Солнце лениво выползло из-за вершины горы, осветив ярким светом пологие холмы, за которыми скрывался Энжитаун, и ярким коварным лучом скользнуло прямо в тёмную, увитую плющом пещеру, больно ударив по глазам пожилую леди с пронзительными жёлто-зелёными глазами. Та быстро-быстро заморгала, но уже через секунду растерянно глянула прямо на раскалённый диск дневного светила как ни в чём не бывало.
Кто-то беспокойно завозился за её спиной, нарушив священную тишину. Красивый женский голосок очень тихо, едва различимо, простонал:
— Мама…
Леди вздрогнула и полуобернулась. Сердце в который раз облилось кровью, когда её взгляд упал на дочь, распростёртую на полу посреди комнаты. За те пять лет, которые старушка её не видела, та из угловатой девушки превратилась в прелестную молодую женщину с мягкими, женственными очертаниями, округлыми бёдрами и чувственными губами. То воронье гнездо, которое напоминала её причёска, исчезло. Волосы, гладкие и шелковистые, доросли почти что до голеней ног. В глазах, некогда озорно блестевших или гневно сиявших (смотря, какое настроение было), ясно читались раскаяние и смирение — так смотрят те, кто знают, что их судьба решена.
Почувствовав на себе пристальный взгляд матери, молодая женщина шмыгнула носом, встала на колени — на большее она не могла и рассчитывать, судя по ране на боку, из которой небольшой струйкой текла кровь, — и подняла на смотревшую красные от слёз глаза:
— Мамочка… прости…
Леди нервно повела плечом, и огромные белоснежные крылья, растущие из её лопаток, тихо зашелестели.
— Ты же знаешь, я давно тебя простила, Рафаэлла, — грустно произнесла она. — Но в полдень судить тебя будут десять старейшин бессмертных, и ты наверняка понимаешь, что они не смягчат приговор. Прости, но они будут абсолютно правы.
— Я не прошу снисхождения для себя, мама, — тихо и покорно прошелестела Рафаэлла, — но моя дочь… Она… ни в чём не виновата…
Леди молча глядела на мучения дочери. Потом печально спросила:
— Зачем ты это сделала, Раф? Ты чуть было не погубила весь этот мир! Мир, который мы веками защищали и в который приносили гармонию! Зачем ты встала на сторону Хаоса? Выиграй, он не пощадил бы ни тебя, ни твою дочь — никого! А теперь… — Старушка резко развернулась на каблуках и снова принялась смотреть на солнце, чтобы дочь не видела её слёз. Никто не должен видеть, как плачут Высшие Сферы — главные над старейшинами ангелов.
— Мам, — начала Рафаэлла, но тут же закашлялась и протяжно взвыла, перекатываясь на здоровый бок и сжимаясь от резкой боли.
Жёлтые ангельские крылья съёжились, словно бы втягиваясь в спину. Вместо них непонятно откуда появились красно-жёлто-оранжевые дьявольские крылья. Нимб тоже куда-то подевался, а на затылке проклюнулась пара жёлтых рогов. Секунда — и вместо ангела на полу лежала вконец обессиленная молодая дьяволица.
— Многосущная! — Старушка невольно попятилась. — Теперь старейшины убьют тебя в любом случае.
— Мамочка, прошу… защити мою дочь! — прохрипела Рафаэлла, умоляюще поглядев на мать. Встать — даже на колени — она больше не пыталась. — Она не такая… она нормальный…
— Демон, — подсказала леди, на мгновение прикрыв глаза. — Я не смогла уберечь от зла тебя, Раф, но я защищу внучку. — Она виновато вздохнула, глотая слёзы. — Я правда не могу повлиять на твой приговор — преступления слишком тяжёлые.
— Ничего, мам, — в полузабытьи прошептала молодая женщина, обессиленно уронив голову на каменный пол пещеры. — Забери… её… у Тайны…
С минуту леди колебалась. Ей не хотелось покидать родную дочь, которая могла погибнуть от потери крови в любой момент. Но чувство долга пересилило, и она бесшумно вылетела из пещеры, направляясь к месту, где златокрылые обезвредили Рафаэллу. Всё-таки огромный грифон — не самая лучшая нянька для годовалой девочки.
Леди улетела, не заметив, как по телу Рафаэллы прошла судорога, и она со стоном выгнулась, сменив дьявольскую сущность на сущность нейтрала…
***
— Заседание суда объявляю открытым!
Лорд Гюгенхелль — тучный смуглый демон со склочным характером — грузно осел на стул, гневно сияя маленькими раскосыми глазками. Он был самым главным лордом среди старейшин, и Рафаэлла поёжилась — начало не предвещало ничего хорошего.
— Разбирается дело Рафаэллы, которая обвиняется в убийствах, насилии и битве на стороне врага. — Гюгенхелль сделал томительную паузу и выразительно, со смесью отвращения, презрения и ненависти, поглядел на обвиняемую. Та попыталась надменно поднять подбородок, но тут же сжалась с болезненным стоном и зажмурилась.
— Будь ты проклята, тварь! — внезапно заорали с мест зрителей.
Сухая демоническая старуха со сморщенным, словно сухофрукт, лицом выскочила на середину залы, подскочив к перебежчице. Рафаэлла невольно вздрогнула то ли от резкого крика, то ли от резкого слова, а то и вовсе от страха — старуха действительно выглядела весьма угрожающе.
Суд остолбенел. Виновница воспользовалась шансом. Приблизив красную физиономию почти что к самому лицу молодой женщины, она зашипела:
— На тебе кровь моих детей и внуков! И не только моих. — Одобрительный гул пронёсся по помещению. — Казнить тебя мало, сволочь!!!
Гюгенхелль, нахмурившись, дал знак златокрылым, отвечающим за порядок, и те вежливо, но твёрдо стали подталкивать разбуянившуюся старушку к зрительным местам.
— Я проклинаю тебя, твоего ребёнка и потомков! — внезапно взвыла старая демонша, да так, что даже златокрылые, много чего видавшие на своём веку, испугались. — Ни ты, ни они не смогут жить спокойной жизнью и уйти на заслуженный покой! Никогда!
Рафаэлла дёрнулась, натянув путы до предела. В её огромных, блестящих глазах сверкнула вспышка ужаса. Она неверующе глянула на мать, которая одна знала об их тайне. Но та выглядела не менее ошеломлённой.
На улице прогрохотал гром, и тут же стало тихо. Проклятье было услышано и принято к сведению.
— До тех пор, пока Шар не будет обезврежен! — быстро выкрикнули Высшие Сферы, и новый раскат грома любезно изменил концовку проклятия.
Многие с недоумением и даже возмущением посмотрели на неё, но леди так сурово поглядела на них, что желание что-либо спросить по этому поводу у всех отпало. А вот что ещё отпало, так это терпение лорда Гюгенхелля.
— Всё, с меня хватит! — рявкнул он, и тишина в зале приблизилась к отметке «мёртвая». К счастью, пока фигурально. — К чёрту весь этот долгий процесс разбирательств! Решим всё по старинке. Поднимите руки те, кто «за» смертный приговор!
В воздух взметнулись руки… много рук… очень-очень много…
Рафаэлла быстро оглядела зал и похолодела: никто, кроме её матери, не проголосовал «против». Не то чтобы она надеялась на пощаду, но, как говорится, надежда умирает последней…
— Что и требовалось доказать, — с гнусной ухмылкой произнёс Гюгенхелль и снова подал знак рукой, но на этот раз и златокрылым, и воинам-демонам.
Рафаэлла поняла, что сейчас будет. Объединив силы Белой и Чёрной Сфер, бессмертные направят получившийся смертоносный луч прямо ей в грудь, а потом… потом она отправится в мир иной.
Ещё женщина увидела, что мама вскочила, с беспокойством и ужасом следя за продвижением палачей. Раф её понимала. Но она ничем уже не сможет ей помочь, поэтому обвиняемая быстро закачала головой, умоляюще глядя на мать.
«Нет, не надо вмешиваться, мам! — А кто сказал, что ей не подвластна телепатия? — Ты сделаешь хуже для себя. Прощай, мамочка! Я тебя люблю и очень жалею, что стала причиной твоих слёз…»
Ментальный монолог резко оборвался, когда сиренево-белый луч резко ударил перебежчицу чуть выше сердца, отбросив на несколько метров назад. Рафаэлла сжалась от мгновенной слепящей вспышки боли, и мысли её покрылись густым туманом небытия.
Последняя фраза, перед тем как молодая женщина умерла, была обращена к дочери, которую она никогда больше не увидит:
«Прости меня, Сая. Я оказалась плохой матерью.»
***
Тем временем далеко-далеко оттуда, в большом доме, куда не проникнет ни одно злое существо, маленькая девочка-демон истошно заплакала, словно почувствовав, что единственный родной человек, который любил её и лелеял, ушёл туда, откуда нет возврата.