Не то чтобы после того вечера что-то между ними значительно меняется. Они остаются тренером и фигуристом, пересекаются только на тренировках и переписываются исключительно короткими рабочими фразами.

Но что-то всё же происходит.

Первые пару дней Арсений еще думает — убеждает себя, — что ему мерещится, что со стороны Антона ничего особенного нет. Что более долгие взгляды, более теплый голос и более робкие прикосновения — всего лишь игра собственной фантазии.

А та разгулялась от души; из-за Кьяры, в первую очередь. Арсений всё не может перестать думать о том, как дружелюбно и ласково общался с ней Антон и как самой Кьяре было интересно его слушать. Всё это… сильно сбивает с толку.

Время идет, и Антон не только остается таким же непривычно мягким, но и более того — продолжает испытывать Арсово терпение, точно одновременно прощупывает границы и провоцирует на четкий первый шаг.

Как будто Арсений его не сделал.

Особенно это ощущается на ночных тренировках, куда теперь они приходят только вместе — Антону строго-настрого запрещено заниматься в одиночку. И когда они остаются совсем одни на пустом катке… Что ж, Арсения вряд ли хватит надолго.

Но если отбросить лирику, есть куда более серьезная проблема.

Антон до сих пор отказывается от партнера. Не хочет даже пытаться.

И, скрепя сердце, Арсений, собираясь вечером на очередную тренировку, открывает шкаф и хмуро смотрит на верхнюю полку, куда в прошлый раз закинул свои коньки.

Наверное… Наверное, он сможет это сделать.

Антон, как обычно, пришел раньше него и уже разогревается, отрабатывая стандартные шаги. Сумка, перекинутая через плечо, сразу кажется тяжелой и горячей. Арсений скидывает ее и встряхивается. Подходит к бортику, молча следит за движениями Антона.

Тот замечает его сразу же, улыбается широко и, завершив элемент, плавно подъезжает ближе.

— Нет-нет, давай еще круг обманным шагом, — командует Арсений сразу же, чтобы не дать себе передумать.

И, как только Антон, кивнув, разворачивается, он резко садится на ближайшую скамью, вытряхивает коньки из сумки и сбрасывает обувь. Слушает привычный хруст льда, мельком отмечает, что звук совсем плавный и уверенный.

Значит точно пора.

— Арс? Ты чего там? — раздается через минуту, как раз когда Арсений непослушными пальцами зашнуровывает второй конек.

Он поднимается и, улыбаясь максимально расслабленно, идет к выходу, не отвечая на вопросительный взгляд Антона.

Ступать на лед всё ещё тяжело.

Но Арсений про себя сейчас не думает.

Поэтому он ступает так легко, как только может, и подъезжает к замершему на вдохе Антону — тот пристально смотрит на него, будто пытается заглянуть в душу.

— Чего замер? — небрежно бросает Арс, отвечая на взгляд с уверенностью, которой не чувствует. — Пошли, я с тобой покатаюсь.

— В с-с-смысле со мной?.. — ошалело тянет Антон.

— Просто хочу размяться. Ты чего так напрягся?

Арсений знает, что он хороший актер, но в данный момент не уверен, что Антон не раскусит его с первой же фразы и не убежит с катка, матерясь и гремя коньками.

Чтобы не запороть всё окончательно, Арсений отворачивается и действительно принимается кататься сам, да и ему так или иначе нужно разогреться. Шаги даются легко, как дыхание, даже после перерыва почти в неделю. Впрочем, он и спустя месяцы без катка возвращался на лед, как домой.

Настороженно. Не уверенный, что его примут.

И всегда чувствовал, что его любят в ответ.

Арсений перебирает ногами, всё быстрее передвигаясь по идеально гладкой поверхности, глаза чуть прикрывает и расслабляется. Давно уже он не чувствовал себя на коньках настолько… правильно.

Сквозь сомкнутые ресницы он замечает, что Антон слегка пришел в себя и тоже начинает двигаться — выезжает на середину и принимается отрабатывать волчок.

Арсений щурится.

— Меняй! — прикрикивает, переходя в бауэр.

Слышит, как Антон останавливается на некоторое время, а потом разгоняется. Слышит, выпрямляется и тут же следует за ним.

Арсений чуть позади, поэтому его не видно, тогда как он сам отлично видит каждое движение Антона. Он не моргает, наблюдая за положением коньков, ног и тела. Мозг работает мгновенно, и Арсений считывает заход на прыжок быстрее, чем вспоминает название элемента.

Антон отталкивается ребром конька — и Арсений делает то же самое одновременно с ним, но в противоположную сторону.

Они прокручиваются в воздухе и абсолютно синхронно приземляются в «ласточки» лицом друг к другу.

Арсений продолжает ехать спиной вперед, стараясь не ухмыляться довольно, а Антон останавливается и выпрямляется так резко, что едва не падает.

— Почему не доехал? — строго одергивает Арсений. — На меня внимания не обращай, работай.

— Ты думаешь, я тупой? — Антон дышит тяжело, не то после проката, не то от злости. Хотя сколько он там проехал-то. — Думаешь, не вижу, че ты творишь?

Арсений плавно останавливается и внимательно смотрит на Антона. Они зависают так — уже привычно, на самом деле.

Потом Арсений негромко спрашивает:

— И что скажешь?

— Арс, нет. — Антон часто-часто головой мотает и губу прикусывает. — Нет. Нет, я не буду. Нет.

— Я не прошу делать поддержки или выбросы, — продолжает Арсений так же тихо. Знает, что тем тише голос, тем внимательнее его слушают, ловя уже не каждое слово, а каждый звук, каждую мельчайшую интонацию. — Да и не получится без подготовки, мы же примерно одного веса… Но для начала можно хотя бы просто проехать вместе.

Антон складывает руки на груди и чуть пятится назад.

— Нет, Арс. Я не могу.

— Что ты не можешь?

— Какой смысл!.. — Он снова вскидывает руки и беспорядочно машет ими, а глаза лихорадочно бегают повсюду, избегая только смотреть на Арсения. — Смысл вот… вот это всё!.. Я всё равно не буду кататься в паре, понимаешь?!

Антон замолкает, и повисает тишина. Оборванная, неприятная.

Когда он успокаивает неровное дыхание, Арсений продолжает тем же тихим и ровным тоном:

— Ты не ответил на вопрос. — Пауза. Антон всё-таки смотрит на него. Исподлобья, неуверенно, как пнутый щенок — или, скорее, лохматый пес, рычащий на большого соседского кота. — Что ты не можешь, Антон?

Тишина. Антон неуверенно пожимает плечами.

— Давай по порядку. — Арсений в два шага оказывается рядом, прямо напротив Антона, лицом к лицу. Тот в глаза не смотрит, но и не отстраняется больше. — Стоять рядом можешь?

Кивок, на удивление твердый.

— Хорошо. Но лучше давай разговаривать словами, ладно?

— Кто бы говорил, — бубнит Антон себе под нос, но глаза поднимает и, сглотнув, кивает еще раз. — Да, стоять рядом могу.

— Умница.

От этого слова, произнесенного тихо, с придыханием, у Арсения самого по спине бегут мурашки. Глаза Антона чуть темнеют, дыхание на миг сбивается. Или это снова чертова фантазия?.. Да нет, стоя в жалких сантиметрах друг от друга, трудно понять что-то неправильно.

— Можешь коснуться меня? — еще тише и почему-то хрипло.

Антон сначала мелко-мелко кивает, а потом, опомнившись, говорит совсем без голоса:

— Могу. — И касается, невесомо проводя ладонью по широкому плечу. Замирает и смотрит вопросительно, и это пробирает жаром до костей.

Черт возьми, Антон.

Приходится сглотнуть тяжелый ком в горле, и тот опускается ниже — в грудь, заполняя ее гулкими ускоряющимися ударами. Арсений чуть склоняет голову, показывая, что — можно.

Можно еще. Можно дальше.

Можешь.

И Антон понимает — ведет ладонью уже увереннее, переходит с рукава кофты на обнаженное запястье, вздрагивает слегка, но опускается к пальцам и слабо переплетает их со своими.

Этот жест уже знакомый, а потому успокаивает сейчас, в центре катка — в эпицентре чего-то, чему не дать названия, но что определенно взрывает сейчас двоих людей на льду.

Потом Антон прислоняется совсем близко и легко обнимает за талию, проводит раскрытой ладонью по спине — тормозит всего на секунду, но Арсений ободряюще улыбается уголком губ, и он расслабляется.

Чувствуя чужие пальцы, сквозь ткань куртки перебирающие позвонки, Арсений выдыхает громче — и понимает, что дышит Антону прямо в шею, в этот же момент чувствуя его теплое дыхание у себя на плече.

— Хорошо, — хриплым шепотом. — Двигаться вперед — можешь?

Антон как будто забыл уже, зачем они здесь и с чего всё это началось. Он кивает как-то заторможенно, скорее по инерции, и делает шаг вперед. Арсений одновременно с ним шагает назад.

Они двигаются, как в вальсе, медленно и осторожно, будто испытывая друг друга и самих себя. Арсений мало что замечает вокруг, кроме горячей руки на своей спине, которая продолжает бездумно гладить поясницу и периодически касается острых лопаток. Не замечает даже, как сам кладет руку Антону на плечо, и вот они уже действительно танцуют.

Сколько это длится, оба не знают. Оба совершенно теряются во времени и пространстве, забывая даже о том, чего так сильно боялись.

Но Арсений усилием воли заставляет себя вспомнить, зачем это затевалось. Поднимает голову и тихонько шепчет одними губами в самое ухо, почти касаясь чужой кожи:

— Тодес вперед-наружу. — Помедлив, спрашивает: — Можешь?

Арсений не видит его лица — только чувствует трепещущие ресницы на собственной щеке, и влажное дыхание от приоткрытых губ, и как Антон уже кивает машинально…

А потом слышит рваный выдох.

И, прежде чем услышать ответ, стискивает обе ладони — обнимает крепче и сжимает руку Антона сильнее.

Давая понять, что не отпустит, если его не попросят об обратном.

Несколько секунд. Арсений затаивает дыхание в ожидании.

Он верит, что Антон справится, если только попробует, но решится ли он? Может быть, еще слишком рано… Но он смог хотя бы проехаться с партнером, это уже огромный результат…

— Могу, — неожиданно твердо, хоть голос и ломается на середине короткого слова.

Антон медлит еще секунду, прежде чем отстраниться и заглянуть Арсу в глаза, будто снова спрашивая разрешения. И, получив уверенный кивок, Антон убирает руку с его талии, а вторую сжимает так крепко, что, вероятно, останутся синяки.

Они синхронно поворачиваются в одну сторону и начинают разгоняться. Шаг за шагом скорость нарастает, и на долю секунды в сердце Арсения возвращается осколок холода — но сейчас его боль должна, обязана уйти на второй план.

Они здесь ради Антона. И Арсений сделает всё, чтобы помочь ему.

Поэтому он плавно меняет позицию и на повороте разворачивается лицом к Антону; тот уже не расслаблен, как всего полминуты назад, а сосредоточенно следит за каждым движением, своим и партнера, — и продолжает крепко сжимать ладонь.

Они выезжают в центр катка, постепенно закручиваясь в спираль. Арсений еще раз ободряюще улыбается — и отклоняется спиной на лед.

Переносит вес на наружное ребро конька и выгибается так, что почти касается макушкой льда.

Чувствует, как сильнее напрягается рука Антона, когда тот чуть приседает и раскручивается на месте, кружа партнера вокруг себя.

Арсений еще сильнее запрокидывает голову, чтобы увидеть, как Антон, изящно подняв вторую руку, закрыл глаза и, кажется, не дышит — но держит без особых усилий.

Они делают два полных оборота, а потом Антон выпрямляется, тянет Арса за собой, и тот красиво выходит из позиции, опираясь на одну ногу и снова поворачиваясь к партнеру лицом.

Рук они так и не отпускают.

Они еще несколько секунд едут по инерции, глядя прямо друг на друга, и Арсений в самый последний момент успевает уловить, как что-то в Антоне переламывается.

Одним сильным движением он подтаскивает его к себе и обнимает крепко-крепко, не давая упасть на колени прямо здесь — и чувствует, как того начинает колотить.

— Тише, малыш, тише…

Это глупое обращение срывается с языка само по себе, Арсений даже подумать не успевает, не то что ухватить его. Прозвучало непривычно — но до сладкого, тянущего чувства внутри правильно.

Не сразу Арсений понимает, что Антона трясет не от плача, что истерика у него не такая, как раньше. Не из-за чего-то плохого.

Потому что сквозь всхлипы без слез Арсений улавливает недоверчивый смех, сначала робкий, а потом — такой счастливый, что здесь, в локальном царстве льда, становится тепло.

— Арс… Арс!.. — слышится сквозь невнятный поток этих звуков, и Арсений сжимает Антона еще крепче, начинает осторожно покачиваться, переминаясь с ноги на ногу. И улыбается глупо, потому что не может не. — Арс, получилось!..

— Да, Шаст. Получилось.

Арсений не улавливает, в какой момент Антон отцепляется от его плеча, только чтобы обнять поудобнее — и прижаться дрожащими губами к его губам.

II

Вдох.

Антон закрывает глаза.

Пульс колотится бешено, в голове не остается уже ни одной мысли, а выдохнуть страшно, поэтому он не дышит.

Вокруг не остается ничего, абсолютная тишина и пустота.

Только рука Арсения в его руке.

Так крепко Антон еще никогда и никого не держал — и не держался ни за что и ни за кого. Вся сила, которая есть в его теле, сконцентрировалась на том, чтобы ни за что не разжать пальцы хотя бы на миллиметр.

Даже если на землю прямо сейчас упадет астероид, Антон будет держать Арсения, пока не поможет ему подняться.

Всё происходит быстро, но каждое мгновение ощущается маленькой вечностью, сложенной изо льда. И когда Антон поднимается на ноги — удивительно крепкие сейчас, не дрожащие совсем — и тянет Арсения вслед за собой, мир наконец-то продолжает свое существование.

Только сейчас он краем сознания подмечает: он так сильно концентрировался на том, чтобы приложить максимум силы, что даже не почувствовал веса партнера, хотя с непривычки должно было быть тяжело.

Партнера. Антон ловит себя на этой мысли, уже глядя в довольные глаза Арсения, и зависает так. Партнер.

У него к чертям ломается мозг, не способный охватить сразу столько. Антон думает об этом слове в совершенно не том смысле, в котором должен бы, а одновременно — отчаянно противится называть Арса партнером по катанию, потому что «партнер» у него теперь ассоциируется с неподъемной ответственностью.

Антон такую не удержит.

Но при всем при этом — только что же удержал.

Хотя думал, что больше никогда не сможет. Не доверял самому себе и не мог позволить кому-то другому довериться ему. Но позволил — себе и другому — обменяться доверием, и всё выгорело. Получилось.

Эта бурлящая смесь эмоций, чувств, мыслей и страхов взрывает что-то внутри, выжигает оцепенение дотла и разносится горячей волной по телу и сознанию, сметая всё на своем пути, оставляя от вросшего в подкорку ядовитого ужаса одни лишь обугленные ростки.

Арсений, видимо, понимает по взгляду Антона, что прямо сейчас что-то произошло. Он резко дергает на себя за руку, которую до сих пор не отпускал, позволяет упасть в объятия и сжимает так сильно, что если бы в этот момент Антон ломался, ему бы не дали развалиться на части.

Его ослепляет — но не слезами, а удивительно резким, четким ощущением облегчения. Его колотит, но не от испуга — от глупой, сумасшедшей радости.

Он смог. У него получилось.

Антон улавливает на своем загривке ласковые поглаживания и вдруг начинает смеяться. Жмурится сильно-сильно, потому что эмоции всё ещё слишком яркие, и теперь к ним примешивается другое одно осознание, пусть и не ключевое сейчас, но самое важное.

Арсений. Сделал это для него.

Арсений сейчас обнимает его и гладит по спине и шее.

Арсений рядом, переживает, но старается помочь.

Арсений доверился ему, хотя сам едва может спокойно стоять на льду.

Арсений. Арс.

— Тише, малыш, тише, — слышится сквозь шум в ушах и собственные сухие всхлипы. «Малыш». Антон прижимается еще сильнее, чувствуя себя настолько в тепле и безопасности, что от этого ощущения хочется скулить.

Он едва осознает, что начал тихонько звать Арса и по имени и повторять — «получилось». Он смог. Они смогли.

Арсений начинает легонько покачиваться вправо-влево и не перестает мягко касаться спины Антона, поглаживает, кажется, совсем бездумно. Говорит:

— Да, Шаст. Получилось.

Антон вслушивается в его голос — абсолютно счастливый тоже, но еще и безумно красивый. Это Арсений, у него вообще всё идеальное, включая голос, который в одну секунду может громогласно отдавать команды, слышимые на другом конце катка, а в другую — шептать те же команды хрипло, в самое ухо, опаляя кожу дыханием.

Этот момент вдруг отчетливо встает перед глазами — и добивает окончательно. Антон понимает: не выдерживает.

Слишком много, всего слишком много.

Впервые за… всю жизнь, наверное, его так сильно переполняют эмоции, от которых не хочется убежать — а в которые хочется влететь с разбега.

И Антон влетает.

Сам того не замечая.

Отстранившись на жалкие сантиметры.

Чтобы прижаться губами к губам напротив.

Наконец-то.

Всё снова замирает, только теперь не вокруг, а внутри. Как будто предыдущие несколько минут всё существо Антона крутилось в горящей центрифуге, а теперь — замерло.

Застыло.

Ни мысли в голове, ни лишней эмоции в сердце.

Только ленивое осознание, что губы Арсения теплые и обветренные.

Это заканчивается еще быстрее, чем первый за полгода выполненный тодес. Но не плавно и красиво, а неожиданно и рвано, незавершенно.

Потому что Арсений отстраняется через секунду и весь напрягается так, словно в него кинули заклинанием из «Гарри Поттера». Остолбеней — и Арсений застывает, не моргает даже.

В первый миг Антон машинально тянется за его губами, едва успевает остановить себя, моргнуть и перевести взгляд с приоткрытых губ на глаза.

Тоже как будто застывшие, непонимающие.

И только в этот момент Антон наконец приходит в себя. Моргает еще раз, другой, третий, разжимает руки, которыми, оказывается, продолжал удерживать рядом, и Арсений тут же отъезжает на шаг.

Неприятно. Хотя и заслуженно.

— Прости, — хрипло, без голоса почти.

Арсений молчит, глядя на него. Кажется, просто не знает, что сказать. А может, хочет сейчас обозвать всеми возможными матами и ведет с самим собой мысленный диалог, выбирая оскорбления позаковыристее. Это же Арсений.

В итоге тот, собравшись, коротко кивает и говорит, совсем как-то не к месту:

— На тодес надо больше разгон, чтобы сделать уровень выше. Выход кривой, но это понятно… Да, и отрабатывай твизл.

И, отчеканив указания, Арсений просто разворачивается и уезжает с катка. Антон заторможенно наблюдает за тем, как он уходит со льда, как переобувается и как покидает арену, не оборачиваясь.

И только оставшись один на белом ледяном поле, Антон в полной мере осознает, что именно только что сделал.

Выдох.

II

Остаток ночи и весь следующий день проходят сумбурно. Антону сложно концентрироваться на чем-либо, и, как назло, не отвлечься даже на тренировку или общение с коллегами — у него выходной.

Мысли мечутся от самоедства до обвинений всех вокруг, от сожалений и тотального непонимания, какого черта, до анализа собственных ощущений и логической цепочки.

Иногда подкидывают ошалелому мозгу осознание, что Антон сумел выполнить совместный элемент, причем не с кем-нибудь, а с собственным тренером. И, конечно, стабильно раз за разом возвращаются к воспоминанию о том, какими приятными на ощупь оказались губы Арсения.

По крайней мере, после всех этих эмоциональных аттракционов Антон спит, как убитый, почти десять часов подряд.

В конечном итоге, к вечеру следующего дня он наконец приходит к стадии принятия. И, собственно, смиренно принимает тезис: он ни о чем не жалеет, а если бы вдруг удалось повернуть время вспять, он бы только крепче держал Арсения рядом и продлил поцелуй хотя бы на несколько секунд.

И — да. Им определенно стоит поговорить.

Поэтому, когда Арсений внезапно звонит по телефону, Антон сначала хмурится. И обещает себе, что, как бы ни повернулся разговор, он точно не будет ни за что извиняться.

— Да?

— Привет, — раздается непривычно звонко. Антон ярко может представить, как Арс сейчас замер, напрягаясь всем телом. — Не занят?

— Привет… Не-а, выходной же, — старается говорить небрежно и весело, чтобы Арсу стало хоть немного спокойнее. Всё же хорошо, ну правда.

Как бы то ни было. Даже если Арсений сейчас предложит сделать вид, что поцелуя не было, даже если предлагать не будет и просто притворится сам… Окей, Антон подыграет, как всегда. Ему, честно, несложно.

— Мало ли… — Неловкая пауза, Арсений хмыкает. — Так тупо, на самом деле. Но в свое оправдание скажу, что я вообще хотел отправить смс-ку.

Антон слегка обмирает тоже. Так значит, он всё-таки звонит поговорить об этом. И, возможно… Только возможно!.. Он так волнуется потому, что ему всё… понравилось?

Что — всё? — тут же обрывает Антон сам себя. Один невинный поцелуй, о чем тут вообще переживать.

Но оба иррационально переживают.

— Ну, я… Я рад, что ты позвонил, — выдавливает Антон, наконец-то настраиваясь. — Правда. Спасибо.

Очередная неловкая пауза.

— М-мне кажется, нам надо это обсудить. Можем встретиться и…

— Нет, давай сейчас, — быстро перебивает Арс. — Извини, просто мне так легче.

— А. Хорошо. Давай так.

Разговаривать языком, вот прямо словами, прямо через рот — оказывается очень сложно. Особенно вот так, не видя собеседника, и при этом зная, что тот максимально скрытный человек и будет прятать девяносто процентов эмоций и мыслей.

С другой стороны, лучше так, чем никак.

Поэтому Антон, уже почти привычно, решает брать дело в свои руки.

— Как ты смотришь на то… Короче, давай я буду задавать вопросы, а ты — отвечать? Или можем наоборот. Или по очереди.

— Да, отличная мысль. По очереди.

— Хорошо… Ты волнуешься сейчас?

— Эй, я думал, мы будем обсуждать важные дела и искать решения! — возмущается Арсений, но сразу слышно, что он немного расслабляется.

Маленькая победа. Антон поставил бы ее рядом со своими кубками.

— Обсуждать ощущения друг друга — половина разговора, причем самая важная! — деловито сообщает Антон, усаживаясь поудобнее на широком подоконнике и залипая на падающие снежинки. — Так что? Волнуешься?

Пауза, после которой Арсений шумно выдыхает в трубку, снова хмыкает и признается:

— Да я, блять, в ужасе.

— Ох. Я, честно говоря, был в ужасе вчера и половину сегодняшнего дня, а теперь уже как-то полегче. Но боюсь сказать что-то неправильно.

— За это не переживай, пока ты справляешься куда лучше меня.

Они смеются тихонько, и Антон буквально чувствует, как приятный смех Арса начинает согревать его изнутри.

— Ладно, моя очередь, да? — Арсений медлит пару секунд. — Почему ты… Нет, стоп, это потом. Давай так. То, что ты сделал… Это было на эмоциях, или ты давно хотел?

Антон собирается с мыслями, прежде чем ответить, потому что разговор начинает заходить на довольно шаткую территорию. Впрочем, он был здесь с самого начала.

— И то, и другое, — признается Антон, подумав. — Я давно хотел, просто, наверное, старался не думать об этом. Да и, сам знаешь, было не до того. А вчера… Меня как будто перемкнуло от количества, ну, всего. И я чувствовал, что если не сделаю этого, то просто, нахрен, взорвусь. Прости, кстати. Надо было спросить.

— Тогда это было бы еще более странно.

Мозг внезапно подкидывает новый вопрос, и Антон даже забывает, что примерно хотел спросить дальше. Он покусывает губу, сомневаясь, но всё-таки выпаливает:

— А что бы ты сказал? Если бы я спросил?

Арсений медлит, прежде чем уточнить:

— Если бы спросил… разрешения?

Почему-то в такой формулировке это звучит горячо, и совершенно некстати вспоминается хриплое «умница», сказанное почти в лицо. И ощущение спины Арса под рукой, и его дыхания на шее, и его обветренного поцелуя на губах.

— Не знаю, — сипло и едва слышно, Арсений чуть откашливается. — Наверное, я был бы не против.

Антон замирает. Он не ожидал такого ответа.

— Круто, — выдает машинально, и они оба вновь тихонько смеются. — Твоя очередь.

— Тебе когда-нибудь нравился Сережа?

Стоп. Чего?

— Чего? — переспрашивает, совсем не догоняя.

— Просто ответь.

— Нет, никогда, — растерянно тянет Антон, ежится на своем подоконнике и глупо пялится на снежинки. — Точнее, как. Я уже говорил ведь, Арс. В романтическом плане — никогда. Но он всегда был мне очень дорог. Не буду врать, что у меня совсем не было мыслей, что мы могли бы встречаться… Но мы не могли, нас никогда не тянуло друг к другу в этом плане.

— Со стороны выглядело иначе.

Еще раз — стоп. Что Антон только что услышал.

И тут его осеняет. Он даже поднимается и вскакивает на ноги от пришедшей в голову внезапной догадки.

— Арс… Ты что, ревновал всё это время?

— Это будет считаться твоим вопросом, — хихикает тот, и Антон слышит, как его голос опять стал звонким и натянутым. — Нет.

— Что — нет?

— Не… Не всё время.

— Ага. А как давно?

— Это уже второй вопрос, — невнятно ворчит Арсений, а Антон только головой мотает, прикрыв глаза и пытаясь осознать масштаб проблемы.

— Так, не увиливай тут. Говори нормально. Хотя нет, сначала я, потому что была моя очередь! Проясним этот момент раз и навсегда, чтобы у тебя больше не было сомнений. — Он плюхается обратно на подоконник, но теперь спиной к стеклу. — Я не знаю, как назвать то, что было у нас с Сережей. Я вообще не любитель вешать ярлыки, знаешь, именно из-за таких вот ситуаций, когда никакие рамки не подходят.

Он выдыхает, устало трет переносицу, собираясь с мыслями, и продолжает медленно и вдумчиво, искреннее старается всё объяснить — и не отпугнуть человека, о котором, сам не до конца осознавая, мечтал так много лет.

— Мы совершенно точно не были в отношениях и никогда их не хотели. Но и друзьями нас назвать сложно, потому что — да, мы иногда целовались, но… как бы это сказать… Без страсти, что ли? И нет, мы не спали, если тебя особенно волновал этот момент. Никак, ни в какой форме, вообще. У нас были только объятия, иногда — поцелуи, чаще куда-нибудь в щеку, это просто как… не знаю, элемент тактильности, помноженной на два?

— Ладно, остановись, я понял, — перебивает Арсений, вроде бы даже убежденный. — Мне не пятнадцать, в конце концов, я взрослый человек и не собираюсь разводить истерику из того, что ты с кем-то за ручки держался. Но еще момент уточни: Сережа ведь точно знает, что у вас было именно так?

Антон, честно говоря, совсем не хотел говорить или хотя бы думать сейчас о Сереже, потому что это до сих пор слишком больно. Но, видимо, без разъяснения этого вопроса они с Арсом не смогут двигаться дальше.

«Они с Арсом». Звучит.

— Да. Никаких сомнений. Я всё-таки старше, и где-то года два назад, когда мы только начинали кататься, я еще опасался, что он может… ну… начать испытывать чувства, и тогда всё станет сложно. И что ты думаешь? — Неожиданно для себя Антон расплывается в улыбке, вспоминая тот забавный разговор. — Он, умник, догадался, что я что-то такое выдумал, подловил меня после тренировки и пригрозил отпиздить моими же коньками, если хотя бы попытаюсь к нему подкатить где-либо помимо арены.

Арсений тоже смеется, и вот тут, кажется, они наконец-то начинают друг друга понимать.

— Да уж, он у нас такой. С характером.

— Арсений, пожалуйста, не говори мне, что вот эта твоя строгость была из-за ревности. Я хорошо помню, как ты его поначалу гонял. Да и потом тоже, и эти твои взгляды в нашу сторону… Серьезно, вот из-за этого?

Всё еще не получается осознать, что они такие сказочные идиоты. Неужели оба, так давно, взаимно?.. А могли бы просто поговорить еще несколько лет назад!

— Нет, дело не в этом. Или не только в этом. Не сразу… Блин. — Арсений по-лисьи фыркает и делает паузу, собираясь с мыслями. — Мне сложно сейчас сказать, как давно появилась эта ревность — назовем ее так, хотя это и не точно, но пусть будет. Не думаю, что с самого начала, я же тогда еще совсем не… Ну, ты понял.

— Понял, — зачем-то подтверждает Антон мгновенно охрипшим голосом, и пульс на несколько секунд ускоряется, как на тренировке.

— Или уже тогда это было, я, честно, последнюю неделю об этом думаю и не могу найти точный ответ. Это и не так важно… Но уже давно я, во-первых, подсознательно свыкся с мыслью, что такое может произойти. А во-вторых… Антон, я переживал. Не хотел, чтобы с вами случилось что-то такое, как со мной и Аленой.

Антон прикрывает глаза. Блять.

— Арс.

— Не будем сейчас об этом, хорошо? — Через трубку слышно, как Арсений сглатывает нервно. — Главное, что мы всё прояснили. И я понял, что Сережа очень дорог тебе, но по-другому. Даже, в определенном смысле, сильнее, чем если бы вы встречались.

Антон решает не отвечать на это. Тем более, что Арс, пожалуй, прав. Чувства — вещь непостоянная, и как бы сильно ты ни любил человека, они могут пройти. Отношения — уже другой вопрос, сложнее. Но когда человек становится тебе родным, не как брат даже, а еще крепче, такому нет даже подходящего определения… Это то, что остается навсегда.

— Хорошо. Там твой вопрос на очереди.

— Да нет, твой, про ревность — это всё-таки часть обсуждения была.

— Как скажешь… Сейчас, я сформулирую. Секунду.

Антон хочет спросить напрямую, но они оба так старательно избегают этих слов, и произносить их первым, что ни говори, страшно.

— Арс, скажи… Только сначала сам подумай и реши. Кто я тебе? Друг? Подчиненный? Партнер?

На последнем слове голос слегка ломается. Антон не знает, почему выбрал именно это слово, учитывая его двусмысленность. В их ситуации, пожалуй, не лучший выбор, но тем не менее…

Арс молчит. Так долго, что Антон даже проверяет, не сбросился ли звонок.

— Антон, — тихо, на выдохе, с каким-то трепетным волнением, от которого Антона вдруг охватывает приятное ощущение, что прямо сейчас происходит что-то очень важное. Волшебное почти, как бы сопливо ни звучало. — Ты, наверное, стал уже одним из самых близких мне людей. А одним из самых важных — и того раньше. И я сам, говорю же, не смог вспомнить, в какой конкретно момент, как давно стал смотреть на тебя иначе, чем просто на одного из спортсменов.

Он медлит, а Антон не дышит почти, ловит каждое слово и каждую паузу — вот как прямо сейчас. Потому что в молчании зачастую куда больше смысла.

— Антон, — совсем без голоса, пронзая насквозь неописуемой нежностью, — я зарекся вступать в отношения с партнером. Мне в принципе было не до отношений, но если я и подумывал когда-нибудь, то точно не…

— Но мы не партнеры, — перебивает Антон, тоже негромко. И тут же добавляет, проклиная себя же за возможную путаницу, которую сам создал: — В смысле, не по катанию. Мы тренер и спортсмен, правильно?

— Что еще хуже, на минуточку, — хмыкает Арсений.

— Но мы, как ты сам вспоминал, уже взрослые люди. И я не вижу проблем. Если, конечно, ты хочешь.

В голове легкий туман от волнения, но такой непривычный и, пожалуй, даже приятный. Как и сладкое предвкушение ответа сейчас, когда всё уже, на самом-то деле, понятно. По голосу, по словам и по молчанию.

— Я всё ещё не уверен, если честно. Что, знаешь, из этого что-то получится. Не хочу потерять… тебя. Из-за какой-нибудь ошибки.

Они перешли на «ты» давным-давно, почти незаметно друг для друга, но только сейчас Антона наконец шибануло тем, как сокровенно звучит это «тебя». А может, только сейчас оно так прозвучало, окончательно выбивая из-под ног почву.

Лед — из-под коньков.

И отрезая все возможные пути назад, оставляя их двоих наедине с множеством вариантов их истории, теперь уже общей.

— Все ошибаются, Арс, — негромко говорит Антон, улыбаясь куда-то в темноту. — Я тоже, знаешь ли, без большого опыта и на психолога не учился. Ошибки будут, это нормально, но… Мы ведь можем вместе их исправлять. И вместе разбираться, что это за зверь такой — отношения.

Он замолкает.

Арсений молчит тоже. А потом вдруг спрашивает с отчетливо различимой в голосе улыбкой:

— Ты волнуешься сейчас?

Антон прикрывает глаза, опирается затылком о стекло позади себя и понимает, что тоже не может перестать улыбаться.

— Разве что совсем чуть-чуть. Скорее, я в предвкушении.

— О, вот как?

— Да, как когда точно знаешь, что тебе сейчас будут дарить подарок, но еще не знаешь, какой именно.

— Страх разочароваться?

— Меня в детстве радовал абсолютно любой подарок! Так что нет, я именно про предвкушение чего-то хорошего, но при этом дурацкое волнение, что что-то пойдет не так.

Они снова одновременно смеются, и остатки сомнений окончательно растворяются в этом звуке. Антону тепло, хоть он и сидит, почти прислонившись к стеклу, за которым царит зима.

Подумав, он решает добавить:

— А если серьезно… Мне очень тепло сейчас. Внутри, я имею в виду. Я не ожидал, что мы так хорошо поговорим. И даже если ты вдруг скажешь, что всё херня и надо забыть этот разговор, я почти не расстроюсь — буду знать, что недосказанности точно не осталось.

— Ну, такого я не скажу, — тут же хмыкает Арс, и сердце глупо подпрыгивает от радости. Антон прикусывает губу в ожидании продолжения. — Я… Блин, ладно, я не против, хорошо? Попробовать быть партнерами в том самом смысле.

И хотя Антон этого ожидал, он всё равно вскакивает, взбудораженный, и принимается ходить по комнате туда-сюда.

— Серьезно? Арс, погоди минутку, мне надо это осмыслить! — Глубокий вдох, выдох, дыши, Антон. — Ты правда это сейчас сказал? Правда хочешь?

Он сам слышит, как звенит его голос, дрожит от волнения и дикой, необузданной радости. Хотя только что же думал, что будет умиротворенно сидеть на подоконнике и улыбаться снежинкам.

— Правда, — смеется Арсений смущенно, и больше всего на свете Антону хочется сейчас его видеть. Видеть чуть покрасневшие щеки, прикоснуться к горячей коже кончиками пальцев, потом едва ощутимо провести по ней губами, а потом сгрести Арса в охапку и дать понять, что теперь он не один.

Теперь Антон рядом. Теперь ему наконец-то можно быть рядом по-настоящему, обнимать, гладить, целовать в пушистые ресницы и растрепанную челку.

Блять, как же хочется его увидеть.

— Встретимся? — выпаливает Антон и сразу прибавляет: — Завтра, может? Если сегодня у тебя планы.

— Планов нет, но сегодня я определенно не готов. Извини. — Его голос звучит действительно виновато, и Антона заново затапливает щемящей нежностью. — Надо осмыслить это всё, сначала одному. А завтра… После четырех, как ты?

— Да. Могу, да, — активно кивает Антон, хоть его и не видят. — Напиши потом, где встретимся.

— Хорошо.

— Арс?

— Да?..

— Это свидание? — Почему-то хочется уточнить, чтобы мозг уж точно осознал и принял происходящее сейчас безумие.

— Технически, если мы уже встречаемся, этап свиданий мы пропустили, — говорит Арсений, нарочито растягивая то самое слово, и Антону хочется одновременно рассмеяться и закричать в снежное небо, как он сейчас счастлив.

Встречаются. Они встречаются.

Как это по-дурацки, но как чертовски прекрасно.

— Технически, — передразнивает он, не прекращая улыбаться, — женатые пары тоже ходят на свидания. Это не формат знакомства, а элемент досуга.

— Туше. Ну тогда глупый вопрос, Антон. Конечно, это свидание.

— Мне нужно надеть костюм или?..

— Иди уже спать, умоляю!

Антон не выдерживает — смеется в голос. И, пожелав Арсу доброй ночи, нехотя отключается.

А потом садится прямо на пол и несколько минут смотрит прямо перед собой. Свет он так и не включил, поэтому темнота смотрит на него в ответ. Осуждающе, но с затаенной гордостью.

Тьфу, что за шиза.

Антон качает головой, хихикая себе под нос, тупо смотрит на телефон, потом резко вскакивает и бежит умываться. От прикосновения холодной воды немного приходит в себя, но сердце — бешеный механизм — продолжает колотиться быстро-быстро.

— Встречаемся, — проговаривает Антон вслух, глядя на самого себя в зеркало и отмечая совершенно шальной блеск во взгляде, покусанные от волнения губы и легкий румянец. Ну вот и кто бы говорил про смущение. — Мы встречаемся.

И вдруг вспоминает собственную мысль, которая мелькнула несколько минут назад и была настолько легкой и правильной, что он даже не обратил на нее внимание.

Счастлив.

Сейчас, в данный момент, Антон настолько счастлив, насколько вообще может быть.

Несмотря на то, что близкий человек его ненавидит. Что сам же сломал ему, девятнадцатилетнему пацану, жизнь. Что не собирается больше кататься в паре, что потерял возможность выиграть кубок.

Он всё ещё может быть счастлив.

Хотя был уверен, что никогда уже не сумеет.