— Ты не понимаешь! — прохрипел Эли. — Никто не понимает!
— Когда никто не понимает, это обычно ясно говорит о том, что ошибаешься именно ты.
© Виктория Шваб
Трандуил чуть улыбается уголками губ, с тихим стуком опуская наполовину пустую фарфоровую чашку на блюдце. Темные чаинки на миг приподнимаются на поверхности, по зеркальной глади расходятся круги.
— Итак, прелестная леди, предлагаю, наконец, перейти к сути нашей очаровательной беседы. Признаться, это любезное лицемерие мне уже порядком наскучило.
Эльфийка напротив него хмурит высокий светлый лоб, изящно отставляет собственную чашку, тратит еще секунду на то, чтобы расправить несуществующие складки на алом шелковом платье и все же поднимает голову, впиваясь в него равнодушным взглядом холодных синих глаз.
— А вы не изменились, — сухо произносит она, поправляя выбившуюся из прически прядь золотых волос. — Все такой же нетерпеливый грубиян.
Трандуил усмехается.
— О, если бы только в мире все было также постоянно, как ваше мнение обо мне, жизнь была бы в разы проще.
— Но и в сто крат скучнее, согласитесь, — фыркает она в ответ. — Что же... Вы спросили, зачем я здесь?
— Совершенно точно.
Трандуил вновь натянуто улыбается, подавляя нетерпеливую дрожь в кончиках пальцев.
— О, думаю ответ, что мои мотивы со времен последнего моего посещения этого чудного места также остались неизменны, вас не удивит?
— Вы становитесь предсказуемы.
Зеленый чай неприятно горчит и мужчина морщится, прогоняя мысли о том, что вино было бы уместнее. Но, к сожалению, спаивать замужних дам вином в первую половину дня было против правил этикета.
— Леди Эйлинель, моя дорогая, — он делает насмешливый акцент на последних словах, с деланным интересом разглядывая носки собственных до блеска начищенных сапог. — Искренне надеюсь, что мой ничуть не изменившийся ответ не оскорбит вас. Я вновь повторю вам: «нет, я не позволю вам этого».
— Не позволите увидеть собственного племянника? — по-эльфийски красивое лицо искажает вспышка гнева, что, впрочем, вскоре исчезает за давно привычной им всем маской безмятежности.
Трандуил ухмыляется. Ему непозволительно сильно нравилось выводить тошнотворно идеальную эллет из равновесия.
Леди Эйлинель. Первое дитя лорда Морнэмира и старшая сестра Эллериан, его жены. Новоявленная жена лорда-советника Аркуэнона, насколько Трандуил помнил.
Очередной брак по расчету, очередной взаимовыгодный союз, новые лживые клятвы и равнодушные взгляды безликих молодоженов на одной из тысяч свадеб, похожих одна на другую точно зеркальные отражения.
И, разумеется, он как король обязан был присутствовать на каждом подобном союзе членов совета лордов или других приближенных двора. И, разумеется, Трандуил даже не пытался запомнить хоть что-то, в основном развлекая себя занимательным разглядыванием вышивки на полах собственного камзола.
Леди Эйлинель же... Она была похожа на Эллериан, все же близнецы, а разница в пару десятков минут никогда не считалась особо значительной. Она была похожа на младшую сестру, было бы ложью отрицать это.
Но в то же время Эйлинель была неуловимо другой. Красивые, правильные черты лица, точно такой же взгляд синих глаз из-под пышных ресниц, деланно милая улыбка и пышный водопад золотых волос — она была, Моргот раздери, идеальна.
Хрупкая на вид, будто фарфоровая статуэтка, легкая, будто воздушная, яркая, пылавшая тем самым яростным пламенем, которого никогда не было у ее сестры, что по контрасту смотрелась рядом со старшей блеклой, выцветшей копией, но такая холодная.
Первенец, наследница, что не может не накладывать отпечатка. И не любимая дочь, отцовское разочарование, в противоположность всеми обожаемой Эллериан. Младшей сестренки, о которой отчего-то она не переставала заботиться и поныне.
Трандуилу совершенно точно не нравилась Эйлинель. По большей части потому, что они были до ужаса похожи. А видеть самого себя в той, кто раздражала его с первой же секунды общения и отвечала на это лишь глухой ненавистью, было неприятно.
Эйлинель была красива, имела безукоризненные манеры, говорящее имя, древний род за своей спиной и огромное состояние, даже по меркам эльфов, никогда особенно не обращавших внимания на подобное, состояние, единоличной и полноправной наследницей которого являлась.
А еще она была упряма, горда, вспыльчива, мстительна, совершенно равнодушна по отношению ко всем, кто был ей безразличен или не представлял интереса политического, расчетлива, местами меркантильна, излишне амбициозна, и, без сомнения, умна. И всегда добивалась желаемого.
Но сейчас Трандуил уступать ей не собирался. Нечто темное в глубинах его души заворочалось, с тихим рыком недовольства поднимая голову.
Леголас был его, только его, и пусть Трандуил прекрасно понимал, насколько это эгоистично и глупо, но делить или, того хуже, отдавать его кому-нибудь он не собирался.
Тем более этой химерой под фарфоровой маской беззащитной леди.
Он прекрасно знал, что Эйлинель все еще злится на отца, отдавшего дочь в мужья такому монстру, как он, люто ненавидит самого Трандуила и даже не думает этого скрывать весьма по понятным причинам. И до сих пор болезненно цепляется за излишне горячо любимую младшую сестру, пытаясь сблизившись с ее сыном, вымолить прощение.
Ее мотивы были кристально ясны, и Трандуила до одури раздражал тот факт, что он сам бы на ее месте поступил в точности также.
Эллериан любила свою старшую сестру, нуждалась в ней, не стыдясь открыто показывать свои чувства, а Эйлинель просто нужен был кто-то, о ком она могла бы заботиться, кто-то, кому она была по-настоящему нужна.
И Эйлинель понимала, что это, Моргот раздери, далеко не образец здоровых отношений внутри семьи; она злилась, даже попыталась оттолкнуть сестру устроив довольно глупую ссору на пустом месте и разорвала все связи с семьей, уехав в Лориэн около двух сотен лет назад, и вернулась обратно лишь пятьдесят зим назад, ненароком попав точно на похороны Эллериан.
Трандуил прекрасно помнил бушующие океаны отчаяния и ненависти в миг погасших синих глазах, хруст, с которым драгоценная родственница сломала ему нос, собственные сбитые в кровь костяшки, алые брызги крови на тонкой паутине кружев и громкий, надрывный крик.
И еще в мельчайших деталях помнил, как яростно ненавидимая им Эйлинель, бросилась к кроватке с младенцем, пытаясь убить Леголаса.
Видит Эру, он простил бы ей что угодно, но только не это.
А сейчас она вновь сидела здесь, напротив него, с самым что ни на есть невозмутимым видом, аккуратно помешивая ложечкой в чашке чай и в традиционный для них сороковой раз просила позволить увидеть племянника, которого, по всей видимости, больше в произошедшем с сестрой не винила.
Не то чтобы Трандуил хоть когда-нибудь забыл ей это и позволил приблизиться к своему сыну хотя бы на лигу.
Эти визиты повторялись из года в год, вот уже сколько десятилетий подряд: всегда одинаковые чашки зеленого чая, ее бархатные платья, шляпки с темной вуалью, его похожие один на другой камзолы и плащи, излишне пристальное внимание к начищенным носкам сапог, затухающее пламя в глазах их обоих, ленивые переругивания, плавно перетекающие в оскорбления собеседника и один, и тот же ответ из раза в раз. Ее просьба, его отказ.
Но сейчас что-то неуловимо изменилось. Возможно, причиной этого был тонкий золотой ободок обручального кольца на изящном пальце или, что вероятнее, до сих пор не проронивший ни слова лорд Аркуэнон.
Это был первый раз, когда Трандуил встретился с ним один на один, и впервые, когда на их странных встречах присутствовал кто-то посторонний.
Король тихо фыркает быстрой мысли скользнувшей на периферии сознания о том, что Эйлинель была его какой-никакой, но родственницей, а значит и ее... муж также теперь стал дальним членом королевской семьи.
О, Леголас был бы ужасно удивлен, узнай он вдруг, что у него мало того, что есть тетушка, так теперь еще и дядя появился. Не то чтобы он вообще знал о существовании леди Эйлинель и когда-нибудь вообще узнал бы — Трандуил был твердо настроен не допустить подобного в любом случае.
Эйлинель напротив прикусила губу и рассеянно коснулась тонкой цепочки колье на шее, повторяя пальцам острые грани рубинов.
Красный. Она просто обожала этот проклятый цвет, в чем Трандуил имел достаточно времени убедиться.
Еще одна причина в длинном списке, почему он терпеть Эйлинель не мог. Она просто раздражала его; Трандуил не ненавидел ее, как бы не хотел сказать обратного. По-настоящему — нет. Только презирал за слабость, не выносил до отвращения похожего характера и повадок, может даже жалел, но все же не ненавидел. Просто потому что ее было слишком легко понять.
— Трандуил, я прошу тебя, — она неловко мнет пальцы, умоляюще глядя то на него, то на мужа.
Эльф усмехается. О, он впервые видит ее такой — смирившей, наконец, свой огненный характер, признавшей поражение. Валар, глядя на нее порой он действительно думал, не было ли в их роду нолдор. Слишком уж похожа Эйлинель на одну из этого невозможного семейства.
— Один раз; позволь мне лишь увидеть его. Один единственный раз.
Аркуэнон морщится, но все также молчит, лишь пряча лицо в чашке; помнится, это тот самый сервиз, подаренный когда-то лордом Морнэмиром в честь их с Эллериан помолвки.
Трандуил лишь рвано вздыхает, отрицательно качая головой и с необъяснимой смесью горечи и наслаждения наблюдая, как красивое лицо девушки кривится.
— Нет, прости, Эйлинель, но мой ответ вновь будет «нет». И вряд ли это когда-нибудь изменится.
— Да, ладно. Хорошо. — Кивает она, пытаясь скрыть разочарование, ярко вспыхнувшее в синих глазах. — Я...
Она начинает было говорить еще что-то, но осекается на полуслове.
Стеклянные двери, ведущие в мансарду, на которой они втроем расположились, с тихим хлопком распахиваются и на пороге появляется растрепанный и разрумяненный Леголас, с привычной для него задорной улыбкой на губах.
— Adar, ты представляешь, Тирон сказал мне, что...
Спустя секунду он замолкает, с удивлением разглядывая гостей отца и виновато опускает голову в пол, утыкаясь взглядом в носки сапог в точности также, как и сам Трандуил минутами до.
— Прости, аda, я не знал, что ты занят сейчас. — Мальчик, уже почти юноша, смущенно замолкает и бросает быстрый взгляд на незнакомцев и потерянно замирает, с непониманием глядя как быстрая слезинка пробегает по щеке незнакомой эльфийки и ее губы болезненно кривятся. — Леди? Вы в порядке?
— Леголас... — хрипло выдыхает Эйлинель, а Аркуэнон рядом с ней вздрагивает будто от удара, пристально впиваясь взглядом в мальчишку.
— Леголас. — Устало повторяет Трандуил, чувствуя, будто в одно мгновение на его плечи опустился невыносимо тяжелый груз, медленно придавливающий его к земле. — Иди в свои покои. После поговорим.
— Но аda!...
— Я сказал — иди! — жестко произносит мужчина и после чуть более мягким голосом говорит: — Пожалуйста, Леголас.
— Хорошо, — мальчик чуть улыбается отцу, и лишь у самой двери поворачивается, бросая быстрое: — Mauya nin avánië, márienna*.
Когда тот наконец исчезает, плотно прикрыв за собой дверь, Трандуил выдыхает, устало пряча лицо в ладонях.
— Кажется, нам нужно поговорить, — обреченно бросает он, даже не понимая головы.
***
Трандуил молчит, хмуро скользя взглядом по комнате, будто специально избегая взора сына.
— Так значит это — правда? — хрипло спрашивает Леголас в раз выцветшим голосом. — У мамы была сестра?
— Как видишь, — криво усмехается ему в ответ мужчина, крепко сжимая кулаки и кривится, чувствуя как ногти царапают кожу.
— Почему ты не сказал мне? — Леголас поднимает голову, глядя на него пустыми глазами, и Трандуил ощущает, как внутри него что-то с хрустом ломается. Опять. — Почему ты никогда ничего мне не говоришь?! Почему вечно что-то скрываешь, лжешь, недоговариваешь? Чем, Моргот раздери, я заслужил такое отношение?!
— Леголас...
Трандуил морщится и пытается было успокаивающе коснуться сына, но тот дергается, вскакивая с постели.
— Да что я такого тебе сделал? За что ты так ненавидишь меня?!
— Я не ненавижу тебя, — выдыхает Трандуил, чувствуя как на лице против его воли застывает привычная непроницаемая маска. — Я никогда не ненавидел тебя, откуда вообще такие мысли?
— Тогда зачем?! — Леголас кривится словно от удара, затравленно смотря на него. — Зачем ты постоянно что-то скрываешь от меня? Я уже не ребенок и уж точно не одна из твоих фарфоровых статуэток, которые можно запрятать подальше в темноту сокровищниц, ведь она разобьется от первого же дуновения ветра! Я имею право знать, не думал об этом?
— Я всего лишь хотел защитить тебя! — шипит мужчина сквозь зубы, ощущая как волна гнева накрывает его с головой, а в разуме предательски мутится.
— Защитить? От чего, интересно? Не от самого ли себя?!
Трандуил застывает на мгновение, в молчании глядя на раскрасневшегося сына.
— Ты еще ребенок и ничего не понимаешь...
— Так объясни! Объясни хоть раз в жизни, в чем проблема, а не говори свое извечное «все хорошо», прикрываясь сладкой ложью якобы во благо. Просто объясни мне, неужели это так сложно?!
Во рту появляется знакомый солоноватый привкус крови из прокушенной губы, а перед глазами мелькает безумный калейдоскоп картинок прошлого и настоящего.
Леголас не поймет. Не сейчас, не теперь, не после того, что произошло, да и вряд ли хоть когда-нибудь вообще.
Кажется, он кричит еще что-то, сверкая отчаянием и огненной злостью в голубых глазах, распаляется все больше, заставляя Трандуила шипеть в сердцах то, о чем он очень скоро пожалеет. И творить многое из того, чего делать был не должен никогда.
Последнее, что Трандуил помнит перед тем, как оказаться за накрепко захлопнутой дверью в покои сына: это сорванный голос сына, свой собственный крик, внезапную вспышку боли в синих глазах, острую иглу страха, пронзившую его разум и тихое: «Так уходи».
***
Эйлинель нервно теребит край расшитого кружевами рукава, не решаясь поднять наконец взгляда.
Леголас, — до ужаса взрослый Леголас, Валар, пятьдесят лет!.. — сидит напротив с идеально прямо спиной, кусает сухие губы и нарочито пристально вглядывается в глубину серебряного кубка.
Она молчит, не зная, что должна сказать, позволяя себе лишь жадно всматриваться в юное лицо, впитывая каждую черту в тщетной попытке отыскать там что-то ей самой неизвестное.
И со свистом выдыхает, чувствуя, как сердце начинает биться в бешеном темпе.
Сын Трандуила собрал в себе совершенно все. И от отца, и от матери, и от... более далеких и старших родичей. Ибо увидеть до страшного прекрасную смесь короля Орофера, собственным отца и матери, с глазами сестры на лице столь невыносимого ей нового короля было поистине неожиданно.
И приторно больно.
— Увидели? — отстраненно осведомляется Леголас, подпирая щеку рукой и рассеянно глядя сквозь нее, куда-то вдаль, плутая взором по диким зарослям давно заброшенной части королевского сада.
— Прости? — растерянно спрашивает Эйлинель, ощущая как сердце на мгновение екает.
— Все всегда поначалу смотрят так, — отрешенно поясняет принц, — пытаются найти тени ушедших. Отец тоже глядел так на меня, когда я был намного младше, думая, что я ничего не замечаю. Видимо, не понимал, что младше — не значит глупее.
— Извини. Мне жаль, — хрипло выдыхает она, прежде чем попытаться натянуть на лицо подобие доброжелательной улыбки и взять наконец себя в руки.
— Не стоит, — фыркает Леголас в ответ, впервые за все время смотря именно на нее.
Нет, все же глаза у него совершенно другие. Эллериан никогда не глядела так. И это подействовало отрезвляюще. — Я давно привык. Итак, о чем же вы хотели поговорить?
«Копия Трандуила», — мелькает молнией мысль, заставляя Эйлинель нахмуриться. Очевидно, ей следовало кое-что твердо понять для себя: Леголас не являлся ни Трандуилом, ни Эллериан, ни еще кем-то другим из этих семей; он отдельная, другая личность.
И пусть сейчас принять это было трудно, но разумом девушка понимала, что это — правильно. А очередных ошибок ей наделать не хотелось.
— Я... — голос на полуслове срывается, но Эйлинель яростно фыркает на очередную слабость и, крепко стиснув зубы, продолжает как ни в чем не бывало. — Я просто хотела, чтобы ты знал, что дорог мне. И что я всегда поддержу тебя в случае чего, помогу по мере возможностей и приму твою сторону в любом противостоянии. И мне действительно очень жаль, что я не смогла сказать тебе этого раньше.
Леголас наклоняет голову набок, и эллет на мгновение застывает, любуясь причудливой игрой паутинки золотых лучей на белокурых локонах. Он красив, чистой синдарской красой. И это, наверное, правильно.
— Почему? — коротко спрашивает юноша с искренним интересом в глазах.
— Почему? — этот вопрос на миг сбивает Эйлинель с толку, но спустя секунду она довольно усмехается, замечая точно такие же холодные циничные искры в голубых глазах напротив, определенно унаследованные от отца — к сожалению, излишне наивная и ветренная Эллериан подобными качествами никогда не обладала. — Вероятно потому, что мы — одна семья. А семья всегда должна держаться вместе.
— Хорошо.
Леголас робко улыбается ей и тут эльфийка наконец понимает, какой же он еще ребенок, даже при всем этом. И это, кажется, тоже хорошо. Правильно.
— Хорошо, — кивает она в ответ, позволяя улыбке на миг скользнуть по искусанным губам.
«И правда, хорошо», — повторяет Эйлинель про себя, мимолетно отмечая, что противно ноющее чувство на грани сознания, появившееся много десятков лет назад, все же пропало.
***
Сына Трандуил находит спустя долгие несколько дней после памятной ссоры, — Валар, хотел бы он назвать ее первый и последней, но, к их обоюдному сожалению, это в обоих случаях было бы ложью, — в гордом одиночестве сидящем у самой кромки пруда в одном из дальних уголков сада, и занимающемся рисованием палочкой на земле кривоватых картинок. Птиц, кажется.
Старый потрепанный томик легенд и сказаний, с которым Леголас не расставался вот уже долгие годы, лежал тут же, затерявшись средь зарослей диких ромашек.
С тихим вздохом Трандуил опускается рядом, приминая по-летнему высокую траву, и умиротворенно прикрывает глаза, полной грудью вдыхая аромат кислых неспелых яблок, нагретой знойным полуденным солнцем воды и полевых цветов, вольно разросшихся в этом одичалом местечке, надежно скрытом от чужих глаз.
Здесь было на удивление спокойно. Помнится, сам Трандуил когда-то безумно давно любил приходить сюда, просто так, в одиночестве, чтобы в тишине наконец отдохнуть от беспрестанного шума дворца, вечных тихих переговоров и косых взглядов, обращенных лично на него. Это успокаивало.
Приятно было на несколько минут просто позабыть о шумном и беспокойном мире, там, за пределами сада, вслушиваться лишь в переливистое пение редких птиц да стрекотание кузнечиков. Просто жить. Позволить бесконечно быстрому потоку времени нести себя, унося в неведомые дали, поддаться минутной тяге, ослабить узду.
И было неожиданно спокойно оказаться здесь снова много лет спустя.
— Все еще злишься на меня? — тихо спрашивает Трандуил, лениво поворачиваясь в сторону сына.
— А ты на меня?
— Сам-то как думаешь? — фыркает эльф, запрокидывая голову и с нескрываемым наслаждением подставляя лицо горячим лучам солнца. — Если бы злился, то не пришел бы. Много чести. Особенно для люто ненавидимого мною единственного сына, достойнейшего наследника и последней отрады в этой печальной жизни.
— Ну прости, — Трандуилу не нужно даже открывать глаз, чтобы понять, насколько тяжело даются сыну эти слова. — Я был не прав, сглупил и наговорил кучу бреда, не подумав.
— Хах, — мужчина приглушенно фыркает, изо всех сил стараясь не расхохотаться в голос. — Это еще слабо сказано. Но считай, что ты прощен.
— И с чего вдруг такая неслыханная щедрость?
— О, вероятно с того, что детей у меня больше нет, а у тебя слишком милые глаза, чтобы долго злится. Ну и еще потому, что сам виноват не меньше.
— О.
Леголас лихорадочно облизывает сухие губы, но больше ничего сказать не решается, а может и просто не хочет.
Трандуил лишь качает головой и позволяет себе наконец отвлечься от происходящего вокруг, успокаивая быстро бьющееся сердце.
Они молчат несколько минут: Трандуил все также сидит, запрокинув голову и лениво вслушиваясь в дуновение ветра, шепот листвы и мерное дыхание сына, который рассеянно вглядывается в безмятежную зеркальную гладь пруда.
Где вдали испуганно вскрикивает птица, отдаются взволнованным перешептыванием деревья. Леголас вздрагивает, и палочка падает в воду. Круги идут по воде, разрушая отражение и искажая его собственное лицо в диковинные картинки неведомых чудовищ.
Трандуил вздыхает и чуть приоткрывает глаза, чтобы тут же встретиться взглядом с широко распахнутыми глазами сына.
— Леголас? — тихо зовет он, выпрямляясь и садясь наконец ровно. — Все в порядке?
— А? — рассеянно переспрашивает юноша, заправляя выбившуюся прядь волос за ухо. — Ах, да, все нормально. Просто послышалось. Не беспокойся.
— О, хорошо. Сделаю вид, что поверил тебе.
Трандуил щурится и изморенно потягивается, разминая уставшую спину.
— Кстати, я принес тебе кое-что.
— Правда? — Леголас выглядит сбитым с толку. Он быстро оглядывает отца и бросает взгляд ему за спину, прежде чем с удивлением обнаружить там сверток, что какими-то чудом умудрился не заметить раньше.
— И что же это?
— Посмотри сам, — фыркает Трандуил, бросая сверток прямо в сына и не особо заботясь о попадании, с удовлетворением замечает, как тот все же ловит его, а после деланно равнодушным голосом добавляет: — Я слышал о том, что ты встречался с Эйлинель.
Леголас застывает на мгновение, прежде чем коротко бросить:
— Да. Это проблема?
— Нет, отнюдь, — сухо отвечает Трандуил, чувствуя странный укол в сердце. Валар, что это за детская ревность?
Леголас кивает и, распустив наконец узел, откидывает плотную темную ткань. И замирает, удивленно вглядываясь в светлое полированное дерево.
— Это... лук?
Трандуил усмехается.
— Как видишь.
— А зачем? — Леголас хмурится, отрешенно проводя пальцем по вырезанным рунам. — Ты ведь знаешь, я не очень люблю все... это. Но меня же все равно учат, и...
— Валар, дитя, только не говори мне, что до сих пор мечтаешь стать летописцем, — отмахивается Трандуил, не давая ему закончить. — Тебе просто нужно найти твое оружие. По-настоящему твое, понимаешь? И, как мы уже выяснили, к величайшему сожалению, меч этим оружием назвать никак нельзя.
— И поэтому ты принес мне лук?
— Да. Мне говорили, что проблем с твоим обучением фехтованию нет, лишь до сих пор не появился настоящий интерес. И то, что я сейчас делаю, только ради того, чтобы он наконец возник.
— Ясно. — В голосе Леголаса без труда можно было прочитать сомнение и даже ехидство, но только то, что возражать он больше не торопился, уже радовало. — Чей это лук?
Трандуил чувствует, как все краски отливают от лица, а сердце пропускает один удар. Услышать этот вопрос так скоро он не ожидал.
— Твоей матери, — хрипло выдавливает он, видя как лицо сына мгновенно принимает отрешенно выражение. — Эйлинель мне напомнила о кое-чем.
— Вот как, — сухо печатает Леголас и вдруг поднимает на него холодный оценивающий взгляд. — Отец, ты ведь не пытаешься вновь рассмотреть во мне ее? Я не ты, adar, и уж тем более не моя мать. И прости, но вряд-ли я когда-нибудь ей стану.
— Что? — Трандуил чувствует, как голова отдается странным звоном. Очередного повторения ссоры не хотелось. — Нет, Леголас, я делаю это не по этому. Скорее просто потому, что думаю, что это может помочь.
— Понятно.
Леголас смотрит сквозь него, пальцами стискивая древко лука до побелевшие костяшек и Трандуилу становится кристально ясно, что сын ему не поверил.
Он неловко улыбается, пытаясь разрядить накаленную до придела обстановку, и, прищурившись, спрашивает:
— Ну что, стрелять собираешься или так и будешь сидеть, изображая статую?
Брови Леголаса удивленно взлетают вверх и он неуверенно глядит то на лук в своих руках, то на ухмыляющегося отца.
— Что, прямо сейчас?
— А почему нет? — насмешливо отвечает Трандуил, с удовольствием наблюдая за смятением сына.
— Но...
— Принцу не пристало говорит «но», Леголас, сколько можно повторять? — закатывает мужчина глаза и со вздохом поднимается с травы, протягивая Леголасу руку. — Идем, помнится где-то здесь было чудное место для того, чтобы попробовать.
Леголас смотрит на него огромными глазами, в которых ярко светится неуверенность и сомнение, но руку принимает, рывком вставая на ноги.
— Но я ведь не умею.
— Так сейчас научишься, в чем проблема? — фыркает Трандуил, крепко сжимая тонкую ладонь сына в своей руке и увлекая его в глубину сада.
Веточки и листья путаются в волосах, Леголас недовольно шипит, когда какая-то ветка наотмашь ударяет его по лицу, но покорно следует за чрезмерно довольным отцом, пытаясь не уронить лук.
— Вот. Мы на месте, — удовлетворенно кивает Трандуил, оглядывая маленькую полянку, окруженную плотным кольцом деревьев-исполинов, свободную от кустов или разросшихся диких цветов, что оплели большую часть сада. — Кажется, где-то тут была старая мишень. Дай мне пару минут и мы сможем начать.
— И откуда бы она могла здесь взяться? — скептически изгибает бровь Леголас и складывает руки на груди, всем своим видом показывая отношение к задумке отца. Бредовой задумке все еще странно улыбающегося отца.
— Я сам частенько тренировался здесь в метании кинжалов, — просто отвечает он, шаря за деревом. — Не думаю, что она испарилась с тех пор.
— Ясно.
— Леголас, то, что на небесах сегодня ни облачка, я прекрасно вижу и сам, нет нужды оповещать меня об этом. Ага... вот и она!
Трандуил довольно усмехается и разворачивается, направляясь обратно к застывшему сыну.
Он критическим взглядом окидывает хрупкую фигурку, удовлетворенно кивает сам себе и жестом приказывает сыну взять лук в руки.
— Повернись, — отрывисто говорит Трандуил, вставая за спиной и аккуратно ложа руки на плечи юноши. — Ноги ровно, да вот так. Руку чуть выше и прогни в локте. Так, хорошо.
Леголас неловко ежится, но сопротивляться или спорить не решается, молча подчиняясь уверенным приказам отца.
Тетиву чуть не дотягивая до мочки уха, локоть поднять, спину выпрямить, другую руку не напрягать. Трандуил прекрасно помнит, как отец учил его самого стрелять из лука, пусть они оба и предпочли в конце концов меч; как это делала Эллериан.
Ей шел лук. С луком в руке, Эллериан смотрелась идеально. Целостно. Словно две части единого целого, одного паззла.
— Молодец, — хрипло выдыхает Трандуил на ухо Леголасу, отпуская руку сына. — И-и-и... отпускай.
Тетива ударяет по пальцам и напряженной руке, отдаваясь веселым звоном, стрела со свистом разрезает воздух и вонзается точно в центр полустертой мишени.
Леголас рвано выдыхает, опуская руки и Трандуил слышит, как его сердце быстро бьется, со страшной силой ударяясь о грудную клетку.
Заходящее солнце играет в золотых локонах и Трандуил ощущает смутное удовлетворение, понимая, что наконец достиг свой цели.
— Что ты чувствуешь? — тихо спрашивает он, вглядываясь в пылающие тем самым огнем голубые с позолотой глаза напротив.
— Свободу, полагаю, — с незнакомой доселе усмешкой отвечает Леголас, впервые глядя на отца чуть иначе. — И... спасибо. Спасибо, отец мой.