Луна пред­ста­ёт в умах очень ти­хим, спо­кой­ным ме­стом. Луна пред­ста­ёт в умах чем-то неиз­быв­ным — без­дон­ным чре­вом без­дны, без­молв­ной пу­сто­той, чей зев раз­верз­ся над без­жиз­нен­ной мерт­вен­но-блед­ной пу­сты­ней.

Но звёз­ды не пред­ста­ют в умах во­все. Они, со­об­раз­но ло­ги­ке, долж­ны быть в небе, но у смерт­ных пони от со­зер­ца­ния звёзд все­гда за­хва­ты­ва­ло дух. Им нет ме­ста в об­ра­зах луны.

Ещё в об­ра­зах луны не мог­ло быть ме­ста лип­кой, ожив­шей тьме чуж­дых все­му джун­глей, гу­дя­щих от кри­ков неве­до­мых тва­рей.

Твай­лайт про­ди­ра­лась сквозь гу­стые де­бри. Она не зна­ла, как тут ока­за­лась и куда идёт; не пом­ни­ла, что слу­чи­лось рань­ше, и не пред­став­ля­ла, что ждет её впе­ре­ди — или пря­мо сей­час. Она едва со­зна­ва­ла себя — со­бой, едва мог­ла за­це­пить­ся за ка­кое-то ощу­ще­ние, кро­ме го­ря­че­го влаж­но­го воз­ду­ха в лёг­ких или ти­хо­го шо­ро­ха ша­гов в ушах.

Она опу­сти­ла взгляд — и уви­де­ла толь­ко блед­ную тень себя. Сле­ды. От­пе­чат­ки ко­пыт, ис­топ­тав­ших лес­ной ко­вёр и бе­гу­щие впе­рёд со всех сто­рон, буд­то тут про­шёл це­лый та­бун. В её гру­ди что-то ёк­ну­ло, толк­ну­ло впе­рёд, что-то, от­ча­ян­но же­ла­ю­щее убе­жать — или до­гнать. Надо идти по сле­дам.

Твай­лайт дви­ну­лась по ним. Ноги сами со­бой, без при­ка­за, по­нес­ли её быст­рее; впро­чем, бе­ше­но мо­ло­тя­щее серд­це всё рав­но ве­ле­ло бе­жать что есть мочи.

Вет­ки де­ре­вьев цеп­ля­лись за гри­ву — она не сбав­ля­ла ходу. Ли­а­ны и су­чья хле­ста­ли по но­гам — Твай­лайт ото­рва­лась от зем­ли, взмы­ла ввысь. Кры­лья из жил и пе­рьев, изо льда и те­ней мча­ли её впе­рёд. Она не уме­ла ле­тать, но это было и не нуж­но: кры­лья сами зна­ли, что де­лать. Зна­ли, куда от­не­сти её сквозь спле­те­ния крон и ство­лов.

Вдруг кро­ны и ство­лы ис­чез­ли.

Пе­ред ней раз­верз­лось от­кры­тое небо — не по­хо­жее ни на что зна­ко­мое. Пе­ред ней было ноч­ное небо, но оно не при­над­ле­жа­ло ей. Пе­ред ней…

В вы­шине она узре­ла её, что гро­ма­дой на­ви­са­ла над го­ло­вой, буд­то жи­вая, не бол­та­лась на небо­сво­де, при­би­тая се­реб­ря­ным гвоз­дём, а взи­ра­ла, ле­те­ла, мча­лась нав­стре­чу сквозь ат­мо­сфе­ру; Твай­лайт за­мер­ла в немом сту­по­ре, та­ра­щась в от­вет, — то была пла­не­та, чу­до­вищ­но огром­ная, яр­кая. Её пла­не­та. Мир, где она жила и тру­ди­лась, где за ты­ся­чи лет она с сест­рой ис­хо­ди­ла каж­дую тро­пу и за­гля­ну­ла в каж­дый уго­лок. Зна­ко­мые поля, луга и бе­ре­га, ко­вар­ные моря, спо­кой­ные бух­ты… В миг этот она была по­хо­жа на ку­сок хол­ста, вы­рван­ный из пре­крас­но­го по­лот­на, и от это­го зре­ли­ща глу­бо­ко внут­ри что-то обо­рва­лось. Этот шар был не её до­мом, нет, а про­сто чьей-то чу­жой пла­не­той, мон­стру­оз­ной сфе­рой, при­ко­вав­шей её взгляд. Шар це­ли­ком за­вла­дел её зре­ни­ем, не оста­вив ме­ста бе­лым, как по­гре­баль­ный са­ван, ка­ньо­нам под но­га­ми, или кра­те­рам дав­но по­ко­рён­ных вла­де­ний, или бес­чин­ствам вре­ме­ни и сол­неч­ной ра­ди­а­ции, от­ме­тив­шим пу­сты­ни на свет­лой сто­роне луны. Вре­мя бро­си­ло её, не ска­зав о сгу­ща­ю­щих­ся да­ле­ко вни­зу те­нях, и вся­кое по­ня­тие о про­стран­стве сги­ну­ло, не оста­вив ни­че­го, кро­ме пла­не­ты, где жили и за­бав­ля­лись пони, где они мог­ли об­ра­тить взо­ры в небо — буд­то они ко­гда-то так де­ла­ли! — и уви­деть её, но остать­ся без­участ­ны­ми.

О, это зыб­кое чув­ство оди­но­че­ства: ко­гда на тебя смот­рят, но ви­дят пу­сто­ту, ко­гда смот­рят, но не за­ме­ча­ют, не це­нят…

Тут они на­стиг­ли её — те­ку­чие тени, об­рет­шие жизнь, кри­ча­щие и ло­ма­но, неесте­ствен­но дви­га­ю­щи­е­ся. Хищ­но блес­ну­ли на­це­лен­ные клин­ки, но она из­вер­ну­лась, от­ра­зи­ла ата­ку. При­зва­ла кол­дов­скую силу и рас­ще­пи­ла их на ато­мы, но тут же у неё на гла­зах они со­бра­лись во­еди­но — и всё виз­жа­ли как ско­ти­на на бойне, ре­ве­ли, ве­ре­ща­ли, дро­бя остат­ки мыс­лей в пыль.

Она за­кри­ча­ла в от­вет — за­ора­ла, чув­ствуя, как кло­ко­чу­щая в ве­нах энер­гия, что вела её по сле­дам, рвёт­ся из­нут­ри ярост­ной бу­рей, рас­ка­лы­ва­ет тело, раз­ди­ра­ет по швам — и…

* * *

Её раз­бу­дил негром­кий, но на­стой­чи­вый стук в дверь.

Твай­лайт ле­жа­ла в цеп­ких объ­я­ти­ях смя­той про­сты­ни и, мор­гая, гля­де­ла в по­то­лок, спи­ной ощу­щая стук ко­лёс мча­ще­го­ся по­ез­да.

Ве­я­ло хо­ло­дом… нет, не про­сто хо­ло­дом — на­сто­я­щим мо­ро­зом. Так мо­роз­но в воз­ду­хе ста­но­вит­ся, если поды­мешь­ся на са­мую вер­ши­ну горы Кан­тер­хорн.

В дверь сно­ва по­сту­ча­ли. Твай­лайт быст­ро при­под­ня­лась в кро­ва­ти.

— Иду! Иду… я иду, — крик­ну­ла она, нелов­ко сбрык­ну­ла про­сты­ню и сполз­ла сле­дом за ней на пол. — Кто там?

— Ря­до­вой Онест, — от­каш­ля­лись из-за две­ри. — Ка­пи­тан ве­лел вам пе­ре­дать, что гос­по­жа ско­ро вста­нет.

— А… Бла­го­да­рю, да, спа­си­бо.

Ко­гда из-под две­ри раз­дал­ся звук уда­ля­ю­щих­ся ша­гов, Твай­лайт об­лег­чён­но вы­дох­ну­ла. Сей­час она ни за ка­кие ков­риж­ки не хо­те­ла смот­реть кому-то в лицо и тем бо­лее по­ка­зы­вать­ся са­мой.

Вре­мя нето­роп­ли­во шло сво­им че­ре­дом, пока Твай­лайт Спаркл при­во­ди­ла себя в по­ря­док. Днев­ной сон был тем ещё “удо­воль­стви­ем” — чем не объ­яс­не­ние кош­ма­ру? Да, хо­ро­шее объ­яс­не­ние… толь­ко если на се­кун­ду за­быть о ды­ша­щей в за­ты­лок сту­же, ко­то­рая не уле­ту­чи­лась даже сей­час, во вре­мя при­чё­сы­ва­ния.

На­ко­нец еди­но­рож­ка вы­бра­лась из сво­е­го купе и на­пра­ви­лась к ва­го­ну-ре­сто­ра­ну.

Кофе по­да­ли сра­зу и без слов. Офи­ци­ант­ка мило улыб­ну­лась, и Твай­лайт улыб­ну­лась в от­вет. Сдоб­ри­ла креп­кий на­пи­ток са­ха­ром, усе­лась на вы­со­кий стул у стой­ки, по­про­бо­ва­ла пред­ста­вить, что это обык­но­вен­ное утро в пон­чи­ко­вой Джо: вот сей­час она за­кон­чит, вый­дет и — впе­рёд, на утрен­ние за­ня­тия…

Слад­кая грё­за не про­жи­ла и де­ся­ти ми­нут: пока чаш­ка не опу­сте­ла впо­ло­ви­ну, а в ва­гон не вва­ли­лись ноч­ные гвар­дей­цы, го­ни­мые всё той же жаж­дой ко­фе­и­на. Бла­жен­ная идил­лия мира и по­коя раз­ле­те­лась вдре­без­ги.

— Сколь­ко я вам долж­на? — вздох­нув, спро­си­ла Твай­лайт с вы­му­чен­ной улыб­кой.

Же­ре­бец за стой­кой по­мо­тал го­ло­вой:

— Ни­сколь­ко, мисс. Всё за счёт за­ве­де­ния, се­год­ня и все­гда, — и под­миг­нул хи­хик­нув­шей еди­но­рож­ке.

Вы­бо­ра, чем за­нять­ся и куда пой­ти, у Твай­лайт осо­бо не было. А ведь не так дав­но она бы всё от­да­ла, что­бы по­бе­се­до­вать с прин­цес­сой Лу­ной!.. То есть — ещё бук­валь­но вче­ра. Ещё вче­ра она сго­ра­ла от нетер­пе­ния при од­ной толь­ко мыс­ли об этом.

Твай­лайт трях­ну­ла гри­вой. Ну что за бред! Пара стран­ных снов, за­га­доч­ных фраз, и вдруг — н-на тебе, она не Твай­лайт Спаркл, а звез­да дра­ма­ти­че­ской по­ста­нов­ки! На боль­шее её не хва­ти­ло? Неужто все биб­лио­те­ка­ри слеп­ле­ны из мок­ро­го те­ста?

Сер­ди­то раз­ду­вая нозд­ри, Твай­лайт по­ки­ну­ла ва­гон-ре­сто­ран с вы­со­ко под­ня­той го­ло­вой и по­шла об­рат­но к по­ко­ям Луны. Со­став мчал­ся по рель­сам, ко­лё­са вы­би­ва­ли мер­ный стук, на­ве­вая мыс­ли о бес­край­ней се­вер­ной тундре.

Про­ход в от­ве­дён­ный Луне ва­гон сте­рёг фе­страл-гвар­де­ец в тём­ной броне.

— Чары про­пу­стят, — он ко­рот­ко кив­нул при виде еди­но­рож­ки.

В от­ли­чие от двор­цо­вых стра­жей, звав­ших Твай­лайт по име­ни и все­гда го­то­вых пе­ре­ки­нуть­ся па­рой слов, этот даже не удо­сто­ил её взгля­дом. Но она всё рав­но ему улыб­ну­лась, как с дет­ства учи­ла мама, при­от­во­ри­ла ко­пы­том дверь и очу­ти­лась… в неве­ро­ят­ной рос­ко­ши.

Что неуди­ви­тель­но, в ва­гоне ца­рил гу­стой по­лу­мрак, но по­вис­шие у стен вол­шеб­ные огонь­ки да­ва­ли рас­смот­реть внут­рен­нее убран­ство. Се­ле­стия — всё-таки тоже пони — жила от­нюдь не в пý­сты­ни ас­ке­та, ко­неч­но, но весь­ма скром­но: она пред­по­чи­та­ла уме­рен­ность во всём, что не ка­са­лось бла­га дру­гих. Но тут, в этой об­ста­нов­ке, не жили — тут ми­ло­сти­во при­ни­ма­ли по­вер­жен­ных вра­гов, ко­гда те па­да­ют ниц в бла­го­го­вей­ном тре­пе­те. Столь­ко зо­ло­та в од­ном ме­сте Твай­лайт не ви­ды­ва­ла, на­вер­ное, за всю жизнь.

В сто­я­щем в са­мом даль­нем углу крес­ле раз­ме­сти­лась Луна: она чи­та­ла при све­те па­ря­ще­го огонь­ка.

Прин­цес­са не под­ня­ла го­ло­вы и не по­здо­ро­ва­лась — даже не за­ме­ти­ла при­сут­ствия Твай­лайт. Но кро­хот­ное пла­мя, вспых­нув­шее в серд­це еди­но­рож­ки, не угас­ло.

— Доб­ро­го, м-м, ве­че­ра, — по­при­вет­ство­ва­ла Твай­лайт, не зная, что ещё мож­но ска­зать.

Луна, вздрог­нув, вы­па­ла из про­стра­ции и уста­ви­лась на неё боль­ши­ми гла­за­ми. На се­кун­ду её поза по­ка­за­лась ка­кой-то… стран­ной, чу­жой — су­ет­ли­вые дви­же­ния, са­мо­заб­ве­ние в зрач­ках. Но она вмиг рас­сла­би­лась, улыб­ну­лась — и мир при­шёл в нор­му, вновь стал зна­ко­мым. Игра све­та и тени. Игра во­об­ра­же­ния. Про­сто Луна за кни­гой.

— …Из­ви­ни меня, я несколь­ко за­те­ря­лась в мире стра­ниц. Про­хо­ди!.. Ах да, и свет.

Прин­цес­са при­щу­ри­лась как по­тре­во­жен­ная сова, быст­ро за­жгла рог, и огни в ва­гоне за­све­ти­ли ярче. Твай­лайт неволь­но по­ду­ма­ла о су­мер­ках.

— А что вы чи­та­е­те, если не сек­рет? — спро­си­ла она и, отыс­кав себе стул по­сим­па­тич­нее, осто­рож­но при­дви­ну­ла его бли­же к окну, в угол, где си­де­ла Луна.

Улыб­ка той рас­тя­ну­лась в пло­то­яд­ный оскал, и прин­цес­са про­де­мон­стри­ро­ва­ла об­лож­ку.

— Ars Amatoria. Слы­ха­ла о ней?

Твай­лайт морг­ну­ла и, гу­сто по­крас­нев, про­ве­ла язы­ком по су­хим гу­бам.

— Да… Слы­ша­ла.

— Ве­ли­ко­леп­но. Я всё ни­как не свык­нусь с мыс­лью, что ав­то­ра зва­ли… кхм, Сунь Нос, — али­корн фырк­ну­ла со сме­ху. — До­сад­но, что Се­ле­стия его со­сла­ла к Дис­кор­ду на рога.

— О, а вы зна­е­те, чем он на­влёк на себя опа­лу? Об этом спо­рят уже дол­го.

Луна тихо за­хи­хи­ка­ла, вдруг прыс­ну­ла со сме­ху и, по­те­ряв вся­кое са­мо­об­ла­да­ние, рас­хо­хо­та­лась. Твай­лайт ра­дост­но к ней при­со­еди­ни­лась: лёд нелов­ко­сти меж­ду ними рас­та­ял.

— Ой ли? Ах, Сунь, го­ре­мы­ка, его по­стиг злой рок… ох, как же он го­во­рил?.. Да, точ­но. Злой рок оплош­но­сти и музы.

— Да! По­ла­га­ют, что в этом была ви­но­ва­та “На­у­ка люб­ви”, но по­че­му? Все те­ря­ют­ся в до­гад­ках.

— Пу­стые до­мыс­лы. Ars Amatoria нам обе­им при­шлась по душе. Вся беда в… гм, как бы вы­ра­зить­ся?.. Вся беда кры­лась в вир­шах, по­свя­щён­ных ста­ну и при­стра­сти­ям моей сест­ры, да, в этом — и в том, что Сунь за­па­мя­то­вал пре­дать огню свою ша­лость. Та­ков “злой рок” музы и оплош­но­сти. Ныне от под­лин­ни­ка мало что со­хра­ни­лось, а я не оза­бо­ти­лась за­учить её це­ли­ком. Но уж по­верь, это была су­щая усла­да для ушей! Я ис­пы­та­ла под­лин­ное на­сла­жде­ние. Ну, а Се­ле­стия… Что ей оста­ва­лось? Во­об­ра­зи, как ода тво­им по­стель­ным уте­хам в ты­ся­чу строк сле­та­ет с пера про­слав­лен­но­го по­эта, ска­чет по язы­кам слу­жа­нок-сплет­ниц и раз­но­сит­ся по ули­цам.

Щёки Твай­лайт вспых­ну­ли не хуже лес­но­го по­жа­ра.

— В ты­ся­чу строк?

— И ни еди­ной мень­ше.

— …У меня на язы­ке вер­тит­ся столь­ко во­про­сов.

Луна хо­хот­ну­ла, за­тем ма­ги­ей из­влек­ла от­ку­да-то бу­маж­ную за­клад­ку и, втис­нув меж­ду стра­ниц, за­хлоп­ну­ла кни­гу.

— Бо­юсь, сер­деч­ный друг, я не та, кому их до́лжно за­да­вать. По­про­буй рас­спро­сить нашу сест­ри­цу.

— Вот уж нет, спа­си­бо…

Луна, на­кло­нив­шись бли­же, сверк­ну­ла зу­ба­ми чуть ли не в из­де­ва­тель­ской ух­мыл­ке.

— Ах, так ты стра­шишь­ся её пра­вед­но­го гне­ва?

— Ско­рее того, что умру от сму­ще­ния, но, да, и это­го тоже.

Прин­цес­са усмех­ну­лась и от­стра­ни­лась.

— Ты, ви­дит­ся, сим ве­че­ром куда ве­се­лей.

— Вы за­ме­ти­ли? — Твай­лайт сму­щён­но пря­ну­ла уша­ми.

— Чуть. Ты вче­ра о чём-то креп­ко за­ду­ма­лась, но, ска­жу от­кро­вен­но, я и сама не своя по утрам. Не рас­се­ял­ся хмель­ной ту­ман?

— По­хме­лье-то? — еди­но­рож­ка по­мо­та­ла го­ло­вой. — Нет… То есть, ко­неч­но, я не очень хо­ро­шо себя чув­ство­ва­ла, но дело не в том. Про­сто я вы­па­ла из ре­аль­но­сти — не знаю по­че­му.

— Пусть так, — по­жа­ла пле­ча­ми Луна. — Слух меня об­ма­ны­ва­ет, или ты за­ве­ла друж­бу с моим ка­пи­та­ном?

— Да, было дело, — фырк­ну­ла Твай­лайт.

— И об­мол­вил­ся ль он о чём-ни­будь? О чём-ни­будь, м-м, небла­го­вид­ном?

— Про­сти­те? — она чуть на­хму­ри­лась.

— Он — слав­ный воин, но тот ещё по­ве­са. По­бе­ре­ги своё де­ви­чье сер­деч­ко, — улыб­ну­лась Луна и от­вле­чён­но по­тя­ну­лась. — По­верь, я слы­шу мно­гое — и мно­гое вижу. Мне ве­до­мо, что тебя что-то тер­за­ет.

Твай­лайт Спаркл по­ту­пи­ла взгляд, за­ду­мав­шись, чем на это от­ве­тить. Прин­цес­са, в об­щем-то, была пра­ва: её впрямь что-то тер­за­ло — вер­нее, одно ко­лос­саль­ное, безы­мян­ное, все­по­дав­ля­ю­щее “что-то”.

— Меня не по­ки­да­ет стран­ное ощу­ще­ние, — за­го­во­ри­ла еди­но­рож­ка мед­лен­но и осто­рож­но, как если бы каж­дое сло­во было на вес зо­ло­та. — Это та­кое чув­ство… Не могу опи­сать. Что во фра­зах Се­ле­стии, что с ва­ших слов, что в моих снах… Лу­нан­град ка­жет­ся не ре­аль­но­стью, а ка­ким-то ми­фом. Я про­сто те­ря­юсь: это це­лый го­род, пол­ный жи­те­лей, под­власт­ный ко­роне, но его слов­но…

— Вы­черк­ну­ли? — за­кон­чи­ла за неё Луна.

Твай­лайт вздрог­ну­ла, как от уда­ра.

— Нет, не так. Не это… сло­во. У меня в го­ло­ве не укла­ды­ва­ет­ся, что кто-то мог так по­ста­рать­ся на­ме­рен­но… и с та­ким усер­ди­ем. Даже без учё­та ла­кун в утра­чен­ных до­ку­мен­тах. Ни еди­но­го пись­мен­но­го сви­де­тель­ства — за ты­ся­чи, ты­ся­чи лет…

— Или за то­ли­ку ис­кус­ных чар, — про­из­нес­ла али­корн. — Кофе? Мол­вят, что нра­ва­ми и вку­са­ми ты близ­ка Се­ле­стии, но и что изыс­кан­но­сти ты не чуж­да.

— Да… Да­вай­те.

Рог прин­цес­сы вспых­нул ис­кра­ми вол­шеб­ства. Со сто­ли­ка по­се­ре­дине ва­го­на вспорх­нул ко­ло­коль­чик, без­звуч­но за­тан­це­вал и — без ка­ко­го-либо от­ве­та — опу­стил­ся об­рат­но. Но Луну это, ви­ди­мо, устро­и­ло: она по­вер­ну­лась к Твай­лайт.

— Мы мо­жем валь­си­ро­вать ещё дол­го, но да­вай всё же к сути. Тебя му­ча­ют сны. Дав­но ль?

Еди­но­рож­ка на­пряг­лась, не смот­ря на прин­цес­су. Сглот­ну­ла и об­ли­за­ла губы.

— Со вче­раш­не­го дня, все­го два раза, — вы­го­во­ри­ла она. — Но это же про­сто сны. Да, стран­ные… и не очень при­ят­ные. Но лишь сны, и всё, раз­ве нет?

— Лишь сны, — вздох­ну­ла Луна. — Твай­лайт Спаркл, не ста­ну та­ить: чув­ства мои тяж­ки и думы — скорб­ны. Могу ль я по­ве­дать тебе одну ис­то­рию?

Лю­бо­пыт­ство всё-таки взя­ло верх. Твай­лайт под­ня­ла гла­за и вни­ма­тель­но по­смот­ре­ла на прин­цес­су.

— Ко­неч­но.

* * *

В эфи­ре я впер­вые очу­ти­лась по воле слу­чая.

Сёст­ры не мог­ли ура­зу­меть моих слов, ко­гда я по­ве­да­ла им, — а ведь име­ли дар Пес­ни. От­то­го я не пи­таю на­дежд, что меня пой­мёшь ты, сим да­ром не об­ла­да­ю­щая. Но я по­про­бую.

В да­лё­кие дни, ко­гда наша зем­ля не по­зна­ла па­гу­бы Дис­кор­да, ко­гда стран­ствия вели меня и сест­ру по све­ту, — то­гда мы по­лу­чи­ли во вла­де­ние наши до­ме­ны. Мно­гие ве­рят, буд­то в этот миг я об­ре­ла зна­ние и власть над чу­жи­ми сна­ми или даже того пуще — что грё­зы по­ро­ди­ли меня. Нет. Я про­ва­ли­лась туда сквозь кош­мар.

С огром­ной вы­со­ты низ­верг­лась я, тщась взмах­нуть кры­ла­ми, но их не было. Кри­ча­ла и зва­ла, но ни­кто не при­шёл на по­мощь. Ни­кто меня не под­хва­тил — и я рух­ну­ла на­земь. Хто­ни­че­ские нед­ра с жад­но­стью раз­верз­ли свою пасть, про­гло­ти­ли моё тело, жуя, пе­ре­ма­лы­вая че­лю­стя­ми из трав и кам­ней, род­ных скал, окру­жав­ших нашу ко­лы­бель на За­па­де, раз­ди­рая и пе­ре­ти­рая пень­ка­ми чёр­ных зу­бов, ал­кая кро­ви… моей кро­ви.

Я кри­ча­ла, го­ло­си­ла, го­то­вая сдать­ся и при­нять по­ра­же­ние в же­сто­кой борь­бе, как вдруг всё за­кру­жи­лось в кру­го­вер­ти. Сила мо­е­го кри­ка… Нет, не так. Сила меня, мо­е­го Я, вско­лых­ну­лась во мне сквозь пе­ле­ну сле­по­го ужа­са, она про­би­ла брешь в ву­а­ли грёз, и дух мой вы­плес­нул­ся вовне — в эфир.

Тот пер­вый раз… Ра­зу­мею, так буду чув­ство­вать я смерть, слу­чись всё же мечу иль ма­гии меня на­стиг­нуть.

Все чув­ства остав­ля­ют тебя и вдруг вспы­хи­ва­ют сыз­но­ва. Чув­ства рож­да­ют­ся пре­жде, чем воз­ник­нет осо­зна­нье, пре­жде, чем воз­го­рит­ся мысль. Мо­жешь ли ты во­об­ра­зить, ка­ко­во это — чув­ство­вать, но быть не в си­лах это­го по­нять?.. О, вряд ли. Это — ад­ская мука, это — из­веч­ное, са­мое древ­нее, пер­во­быт­ное и глу­бин­ное из того, что из­мыс­лил для нас Тар­тар.

Но вот в ка­кое-то мгно­ве­ние снис­хо­дит осо­зна­ние, цеп­кая связ­ность, где-то меж вспыш­ка­ми за­па­ха и вку­са. Твой дух сам со­би­ра­ет себя по ку­соч­кам, как раз­би­тое вдре­без­ги зер­ка­ло.

В изум­ле­нии я по­ня­ла, что лежу в про­стор­ном поле. Пред­ставь хо­ро­шень­ко. Я лгу, го­во­ря ме­та­фо­ра­ми, но эта ложь во бла­го: на ней ты до­бе­рёшь­ся к зер­ну ис­ти­ны, как на ко­раб­ле до­би­ра­ют­ся по морю до дру­го­го бре­га. И вот — я ле­жа­ла, хва­та­ла ртом воз­дух и со­всем не со­зна­ва­ла, что про­ва­ли­лась сквозь про­ре­ху в Тка­ни Ми­ро­зда­ния.

Эфир… В нём нет ме­ста ма­те­рии — он со­тво­рён из мыс­лей, аб­страк­ций, воз­мож­но­стей, ве­ро­ят­но­сти ве­ро­ят­но­стей. Ах, мне и до­толь было непро­сто объ­яс­нить раз­ни­цу меж­ду зри­мым, ис­тин­ным и… Нет. Пред­ставь вот что. По­зна­ние лю­бой вещи трёх­част­но: вещь как она есть — вещь в себе; наши ощу­ще­ния, чув­ства от опы­та зна­ком­ства с нею; и наше о ней со­зна­тель­ное пред­став­ле­ние. Всё то, что мы ви­дим, ис­пы­ты­ва­ем, пе­ре­жи­ва­ем, есть грань меж ис­тин­ной су­тью ве­щей и на­шим осмыс­ле­ни­ем ви­ден­но­го. Ко­гда я про­ни­каю в эфир, я об­ре­та­юсь в ме­сте, где сии три ча­сти сами по себе со­су­ще­ству­ют без по­мо­щи ра­зу­ма. Чи­стый хаос. Смысл и от­сут­ствие смыс­ла. Да…

Не сту­пав­шим за по­рог вре­ме­ни со­зда­ньям едва ли под силу по­стичь по­доб­ное. Но я не остав­ляю по­пы­ток.

Из ночи в ночь я по­па­да­ла в то неопи­су­е­мое про­стран­ство, и вся­кий раз я по­сти­га­ла его чуть луч­ше. Оно про­бу­ди­ло во мне пе­ре­ме­ны, но эта ис­то­рия — не для се­го­дняш­ней ночи. Ска­жу иное: на­ко­нец, по­няв до­ста­точ­но, я пу­сти­лась на по­ис­ки но­во­го. В стран­стви­ях я на­ча­ла встре­чать сно­вид­цев и их сны.

Грё­зы ка­приз­ны и пе­ре­мен­чи­вы; они — жи­вые тва­ри, даже бо­лее жи­вые, чем иные ипо­ста­си Бы­тия; они мо­гут быть длин­нее жиз­ни и в то же вре­мя жить мгно­ве­ния. По­рой пони мол­вят, буд­то в грё­зах им при­ви­де­лось нечто стран­ное, но я ви­да­ла сущ­но­сти, что их фан­та­зия не спо­соб­на даже опи­сать — края ноч­ных хи­мер и фан­тазмов таят вещи бо­лее гран­ди­оз­ные, чем мо­гут по­мыс­лить сме­лей­шие из фи­ло­со­фов. И со­зда­ния, чьё су­ще­ство­ва­ние есть ма­гия, гре­зят о том же; они ви­дят сны — от­ра­же­ния их ма­гии. Кол­дов­ство ме­ня­ет и пре­об­ра­жа­ет зем­ной мир, но в той же мере оно пре­об­ра­жа­ет и ме­ня­ет мир иной — бес­плот­ный, неве­ще­ствен­ный.

Я не ста­ну во­про­шать тебя о тво­их грё­зах.

До поры до вре­ме­ни.