— Ты, сказала она, только время потеряешь здесь, — Крош фыркнул, ломясь сквозь черные ветки, — вали, сказала, в училище! Типа, мозгов не прибавится, а руки из правильного места всегда нужны! Мать года просто!
Ёжик за его спиной согласно хмыкнул и тут же закашлялся, когда Крош стремительно обернулся, выхватывая взглядом его белое как бумага лицо.
— Чего ты там мычишь, что, тоже думаешь, что я тупой?
— Нет, иди давай и под ноги смотри.
Лес вокруг них жил ночной жизнью. Черные под высокой полной луной деревья ровными, как палки, декорациями резали бледный холодный свет. Крош с шипением отвернулся и чуть не наебнулся на скользком корне, неловко подворачивая ногу. Выругался, хватаясь за мокрые ветки, ободрал руку.
— Так, повтори мне еще раз, куда и зачем мы идем. — Он встряхнул рукой, пережидая жжение и остановился, запрокидывая голову к небу, чтобы подышать, кажется, он заебался идти. — Почему мы ночью премся сквозь лес, и почему Нюша с Барашем ждут нас в этой жопе мира?
— Ты уезжаешь, — Ёжик подкрался сзади неслышно, как всегда, хотя Крош был уверен, что он сам создает шума как стая кабанов в бешенстве, — совсем скоро, возьми платок, а мы все остаемся здесь.
— Да ладно, я же буду приезжать на те же выходные.
Платком Ёжик обернул его ладонь и сжал ее, заставляя Кроша дернуться от него. Круглые очки зеркально отразили свет луны, Ёжик задумчиво покачал головой.
— Я не уверен, люди, которые хотят уехать из Города, обычно в него не возвращаются.
— Я не то чтобы хотел, ты же знаешь, — тихо сказал Крош, придвигаясь обратно и перехватывая чужую руку. — Без всех, без тебя…
Ёжик влажно вздохнул и качнулся к Крошу совсем близко, оставляя на его губах прохладный след поцелуя. Крошу всегда казалось, что достаточно было одного крохотного того самого прикосновения, чтобы завестись. Словно в Ёжике было что-то, что заставляло его крышу съезжать так быстро, насколько это вообще возможно.
— Эй, — горячо выдохнул Крош, но Ёжик шагнул назад и вырвал руку, — да ладно, еще разок?
— Бараш с Нюшей могут идти навстречу. Шагай давай, я иду прямо за тобой.
В затылок дохнуло ледяным ветром, Крош поежился и обиженно отвернулся, подумаешь, жмот какой. Стало еще холоднее. Не то чтобы до этого было тепло, середина октября, осень решила не мелочиться и насовала им полную панамку дождей и противного влажного холода. Крошу думалось, что он никогда не отогреется или пока не наступит весна.
Уезжал Крош через два дня, там ему придется пошуршать: заселиться в общагу, побегать по шараге с документами, утрясти вот это все, не часто люди переводились посреди семестра. И он правда этого не хотел, но мать была убедительна, и лучше уж она, чем отцовский тумак. Отец не убеждал, а просто ставил перед фактом.
Крош поежился, Ёжик вроде как шел сзади, но его снова не слышно, в ушах лишь тихо свистел ледяной ветер и ветки деревьев терлись друг о друга. Святой боже, зачем он сюда поперся. Ёжик сказал, что Нюша и Бараш хотят устроить ему прощальный вечер, ага. В лесу, блядь, среди ночи и в такую погоду. Да, Крош любил себе пощекотать нервишки, он был слишком тупой, чтобы сильно пугаться, — любила повторять Нюша, — но выходило и правда как-то слишком жутенько.
Ёжик молчал. Крош нагнулся, чтобы убрать что-то, что прилипло к его кроссовку и волоклось за ним уже несколько шагов. «Чем-то» оказался крошечный трупик какого-то грызуна, высушенный до шкурки и в паутине, Крош отбросил его с коротким воплем.
Да что вообще…
— Ты чего, — с вопросом нагнал Ёжик и положил ладонь ему на плечо. Крош опять вздрогнул, уже хрен знает какой раз за эту ночь и просто покачал головой. Холодная даже сквозь одежду ладонь медленно продвинулась на его телу и вскоре оказалась на шее, все такая же ледяная, почти парализующая нервные окончания. Крошу показалось, что кончики его пальцев покрылись инеем.
— Ты такой холодный, — выдохнул, не поворачивая головы. Изо рта вырвался пар, лес словно обступил со всех сторон, вызывая внезапный приступ клаустрофобии. Примерно как когда его закрыли в шкафу, в кабинете, классе в седьмом. Он так стучал в дверцы, но его достали только спустя наверно годы, хотя прошло кажется полчаса. Достал Ёжик. Как же ему было плохо.
— Дыши, Крош, все нормально.
Крош мотнул головой, делая первый тяжелый вдох, перехватил вторую руку Ёжика, баюкая ее в своей ладони. Старый добрый Ёжик, всегда его так спасал, столько всего сделал. Ёжик переплел их пальцы и за шею притянул Коша к себе, целуя его. Начал с верхней губы, Крош знал, что она ему нравилась больше нижней, вот дурак. Но очень скоро Крош открыл рот для его языка, запрокидывая голову из-за неудобной позы. Ёжик так и остался чуть позади него, едва теплое присутствие за спиной ошарашило ознобом и мурашками по всему телу. Почему так всегда, что за гребаный наркотик…
Мельтешащие тонкие черные тени за спиной Ёжика отвлекли открывшего на секунду глаза Кроша, и тот дернулся от Ёжика, чуть не проваливаясь в какую-то ямку. За спиной Ёжика естественно ничего не было, только деревья и сумрак, особенно какой-то ненастоящий, а все из-за света луны.
Крош ругнулся и поймал протянутую усмехающимся Ёжиком ладонь. Встал, пытаясь сохранить равновесие, и подозрительно уставился на Ёжика, пытаясь подавить свой страх. Все очарование моментом как ветром сдуло. До него наконец дошло про полнолуние и лес.
— А как же Нюша и Бараш, разве они не могли нас увидеть? Мы ведь в сторожку идем?
Сторожкой звалась микроскопическая полуразрушенная избушка где-то посреди леса. Крош был там самое недавнее — прошлым летом, днем и в хорошую погоду, что немаловажно. И недолго.
Ёжик кивнул, развернул его и опять толкнул его вперед, словно собирался идти след в след.
— Именно туда, сейчас-то пикник не особо устроишь.
— Да господи, почему нельзя было остаться в беседке, или хоть в подъезде? — Разнылся Крош, покорно шагая вперед, он уже начал даже узнавать дорогу, следую пометкам на более старых стволах деревьев.
— М, а как же страшилку напоследок? — Замогильным голосом протянул Ёжик, и Крош ощутил, как вся его шерсть встала дыбом. О боже.
— Пожалуйста, нет…
— Попроси жителей Города указать их местоположение на карте, и они не смогут. Просто не смогут — не вспомнят, на каких околицах Родины затерялся их Город. Даже если спросить название Города, вряд ли кто ответит.
— Ёжик, не надо, это же сказочка для детей…
— Границы Города размыты. Северная часть прячется где-то за окраиной Огромного пустыря, которому, как известно, нет ни конца ни края. На северо-востоке Озеро, которое не переплыть, как ни старайся. Поговаривают, что точно на восток, если идти долгое время, можно выйти на шоссе, которое ведет прямо к столице. Ты ведь в столицу едешь?
Крош сглотнул, он не раз слышал эту придурь от кого угодно — детей на улице, в школе от учителей по краеведению, даже от собственных родителей, но никогда она не звучала так правдоподобно.
— И что? Серьезно, прекращай. — Крош захотел повернуться, чтобы стукнуть Ёжика по кудлатой голове, но тот похоже понял его намерения и снова подпихнул в спину, заставляя шагать, Крош рыкнул, но повиновался.
— На юге лес. Сосновый, мрачный. Голые стволы, ровные, как палки, и разлапистые, почему-то почти черные ветви. Именно этот лес, кстати, — обычным голосом закончил Ёжик, и Крош стиснул зубы. Он был в курсе. Нехороший лес, самое то щекотать нервишки и получить седые волосы на заднице. Как он мог вообще согласиться сюда пойти ночью? Он же не настолько тупой?
А, стоп. Правильно. Ёжик его поцеловал, да, вцепился в его верхнюю губу прямо на пороге, как чертова пиявка и начисто высосал ему мозги. Как же хреново быть тобой, Крош.
Про лес, конечно, говорили всякое. Что ходить нужно друг за другом, а лучше всего обвязаться веревкой, что в темное время суток там лучше вообще не ходить, а если кого-то не нашли через сутки, проще писать некролог. Крош никогда особо в это не верил, но он и не ходил сюда, или по крайней мере ночью или один. Их гласом рассудка всегда был Ёжик, и он всегда отговаривал их компашку от любой более чем обычно небезопасной херни.
Наверно то, что Ёжик каким-то странным образом спутался с ним, Крошем, погубило в нем всю правильную логику. Впрочем… Крош закусил дурацкую улыбку, ему вообще грех было жаловаться, до этого он и представить не мог, что они могут быть вместе. Даже если никому не говорить. Так даже лучше.
Но они в лесу. Ночью. Старые детские страхи снова зашевелились в нем как мокрицы под прелыми листьями и иголками на земле. Ёжик ведь не закончил свою страшилку, верно? Есть продолжение…
— Как там? А, вот. Но мало кто знает, что на самом деле происходит в Городе, почему никто не может оттуда уехать или попасть туда. Говорят, мало кто на самом деле говорит, только дожившие каким-то чудом до глубокой старости старики, что в Лесу живет чудовище, такое страшное, что только стоит тебе его увидеть, как умрешь от страха на месте, а чудовище уволочет твой труп в глубину Леса, чтобы медленно есть его, пока какой-нибудь другой дурачок не забредет в его владения.
…и конечно Ёжик его помнит. Чудовище, святой боженька. Крошу как-то несколько дней снились кошмары про него, в далеком детстве, он как раз только познакомился с Ёжиком, и Ёжик ему и рассказал этот кусок старой прибаутки.
— Чудовище знает всех в Городе и следит за каждым, ведь каждый, кто уехал, лишает его еды, а чужаки приносят его еде нехорошие мысли, поэтому чужаков чудовище ест как можно быстрее, отбивая у кого-либо охоту приезжать в Город вообще. Такая чушь, да? — Жизнерадостно спросил Ёжик и хлопнул Кроша по плечу, останавливая.
Крош чуть не подпрыгнул и замер на месте, упираясь взглядом в сторожку. Ночью она выглядела еще хуже, чем днем.
— Согласен…
— Ведь чудовищу совсем не обязательно быть страшным как смертный грех, придумали тоже. — Продолжил Ёжик, выходя из-за спины Кроша и устремляясь к сторожке. — Оно может быть самым обычным, и не обязательно жрать всех подряд.
— Чего? — Крош окончательно похолодел, будто весь мороз наконец добрался до него и выстудил до костей. Ёжик выглядел таким задумчивым.
— Мысли вслух. Сам подумай, жри оно реально всех и вся, оно очень скоро бы сдохло от голода. Ведь оно тоже не может покинуть Город, проблема не всегда в чудовищах. Люди склонны искажать истории, Крош. — Ёжик поймал его взгляд и медленно моргнул. Его синие глаза стали почти черными, как нефть, влажно заблестели за очками и неотвратимо манили Кроша к себе, и Крош не мог этому сопротивляться, завороженный. Он сделал шаг на полуразрушенную ступеньку, дерево тяжело скрипнуло под его кроссовком.
— Представь себе чудовище, — тихим голосом Ёжик умудрился заглушить и ветер и скрежет веток, лес будто замер, ожидая продолжения истории, — которое оказывается единственным в своем роде. Вокруг него полно таких же вроде чудовищ, они выглядят как оно, но чудовище именно оно, всегда голодное, одинокое, никто не может рассказать ему, как не быть чудовищем и чудовище убивает один раз, два, потому что остальные его не примут, оно знает всемирную историю, спасибо большое.
Крош продолжает шагать и очень быстро оказывается вплотную к Ёжику и умудряется разглядеть вокруг его глаз за очками еще несколько симметричных черных точек. Точки моргают вслед за глазами. Они были там всегда?
— Поэтому чудовище просто решило затаиться. Ему необязательно убивать и много есть, оказывается другие не-чудовища могут делать отличную еду из буквально чего угодно, но чудовище все еще не может покинуть Город. Чудовище знает всех и вся в этом Городе, но его границы для него закрыты и оно легко сердится, на самом деле, поэтому те, кто легко переходит через границы получают свою порцию гнева. Но они не умирают, в самом деле. Гуманизм чудовищу тоже известен.
— В смысле не умирают? — Послушно спросил Крош, все еще отказывающийся что-то понимать, черные точки вокруг глаз, тонкая паутина, частично покрывающая все пространство около сторожки и черные длинные тени, неподвижно застывшие за спиной Ёжика. Это может быть что угодно, хоть оптическая иллюзия.
— Пойдем, покажу, — Ёжик улыбается и с его улыбкой что-то не то: она шире и вы только посмотрите, столько зубов… Крош все еще покорно принимает протянутую ему ладонь, но когда вместо прохладной кожи его касается что-то шершавое, худое, покрытое жесткими волосками он почти кричит. Но в последний момент не может — чертова магия прикосновений; Ёжик наклоняется и зубасто клюет его в уголок губ, весь страх опять отступает в глубину и Крошу просто интересно.
Это ненормально, он знает, но он не может, не когда Ёжик рядом.
Ёжик (чудовище?) спиной вперед шагнул внутрь сторожки, уводя Кроша за собой. Там внутри почему-то не темно, хотя окна совсем крошечные и полностью затянуты паутиной, белой, как сахарная вата, Ёжику она очень нравится, вата, а не…
Коконы привлекают внимание Кроша не сразу. Сразу он замечает в основном всего несколько вещей — из головы Ёжика растут щетинистые шипы, из-за спины виднеются тонкие и длинные, но сильные лапы, а его кожа темнеет до какого-то черничного оттенка. От черники Крошу ирреально смешно, он отворачивается от Ёжика (чудовища), чтобы скрыть смех и тогда уже видит их. Коконы. Их много.
Крош беспрепятственно насчитал десяток, в прострации шевеля губами для беззвучного счета, пока Ёжик, нет, Чудовище, не повернуло его голову к себе. То, что Крош еще недавно считал любимым лицом грустное, хоть и изменилось почти до неузнаваемости. Но это все еще Ёжик, пусть и чудовище, и Крош помнит его грусть.
Он так часто был грустным, Крош всегда считал, что он самый грустный человек (уже вряд ли) в его жизни. Теперь хотя бы понятно почему. Крошу хочется заплакать, но ему практически не страшно.
Коконы словно дышат, но Крош догадался, что дышат там люди, сокрытые за слоями паутины. Неужели и правда живые?
— Они не мертвы, они живы и я когда-нибудь их отпущу. Просто… я не мог дать им войти или уйти.
— …а я? Меня ты можешь выпустить? — Слеза все-таки тянется по Крошевой щеке, но он ее не замечал, пока Ёжик не стер ее и не слизал со своих пальцев.
— Разве ты хотел уйти?
— У меня тут нет будущего, ты это знаешь, сам как-то сказал, что я могу тупо спиться…
— Я тебе не дам, — горячо начал убеждать его Ёжик, цепляясь тонкими руками за плечи, — наверняка это были когти, — впились ему в кожу, заставив сжать зубы, — ты же знаешь, сколько я для тебя делаю? Да ты бы умер еще лет десять назад, помнишь тарзанку? Она держалась на одной паутине.
Крош кивнул, слезы полились уже без остановки, он помнил, паутину, кстати тоже, и огромного, с гребаный сарай, паука. Как же долго он себя убеждал, что ему показалось.
Лучше бы, блядь, показалось.
— А где Нюша и Бараш? — Крош меняет тему и молится, чтоб их не оказалось в сторожке, в каком-нибудь из дышащих коконов.
Ёжик, — Чудовище, Крош, не обманывайся, — моргнуло всеми своими глазами, и выдохнуло короткий лающий смешок. И кстати, кажется оно постепенно выглядело выше, тоньше, еще меньше походя на человека. Крош отметил это так спокойно, просто как факт, что на секунду ему действительно стало жутко. Что же с ним не так-то, а? Настолько влюблен?
— Они дома. Никто тебя, ну, кроме меня, и не звал куда-то. Скажу по секрету: они даже не помнят, что ты собирался уехать. Никто не помнит. Ваша память такая интересная и пластичная, ты знал? Не у всех, конечно, твоя, например, как доска, ее можно только сломать, но никак не прогнуть. А ломать нельзя, никак нельзя…
Крош вытаращил на Чудовище глаза, не в силах осознать, что оно говорит. Память, не все, ломать?..
Чудовище вскинуло свои лапы к потолку, будто причитало, щелкая выпирающими изо рта жвалами:
— Пришлось сделать из тебя торчка, еще бы немного и твои почки отказали, ты понимаешь? Так что этот твой отъезд оказался кстати, хоть и совершенно меня не обрадовал.
— Торчка?..
Пушистая, в самом деле пушистая лапа, опустилась Крошу на макушку. В его глазах все уже как-то плыло и он ощущал слабость, но все еще мог видеть смазанный силуэт Чудовища. Реальность медленно, но уверено ехала набекрень.
— Ты задумывался, — силуэт наклонился к Крошу и тепло заговорил ему в потяжелевшие губы, — почему тебя так штырит, стоит нам потрогать друг друга или поцеловаться? Я уверен, что задумывался, ты ведь совсем не дурачок, не верь никому, кто так говорит, даже мне. Это яд, несильный, с эйфорическим и накопительным эффектом, вызывает привыкание. Интересный состав, я пытался его изучить, но вне моего тела и чьего-либо еще он быстро теряет свои свойства и испаряется.
У Кроша задрожали губы и будто сжалось сердце, превозмогая липкие, словно сырые нити паутины, уже в некотором количестве опутывающие его тело, он поднял руки и вцепился в тело Чудовища, раня ладони о мелкие шипы и пачкая своей кровью короткую шерсть.
— Так, так это… — Крош задыхался, его мозг словно засыпал каждые три секунды, чтобы отключиться окончательно, — Это все вранье?! Ты никогда не… любил…
— О, Крош, — скрежещущим звуком отозвалось Чудовище, — тебя невозможно не любить, даже сейчас ты задаешь такие вопросы, не бойся, любимый, засыпай и спи, пока я не решу, что ты готов.
— Г-готов?..
— Я не хочу тебя ломать, никогда не хотел. Ты будешь спать и забывать, забывать и спать, а когда проснешься…
Конец фразы Крош уже не услышал. Его кокон Чудовище бережно подвесило в середине сторожки, дополнительно укрепляя тут и там нитями паутины. Крош мог думать о нем как о пауке, но Чудовище не знало аналога ему в известной биологии, так что оно думало о себе, как единственном в роде своем. Как много оно совершило ошибок, пока научилось тому, что умело сейчас, как долго оно шло к тому, что имело сейчас.
Крош будет жить, избавившись от накопившегося яда, даже если Чудовищу придется пожертвовать другими коконами. Неважно сколько лет на это уйдет, Чудовище почти всемогуще и практически бессмертно.
***
— Крош!
Он дернулся, лежа на спине. Солнечный свет пилой резанул по глазам, и он вскрикнул, прикрывая лицо ладонью. Крош? Это он? Его имя? О, ну да, конечно его! И зовет его…
— Крош, вставай, ты чего тут дрыхнешь!
— Ёжик… — Крош выдохнул, таращась в чужое лицо, жадно выхватывая детали в виде курносого носа со слабыми веснушками, синих глаз и круглых как два тазика очков, чтобы сложить это в одну картину. — Ёжик!