Отведи меня в церковь,
Я буду служить, как собачка, перед святыней твоей лжи.
Я поведаю тебе свои грехи, так что можешь точить нож,
Предложи мне бессмертную кончину.
Боже, позволь мне вверить тебе свою жизнь.
Hozier — Take Me To Church
***
«Посчитай, сколько шрамов на нас,
Сколько ран, сколько крови алой,
Сколько язв на душе из-за ласк,
Сколько лжи во взаимном «мне мало»,
Сколько низших эмоций ты спас,
Сколько гас во мне ради забавы,
Сколько раз проводил мастер-класс
«Оцени свою грусть на сто баллов»,
Сколько клялся, что мир не предаст,
Сколько сердце твоё бунтовало,
Сколько прятал ты чувства от глаз,
Сколько волком выл в стенах подвала.
Посчитай, сколько было «погряз»,
Сколько болью мой мозг вышибало,
Сколько я произнёс лишних фраз
Вместо «как меня всё зае…»
Анна Элис
***
— Хёын, ты только ничего не бойся, хорошо? — уже давно забытый мелодичный голос матери убаюкивал своим спокойствием, плохое предчувствие заставляло ноги подкашиваться. На затворках сознания здравый смысл кричал бежать, не оглядываясь, но это же мама — её родная, чудесная и заботливая мама. Она ведь никогда не причинит ей вреда, правда?
— Мамочка, почему ты так говоришь? — голос девочки сильно дрожал, глаза начинали медленно слезиться и болеть, но она стойко держалась, сжимая ладони в маленькие кулачки. Поведение матери сильно беспокоило, внутри что-то сжималось при виде до боли любимых глаз, для неё — мама была самым родным человеком, не считая младшей сестры.
— Послушай меня, Хёын! Настанет время, когда вас будет только двое. Разделяться нельзя, поняла? Она — твой самый близкий человек, Ын, что бы не случилось, не бросай её, — женщина едва заметно дрожала, держа дочь за руки, невыплаканные соленые слезы начинали стекать по щекам. Она предчувствовала свою скорую кончину, как и её муж. Мужчина, живший по соседству, часто странно поглядывал на неё и похотливо улыбался, вызывая отвращение. Разница была лишь в том, умрут они рядом с детьми, травмировав их на всю жизнь, или где-то далеко. — Обещай мне.
— Обещаю, — Хёын отпустила мамины руки и раздвинув широко свои, прижалась к родному человеку и сжала в объятиях, пытаясь унять дрожь в коленях. Предчувствие девочку никогда не подводило, если вдруг возникало ощущение, что случится что-то плохое, оно обязательно сбывалось.
И в этот раз оно не подвело.
Хёын причиняла лишь боль окружающим её людям, но поделать ничего не могла. Скорбь настолько затуманила сознание, что девочка порой сама не понимала, что она делает. Боль в сердце с каждым днем увеличивалась в геометрической прогрессии, не давая рационально мыслить. Её любимая младшая сестра так сильно похожа на мать, что иногда вызывала неоднозначную реакцию, ближе похожую на истерический припадок.
Она чувствовала, как медленно сходит с ума от тоски и грусти, но предотвратить подобное — выше её сил. Видела, как Хёрим тоже страдает, но как можно помочь другому, если нельзя помочь себе? Её слезы разбивали, хотелось прижать маленькое тельце к себе, защитить от горя и душевных мук, но не смогла уберечь даже от самой себя.
Со временем проявились проблемы с агрессией. Вспышки гнева проявлялись при виде младшей с чертами её любимой женщины, ярость затмевала всё вокруг, концентрируясь исключительно на ближнем человеке. Причиняя боль ей — причиняла боль себе. При каждом ударе внутри что-то трескалось, перекошенное в агонии лицо хотелось расцеловать, исправить ситуацию: извиниться, упасть на колени и разреветься, показать все чувства, спрятанные внутри, но… на деле, Ын усмехалась и продолжала издеваться, зная, что это ничего не изменит.
Каждую ночь Хёын вспоминала данное матери обещание, которое не удалось сдержать. На протяжении всех этих лет девушка отталкивала Хёрим от себя, боясь, что однажды очередной всплеск ярости превратится в убийство. Только от подобной мысли хотелось разреветься, но так будет лучше для неё. Она не оправдывает себя, сказанные слова и поступки, но сожалеет день за днем, надеясь, что сестра никогда не узнает. В её глазах Хёын должна оставаться сволочью, испортившей ей всю жизнь, травмировав так, что та оправиться, скорее всего, до сих пор не смогла. Да, эгоистично, но разве можно иначе уберечь её от себя?
Уехав подальше, Хёын дала себе обещание никогда не возвращаться, не напоминать о своём существовании лишний раз, не приехала даже на похороны своей тётушки, хотя так хотелось. Она благодарна ей за всё сделанное, но Хёрим заслуживала намного больше, чем вшивое «прости, я здесь не ради тебя».
***
Солнце спряталось за плывущими облаками, родные места встретили её тёплым весенним ветерком и отличной погодой. Гулять по улице в такую — самое время, рассматривая давно распустившиеся цветы в парках с любимым человеком или семьёй.
Ни того, ни другого у неё не было, — и это вовсе не огорчало. Хёын давно привыкла к отшельничеству, но была одна дама с её уже бывшей работы, которую смело можно назвать хорошей подругой и отличной собутыльницей. Сколько бы Хёын не отталкивала её от себя, та только притягивалась и не уходила, несмотря на частые вспышки агрессии и резкие высказывания.
Девушка достала телефон из кармана удлиненного шерстяного пальто цвета кэмел, набрала наизусть выученный номер и закатила глаза, услышав радостные вопли в трубку.
— Ынна, ты всё-таки позвонила! — щебетал звонкий голосок, от громкости которого хотелось убрать аппарат на расстояние вытянутой руки. — Как долетела? Всё хорошо? Как погодка? Ынна, не молчи!
— Вонён, ты такая громкая, — раздражительно сказала Хёын, и присела на ближайшую лавочку в парке. Вокруг посаженные деревья, а напротив — стоял небольшой фонтан, возле которого резвились дети. — Ты даже слова не дала мне ставить!
— Извини, ты же знаешь, как я волнуюсь. Могла полететь с тобой, а ты все «нет, не нужно, я сама, что тебе там делать», — передразнивала подругу Вонён и шумно выдохнула, растеряв былую резвость. — Ты только улетела, а я уже скучаю.
— Как бы странно не звучало, я тоже. Тебя здесь явно не хватает, — потерев переносицу, произнесла Ын, и перевела взгляд на играющих детей. — Не могла бы ты выяснить, где живет моя сестра? Не хочу звонить ей, боюсь, пошлет сразу нахуй или бросит трубку.
— Ты же понимаешь, что мне придется лезть в базу данных Кореи и пробивать её местоположение в личных целях? Это тянет на статью о защите персональных данных, — неуверенно протянула девушка. — Но, ладно, в течении двух часов скину координаты.
— Спасибо, что выручаешь каждый раз.
— Для этого и нужны друзья, — усмехнулась она, и сбросила звонок, начав добывать нужную информацию.
Спустя полчаса сидеть на одном месте порядком поднадоело, так что Хёын встала, поправила полы пальто, и направилась в свое любимое кафе, не забыв взять тёмный чемодан. Дорога не заняла много времени, заведение по-прежнему стояло на месте, даже внешний вид не изменился. Когда-то они вчетвером приходили туда по праздникам.
Хёрим была совсем малышкой с милыми, пухлыми щечками, постоянно хотелось затискать её, но стоило матери грозно взглянуть на старшую, порыв резко обрывался на ближайшие минут пять… и опять по новой, пока женщина устало не выдохнет и не даст добро. Девушка грустно улыбнулась всплывающим воспоминанием и, выдохнув, толкнула толстую стеклянную дверь внутрь, ощущая ароматный запах выпечки.
— Добро пожаловать! — раздался мягкий мужской голос за кассой, пока Ын задумчиво подходила ближе, не отрывая взгляда от табло над головой парня. — Определились с выбором?
— Да, я буду малиновый чизкейк и карамель макиато.
— Оплата наличными или картой?
— Картой, пожалуйста, — произнесла Хёын и, опустив взгляд на кассира, удивленно подняла брови. — Вы такой красивый.
— Что, простите? — незнакомец повторил жест собеседницы и наклонился ближе, переваливаясь через стол.
— Вы очень красивый, — повторила девушка, и неловко улыбнулась, протягивая карту к терминалу. — Что-то не так?
— Вы тоже. Очень, — смущённо произнес кассир и поджал губы, не отрывая взгляда от покупательницы. — Меня зовут Хёнджин.
— На бейджике написано, Хёнджин, — улыбнулась девушка, и убрала карту обратно, когда оплата прошла успешно. — Я Хёын, но ты можешь звать меня замуж.
Хёнджин вернулся на место и мило рассмеялся, показывая свои ровные зубы без клычков.
— Тебе не кажется, что мы как-то слишком быстро переступили со знакомых до пары? — продолжая смеяться, сказал Хёнджин, и пятерней зачесал отросшую чёрную челку назад.
— Тебя это смущает?
— Ни капли, я согласен, — парень приступил к заказу, попутно разговаривая с новоиспеченной «женой». — Когда свадьба?
— Когда дашь мне свой номер телефона, — сняв пальто и повесив его на стул, сказала девушка, после садясь на место. Кроме неё никого не было, что странно. Раньше было не протолкнуться, это одновременно и огорчает, и радует. С одной стороны — это значит, что дела идут не очень хорошо, а с другой — можно свободно общаться с понравившимся парнем, не смущаясь взглядов со стороны.
— Так ко мне еще никто не подкатывал, — положив заказ на поднос, Хёнджин вышел из за стола, взял его и, подойдя к столику Хёын, поставил на гладкую поверхность, и сел напротив, подперев голову рукой. — Приятного аппетита, сладкоежка.
— Спасибо, — пробормотала Ын и, взяв одноразовую вилочку, отломила кусочек чизкейка. — Чем занимаешься обычно?
— Пишу картины, занимаюсь музыкой, тут подрабатываю время от времени, — задумчиво почесав подбородок, произнес брюнет и мило улыбнулся. — А ты?
— А я не разговариваю с набитым ртом, — усмехнувшись, попробовала выпечку и в удовольствии промычала, прикрывая глаза. — Так вкусно.
— А сказала, что не разговариваешь. Обманщица.
— Эй, я не обманщица! Стихи пишу, так лучше? — Ын попробовала напиток и в изумлении посмотрела на собеседника, отмечая полные губы и милую родинку под глазом. Хёнджин явно выше её где-то на полголовы, с острыми чертами лица и средней длины волосами, завязанными в слабый хвостик.
— Определенно, — он взял лежащий на столе телефон, поднял ладонь вверх, когда Хёын промычала в недовольстве и, разблокировав, занес свой номер телефона в контакты, подписав себя «Любимый Хёнджинни~~». — Почему у тебя нет пароля?
— Потому что нечего скрывать. Отдай, пожалуйста, — девушка допила свой напиток и перевалилась через стол, предварительно отодвинув тарелку с вкусностью в сторону. В ответ парень лишь слегка перевалился на спинку стула, подняв руку с телефоном. — Ну Хёнджин!
— Отберёшь — так и быть, отдам, — весело сказал парень, и встал, держа руку на весу. Хёын вскочила и, подбежав, встала на стул, прыгнула на парня, обнимая его ногами и руками.
— Я тяжёлая, но могу так висеть хоть вечность! А у тебя спина сломается. Будешь знать, — злобно рассмеявшись, девушка попыталась одной рукой достать до телефона, но Хёнджин второй рукой приобнял её, чтобы не упала, и поковылял к своему рабочему месту.
— Тогда придётся дорабатывать смену и тащить тебя домой, — прокряхтел парень, и посадил девушку за кассу, опуская телефон. Тем временем, Хёын проворно выдернула его из чужих рук и победно улыбнулась, не зная, что Хёнджин все же ей поддался.
— Так тебе, длинноволосый красавчик!
— О нет, как же так, — театрально погрустнел, и сел рядом, отмечая про себя её умилительный детский восторг. Это заставляло задуматься, всё ли у нее в порядке с детством. Такое поведение обычно указывает на раннее взросление и оборвавшуюся юность.
Внезапно телефон начал вибрировать, сигнализируя о новом уведомлении. Хёын резко разблокировала гаджет и открыла сообщение, быстро бегая по строчкам взглядом.
— Прости, мне нужно бежать. Я позвоню тебе, ладно? — девушка вскочила с насиженного места, подбежала к стулу с вещами, натянула пальто и, схватив чемодан, побежала к выходу. — Я ещё вернусь!
— Буду ждать тебя, — грустно улыбнулся Хёнджин, и помахал вслед новой знакомой, надеясь, что Хёын не бросается словами и правда вернется.
***
День протекал спокойно и размеренно. Я сидела рядом с Чаном, прямо напротив Чанбина и Сынмина, сбоку сидел Феликс и довольно улыбался, смотря на счастливого лучшего друга. Ликс настолько сильно обрадовался за Кристофера, что повис у него на шее и плакал от счастья, пока я стояла рядом и гладила парня по спине, пытаясь успокоить внезапный приступ эмоциональности. Следом пришли Чанбин и Сынмин, сославшись на приглашение от меня на чай, принесли малиновый чизкейк из кафе, где работает их друг, который обещал подойти после смены, и все уселись за стол на кухне, попивая успокаивающий зеленый чай, специально заваренный для Ликса.
— Так что, я прошла твою проверку? — обращаясь к партнеру названного брата, спросила я и усмехнулась, увидев еле заметные кивки. — Странно ты людей отбираешь, сладкий.
— Чанбин сказал, ты делаешь точно также, дорогая, так что не тебе меня судить, — отпил чай и едва заметно улыбнулся, услышав смешок. Ладно, я не буду его бить. Наверное.
— Сладкий?
— Дорогая?
Кажется, один Феликс не выглядел удивленным, спокойно и безжалостно отламывая куски от выпечки.
— Познакомились на досуге, — сказала я, и пнула ногу Сынмина под столом. — Я искала тебя, Бин, но открыл твой очаровательный парень, и мы разговорились. Он показался мне таким милым, что я не устояла и пригласила вас на чай. Здорово, да?
— Да-да, она была такой вежливой, что я согласился, — Мин положил голову на плечо Чанбина и, по-лисьи, немного потерся щекой. — Но мы только за, да, Бинни?
— Я так рад, что вы нашли общий язык, — мило улыбнулся Чан и слегка приобнял меня, но, получив тычок в бок, отпустил и сел прямо, немного прокашлявшись.
Мы отлично проводили время вместе. Конечно, по началу диалог складывался не очень, но через полчаса я почти валялась под столом вместе с Феликсом, ухахатываясь над шутками Чанбина и Чана. Сынмин же говорил немного, но по делу. Он в принципе не разговорчив, а если и начинает, выходят либо милости, либо пассивная агрессия. Мы с ним обменивались дружескими колкостями, порой переходящими грань, над чем уже смеялись наши партнеры.
Внезапно в дверь позвонили, но шум и гам вовсе не прекратился, а наоборот, набирал обороты. Феликс где-то откопал бутылку вина и начал подливать вместо чая, но никто не имел ничего против. Я встала, подбежала к двери и, не посмотрев в дверной глазок, открыла.
— Ты тот самый Хёнд… — я резко замолкла, громко выдохнула и напряглась, смотря в родные до боли темно-карие глаза, источающие постоянный холод. — …жин?…
— Здравствуй, Хёрим, — Хёын сдержанно улыбнулась и поджала губы, пытаясь не разреветься. По крайней мере, мне так показалось.
Тишина наступила слишком внезапно, но никто не решался пойти и посмотреть, что случилось и почему, так называемый, «Хёнджин» не заходит.
Я молча стояла и смотрела на человека, который убил меня, разрушил морально и физически, на человека, бросившего совершенно одну в раннем детстве, заставляя переживать ад на земле. К горлу подступил ком, слезы покатились по лицу, не выражающему ровным счетом ничего. Перед глазами всплывали свежие картинки десятилетней давности, я помнила все, словно это было вчера. Злость медленно закипала, ладони непроизвольно сжались в кулаки, но я в лице не изменилась, по прежнему, стоя в ступоре.
— Ты всё такая же плакса, малышка Рим, — старшая едва заметно улыбнулась и протянула руку, чтобы вытереть слезы с моего лица, но так и не смогла дотянуться.
Точка невозврата. Обратного пути нет.
Первый удар пришелся в скулу, оставляя после себя красную отметину на бледной коже, кажется, позже останется темный синяк. Ын упала на холодный пыльный бетон и я не дала ей встать, сев сверху и, схватив ту за пиджак, начала без разбора бить кулаком по лицу, не жалея сил.
— Ты и правда думала, что придешь сюда, как ни в чем не бывало?! — нижняя губа её лопнула, по подбородку потекла струйка крови, но я не обратила на это внимания, продолжая избивать без мук совести. — Ты! Ты всё испортила! — ненависть захлестнула меня, лицо перекосилось от злости, но я не пыталась успокоиться, как раньше, а лишь продолжала. — Как ты смеешь приходить сюда после всего этого?! — Хёын не отвечала мне, лишь молча позволяла избивать себя, в какой-то мере, кажется, наслаждаясь, что её бьет не какая-нибудь незнакомка, а её «любимая младшая сестра». «Пусть она бьет меня, пусть ненавидит, но она рядом — это самое главное» — вот, что читалось в её глазах, но… мне плевать. Она заслуживает того, что я дам ей сейчас. Я обязана выпустить всю злобу, и мне плевать, каким образом я это сделаю.
— Хёрим? — я заметила периферийным зрением, как Кристофер начал подходить ко мне, но Чанбин остановил его, схватив того за плечо. — Мы должны что-то сделать, Бин! Отпусти меня!
— Пускай сами разберутся, они бы в наши разборки не полезли, ты так не считаешь? — Чанбин нахмурился, и сжал лишь сильнее, готовый в любой момент остановить друга.
— Хёрим бы самой первой и полезла! — прокричал мой возлюбленный, но увидев, что бью только я, послушался его. Какой же ты у меня хороший! — Может, ты и прав.
— Ты так выросла, малышка Рим, — сквозь боль улыбнулась Хёын, и провела рукой по моей пыльной щеке, уже вовсе не сдерживая слез. — Мама бы гордилась тобой.
— Заткнись, — прошипела я в лицо, и окровавленным кулаком разбила ей нос. Я встала и осмотрела своё творение: некогда чистое пальто стало пыльным и грязным, на воротнике впиталась тёмно-бордовая жидкость, из губы и носа — обильно вытекала кровь, струившись по лицу. Красота. — Недостаточно. Вставай.
— Хёрим..
— Я сказала: вставай! — во всю глотку крикнула я, и пнула её по животу, наслаждаясь её лицом, перекошенным в агонии. — Не заставляй меня спускать тебя по лестнице, сука.
Друзья лишь наблюдали в стороне, я видела, как Кристофер и Ликс все рвались оттащить меня от уже еле живой сестры, но Чанбин молча останавливал их. Спасибо, Чанбин, я никогда этого не забуду.
Хёын прохаркалась кровью на пол, на дрожащих ногах поднялась, опираясь на руки, и пошаркала вниз по лестнице. Я пошла следом, изредка подталкивая её в спину. Все рванули следом, судя по кряхтениям и, изредка, крикам, кроме Сынмина. Ему вообще было до лампочки, что происходит, он лишь стоял и попивал вино, смотря на улицу через открытое окно. Впрочем, я только рада.
Хёын еле-еле толкнула дверь и, выйдя на свежий воздух, встала на месте, сильно шатаясь из стороны в сторону. Видимо, она понимала, что заслужила всё это, понимала мою боль и горечь, так, что увидев меня, улыбнулась, оголяя окровавленные зубы.
— Солнце…
— Ты вообще в своем уме? — медленно подходя, усмехнулась я, и ударила её в солнечное сплетение. Ын лишь истерически рассмеялась, что невероятно меня разозлило. Самоубийца. — Тебе смешно? Задеваешь меня, неужели, я так плохо бью?
— Хуже некуда. Удар, как у ребенка, — выплюнув сгусток крови, она вновь улыбнулась, выводя меня на эмоции. — Давай, бей сильнее, не разочаровывай меня!
— Так тебе нравится? Кто бы мог подумать, — Я поддалась её манипуляции. Ещё один удар пришелся в ухо, как мне когда-то, третий — в скулу. Хёын не устояла и упала на асфальт, повредив еще и руки. — Какого тебе сейчас, а, Хёын? — пропела едко я, и села сверху, мило улыбаясь. — Ты винила меня всю мою ебучую жизнь, а что, если я скажу, что ты виновата вдвойне? Могла остановить их, или поехать с ними, сдохла бы рядом, как последняя шавка. Ничего бы не изменилось. Ты — ничтожество.
— Прекрати, Рим, я прошу тебя, — Ликс всё же подбежал вместе с Крисом и, схватив меня за руки, начали оттаскивать от бледного окровавленного тела. — Хёрим, послушай меня! — Чан развернул моё лицо к себе и, аккуратно взяв меня за щёки, впервые поцеловал по-настоящему, проникая горячим языком в приоткрытый рот. Я обняла своего его за шею, стараясь не испачкать в крови, и ответила, проводя кончиком языка по ряду нижних зубов. Страсть начала захлестывать нас, парень слегка посасывал мой язык, в ответ я улыбнулась и, слегка отодвинувшись, прикусила его нижнюю губу, оттянув её. Он знал, как только он сможет меня успокоить, при этом не получив от меня повреждений.
— Эй, голубки! Быстро подняли эту тушку и пришли домой, стоят они, целуются, посмотрите, блять, на них! Ни стыда, ни совести! — кричал Сынмин в открытое окно, размахивая полным бокалом вина. — Чанбин, что стоишь?! Взял и понес! Стоит он, блять!
— Иду я, любимый, иду! — Со подошёл к от отключившейся сестре и, извинившись за предоставленные неудобства, взял её на руки. Он зашёл и потащил её на третий этаж, вслух говоря о несправедливости, что он не бил, но, блять, тащит. Даже я это слышала.
— Хёрим, не пугай меня так больше, поняла?! — Ликс подлетел и сделав захват, начал кулаком натирать мою макушку, почти плача. Боже, я заставила его плакать! Моё ты солнышко… — Ебнутая на голову совсем!
— Ладно-ладно, поняла я, — проворчала я, вдохнула, схватила двоих за руки и потащила домой, игнорируя отборный мат от Феликса и еле слышное от Чана, потому что нас прервали.