста. — с тобой приятно иметь дело. и, ну, ты был не незнакомой дочерью друзей моих родителей, поэтому ты автоматически лучше кого-либо, с кем я когда-либо танцевал.

    — это льстит мне. и платье не смутило тебя?

    — нисколько. тебе идет.

    — правда?

    — ага. ты изящный, тебе подходит, и оно не вызывающее или что-нибудь в этом роде, так что… может быть, тебе удастся провернуть это еще раз, и я еще раз приглашу тебя на танец.

    — ради тебя я бы надевал его как можно чаще.

    — надевай их ради себя, а не ради меня. я буду рад, если ты просто будешь дружить со мной дальше.

    откровенные разговоры в укромном месте — насколько укромным местом считалась самая дальняя гостиная в поздний час — наталкивали на определенные мысли.

    цзян чэн вспоминал, как ребята с его факультета, состоящие с отношениях со студентами других факультетов, задерживались у дверей, своих или чужих, никак не справляющиеся с тем, чтобы поставить точку в разговоре и пойти к себе, и вспоминал это не к месту.

    может быть, ему и правда было сложно поставить точку вместо запятой, когда дело касалось хуайсана, но он не должен был вести себя так.

    даже если хуайсан его друг — больше, чем просто друг, лучший друг, близкий ему человек.

    хуайсан отстранился от стены, видимо, успевший замерзнуть от соприкосновения с холодным камнем, но вместо того, чтобы сделать шаг в сторону двери или куда-нибудь еще, сделал шаг к цзян чэну, подходя вплотную и глядя ему в глаза.

    из-за скачка роста у цзян чэна он зачастую не мог так делать, ему приходилось тянуться, просить наклониться или вставать на носочки, но сейчас, с поддержкой в виде каблуков, разница в росте не чувствовалась, и быть на равных с парнем было для него приятно.

    хоть ему и нравилось чувствовать себя маленьким и оберегаемым ваньинем большую часть времени.

    в подземельях было прохладно, и сейчас, зимой, это чувствовалось острее — даже если цзян чэн не чувствовал никакого холода, будучи одетым в изящный, но теплый фрак.

    беспокойство за хуайсана и за его плечи, прикрытые только тонкой кружевной тканью, промелькнуло в его голове, но делиться одеждой перед своим уходом было бы глупо, и ничего лучше того, чтобы положить руки на него, цзян чэн не придумал. в ответ на это хуайсан доверчиво прильнул к нему, забираясь руками под фрак и складывая их на чужой талии, будто бы грея замерзшие ладошки.

    учитывая, что на них были перчатки из той же кружевной ткани, цзян чэн не сильно удивился.

    — замерз?

    — что-то вроде того.

    — тебе пора идти.

    — я знаю, цзян-сюн. просто… хочу посмотреть на тебя еще немного.

    — чего такого ты еще не видел? ты почти четыре года только и делаешь, что смотришь на меня.

    — если вычесть летние каникулы, это не четыре года, хоть и формально… ладно-ладно, цзян-сюн, — под тяжелым взглядом хуайсан покорился. — четыре года.

    — и ты постоянно на меня смотришь все эти четыре года.

    — потому что ты красивый.

    — говоришь мне ты.

    — причем тут я?

    — потому что ты, очевидно, красивее меня, ты пользуешься спросом, а я простой парень.

    — пользуюсь спросом? — хуайсан удивился, поднимая руки выше, чтобы обнять ваньиня за шею — тот, в свою очередь, спустил их, обнимая чужую талию.

    — вэй ин говорит, что на тебя часто заглядываются парни со слизерина. и с других факультетов.

    — я все никак не могу привыкнуть к тому, что он твой брат… ну и что с того, что они смотрят? может быть, мне это неинтересно.

    — тебе нравятся парни.

    — фу, вы двое сплетничаете обо мне? как это некрасиво, цзян-сюн.

    — и все же, они тебе нравятся.

    — ну и что с того?

    — я не знаю, — тихо признался цзян чэн, опуская взгляд. — я думал, что ты нравишься им, они нравятся тебе, все взаимно и все хорошо.

    — может быть, мне нравятся не все парни.

    — красивых парней на слизерине предостаточно. вэй ин не в счет.

    — я бы никогда не подумал о нем так. может быть… может быть, мне нравится кто-то определенный.

    — мне поддержать тебя сейчас или напрячься?

    — почему?

    — потому что, ну… я вроде как собирался…

    — собирался что, цзян-сюн? поцеловать меня здесь?

    в ответ цзян чэн ничего не сказал, не осмеливаясь поднять взгляд и посмотреть хуайсану в глаза.

    он был хорош в сдерживании своих эмоций, но хуайсан провел с ним слишком много времени, чтобы не понять этого, чтобы не прочитать его, чтобы не видеть, как тот бросает определенные взгляды в его сторону и как он действительно был сосредоточен вокруг него весь этот вечер.

    и цзян чэн был прав — хуайсану действительно нравились парни.

    — как ты догадался?

    вот только не хуайсан оказался прав тоже — ему нравился кое-кто определенный.

    — я просто знаю, цзян-сюн.

    на мгновение хуайсану захотелось нажать на паузу и отправить своему старшему брату письмо с благодарностями, потому что тот, пусть и не был в восторге от затеи младшего в контексте святочного бала, но препятствовать не стал, и сам купил ему и это платье, и эти туфли.

    будучи в них сейчас, хуайсану не нужно было ни тянуться куда-либо, ни тянуть ваньиня к себе, чтобы согласовать их разницу в росте.

    только на одно мгновение — потому что после, обхватив чужое лицо ладонью и прильнув к нему, его больше ничего не волновало.

    цзян ваньинь был теплым и всепоглощающим, держал его в своих руках уверенно, заставлял хуайсана поверить в то, что он не упадет, что его не отпустят, что это не закончится глупым или некрасивым образом.

    это было приятно — целоваться с ним было приятно по внешним причинам, гладкое лицо еще без подростковой щетины и мягкие, пусть и обкусанные от нервозности губы; целоваться с ним было приятно по внутренним причинам, эфемерный вкус долгожданного события, бабочки в животе и удовлетворение от того, что он здесь, его друг здесь, не оттолкнул, не отказал, не игнорирует.

    отчего-то хуайсан вспомнил двух друзей своего брата — лань сичэня и мэн яо — которые влюбились друг в друга еще на третьем курсе, но нашли в себе смелость признаться в этом только на середине шестого.

    он очень хорошо помнил, как его брат кривился всякий раз, стоило кому-то упомянуть эту историю, потому что тот, как свидетель этого действия, не был в восторге от этой любовной истории с крайне медленным развитием сюжета, и про себя думал о том, что, возможно, принесет успокоение своему брату, найдя в себе силы признаться мальчику, который нравился ему, до того, как они выпустятся из школы.

    в ту ночь они не сделали этого. цзян чэн целовал его еще очень долго, наслаждался им, упивался им, но потом позволил отстраниться от себя и поводил до самой двери, желая хорошей ночи.

    принять новую сторону себя — ту, которая любила парней, или, корректнее будет сказать, любила не хуайсана, — было сложно.

    если бы не хуайсан начал игнорировать его, отстраняться, закрываться и уходить, разрушая выстроенную между ними связь из-за щекотливого момента, цзян чэн бы понял его и принял бы это, но хуайсан этого не сделал. он продолжал садиться с ним на совместных парах по зельеварению, продолжал приходить в библиотеку, зная, где именно сидит его друг, продолжал улыбаться ему при случайных встречах в коридорах.

    создавалось ощущение, что они хранили между собой маленькую неловкую тайну, которая отбрасывала тень всякий раз, стоило им оказаться слишком близко друг к другу, или наедине друг с другом, или вскользь упомянуть святочный бал в разговоре.

    хотелось спросить совета, хотелось найти умного взрослого рядом с собой или книгу обо всем на свете или конкретно об отношениях, но найти в школьной библиотеке любовный роман между парнями цзян чэн и не надеялся, не говоря уже о взрослых и о советах.

    максимум, который ему дали собственные родители в плане тех самых взаимоотношений, был дан очень давно, и он не особо коррелировал с отношениями. казалось, что это просто применимая ко всем ситуациям фраза.

    половина успеха счастливых отношений — это желание открыть рот и что-нибудь сказать.

    ну, честно, это очень расплывчатое определение. можно улучшить отношения в рабочем коллективе, желая открыть рот и что-нибудь сказать.

    цзян чэн не понимал, в чем сакральный смысл, но из всего, что он мог понять, он понял — если он будет тупить, бояться, стесняться, игнорировать хуайсана или избегать его, избегать неловких тем, то далеко он не уйдет.

    и будет рисковать потерей своего… ну, того, кем хуайсан являлся на данном этапе.

    это не было романтично.

    не то, что цзян чэн в принципе разбирался в романтике, он просто был уверен в том, что признаваться в чувствах в школьной библиотеке, используя свободное от занятий время для этого, а не для выполнения данных на вечер заданий, не романтично.

    хуайсан знал, что после занятий цзян чэна можно было найти именно здесь, а не в гостиной факультета, потому что та, даже если и была тиха, все равно была недоступна для хуайсана — а цзян чэн был серьезно обеспокоен тем, чтобы его друг мог прийти к нему, если захочет этого, и старался для этого изо всех сил.

    также он знал, где именно садится цзян чэн — укромное, но не слишком далекое от цивилизаций местечко возле окна, на которое по вечерам падал удачный свет от свечей, а днем от солнца. и он знал, что там всегда будет свободное место для него.

    так и оказалось, свободное место ждало его там, как и ваньинь, не слишком-то сосредоточенный на истории магии. казалось, что он его ждал.

    цзян чэн охарактеризовал свое признание как самое не романтичное из всех, которые когда-либо происходили, потому что он сделал это тихо, смотря туда, где ладони хуайсана лежали на столе рядом с его собственными, подняв голову в самом конце и столкнувшись с тем, чего он не ожидал — с счастьем во взгляде, с улыбкой на губах и ни одним намеком на разочарование на чужом лице, даже самом маленьком.

    их не оказалось там, даже если он ждал и заранее готовил себя, почти тренируя свое сознание реагировать на плохой исход этого события, но ничего не произошло.

    часть признания со стороны хуайсана была несколько поэтичнее, красивее в подобранных словах, и он не пытался держать свои руки на месте, переплетя пальцы ваньиня со своими и смотря прямо на него, продолжая говорить вслух. в тот момент цзян чэн хотел двух вещей — поцеловать его и выпрыгнуть из окна прямо здесь, потому что то, что говорил хуайсан, звучало гораздо лучше того, что он сказал, но отстраниться от него или разорвать прикосновение он попросту не мог.

    выбрал он только одну из них.

    одному только богу известно, как их тогда не поймали ни студенты, ни библиотекарь, когда они, маленькие, влюбленные и лишившиеся здравомыслия, бесстрашно обменивались поцелуями прямо там.

    родители цзян чэна описывали историю своей любви как что-то, что было похоже на смесь любовных романов, которые читала яньли, и некоторых фильмов, которые цзян чэн когда-либо каким-то образом видел.

    он знал, что сначала его мать не восприняла его отца всерьез, а потом тот каким-то образом покорил ее, и в какой-то момент они просто приняли решение остаться друг с другом, после чего, спустя пару лет, если он не ошибся, они задумались о браке, о детях и о том, чтобы остепениться и остаться друг с другом на подольше.

    строить собственные отношения на чужом опыте было страшновато, но с частью этого он справлялся более чем хорошо — у него хорошо получалось оставаться с хуайсаном.

    оставаться с ним на праздники, когда большая часть студентов уезжала к своим семьям. оставаться с ним после занятий, помогая с домашними заданиями и пройденными темами. оставаться с ним в хогсмиде, когда другие ребята с факультета толпами шли вперед них.

    всегда цзян чэну хотелось остаться с ним подольше — еще дольше держать его руку в своей, видеть его рядом с собой, слышать его смех и разговаривать с ним.

    зачастую осуществить это было сложно — разные факультеты, разное расписание, усталость или множество лишних глаз, которые могли бы усложнить жизнь им обоим.

    единственное время, когда можно было расслабиться и не думать о чужих взглядах, словах, присутствии, когда можно было стянуть с себя школьную мантию и почувствовать себя кем-то кроме студента, начиналось тогда, когда заканчивался учебный год.

    в этом году, на пятом курсе, это было сложнее из-за экзаменов — стандарты обучения волшебству — но цзян чэну никогда не приходилось переживать из-за своих оценок, а у хуайсана был он, готовый поддержать и помочь.

    у них обоих была надежда. крошечное обещание, данное друг другу еще на рождественских каникулах, когда они, в очередной раз оставшись в замке почти в одиночестве, думали о глупостях, которыми могли бы заняться в будущем, вроде полетов на метле над водой или посещения магловских ярмарок, и тогда цзян чэн сказал, что хочет познакомить хуайсана со своей сестрой и показать ему свой дом.

    тогда цзян чэн дал обещание взять его на летние каникулы в фамильное поместье, а не хуайсан в ответ пообещал согласиться.

    теперь, когда они ехали на поезде обратно на вокзал, чтобы там их встретил не минцзюэ и помог спланировать поездку в поместье цзян, это все казалось чуть более реальным, более близким к ним. в пустом купе в самом конце поезда они были одни, устроившиеся на сидениях с ногами и обменивающиеся поцелуями попеременно с наблюдением за видами, мелькающими в окнах.

    вэй усянь слинял в то купе, где сидели ребята, с которыми он сдружился за все время обучения и с которыми мог не увидеться в следующем году, что они оба спустили на тормозах — волноваться за него не приходилось, и, если честно, глубоко в своей душе цзян чэн хотел, чтобы тот вдохновился и навязался на вечеринку выпускников.

    про их отношения он знал — во-первых, он приходился ваньиню братом, а во-вторых, он был на одном факультете с хуайсаном, и, видя, как того каждый день до дверей провожает братец, он все сразу понял.

    только про их планы он не знал. не те, которые про грандиозное знакомство хуайсана с семьей цзян, а про более интимные, тайные планы.

    заниматься чем-то серьезнее, чем поцелуи, будучи двумя студентами из разных общежитий, было сложно, и даже ванная старост, к которой цзян чэн, как староста гриффиндора, получил доступ, была не слишком-то удобной для подобного.

    планируя свой первый раз, они сошлись на мнении, что это будет в безопасном, тихом месте, где они смогут действительно уединиться.

    спальня цзян чэна в фамильном поместье подходила идеально, и, возможно, они смогли бы подгадать день или время, когда никого не будет или все будут слишком заняты самими собой, чтобы не обращать на них внимания, но факт присутствия вэй усяня под одной крыше ставил планы под угрозу.

    был один раз — действительно один, один единственный, — когда хуайсану удалось уговорить цзян чэна зайти в гостиную слизерина и уединиться с ним в спальне. тогда они зашли далеко, будучи полуобнаженным, без галстуков, со спущенными брюками, и цзян чэн был так близок к тому, чтобы утонуть в хуайсане так глубоко, как только возможно физически, когда в дверь постучали, а сразу после этого открыли ее, сопровождая присутствие вошедшего громкой, до боли знакомой речью.

    выдумать правдоподобную причину для нахождения в чужой спальне цзян чэн смог, даже если оделся он криво, ремень на его брюках не был затянут достаточно, и галстук, который он набросил на шею, принадлежал не его факультету, из-за чего последующие дни были наполнены шепотками за его спиной.

    будучи старостой факультета, студент имеет некоторую власть над другими, но ни статус старосты, ни статус кого-либо еще не дал бы возможность врезать тому, кто сказал, что цзян ваньинь якобы занимался со своим сводным братом чем-то там, вот у него и галстук, ему не принадлежащий.

    это был физический способ решения проблем, но не хуайсан выбрал гораздо более легкий путь.

    слизеринский галстук был у цзян чэна, а гриффиндорский, соответственно, у него, и он мог набросить шарф или придумать что-нибудь еще, чтобы скрыть этот факт, но хуайсан не стал ничего скрывать, появившись на завтраке прямо так.

    из этой истории было вынесено два вывода: первый заключался в том, что в месте, не гарантирующем им полную приватность, они не будут этого делать, а второй в том, что в месте, где их мог достать вэй усянь, тоже не будут.

    был еще третий, несколько смущающий, который остался между ними двумя только намеком — они оба хотят сделать это, довести дело до конца.

    выразить это словами так, чтобы не звучать тупо, было сложно, поэтому цзян чэн справлялся касаниями, держа свою руку на бедре хуайсана, устроившегося на его коленях, обнимая за шею. поддерживая его и заявляя о своей заинтересованности, хуайсан иногда оставлял крошечные прикосновения губ на шее того.

    возможно, они могли бы провести время в поезде с пользой, потому что свободные купе еще были, и к ним никто не заглядывал, но цзян чэн продолжал нервничать, не имея возможности запереться и скрыться от всех, и держал себя в руках.

    — знаешь, дагэ хотел, чтобы ты приехал к нам тоже. в следующем году, может быть?

    — твой брат правда хотел этого, или ты просто ищешь встречи со мной?

    — брось, цзян-сюн, — хуайсан улыбнулся, расслабляясь в его руках, — я всегда хочу встречи с тобой. когда мы с дагэ обсуждали детали моей поездки к тебе, он сказал, что хотел бы видеть тебя у нас. возможно, он просто ждет момента, когда кто-нибудь оценит его коллекцию оружия.

    — оружия?

    — всякие железки, мечи и прочее. ему нравится коллекционировать их.

    — напомни мне никогда не знакомить его с вэй ином.

    — почему?

    — он тоже любит собирать всякую хрень, — он хмыкнул, сползая по спинке сидения вниз, почти ложась на нем вместе с хуайсаном. — в основном магловскую. статуэтки персонажей из их фильмов, сериалов и всего такого. у него в комнате почти все полки забиты этим.

    — они бы сошлись во вкусах.

    — ага, — цзян чэн не был в восторге от этой перспективы, — и нападали бы с мечами твоего брата на маглов, чтобы забрать новую статуэтку.

    — мне казалось, их покупают?

    — ты знаешь вэй ина.

    — ну-у… ты прав, да.

    насколько цзян чэн выучил за прошедшие годы, до прибытия на вокзал им осталось около часа. по крайней мере, нижняя часть его тела атрофировалась так, как будто ей оставался только час, а это о чем-то говорило.

    лежать вот так вот с хуайсаном, чувствуя полную свободу от всего и расслабляясь после тяжелого учебного года, было по-особенному приятно.

    не существовало экзаменов, проблем, обязанностей, существовали только трепет перед возвращением домой, страх перед встречей со старшим братом хуайсана и желание перекусить до того, как они поедут в поместье.

    цзян чэн думал об этом, стараясь сосредоточить все свои мысли на том, чтобы произвести на не минцзюэ хорошее впечатление как парень его младшего брата, а не на том, что его желудок усиленно пытался свернуться в трубочку от голода.

    — как думаешь, мы можем провести сначала месяц у меня, а потом у тебя? чтобы не ждать следующего года.

    — звучит хорошо, — хуайсан устроился у него на груди, прижимаясь к ней щекой. — но я не знаю, получится ли это сделать. обычно, в августе дагэ едет к эргэ и сангэ, чтобы помочь им с домашними делами или отдохнуть.

    — я могу спросить его об этом сегодня?

    — конечно, ты можешь. хотя… ты ему нравишься сильнее, чем я, поэтому, скорее всего, он согласится.

    — почему это?

    — потому что, как он считает, я недостаточно серьезный волшебник, — фыркает он, выражая недовольство, — и что ты, весь такой прекрасный, сильный, умный, умеющий обращаться и с палочкой, и с метлой, и со всем, что должен уметь маг, гораздо лучше. если бы дагэ не был таким старым занудой, он бы, наверное, попытался отбить тебя у меня.

    — это было бы сильным действием с его стороны, но я верен тебе.

    — да-да, флиртуй со мной и я, может быть, поверю, что ты не на стороне моего брата.

    — и он выглядит так, как будто переломит меня через колено, если я сделаю что-нибудь не так.

    — вот это уже убедительнее, цзян-сюн.

    — ты меня не ценишь.

    — ценю, — хуайсан оказался над ним, опираясь на руки и позволяя своим волосам, отросшим еще сильнее, скрыть их лица. — просто готовлю тебя к тому, что обычно говорит дагэ.

    — сомневаюсь, что буду готов, если ты будешь вести себя так.

    — тебе нужно постараться.

    — а тебе нужно просто… наклонись ко мне.

    — зачем?

    — сделай это.

    — нет, так не пойдет, цзян-сюн. скажи, зачем.

    — я хочу побыть с тобой?

    — ты уже со мной! — хуайсан выпрямился, садясь на нем.

    — ты играешь нечестно.

    — ты так очевидно хочешь поцеловать меня, цзян-сюн, но ты временами такой глупый. тебе не нужно спрашивать разрешения, когда мы оба этого хотим.

    — ну, — он улыбнулся, устраивая свои руки на чужой талии и надавливая, заставляя хуайсана наклониться к нему снова, — дождись, когда я поцелую тебя вот так на глазах у твоего брата, и скажи это еще раз.

    — как — вот так?

    — вот так, хуайсан.

    когда хуайсан инициировал их поцелуи, они выходили мягкими, теплыми и нежными, что не было удивительно — цзян чэн был более чем уверен, что ощущения от поцелуя с хуайсаном можно сравнить это с ощущением поцелуя с самой мягкой подушкой или с облаком.

    инициатива цзян чэна не была кардинально отличающейся от его, он не целовал грубо или жестко, даже если в самом начале их отношений ему не до конца удавалось координировать желаемое с возможным и он мог перестараться.

    поцелуи с ним — особенно в последнее время, когда они натренировались заниматься этим, — были всепоглощающими, не всегда глубокими, но тогда, когда они были таковыми, то они были очень приятными.

    хуайсан будто бы заигрывал с внешним миром, делая что-то настолько интимное, не отвлекаясь от темпа жизни, а ваньинь бросал ему вызов, заставляя фон вокруг них померкнуть, стихнуть, стать неважным на те мгновения, что он прикасается своими губами к чужим.

    он не гордится собой, когда его руки скользят ниже, устраиваясь на чужих бедрах, трогая их через плиссированную ткань юбки хуайсана, и не гордится тем, что использует язык во время этого поцелуя — но также он не может думать ни о чем-либо, когда хуайсан сжимает рубашку на его плечах, подавляя стон, рождающийся из-за этих прикосновений и этой нечестной, глубокой, поглощающей его целиком тактики.

    отстранившись от его лица, хуайсан выглядит так, что цзян чэну хочется притянуть его обратно и целовать до тех пор, пока проводник или минцзюэ не вытянет их обоих из вагона за шкирку, но тот чувствует себя так, что ни капли бы этому не сопротивлялся.

    к сожалению или к счастью, до того, как они собрались изменить маршрут своих действий и зайдут слишком далеко, по коридору поезда разнесся голос проводника, оповещающий о том, что уже через пятнадцать минут они прибудут на вокзал, и студентам нужно позаботиться о своих чемоданах.

    и сразу за ним последовал голос, который заставил цзян чэна мгновенно вытряхнуть самого себя из той романтической дымки, в которой он пребывал все это время.

    — приятно было побыть с вами, парни! и напишите мне, когда будете устраивать прощальную вечеринку, я обязательно приду! ну, цзян чэн, я надеюсь… а-а, ты все-таки остался в трусах. и тебе привет, хуайсан.

    — приветик, вэй-сюн.

    — с каких пор тебя стали интересовать мои трусы? — несколько резко спросил ваньинь, доставая чемодан хуайсана с верхней полки.

    — с тех пор, как ты начал выпрыгивать из них при виде… а это нельзя говорить, да? ну, в общем-то, у меня есть веские причины переживать за тебя и за них.

    — мерзко.

    — да-да, я знаю.

    — что за прощальная вечеринка, вэй-сюн? — хуайсан сменил тему, чувствуя, как искрит — не в хорошем смысле — между его парнем и братом того.

    — ребята, которые не останутся на последние два курса, хотят проститься со всеми, кто, собственно, останется, — легко пояснил парень, устраиваясь на противоположных сидениях. — и я приглашен, потому что они в восторге от меня и в ужасе от перспективы больше никогда меня не увидеть.

    — должно быть, это большая потеря.

    — так и есть! но я их понимаю, на самом деле — будь моя воля, я бы ни за что не сдавал паука.

    — матушка оторвет тебе голову и превратит тебя в него, если ты не сдашь.

    — я знаю, цзян чэн. вот у кого не будет проблем с экзаменами, так это у тебя, — он улыбнулся и добавил совсем тихо, — потому что все пауки при виде тебя разбегутся в ужасе.

    цзян чэн опустил этот комментарий, даже если хуайсан видел, как руки того напряглись, опуская чемодан на пол купе с большей сильной, чем требовалось.

    его первым инстинктом было оказаться как можно ближе и взять руку цзян чэна в свою, делая то, что он делал лучше всего — успокаивая того своим присутствием — но также это могло поставить их в неудобное положение перед братом того.

    приходилось выкручиваться — но хуайсан умел делать хорошо и это.

    — продавщица сладостей еще не ушла в первый вагон, — тихо сказал он, подходя ближе к своему парню. — не хочешь чего-нибудь купить, пока еще можно?

    — это еще одна просьба насчет сахарных перьев?

    — цзян-сюн…

    — только их? не хочешь шоколадных лягушек? может быть, тебе повезет, и ты наконец-таки найдешь мерлина.

    — уговорил, — хуайсан поцеловал его в щеку, — и возьми чего-нибудь для дагэ! не хочу, чтобы он откусил голову кому-нибудь из нас.

    наблюдая за этим, вэй усянь замолк и даже не дергался лишний раз, когда его брат вышел из вагона, догоняя пожилую женщину.

    динамика между ними была типичной братской — цзян чэн грозился продать его первому попавшемуся нелюдю за кукурузинку, на что вэй ин смеялся и не принимал угрозы всерьез, продолжая поддразнивать брата, и только в критических ситуациях они могли сказать, что по-настоящему ценят друг друга.

    вот только на подобные ситуации это не распространялось, и цзян чэн мог полностью обеспечивать хуайсана финансово весь учебный год, расплачиваясь за него из-за того, что минцзюэ выдавал ему весьма скромные карманные, в то время как его брат был вынужден играть в карты либо на еду, либо на деньги.

    и он преуспел в этом — ну, он мог позволить себе ходить в хогсмид тоже, — но это все равно создавало сильный контраст.

    сильнее контраст мог бы быть только в фамильном поместье, когда цзян чэн познакомит своего возлюбленного с родителями и сестрой. отчасти, именно из-за этого вэй ин и искал себе пути отхода, чтобы пропустить это зрелище любой ценой.

    косвенно, все они были между собой знакомы хотя бы из-за того, что чистокровные древние роды магов знали друг друга, и уже пятый год в письмах домой цзян чэн упоминал только одного своего друга, из раза в раз описывая его все более мягкими словами.

    мадам юй, пусть и не лезла в личную жизнь своего сына слишком сильно, понять его мотивы и чувства по написанным строчкам все-таки могла, и она понимала, что этот мальчик, который проводит с ним время в хогвартсе, должно быть, особенный в мировоззрении ее мальчика. никогда ранее ни она, ни кто-либо еще из их семьи не видел, чтобы цзян чэн открыто говорил кому-либо другому, не своему родственнику, о своих чувствах и о том, что он любит его, и никогда они не видели, чтобы цзян чэн так спокойно принимал это.

    когда цзян чэн был младше, на все вопросы о будущем браке или помолвке с каким-нибудь родом он реагировал резко, почти как бродячий кот, шипя, закрываясь и бросаясь колкими словами, не желая даже думать о такой возможности. видеть перемены в его поведении, видеть, как любовь к не хуайсану изменила его, было сильным событием для его семьи.

    только вэй ин все равно про себя думал, что матушка полюбит хуайсана больше, чем их с цзян чэном вместе взятых.

    его слова имели крайне неприятное свойство сбываться.

    после выхода из поезда их планы и маршруты должны были разойтись, как они уже договорились заранее: вэй ин берет свой и цзян чэна чемоданы, через каминную сеть отправляет их домой и потом волен делать все, что ему вздумается, а цзян чэн должен был сопровождать хуайсана на встрече с его братом, чтобы поменять содержимое его чемодана и только после этого отправиться в поместье.

    должны были — но так не произошло, и, выйдя с вокзала, цзян чэн увидел сначала свою матушку, а потом высокую, странно знакомую фигуру рядом с ней, принадлежащую то ли полувеликану, то ли просто огромному мужчине.

    первой мыслью цзян чэна было окликнуть ее и то ли предупредить, то ли защитить, но хуайсан среагировал раньше и быстрее.

    — дагэ! почему ты здесь?

    — дагэ?

    — только не говорите мне, что знакомство моего парня с моим братом будет таким ужасным! — хуайсан нашел чужую руку и потащил ваньиня к тому, кого тот изначально принял за полувеликана. — я несколько раз написал тебе, что хочу сделать это аккуратно, чтобы произвести приятное впечатление, а ты… и не смейся!

    — прошу прощения, гном, — мужчина рассмеялся и протянул цзян чэну руку, обращая внимание на него, — он будет еще долго ворчать после этого, так что мне, наверное, жаль. не минцзюэ, брат этого коротышки.

    — цзян ваньинь. я, э-э… его парень.

    — ты можешь называть его коротышкой, это семейное прозвище.

    — нет, он не может.

    — не хочу вмешиваться в то, что называется семейной драмой, но я, наверное, могу принять в этом участие?

    — конечно, мадам.

    — не разбрасывайся словами, минцзюэ, — цзыюань фыркает, смотря в его сторону строго, но сразу после этого притягивает сына в объятия и крепко сжимает. — не обращай на него внимание, он просто вредничает.

    — господин не… то есть, минцзюэ-сюн вредничает?

    — твоя матушка заговорила мне зубы, ваньинь, я сражен наповал.

    — мам.

    — не мамкай, ты бы тоже заговорил ему что-нибудь, если бы был на моем месте. будь джентльменом и представь меня своему партнеру.

    цзян чэн послушно сделал шаг в сторону, позволяя хуайсану встать перед своей матерью, и первым же фактом в их знакомстве всплыло то, что мадам юй, на сравнительно невысоких каблуках, была выше юноши.

    не то, что это ударило по нему, просто это было неожиданно — и неожиданной была ее ласковая улыбка, хотя цзян чэн описывал ее как строгую женщину.

    — не хуайсан.

    — юй цзыюань, но ты можешь… а-чэн, могу ли официально принять его в семью прямо сейчас? я не хочу, чтобы юноша мадамкал, он может называть меня мамой.

    — мне кажется, что вы двое сговорились, пока нас не было, — вздыхает ваньинь, глядя то на матушку, то на своего деверя.

    — так оно и было. ты можешь называть меня «мама юй», хуайсан, не нужно формальностей. рада видеть тебя.

    — рад видеть вас тоже, — хуайсан не знал, что именно ему нужно было сделать — обнять ее, пожать ей руку или еще что-то, и в итоге склонил голову в почтительном поклоне.

    — если он или его брат обидят тебя, скажи мне, и я улажу этот вопрос.

    — мам.

    — не мамкай.

    — почему ты приехала? я рад, честно, но ты не собиралась встречать меня.

    — я знаю, а-чэн, но, после твоего последнего письма, минцзюэ, — она бросила острый взгляд на мужчину рядом с собой, и цзян чэн был готов поклясться, что тот виновато опустил взгляд, — написал мне и предложил встретить вас, чтобы обменяться чемоданами и не делать крюк по всей стране. мы с твоим отцом обсудили это, он согласился.

    — до того, как ты начнешь на меня ругаться, — минцзюэ поднял руку, глядя на брата, — я хочу уточнить, что ты сам попросил меня подготовить вещи, которые возьмешь в поместье цзян, и я знал, что тебе нужно. я собрал чемодан в соответствии со всеми пунктами из твоего списка, и, клянусь, там нет ни одной жабы.

    вопросы, которые хотелось задать, вмиг пропали, и цзян чэн с хуайсаном переглянулись, будто бы пытаясь поверить в правдивость этих слов.

    — ага, ну, теперь я буду думать, что ты просто пытаешься сплавить меня из родного гнезда побыстрее. спасибо, дагэ.

    хуайсан не звучал обиженно, и то подобие объятий, которое произошло у всех на глазах, было искренним, даже если ему пришлось сильно вытянуться, чтобы сделать это, и цзян чэн чувствовал желание напроситься на такое же действие.

    широкие, щедрые жесты заботы никогда не были коньком его матери — она предпочитала практическую пользу и минимум затраченных усилий, что явно не совпадало с тем планом, который она и не минцзюэ выстроили втайне от них. поездка на вокзал, раннее знакомство с парнем ее сына, и, цзян чэн был более чем уверен, отсутствие его отца и сестры объяснялось тем, что они убирали поместье к чужому приезду.

    само присутствие хуайсана в поместье на летних каникулах уже было щедрым жестом со стороны мадам юй, потому что в любой другой ситуации она бы отказала или спросила, какой в этом смысл, но за все время обсуждений цзян чэн ни разу не услышал от нее ни одного неодобрительного слова.

    на мгновение он пожалел о том, что его мать, будучи сильной, властной и независимой от стереотипов женщиной, не сильно любила объятия — потому что ему ужасно хотелось обнять ее и держать так очень долго.

    — я бы предложила зайти куда-нибудь и поесть, но нам с вами потом еще ехать, и кого-то может укачать, — обеспокоенный взгляд цзыюань прошелся по хуайсану, и тому показалось, что она видит его насквозь — его и вправду укачивало в транспорте. — вы можете трагично прощаться друг с другом.

    — мне так жаль, что я отдаю этой ведьме… этой прекрасной ведьме своего маленького драгоценного гнома. не разводи болото, ладно, мелкий? я заберу тебя в августе копать мандрагору.

    — ты мог бы быть более милосерден по отношению к даме, которая будет опекать меня все это время.

    — я милосерден.

    — хуайсан, не давай ему повода быть вредным, — она коснулась его плеча, выглядя серьезной, — он ни за что не упустит его.

    — вот она ко мне не милосердна, а я мог бы предложить тебе и твоему очаровательному парню копать мандрагору вместе.

    — я сама тебе выкопаю эту несчастную мандрагору. не стой столбом и обними своего брата. к слову… где твой брат, а-чэн?

    — а?

    — где вэй ин?

    оглянувшись, на том месте, где вроде бы стоял брат, цзян чэн увидел только чемодан того — что свидетельствовало о том, что вэй ин, не выдержав воссоединения семьи и трогательных сцен, оставил багаж и исчез в неизвестном направлении.

    не то, чтобы это сильно печалило или тяготило, просто беспокойство за то, что он опять врежется в чей-нибудь дымоход или снова проиграет самого себя в шахматы, несколько давило на горло.

    матушка выглядела серьезной, но не обеспокоенной — цзян чэн очень хорошо научился читать ее, и сейчас она просто была такой же, как и всегда, без изменений. ну, конечно, она выкрутит вэй усяню уши, когда тот вернется в поместье, но это будет потом. сейчас она спокойна, подталкивает хуайсана к его брату, следя за тем, чтобы юноша не убился, подрагивающий от эмоций и едва ли координирующий свои действия.

    цзян чэн в принципе очень хорошо умел читать людей. это полезный навык, когда за ним закреплен статус старосты факультета, и нужно быть адаптируемым, резким, понимающим, ответственным и человечным одновременно.

    читая человека между строк реплик того, можно понять, о чем он думает на самом деле.

    обнимая низенького младшего брата поперек талии так сильно, что тот пищит, оторванный от земли, не минцзюэ изо всех глушит недосказанное. оно вьется там, у него на лице на самом донышке его глаз, так похожих на глаза хуайсана, и он хочет сказать ему, или цзян чэну, или им обоим так много, но времени так мало, и он выбирает действия, а не слова.

    даже если хуайсан и ударяет его по плечу, оказавшись на ногах снова и одергивающий рубашку в тех местах, где ее безбожно смяли сильные руки.

    — я обещаю беречь его и ни за что не обижать.

    — это мило с твоей стороны, но хоббит может выедать мозги чайной ложечкой. побереги себя, ваньинь, разрешаю украсть его, — минцзюэ улыбается тепло и широко, пожимая протянутую ему руку сильно, и цзян чэн надеется, что не выглядел слишком испуганно в этот момент.

    — хватит выставлять меня в дурном свете перед моим парнем!

    — я просто пытаюсь предупредить его.

    — если ты продолжишь это делать, я скажу цзян-сюну, что ты собирался выдать меня замуж за него только из-за того, чтобы у тебя был товарищ по копанию на твоем дурацком огороде.

    — ты это уже сказал.

    — скажу еще раз, я от своих слов не отказываюсь.

    — как будто я против помогать, — вклинивается между ними ваньинь, не выглядя обеспокоенным всей этой драмой. — я напишу, когда мы приедем, и буду писать позже, чтобы показать, что с ним все хорошо.

    — чудно. хуайсан, веди себя прилично, ладно?

    — я ничего не обещаю!

    — если ты напугаешь нашего домового эльфа своими стонами, боюсь, тебе придется быть приличнее, — мягко сказала мадам юй, поднимая чемодан юноши с земли.

    не то, что у них есть домовые эльфы — они есть у многих семей волшебников, но матушка, сколько цзян чэн ее помнил, всегда была против использования их силы в тех задачах, с которыми они могут справиться, и, как следствие этого, все ее дети выросли хозяйственными и самостоятельными.

    суть в том, что это несколько пустая, но действующая угроза, и хуайсан замолкает, только показывая брату язык перед тем, как сесть в машину.

    в дороге есть время обдумать большую часть деталей, цзян чэн правда собирается воспользоваться этим, взяв руку своего парня в свою и чувствуя, как тот прижался к его плечу, отдыхая.

    его матушка никогда не любила разговаривать, пока она за рулем, и у нее была политика, которую цзян чэн любил, даже если во многом расходился с ней во мнениях: если человек только что откуда-то вернулся, она давала ему пространство, чтобы сначала прийти в себя, отдохнуть и только после этого контактировать с ним, и старалась привить это всем членам своей семьи. сейчас, благодаря этому и благодаря неожиданному потоку машин на улицах, никаких разговоров не предвидится, и он думает.

    о многом — о том, что он должен будет написать не минцзюэ; о том, как будет знакомить хуайсана с отцом и сестрой, одними из самых важных для него людей в его идеологии; о том, где именно разместится хуайсан этим летом в их поместье, и будут ли они спать в одной кровати; в какую ночь он должен будет прийти в его кровать, чтобы сделать то, что они хотели сделать так долго.

    исходя из свободного пространства в поместье и мнению его матери о том, что он, вероятно, будет такой же, как и его брат, и будет шуметь по ночам — вэй ину дочери чистокровных магов нравились больше, чем его брату, и тот никогда не отказывал им во внимании, — есть высокий шанс того, что не хуайсан будет спать в гостевой комнате.

    что не так уж плохо, честно, он был бы рад, если бы у его пары было собственное пространство, которое принадлежало бы только ему, но также он вроде как хотел попробовать совместную жизнь.

    однажды, когда они после занятий валялись во внутреннем дворе замка под деревом, хуайсан лежал головой у него на коленях и болтал о том, что хочет в будущем, после школы, жить вместе с ним, спать в одной постели и все в этом духе.

    он пообещал, что на потолке их спальни будут светящиеся в темноте звезды, какие есть у него в его комнате, а цзян чэн пообещал им самые плотные темные шторы для комфорта.

    это было инфантильно, глупо, они были на четвертом курсе, но цзян чэн запомнил это, и терпеливо ждать, когда сможет выполнить все обещания.

    юй цзыюань молчала, когда они выехали на магистраль, но изредка бросала на них взгляды в зеркало заднего вида — и, видя, как ее сын вел себя ласково со своим партнером, позволяя тому дремать на своем плече, ее взгляд становился мягче.

    изменения в характере и отношении своей матушки к самому себе не прошли мимо ваньиня, и тот пытался разгадать эту загадку, но углубляться слишком сильно несколько боялся. если это перемены, которых он жаждал все это время, то ему страшно спугнуть их и остаться ни с чем.

    может быть, если она проявит понимание, то им позволят спать вместе. по крайней мере, так планировать некоторые вещи будет удобнее.

    и называть секс некоторыми вещами — это странно, но ничего получше цзян чэн предложить не может.

    познания в этой части жизни у них с хуайсаном различались, и обсуждать чужие половые отношения, сидя в дальнем уголке чайной в хогсмиде, было одним из самых увлекательных способов провести вечер.

    со стороны хуайсана половым образованием занимались попеременно то брат, то его друзья, лань сичэнь и мэн яо, вынужденные как-то оправдаться перед младшим и объяснить ему, куда они уходят, почему его брат не пускает его в их спальню, почему мэн яо прикрывает некоторые участки своего тела по утрам и прочие вопросы, которыми может озадачить ребенок.

    биологически и физиологически хуайсан знал все, что ему нужно было знать, потому что минцзюэ с энтузиазмом прошел через неловкий процесс объяснения ему, что такое пенис и простата, зная, что, обучив брата этому, он защитит его — по крайней мере, никакому дяде с конфетками не захочется предлагать их мальчику, который сможет спросить, почему его пенис торчит из штанов.

    со стороны цзян чэна все было не так радужно и не так весело, даже если сходства были — он тоже учился на чужом опыте. родители дали ему физиологическую базу, чтобы он не пугался самого себя и не обременил их внезапной связью с чьей-нибудь дочерью по незнанию, но цзян чэн, будучи хорошим и прилежным сыном, никогда девушек даже ниже талии не трогал, держа руки строго в тех местах, где дозволено.

    весь его более-менее практический опыт состоял из наблюдения, зачастую не по своей воле, за опытом вэй ина, который был более чем рад попробовать все, что ему предлагали. с отчимом, проводящим большую часть дня в саду, с работающей мачехой и сиблингами, которые не следили за ним постоянно, это было проще простого, но зачастую он просто напрашивался к тем, за кем ухаживал.

    когда этого не происходило, цзян чэн попадал в ситуации, которые он ненавидел, вроде проверки чужой комнаты в неподходящий момент или прослушивание издаваемых ими звуков.

    сплетничать было хорошо, да, это было приятно, и хуайсан, прячущий улыбку за веером или чашкой чая, был очарователен в атмосфере чайной, но иногда тот ронял тихие фразы о том, что, будь это они, то он был бы тише, и реагировать на подобные заявления цзян чэна никто не научил.

    тогда он ляпнул в ответ что-то вроде «мы это проверим», и с тех пор они ждали момента, когда смогут проверить.

    ощущалось почти странным то, что их сверстники уже имели представление о себе в постели, а они чего-то ждали, были верными и терпеливыми, но слухи в хогвартсе ходили такие, что цзян чэн добровольно постригся бы в монахи, если бы услышал их еще раз в этой жизни.

    еще страннее может быть только вид его пары на фоне дома, в котором он вырос — потому что они уже приехали, и цзыюань была очень ласкова, но разбудить их обоих было необходимо.

    хуайсан разминается, выйдя из машины, тянется и наклоняется, но вместо того, чтобы наблюдать за этим и смотреть, как задирается подол его рубашки, цзян чэн послушно таскает вещи, помогая матери. позволить хуайсану присоединиться к этим физическим нагрузкам он не разрешает, и тихонько просит идти за ним, осознавая, что это первый раз, когда он привел кого-то к себе.

    фамильное поместье находится не совсем на отшибе или у черта на куличках, в пригороде, не посреди леса, как можно было бы ожидать. то есть, лесополоса есть неподалеку, но это не одинокий дом посреди пустого поля и больше ничего.

    во многом старинный, десятилетиями или веками оберегающий жизни живущим в нем людей, внутри дом обновлен в соответствии с требованиями, и есть что-то особенное уютное в его тишине.

    на кухне не слышно шума, какой мог бы быть там, и не бегают маленькие дети, но это не похоже на мертвенную тишину, это комфортнее, легче, с отсутствием скрипящих половиц или дверей. хуайсан послушно идет за цзян чэном, опасаясь потеряться, а тот старается не выглядеть взволнованным — даже если знает, что выходит у него так себе.

    оставив чемоданы в своей комнате и открыв окно в ней, он проводит экскурсию по дому, держа хуайсана за руку во время прогулки по коридорам. рассказывать об этом кому-то новому ощущается странно, но не плохо, а хуайсан, в свою очередь, очень хороший слушатель.

    он молчит, когда цзян чэн рассказывает, держит его за руку, когда они идут куда-то, и задает вопросы, которые заставляют парня расслабиться — и, оказавшись на лоджии, с которой чудесный вид на сад его отца, они чувствуют что-то вроде уединения. да, матушка в своем кабинете, и его сестра вместе с отцом скоро вернутся, но они кажутся очень далекими от всего этого, наблюдая за тем, как слабый ветер качает ветки больших деревьев.

    — отец ухаживает за садом. вот там, под тем деревом, лавочка, его можно найти там, если его нет в доме.

    — а в той стороне, вот там? это качели?

    — ага. сестра хотела их, когда была младше, и с тех пор никто их не убрал.

    — мне нравятся качели, — тихо признается хуайсан, поворачиваясь к своему парню.

    — можем пойти туда сейчас.

    — я хочу ночью. однажды мы с дагэ были в городе, нам нужно было найти вход в какое-то волшебное место, было очень поздно, и, пока он ковырялся, я качался на качелях. небо темное, и можно видеть некоторые звезды.

    — я тебя понял, — кивает он, обнимая его и прижимая к себе, — сходим ночью.

    цзян чэн не говорит, что у них планов больше, чем ночей, которые они проведут вместе, он не говорит, что это по-детски, он просто принимает это и ждет того момента, когда поведет человека, которого любит, в сад, чтобы разделить с ним такой простой момент, важный для них.

    осознание приходит постепенно, медленно, но оно есть, и чем его больше, чем четче для цзян чэна становятся некоторые вещи.

    что он любит не хуайсана.

    что он благодарен ему за то, что тот согласился приехать, согласился встречаться с ним, согласился дружить с ним, сейчас, некоторое время назад и очень давно.

    все кажется таким далеким, и разница между ними сейчас и ними первогодками, двумя маленькими мальчиками, которые просто искали себе друзей в новой школе, кажется поражающей, но не в плохом смысле.

    кажется, они выросли друг с другом.

    переосмысливая это, цзян чэн чувствует, как к нему изнутри приливает сентиментальность и нежность, как он, теряя контроль над этими эмоциями, оставляет поцелуй на чужом лбу, маленькое прикосновение губ, едва ли способное выразить все, что он хочет сказать, но не знает, как.

    они изменились так сильно, и произошло так много, он понимает, что они выросли, держась рядом, и это несколько ударяет по нему.

    — цзян-сюн? все в порядке?

    — да.

    — очень крепко держишь.

    — извини.

    — нет-нет, все хорошо, просто… обычно, ты сжимаешь меня так, если хочешь поцеловать.

    — правда? — цзян чэн не замечал этого за собой.

    — правда. держишь как можно ближе и задумываешься о чем-то. это легко увидеть у тебя.

    — не буду спорить с этим, — он улыбается, обнимая чужую талию чуть мягче и складывая руки сзади, — я правда хочу тебя поцеловать.

    и некоторым может показаться, что не хуайсан — робкий.

    что в ответ на такую фразу он покраснеет, смутится и отведет глаза, ожидая, когда его поцелуют, но это не так. он улыбается, а после обхватывает чужое лицо ладонями и встает на носочки, целуя.

    и, может быть, целоваться на лоджии, когда в любой момент их могут увидеть, застать за этим, помешать им, не слишком-то джентльменский поступок, но впервые за долгое время это не тревожит цзян ваньиня и совершенно его не гложет.

    во многом это произошло благодаря хуайсану, и он не знает лучшего способа выражения благодарности, но ему кажется, что целовать в ответ — более чем убедительно.

    переосмысливая произошедшее позже, когда они будут наедине и будут предоставлены сами себе снова, цзян ваньинь поймет, что это правда убедительно.

    что не хуайсан ему верит. что он понимает, как важен для него.

    поцелуи, касания, прикосновение телом к телу, все это очень убедительный способ донести свои чувства до кого-то, и тогда, когда цзян чэн будет цепляться за него снова, когда он будет держать его слишком сильно снова, заставляя хуайсана рассыпаться под ним, теряться в своих ощущениях, единственной мыслью, которая останется у них в голове, будет осознание факта того, что они взаимно не безразличны друг другу.

    это может показаться обезличенным, но в контексте, в переплетении рук, между вдохами и выдохами, это тянущее, тяжелое осознание, давящее на них обоих, но не в болезненном смысле.

    даже тогда, когда хуайсан больше не способен сосредоточиться на каких-либо словах, когда он цепляется за чужие плечи, пытаясь остаться на месте и никуда не двигаться и не двигать ничем, когда он не может думать, цзян чэн, руководствуясь джентльменскими принципами, думает за него.

    сильное слово — думать — по сути, он просто нашептывает ему все, что вертится на языке, держа его в своих объятиях и сталкивая их бедра, заставляя хуайсана жмуриться под ним.

    и есть много слов, которые он может сказать сейчас, комплименты, которыми он может расслабить хуайсана, обещания, которыми он может завлечь его, но большая часть того, что он говорит, состоит из двух одних и тех же фраз, которые он повторяет из раза в раз, когда давит на хуайсана, когда тянет за собой, когда приподнимает его, действия меняются, но слова — нет.

    всего несколько слов, кажущихся слишком сложными для того, чтобы обработать их сейчас, но не хуайсан принимает их без малейшего труда, кивая и шепча какие-то согласия, одобрения.

    ты важен.

    я люблю тебя.