С самого детства Арсений Попов верил в чудеса.

Когда скользишь по льду, кажется, что у тебя за спиной крылья. Это ощущение не сравнимо ни с чем — ни с победами, ни с кубками, ни с медалями. В такой момент не существует ничего в мире, лишь ты и лед.

Вот только чудеса не происходят просто так. За них всегда нужно платить.

Арсений стоит на пороге кафетерия и стискивает в одной руке телефон, а в другой папку с документами.

До начала шоу меньше двух часов, в Ледовый дворец уже начинают стягиваться зрители — в основном, что уж там скрывать, поклонники звездной пары фигуристов. Свет и декорации готовы, организаторы носятся туда-сюда, операторы и фотографы расходятся по позициям. Все работают.

А эти два дурака сидят пьют кофе.

Точнее, кофе-то стоит рядом на столике, но про него никто не помнит, как, видимо, и про необходимость готовиться к выступлению. Разумовскому вообще гримироваться еще. Разогрев, костюмы, записать сторис перед началом, коньки проверить, настроиться…

А они сидят в обнимку в самом углу и о чем-то мурлычат.

Буквально — два кота, улыбаются широко, Сережа кончиками пальцев щекочет чужой затылок, а Антон держит его в кольце рук и легонько гладит по плечам и талии. Тут Сережа прямо в глаза ему заглядывает, говорит что-то тихонько, прикусывает губу. В ответ Антон затихает, глазами хлопает, а потом вдруг смеется, наклоняется ниже и потирается кончиком носа о его.

Арсений мысленно фыркает.

Идиоты безответственные.

Он демонстративно смотрит в экран смартфона — даром что на него и внимания-то никто не обращает. Во всяком случае, никто из двух звездочек международного класса; остальные-то, проходя мимо, здороваются отточенным до автоматизма «Здравствуйте, Арсений Сергеевич!»

В инстаграме куча уведомлений, но срочного как будто нет. Да и не его, Арсения, это дело — с поклонниками разбираться. А с фанатами — тем более, их он вообще недолюбливает.

Он поджимает губы и четким шагом идет вперед, делая вид, что не стоял последние пять минут в дверях непонятно зачем.

— Эй, голубки, — бросает резко, не глядя даже, будто очень занят в телефоне. Ну да, там же такие важные уведомления о лайках.

— Здрасьте, Арсений Сергеич! — мгновенно отзывается Шастун, даже не думая двигаться с места.

Сережа только кивает — Арсений видит краем глаза, — и ладно бы смущенный, но нет, просто здороваться не хочет. «Виделись уже» сказал бы, если бы не был в хорошем настроении.

Еще бы оно было плохое.

Приходится всё-таки поднять взгляд, чтобы максимально четко передать посыл. И чтобы наткнуться на глаза Шастуна, огромные и блестящие вниманием. Он всегда такой, каждое слово тренера ловит, чтобы всё правильно сделать. Другой вопрос, что не всегда это получается.

— Вы почему еще здесь? — Арсений снова смотрит в телефон, теперь уже на время. — Пятнадцать ноль девять, а вам еще разогреваться.

— Так мы уже!..

— И грим, и одежда, и настройка. Продолжать? Чего как в первый раз, ну.

Сережа вздыхает нарочито громко и лбом упирается в чужое плечо, а Антон кладет подбородок ему на макушку, как так и надо, при этом не сводя с Арсения сосредоточенного взгляда. Аж хмурится, что-то соображая.

— Пять минут, Арсений, и мы придем, — говорит наконец, и от этого простого, почти фамильярного обращения, брошенного вскользь, Арсений едва не кривится, как от лимона.

И не скажешь ведь ничего — сам приучил, расслабил.

— Две. Две минуты.

Он уходит, не дожидаясь ответа, но ждать от этих дураков адекватности и серьезного отношения сейчас нет смысла. Им бы только… кофе пить.

Арсений не проверяет, пошли они готовиться или нет. Это, в конце концов, уже не его дело. Поэтому он уходит в тренерскую и закрывается там с кучей бумаг — у него хватает работы, которую нужно делать. И, в отличие от некоторых, на кофе времени нет.

Полтора часа пролетают быстро, в рабочее время это ни о чем. Так что он толком ничего и не заканчивает, зато теперь не только злой, но и уставший. Впрочем, Арсений не помнит уже, когда в последний раз нормально высыпался.

Он откладывает бумаги и на минуту позволяет себе выдохнуть: поставить локти на стол, упереться лбом в сложенные вместе ладони, глаза прикрыть.

Всё в порядке.

…говорит себе и пытается успокоить внутреннюю дрожь.

Это уже норма, его перед каждым выступлением мелких изнутри колошматит от волнения. Сильнее, чем мальчишку на первых в жизни соревнованиях. Он ни разу не показал этого — непрофессионально, как минимум, а они же и сами поначалу сильно переживали.

Сейчас вон совсем расслабились, для них выступления уже стали не работой даже, а рутиной, и это… неправильно.

Со льдом нельзя так. Он ошибок не прощает.

Это не Арсений, который на фамильярность просто глаза закроет.

Лед уважать нужно.

И лучше бы узнать эту истину до того, как она сама ударит тебя о землю.

Двадцать минут до начала. Надо идти к ребятам. Арсений ворчит про себя, что лучше бы им стоять на низком старте, в костюмах и с записанной сторис, но на деле-то знает — готовы, собраны. Всё пройдет идеально, как всегда.

Арсений думает об этом, идя по коридору, как вдруг откуда-то из-за угла выходит Антон. Костюм ему безумно идет, и Арсений замирает на долю секунды, обводя взглядом длинные ноги и обманчиво изящные руки. Шастун всегда старается скрывать фигуру, даже в тренировочном костюме, что уж говорить про повседневную одежду…

А у него ведь прекрасное тело, даже для фигуриста.

Костюмы для выступлений у него тоже редко бывают полностью обтягивающими — обычно таскает свободные комбинезоны, расшитые объемным декором. Но сейчас он от щиколоток до плеч и кончиков пальцев покрыт тонкой черной тканью, только на груди треугольный вырез, по краям сверкающий черными же стразами.

Арсений моргает, отвисая, и фокусируется на воодушевленном лице Антона.

— О, Арс! Круто, что ты здесь, я как раз тебя искал!

Хочется нервно хихикнуть, потому что широкая улыбка на пол-лица и сверкающие глазищи абсолютно не сочетаются с черным гримом на веках и зачесанными наверх, залаченными и затемненными волосами.

— Слушай, я тут подумал… — Антон, будто и не замечая легкого замешательства тренера, берет его аккуратно за плечо и отводит в сторону.

— Что такое?

Арсений усилием воли заставляет себя собраться и вникнуть в то, что Антон говорит. Тот губы облизывает — гримеры будут возмущаться, явно же долго и старательно намазывали их светлым тоном — и моргает пару раз. Взгляд шальной совсем, лихорадочный. Не к добру это.

— Сережу я еще не спрашивал, но, короче, давай мы добавим в шоу ту подкрутку, которую он хотел? Вместо выброса, прикинь!

У Арсения дыхание перехватывает.

— Что?

— Ты представь, как это будет офигенно! — Антон от возбуждения руками размахивает, сияет весь и чуть ли не подрагивает в предвкушении. — Такое эффектное движение в самом начале, все в шоке будут, Арс!..

— До шоу пятнадцать минут, — холодно обрывает Арсений. — А ты хочешь менять программу? И не просто менять, а добавить сложный элемент, который вы не отрабатывали? Ты совсем дурак?

Антон будто и не слышит — продолжает улыбаться, только головой легонько качает, отмахиваясь от логичных доводов.

— Да ничего там сложного, мы же делали почти то же самое. Сымпровизируем, подумаешь! Ты представь, как Сережа обрадуется!

Если до этого Арсений был просто шокирован, то теперь в нем рвется какая-то ниточка, которая сдерживала злость и раздражение. В первый момент он еще ухмыляется натянуто, сам не понимает, что именно чувствует, и даже как-то отстраненно прислушивается к ощущениям.

Холодно. Вот это да.

А потом маска буквально слетает с лица, и одновременно с этим Арсений хватает Антона за расшитый воротник, не беспокоясь о сохранности костюма, вообще ни о чем больше не думая. Его словно ослепляет на секунду.

— Сережа, значит? Может, еще пососетесь там, а?

Антон смотрит на него ошалело, дыхание задерживает.

— Арс, ты чего…

— А что, ему же наверняка понравится! — Арсений встряхивает Антона хорошенько, прикладывая спиной к стене, ударяя не сильно, но ощутимо. — Или, может, тебе микрофон вынести и кольцо в бархатной коробочке?!

Взгляд Антона — окончательно охреневший и проснувшийся как будто, непривычно серьезный — немного отрезвляет. Антон перехватывает его за запястья и отстраняет от себя одним движением, чтобы внимательнее в лицо посмотреть — а рук из своих не выпускает. То ли сам не заметил, что держит, то ли отпускать не хочет, пока не договорят.

— Так, вот тут притормози. — Голос тоже серьезный и собранный, Арсений даже мельком думает, что давно надо было приструнить его шоковой терапией. — Какое кольцо? Ты что, совсем уже?

Арсений и сам, в общем-то, понимает, что ерунду сказал, что его понесло, вот только признавать это он сейчас не будет. А потом — тем более.

— Во-первых, у меня и в мыслях ничего такого нет, — продолжает Антон, чуть сжимая пальцы. Руки согреваются. — А во-вторых, если даже я что-то такое выкину, Сережа меня сам коньком прирежет. Ты давай, это… Не думай ерунду всякую.

Они затихают. Антон смотрит на Арсения, внимательно так, изучающе. Арсений чувствует, но сам не видит — в сторону глаза отвел.

Время. Надо спешить.

— Ничего не меняйте, — глухо говорит Арсений, освобождается осторожно из хватки и уходит, так и не отвечая на чужой взгляд.

Сережу он видит издалека — ярко-рыжие волосы всегда привлекают внимание, а сейчас они еще не покрыты белой краской. Это будет дальше по сюжету.

Когда Сережа станет Ледяным Джеком.

Арсений мельком оглядывает его, проверяя готовность больше на автомате, чем реально волнуясь. Уж кто в их паре всегда первым собран, так это Сережа. Как бы Арсений к нему ни относился моментами, это он понимает и ценит.

Нижняя часть комбинезона — из непривычной темно-коричневой ткани, а верх — льдисто-синий, с белым рисунком на груди и руках. Они переливаются мелкими стразами, которые в неярком свете совсем похожи на снежинки, будто Сережа сидит зимой на улице и его засыпает снегом.

На деле же он сидит на скамейке, ссутулившись, и хмуро ковыряется в телефоне. Арсений глаза закатывает. Как только умудряется сохранять идеальную осанку на льду, если всё остальное время ходит, сгорбившись?..

И где там Антон застрял? Настраиваться надо, остались считанные минуты.

Стоит подумать об этом, и за спиной раздаются тяжелые шаги. Антон, уже в коньках, проходит мимо Арсения, и Сережа сразу поднимает взгляд на него. Улыбается. Натянуто как будто.

— Готов? — спрашивает, запрокидывая голову.

Антон и так выше всех, кто когда-либо находился в Ледовом дворце, а уж когда на коньки встает — совсем жираф. Сережа почти вертикально вверх смотрит, и Антон касается рукой его лица, легонько гладит скулу.

— Как всегда, — отзывается и чуть хмурит лоб. — У тебя всё хорошо?

Сережа медлит, прежде чем улыбнуться еще шире и сомкнуть ресницы на несколько секунд. «Да». Неозвученное и неправдоподобное. Антон, однако, не спрашивает больше, кивает только и снова проводит кончиками пальцев по чужой щеке.

Арсений, вдруг осознав, что по-идиотски пялится, отводит глаза.

Это его не касается.

Будь один из них девушкой, он был бы обязан предупредить. А так… Пускай.

— До начала три минуты! — оглашает пробегающая мимо Оксана.

Арсений всё-таки подходит ближе, наблюдая, как Антон подает руку Сереже, а тот беззлобно шлепает ее и поднимается сам. Он маленький совсем, и рядом с ним стройный Антон кажется огромным и сильным. Впрочем, он действительно сильный — все поддержки выполняет на раз-два.

— Так, парни. Они пришли на кого посмотреть?

Арсений улыбается, не показывает ничем, что переживает, что из-за идей Антона совсем выпал из колеи, что его иррационально потряхивает от беспокойства. Сейчас он — тренер, и он говорит то, что говорит им перед каждым выступлением.

— На нас, — хмыкает Антон и тихонько сжимает руку Сережи.

— Вот и не загоняемся. Выглядите хорошо, играйте свои роли. — «Как я». — Исполняйте программу. А будет настроение — тащите.

Парни кивают по очереди, и Арсений, оглядев их еще раз, тоже кивает и идет к выходу на трибуны. Сегодня решил сидеть там, посмотреть на мелких со стороны и порадоваться.

Шоу начинается ровно в семнадцать ноль-ноль. В спорте никаких задержек не бывает, всё четко и по графику. Арсений мысленно улыбается этой мысли.

В спорте хорошо. Никаких неприятных неожиданностей.

Разве что совсем редко.

И одновременно с тем, как включаются музыка и свет, Арсений вдруг ловит себя на этой мысли и чувствует пробегающий по спине холодок.

«Будет настроение»… Чёрт, зачем он это сказал?! Не надо было говорить это Антону сейчас; что, если он?..

Да нет, они же всё обсудили. Арсений кулаки нервно сжимает. Ну вот, насладился шоу, как же, теперь до самого конца будет сидеть и дышать вполсилы. Еще и на трибуны ушел, не выловишь ни одного, ни второго, чтобы мозги вправить, если там что-то сдвинулось. А до перерыва целых полчаса, за которые может произойти очень многое…

Арсений медленно дышит, контролирует каждый вдох и выдох, считает про себя. Старается концентрироваться на льду, где уже появились в бледно-голубом свете Джек, который еще не стал Фростом, и Кромешник, который наблюдает за ним.

Этот сюжет они в основном из мультика стащили, но кое-что взяли из сказок и фольклора, кое-что из других экранизаций — словом, чего только не намешали. Сейчас Сережа еще с рыжими волосами, а поверх голубой рубашки надета темная накидка. Сейчас он еще человек, который не видит Кромешника — пока не оказывается в своем сне.

Оба идеально отыгрывают историю. Арсений сам моментами проваливается в сюжет и видит персонажей, а не ребят. Антон так вообще на себя не похож: теперь, когда к гриму добавились эти холодные глаза и небрежная ухмылка, он и правда кажется пугающим темным волшебником.

Но роль эта ему всё ещё не идет.

Ему бы ангельские крылья.

Арсений не задерживается на этой мысли. Ни к чему. Вместо этого он оценивает технику, подмечает совсем мелкие косяки, но их в катании парней — минимальное количество. Программа отточена до прозрачного блеска.

Сережа-Джек оказывается во сне, и теперь освещение становится еще более мрачным, музыка нагнетает, и Антон-Кромешник утаскивает его за собой. Начинается их жуткий вальс.

Зрители то и дело ахают. Поддержки очень сложные, выбросы резкие и нарочито небрежные. Сережа то пробегается на самых носочках, то подпрыгивает на одной ноге, то проезжается коленками по льду. Антон всё это время кружится рядом; его небольшая сольная часть будет следующей, а Сереже в этот момент снимут накидку и распылят по волосам белую краску.

Он долго был категорически против — мол, с одеждой понятно, но цвет волос никто никогда не меняет. Только потому в итоге и согласился: ему доказали, что будет эффектно, необычно и зрелищно.

Арсений снова запинается на этой мысли, и его снова начинает трясти.

А свет мелькает ярко-красным.

Джек видит кошмары.

В самом страшном из них он проваливается под лед.

Антон и Сережа едут рядом, в обнимку, почти как два часа назад в кафетерии. И Арсений — как и два часа назад — с них глаз не сводит, пытаясь понять. Говорят или нет? Или уже поговорили? У них во взглядах сейчас холодная уверенность или туманящий голову запал и раскаленные эмоции?

Если они уверены, если они правда готовы, то кто бы был против.

Но Арсений всё ещё их тренер, и он точно знает, что у них получается хорошо и без раздумий, а над чем еще работать и работать.

Поэтому он весь леденеет, когда видит, на какой заход они идут.

Это не тройной лутц, который должен был быть на кульминации. Не выброс, который они и так долго репетировали, из которого Джек уезжает спиной в темноту и исчезает с катка на несколько минут — чтобы затем вернуться и взлететь.

Они собираются сделать подкрутку. И не классическую, а ту, которую Сережа сам придумал: Антон должен подбросить его вверх параллельно катку, но не за талию, а за колени, чтобы подлетел выше.

Антон и подбрасывает — так высоко, будто Сережа действительно взлетает надо льдом.

Это длится секунды две. Не больше.

Арсению же кажется, что даже меньше.

Какие-то жалкие мгновения, в которые он приподнимается, не дыша и не моргая, думает — глупо совершенно — побежать к звуковику, чтобы выключил музыку, потому что это представляется единственным возможным вариантом остановить всё это, и…

…четко видит, как Антон запинается.

…слишком четко видит, как оба падают.

В зале тишина. Зрители продолжают с замершими улыбками смотреть вниз, будто думают, что это просто элемент танца, и всё так и должно быть. А музыка продолжает играть. Кто-нибудь собирается отключать ее?.. И свет продолжает мелькать красно-голубым.

Но потом Арсений забывает, что вокруг него что-то существует. Теперь уже он, а не Ледяной Джек, оказывается в самом худшем из своих кошмаров. Он — и двое парней, лежащих на льду.

…оба не встают.

Впоследствии Арсений, как ни пытался, не мог вспомнить, как именно вышел на лед. Только что он стоял на трибуне, прямо у своего сиденья, — и вот он бежит, поскальзываясь, в центр катка.

И всё надеется, что — как всегда — проснется.

Антон продолжает лежать, и у Арсения сердце пропускает несколько ударов. Что, что повредил?! Голова, ноги, спина? Краем глаза он замечает, что Сережа поднялся, поэтому в его сторону не смотрит даже.

Он падает на колени, игнорируя вспышку боли, и дрожащей рукой нащупывает пульс. Есть. Колотится быстро, как и всегда после физической нагрузки.

Кажется, только в этот момент Арсений выдыхает.

Он бережно берет в ладони голову Антона, пытается понять, есть ли кровь, но не находит и следа. Боже, неужели пронесло?.. Словно в ответ, Антон глаза приоткрывает и сразу же хрипло зовет:

— Арс?.. — Арсений ладонью касается его губ, чтоб молчал, но тот головой легонько мотает, глупый. — Что с… Сережей?..

Свет наконец-то становится белым, музыка уже не играет, и только трибуны громко шумят. Арсений хочет сказать, что всё в порядке, сам по инерции скашивает глаза в бок.

…сталкивается взглядом с Сережей.

Мгновения хватает, чтобы понять: не пронесло.

Арсений тут же поднимается на ноги, не отводя глаз, делает два шага вперед и успевает точно вовремя.

…голубые глаза мутнеют и закатываются.

…Сережа падает точно в руки Арсения.

Какофония звуков, лиц и ярко-красных крестов. Она начинается ровно в этот момент — и никто еще не знает, что она будет продолжаться долгие месяцы.

Никто еще не знает, что Сережа стоял в последний раз.

II

В их первую встречу Сергей Разумовский, тогда еще никому не известный молодой фигурист из Иркутска, упал на лед.

На самом деле, не упал даже, — ему следующий участник поставил подножку прямо на выходе. Алекс, кажется — Антон запомнил, потому что удивился и имени, и поступку. Пацан криво ухмылялся, довольный своей выходкой, совершенно уверенный, что никто ничего не заметит.

Антон заметил. И посочувствовал рыжему парню — да что там, мальчишке совсем, — который с размаху шлепнулся на бедро и локти. Подумал даже, что тот будет возмущаться и попросит пластырь, или отсрочку, или хотя бы попытается дать сдачи.

Но нет. Сережа только зубы сжал, поднялся на ноги и поехал вперед так легко, словно ничего не произошло. Не оглянулся даже.

Антон еще тогда задумался. И почему-то хмыкнул про себя — надо же, какие ярко-рыжие. Крашеные, что ли? Забавно.

А потом включилась музыка. Не очередной даб-стэп, под который исполняли свои номера девяносто процентов участников, извиваясь и выставляя себя напоказ. Нет, заиграл известный ноктюрн Шопена, и Антон с Арсением синхронно подняли взгляды.

И замерли так.

Сережа не катался — летал.

Порхал надо льдом, легко поднимаясь в самые трудные прыжки и невесомо приземляясь без единой ошибки.

Антон решил даже не досматривать — попросил остановить музыку и поднялся, взбудораженный. Арсений тормознул его за руку:

— Ты чего делаешь?

— Пойду прокачусь с ним, — отмахнулся Антон, не оглядываясь.

— Так не делается, Антон!.. — пытался образумить Арсений, только его не слушали.

Антон сбежал вниз по ступенькам, едва ли не разуваясь на ходу. Он почему-то точно знал, что им не то что тренироваться — разговаривать не понадобится. Скатаются сразу же.

Сергей Разумовский — какой там Сергей? Сережа — смотрел на него не так, как другие молодые фигуристы и фигуристки. Нет, он подозрительно щурился из-под длинной челки и первым ничего не стал говорить, даже не поздоровался.

— Сережа, да? — уточнил Антон с приветливой улыбкой, а сам мельком оценил рост. Ниже его на полторы головы — разница ощутимая, но так даже удобнее, да и чем меньше рост, тем партнер легче, а значит и поддержки будут получаться без проблем.

Парнишка только голову вздернул и кулаки чуть сжал.

— Что надо показать? — спросил с готовностью, и Антон хихикнул себе под нос. Надо же, какой боевой.

Сережа в ответ на смех еще сильнее прищурился и напрягся весь, но тут Антон назвал три элемента и протянул раскрытую ладонь. Первое впечатление не обмануло: этот человек действительно пришел работать, и никакие интрижки его не интересуют.

Держать Сережу оказалось легко и естественно, даже напрягаться не приходилось. Партнер точно знал, что делать, а его непринужденный стиль отлично подходил под стиль Антона — не выверять шаги по сантиметру, а больше импровизировать.

Думая обо всем этом, Антон не заметил даже, как они сделали выброс, и очнулся, только когда Сережа приземлился в идеальную ласточку и покатился спиной вперед — к нему, Антону, лицом.

И этот момент, наверное, стал решающим. Потому что враждебности не осталось, нет. В его глазах Антон увидел то, что видел до этого в глазах только одного человека.

Там была чистая, хрустальная любовь ко льду.

Уже после, когда они пошли знакомиться с Арсением, Антон тихонько сказал:

— Ты это, не подумай, что я какой-нибудь зазнавшийся мажорик. Так просто вышло… ну…

— Не думал, — перебил Сережа, и вдруг с игривой улыбкой подмигнул. — По тебе видно.

Антон глупо разулыбался в ответ.

После были тренировки, тренировки и тренировки. Потом соревнования. Золотые медали. И снова тренировки.

В этой череде найти время на отношения — чудо, потому Антон и не пытался искать. У него вся жизнь — фигурное катание, и всё только ради того, чтобы однажды получить заветный кубок. Ему не до того.

Сереже — тем более. Ему лет-то сколько? Шестнадцать едва исполнилось, когда пришел.

Они как-то сразу, с того первого проката, нашли общий язык и подружились. А когда два тактильных человека проводят столько времени вместе, они рано или поздно неизбежно начинают вести себя, как влюбленная парочка.

Влюбленности у них не было никогда. Ни на один день.

Но всегда было что-то… что-то. Кроме даже флирта. Кроме ничего не значащих, но согревающих поцелуев в макушку, висок и уголки губ, кроме нежных объятий и сцепленных пальцев.

Было что-то, чему оба не пытались дать название. Зачем? Главное же, что всё было хорошо.

Не счесть, сколько раз они падали. Вместе и по отдельности. На тренировках в основном, но бывало и на соревнованиях, и на шоу.

Падали, чтобы всегда — всегда — подняться.

Поэтому за все шесть месяцев Антон так и не находит ответа на вопрос: как?

Как так вышло, что Сережа не поднялся?

Как это могло произойти? Как можно было быть такими легкомысленными? Как вселенная могла это допустить?

Как он мог?

Они не должны были упасть. Не вот так. Ладно бы только он — но Сережа?.. Сережа здесь вообще не при чем, это была не его идея и не его ошибка.

Сережа не упал. Это Антон его уронил.

Не удержал.

Эти полгода проходят как в тумане, холодном и черном. Первые недели после шоу Антон вообще с трудом вспоминает — он как будто и не жил тогда, а только существовал, не мог понять, почему так. Почему он здесь, а Сережа — где-то там, в больничной палате, на операционном столе, одном, другом…

Как это так? Как — он здесь, а Сережа там?

Просто мальчик, который лишился возможности ходить.

Не лишился. Его лишили.

Антон лишил.

До сих пор ко льду даже подходить тошно. Арсений, конечно, заставил выйти на тренировку через месяц после… после. Хотя бы одному заниматься, чтобы форму не потерять.

Антон занимается, но уже не понимает зачем.

Кататься он всё равно больше не будет. Уж точно не в паре, а значит его мечты остались там же, на том злосчастном шоу. Под лед ушли вместе с Сережей.

И как же, черт возьми, плевать на это.

Сейчас, сидя в палате Сережи, крепко сжимая его руку и через силу глядя в глаза — только недавно смог наконец, — Антон одним взглядом говорит всё это. И натыкается на сердитый прищур.

Совсем как тогда, в первую встречу.

— Ты же всё прекрасно понимаешь, Антон, — говорит вполголоса, будто на громкость у него просто нет сил. И улыбается, черт, улыбается зачем-то, устало и невесело совсем, но всё равно пытается, чтобы успокоить. — Слышишь?

— Слышу, — хочет сказать Антон, но голос не звучит, потому что ровно в этот момент горло сдавливает спазм.

Он реветь начал далеко не сразу. Сначала были шок, пустота внутри и непонимание, что происходит и почему жизнь превратилась в бесконечный кошмарный сон.

Потом Арсений вытащил его на лед. И несколько раз Антон даже смог сходить на тренировку.

Пока не запнулся на каком-то совсем простом движении. Он не упал, но потерял равновесие и потратил драгоценные секунды на то, чтобы просто выровняться.

Если бы он был с партнером, эти секунды могли бы стоить человеческой жизни.

Он тогда чудом дошел до дома и, едва закрыв за собой дверь, сел на пол и сидел несколько часов, обливаясь слезами и затыкая рот кулаком, чтобы соседей не напугать.

Это повторялось раз за разом. Когда уже казалось, что всё, прошло, пережил и собрал себя по кускам, — и оказывалось, что нет, хрен там. И тогда казалось обратное — что он никогда уже не станет не то что прежним, а хотя бы цельным.

Позже, когда врачи стали давать надежду и подсказывать всё новые и новые варианты, Антон понемногу успокоился. Поверил почти, что Сережа еще встанет, пусть и кататься никогда больше не сможет.

А сегодня…

«Вы же сами понимаете. Если за шесть месяцев никаких изменений не произошло, шансов почти нет».

Антон чувствует, как глазам становится горячо и больно. Ну вот опять, а сейчас плакать нельзя, совсем нельзя, — еще не хватало Сережу окончательно расстроить.

А Сережа улыбается только и свободной рукой легонько гладит его по щеке.

— Эй, — зовет шепотом. — Что за настрой? Не надо по мне убиваться, я же никуда не делся.

Антон мелко-мелко головой трясет и всё-таки не выдерживает — утыкается лбом в край кровати и сильнее, до боли, наверное, сжимает чужую ладонь.

Извиниться хочет, но его «прости» не поставит Сережу на ноги.

Ничего уже не поставит.

— Антон? Антон, послушай меня. Эй.

Приходится поднять глаза, мокрые уже. Слабак.

— Ты должен продолжать кататься. Нет, слушай, — не дает перебить. — Сколько можно возиться со мной?

— Сколько надо, — буркает Антон.

И ненавидит себя в этот момент, но всё равно… самому себе не верит.

— Антон. Ты еще можешь взять кубок. Слышишь меня? Ради меня и ради себя, в первую очередь. И ты это сделаешь. Хватит уже, правда, ты не виноват. Так… — Он всё-таки осекается — закончились силы быть невозмутимым в такой момент. Но договаривает упорно: — Так бывает. Это спорт.

Ну да, как же. Конечно, каждый второй фигурист роняет партнера так, что тот спину ломает. Рядовая травма, ничего особенного.

Антон хотел бы ответить, но ему сказать нечего.

Извинения уже были — всё равно, что и не говорил ничего. Ложная надежда тоже была — никому она лучше не делает, доламывает только. А обещать он не готов — до сих пор с трудом на лед выходит, какой ему кубок.

Поэтому Антон молча поднимается с колен — ноги затекли, и у него проносится мерзкая мысль, за которую он ненавидит себя еще сильнее.

Если бы он мог сейчас поменяться местами с Сережей… он не согласился бы.

Слабак, эгоист, еще и трус.

Его изнутри разрывает ощущением, что они сейчас прощаются, хотя вроде бы никто никуда не собирается. Но Сережа смотрит так пристально и решительно, что ясно: он видеться больше не хочет.

Еще бы он хотел.

Спасибо, что вообще позволил быть рядом всё это время.

Антон не сдерживается — наклоняется и легонько прижимается губами к прохладному лбу. Жмурится крепко, чтобы не видеть, как потускнели рыжие волосы, которые с самого начала так зажгли его.

Отпускает слабую руку. Не имеет права больше держать.

Выходит из палаты. Закрывает за собой дверь.

Стоит, как в ступоре, не может вспомнить, как двигаться и зачем это нужно.

Слышит за дверью тихое:

— Алло. Марго?.. Забери меня домой. Пожалуйста.

Хочет бросить что-нибудь. Разбить о стену, чтобы разлетелось вдребезги.

Но в коридоре только он. С осколками надежды в руках.