Антону курить нельзя. Причем не столько потому, что он спортсмен, сколько из-за Арсения, который всыплет ему по первое число, если увидит.

Он однажды, в самом начале их совместной работы, еще когда Антон был, считай, подростком, спалил его прямо за углом Ледового. Ох и скандал был… Это же Арсений. Он умеет подбирать слова так, что ты потом до конца жизни на сигареты смотреть не можешь.

В те месяцы, которые хочется навсегда забыть, Антон периодически порывался купить пачку. Держался раз, другой, третий. Но когда уже почти собрался в ближайший круглосуточный, что-то в голове щелкнуло.

Курить, чтобы заглушить боль, бесполезно, на самом деле. Но главное — это слабость. Антон понял, что по-мазохистски хочет испытать себя. Узнать, насколько ему должно быть херово, чтобы стало плевать на свой организм, свои принципы и реакцию Арсения, чтобы больше не осталось никакого выхода, кроме как отравить легкие дымом.

Он решил тогда, что сигареты будут его «десяткой».

И до сих пор иногда поражается, как еще не начал курить.

Антон подходит к родному зданию Ледового — забавно, это место стало не вторым и тем более не третьим, а первым домом. Незаметно как-то.

Впервые он встал на коньки в далеком Воронеже, там же и начинал учиться, но первые серьезные достижения были уже здесь, после переезда вместе с мамой. Здесь нашелся хороший тренер.

Человек, который стал для него… ну, всем миром.

Не то чтобы Антон не сможет жить без Арсения. Сможет, конечно. Но представить не получается, какой будет такая жизнь.

Здесь, в Ледовом дворце, Антон получил первую серьезную награду. Здесь встретил лучшего друга и лучшего партнера, которого здесь же и навсегда потерял.

И сейчас он должен пойти и здесь же, на этом самом льду, найти ему замену. Как бы Арсений ни пытался назвать это другими словами.

Хочется курить.

Но, конечно, до «десятки» далеко.

Антон глупо топчется напротив главного входа, смотрит на дорогу и совсем по-детски играет с самим собой в «зайду после красной машины». И ворчит себе под нос, что в Питере завелось как-то слишком много красного транспорта.

Телефон в кармане вибрирует, и Антон сразу же кидается к нему, радуясь, что можно не стоять столбом, а хотя бы создать видимость деятельности. Вот, для чего пригодились бы сигареты. Может, купить и просто таскать в зубах, не зажигая?

На дисплее высвечивается:

«Долго будешь там топтаться?»

Арсений, блять.

Приходится вздохнуть и идти внутрь. Еще никогда подъем по ступенькам не казался таким быстрым.

На входе Антон почти падает в объятия Арсения — не те крепкие, уже ставшие привычными, а сдержанные, официальные, едва ощутимые на плечах.

— Ты как? — спрашивает, встревоженно заглядывая в лицо.

Антон только плечами пожимает, шмыгает носом, потом на всякий случай вытирает заснеженной перчаткой — от мороза потекли сопли.

— Да нормально.

— Антон.

— Ну как я могу быть, а? — вскидывается и сразу же сникает. — Херово, но справлюсь. Ты прав, надо… попытаться хотя бы.

Арсений еще с минуту не отпускает его, продолжает держать, легонько совсем, но это помогает. Ничего не говорит и встревоженным больше не выглядит — держит маску хладнокровного, строгого тренера. Антон иррационально гордится им в такие моменты.

Потом они синхронно кивают друг другу, мельком улыбаются этому и расходятся в разные стороны. Время еще есть, Антон планировал пока позаниматься в спортивном зале, чтобы не тратить день впустую, хоть у него и поставлен выходной.

Так что он переодевается и следующие полтора часа тренируется. Это проще, чем на льду. Там нужна полная концентрация, особенно когда работаешь в паре, голова ни секунды не отдыхает. Здесь же можно позволить мозгу расслабиться и отпустить мысли в свободное плавание.

Разминка, прыжки, силовые упражнения, растяжка — организм успел подзабыть, что это такое, и теперь мышцы приятно горят. Спина, правда, болезненно отзывается в определенном положении, но это возраст. Даже с идеальным режимом и питанием их уровень нагрузки не может не влиять на тело.

Антон теперь только вспоминает, что Арсу-то все тридцать три.

Он прав, им нельзя кататься вместе. Хотя бы в целях безопасности.

Еще раз Антон просто не…

Да сука, хватит уже.

Он резко поднимается с мата и быстрым шагом идет в душевую. Как раз время подходит, фигуристки наверняка собрались и готовы выступать.

Антон идет по коридору, ковыряясь в телефоне, — и поэтому видит яркое пятно краем глаза, на автомате скашивает глаза.

И едва не спотыкается.

На долю секунды — всего на долю секунды — ему показалось, что там стоит Сережа. В следующий момент Антон обрывает сам себя напоминанием, что Сережа больше не может стоять.

А потом понимает, что там девушка.

Но почему-то всё равно продолжает смотреть.

Он так соскучился, черт, так сильно соскучился по огоньку рядом с собой.

Вдруг он видит, что девушка с рыжими волосами идет в его сторону. Моргнув, осознает: он остановился прямо посреди коридора и с минуту пялился на нее. Ну да, конечно, она же смотрит прямо…

— Здравствуйте, — слишком сладко и со слишком приторной улыбкой, но Антон делает скидку на волнение и пытается улыбнуться в ответ.

— Добрый день. — А сам то и дело взглядом соскальзывает с лица на волосы.

— Очень рада лично вас увидеть!

Антон неловко кивает, а сам на автомате отмечает, что она низкого роста, даже немного ниже, чем хотелось бы (чем привычно), но если хорошо катается, то так даже лучше.

— Меня Ирина зовут, — продолжает девушка, чуть склоняя голову и зачем-то накручивая на палец локон волос.

— Антон, — бросает, следя за ее рукой.

— Знаю, — весело смеется Ирина, а Антон зачем-то присматривается.

Она заправляет прядь за ухо. Либо свет так падает, либо волосы на виске действительно чуть темнее, чем остальные.

Крашеные?

Почему-то внутри появляется необъяснимое отторжение. Антон нервно сглатывает, еще раз улыбается уголком губ и, едва взглянув на девушку — как там ее зовут? — проходит мимо.

Нет, ну не могла же она специально покраситься в рыжий, чтобы… чтобы что? Глупость какая-то, просто так совпало.

И всё равно Антону становится гадко в душе. Он-то машинально потянулся к огоньку, будто сам на минуту поверил, что сможет найти второй такой.

А оказалось, что огонь ненастоящий.

Ладно, он сможет с этим справиться, не маленький уже. Посмотрит эту… да как ее, Арина? Дарина? Он и лица не запомнил, потому что толком на него не смотрел, так что будет абсолютно непредвзят.

С этой мыслью, на каком-то нездоровом запале, Антон уверенно открывает дверь на трибуны…

И замирает.

Перед ним — гребанное оранжевое море, как в детской песенке.

Он хорошо помнит прошлый и единственный просмотр, на котором сам искал партнера. Помнит, как девушки и парни рассредоточились по всем трибунам, сидели по двое-трое, обсуждали конкурентов.

Сейчас же толпа из нескольких десятков девушек собралась прямо у входа. Услышав его, все они дружно замолкают и поворачивают головы.

Рыжие головы.

Оттенков у этого цвета много — и, Антон замечает подсознательно, ни у одной нет нужного. Но здесь почти все, от ярко-красного до медного, будто некоторые пытались сделать вид, что ни под кого не косили.

Выкрашены, конечно, не все, это тоже надо признать… Человек десять выделяются из общей массы, но…

Антон медленно выдыхает.

Хочется что-нибудь ударить. Лучше бы — кого-нибудь, но не девушек же. Тем более, разве они виноваты?

Разве виноваты, что подумали, будто цвета волос хватит, чтобы…

Сука.

Антон молча разворачивается и уходит, больше не глядя ни на одну.

Идет быстро, ускоряется с каждым шагом, и чем ближе к выходу, тем больше это похоже на побег от кошмара.

Он честно был готов попытаться, честно хотел попробовать. Да блять, это всё ещё его мечта, разве мог он насовсем вытащить ее из груди и сделать вид, что всё в порядке?! Конечно, он хотел вернуться.

Но вот это… Нет. Он не станет.

И дело тут не в том, что его даже с одной рыжей девушки переебало флешбэками, дело вообще не в нём. Его, честно, в любом случае будет хуевить просто от мысли, что мог бы сейчас кататься со своим партнером, сложись всё по-другому.

Антон не позволит. Нет, ни за что. Не позволит занять место Сережи какой-то девчонке, которая решила, что цвета волос будет достаточно, чтобы его заменить.

Слишком уважает его.

Даже другого партнера искать — до сих пор ощущается предательством. Но Сережа сам убеждал это сделать. Да и что он скажет? Ничего, он ведь даже из черного списка до сих пор не убрал.

Посмотрит потом по телевизору, ухмыльнется горько. Может, даже порадуется, если Антон возьмет медаль или сразу кубок с кем-то другим.

Но вот так — нет.

Антон по инерции подхватывает под руку Арса, на которого буквально налетает за поворотом, и тащит его за собой, игнорируя вопросы. Тот позволяет, не останавливает. Понимает, конечно, что всё пошло по одному месту.

Они буквально вылетают из здания — не с главного входа, Антон не готов сейчас ловить кучу вопросительных взглядов. Нет, они оказываются у дверей служебного, и Антон сразу же лезет к Арсу в карман.

— Ты чего творишь? — Антон не отвечает, переходит к другому. — Антон!

Только когда Арсений перехватывает его руки и легонько встряхивает, Антон смотрит прямо на него. Снова появляется дикое желание врезать, въебать кому-нибудь со всей силы, чтобы хоть немного успокоиться.

— Сигареты есть? — И тут же, не давая задать вопрос: — Я знаю, ты носишь с собой.

— Охуел? — низким тоном, твердо, будто мгновенно прибивая к земле. Антон затихает, и Арсений продолжает уже мягче: — Подыши, пожалуйста. А потом спокойно скажи, что случилось.

— Что случилось?

Антон вырывается и делает шаг назад. Нет, он нихрена не успокоился, это выше его сил. Он вскидывает руку в сторону двери и смотрит на Арса, чувствует, как челюсть сводит от гнева.

— Ты видел, че там творится?!

Арсений в ответ только хмурит лоб, явно пытаясь сообразить. Даже у него, такого умного, не будет верной догадки, Антон уверен.

— Они там. Суки… Они реально, блять!.. — Рывок вперед. — Арс. — Вдох, выдох. — Дай сигарету, а.

Честно, Антон не ожидал, что Арсений молча расстегнет куртку, достанет из внутреннего кармана почти полную пачку и, так же молча, протянет ему. Антон выхватывает дрожащей рукой, открывает, роняет пару сигарет в снег, матерится себе под нос и с горем пополам всё-таки сует одну между губ.

Арсений спокойно наблюдает за этим и только потом негромко говорит:

— Поджечь нечем.

Антон замирает на секунду. Вдох, выдох. Еще раз.

Ну и хорошо, на самом деле. Он, вообще-то, не собирался курить от злости.

Пожевав сигарету — вкус табака противно щиплет язык, — Антон достает ее, но выбрасывать не спешит. И вдруг истерически ржет. Коротко и надрывно, аж самому тошно становится.

— Иди, вон, на каток. Там, блять, сколько хочешь огня.

Сказав так, он бредет к заметенной снегом скамейке и устало опускается на нее. И похуй, что холодно. Отогреется потом.

Арсений еще некоторое время смотрит на него и, поняв, очевидно, что Антон выдохся и успокоился, потихоньку двигается вперед.

— Да ладно? — спрашивает вполголоса.

Пояснения не нужны, Антон пару раз кивает в ответ. Добавляет хриплое:

— Прикинь.

Арсений садится рядом — предварительно смахнув снег, он же питерский граф, как никак.

Некоторое время сидят молча. Антон жует кончик сигареты, глядя прямо перед собой и ничего толком не видя. В какой-то момент Арсений осторожно забирает из его руки эту заразу и выкидывает в урну. Антон против воли умиляется, несмотря на то, что продолжает зло сжимать кулаки.

— Неужели правда решили, что цвет волос повлияет на что-то? — говорит он медленно, пытаясь осознать весь смысл этой фразы.

В голове не укладывается.

Как только совести хватило?

— Арс, я не могу, я… — осекается, когда голос подводит. Чувствует успокаивающее тепло на колене и сразу кладет свою руку поверх руки Арса. — Я пытаюсь. Пытаюсь с этим справиться, но всё равно продолжаю сравнивать.

— Так и будет, поверь, — так же тихо отвечает Арсений. — Я знаю.

— Но дело даже не в этом! Просто… Как можно? Как я потом… Да даже если я никогда ему в глаза больше не посмотрю, я не могу вот так!..

Арс кладет вторую руку поверх его и стискивает, будто говоря: я здесь, я тебя держу. Слова сейчас не нужны, да их и не хватает. Антон никогда поэтом не был, он физически не может описать, что сейчас творится в его душе и мыслях.

— Это кошмар, — сипло, срываясь на шепот. — И ведь он повторится.

Руку сжимают еще крепче.

— Не повторится. Я тебе обещаю.

Антон поворачивает голову и наконец снова смотрит на Арса. У того всё ещё каменное лицо истинного тренера, но в глазах проскальзывает тщательно скрываемый гнев — и какая-то болезненная уверенность.

— Но нужно же партнера найти… — возражает Антон неуверенно.

— Значит найдем. Но не так.

Арсений освобождает руку, которая лежала на колене, второй переплетая их пальцы, и Антону сразу становится теплее. Он долго смотрит на их сцепленные ладони — любуется, — поэтому замечает, что Арс достал телефон, только когда тот говорит твердо:

— Оксана? Разгони всех, просмотра не будет. — Антон на секунду прикрывает глаза. Ура, блять. — Да ты видела, что там происходит? Всех на… на тренировки, чтоб не расслаблялись. — Некоторое время он молчит. — Да-да, вот и правильно.

Арсений усмехается чему-то и на секунду сжимает ладонь Антона чуть крепче. Тот не может сдержать улыбку — ему так тепло и спокойно сейчас, будто и не был на грани эмоционального срыва каких-то десять минут назад.

Или, скорее, на грани травмпункта, куда бы его, беспрестанно ворча, повез Арсений, дуя на разбитые костяшки.

— Оксана сказала, что как раз хотела отработать свои навыки лучшего администратора и купить всем иногородним ближайшие билеты с максимально долгой дорогой. А потом — навыки лучшего менеджера, чтобы отправить всех местных такими же маршрутами, причем за их деньги.

Антон смеется, утыкаясь лбом в плечо Арса.

Вот бы все проблемы решались так же легко и весело.

II

Посидев пару минут, они возвращаются в здание — еще не хватало простудиться и отхватить больничный, когда вовсю нужно начинать готовиться. Арсений предусмотрительно тянет Антона в кафетерий. Во-первых, отпоить его чаем, раз не хватило мозгов банально стряхнуть снег со скамейки, а во-вторых, дать время фигуристкам, которые были на просмотре, спокойно разойтись.

Честно признаться, Арсений сам не испытывает ни малейшего желания их видеть. Не уверен, что сможет удержаться в рамках при виде такого неуважения и бестактности, при виде толпы из напоминаний.

Ему тоже очень дорог Сережа. Кто бы что ни думал.

Что бы он сам моментами ни думал.

Когда они в первый раз увидели молодого фигуриста из Иркутска, Арсений был приятно удивлен — но не очарован, как Антон. Не понял, с чего вообще такая восторженная реакция.

Да, Сережа катался блестяще. Да, выделился выбором классической музыки. Таких немного — но он такой не один. Он определенно был одним из лучших кандидатов, но не единственным.

Арсений тогда позволил Антону всё решить, хоть сам и остался недоволен: стоило досмотреть остальных, ведь среди них вполне мог найтись кто-то не менее, а может, и более профессиональный.

Но это Антону с ним кататься.

Арсений знает не понаслышке: фигуристы могут быть сколь угодно талантливыми и превосходно кататься в паре, а если есть проблема с техникой, то упорным трудом ее можно решить — но когда у двоих спортсменов нет связи друг с другом, то сколько ни работай, толку не будет.

Останется недоверие, останутся зажимы, останется неискренность на выступлениях. И всегда — всегда — будет слишком велик риск ошибок.

Эта связь не появляется сразу: кому-то нужны недели, чтобы скататься, кому-то месяцы, а кому-то хватает пары дней.

Антону и Сереже не понадобилось нисколько. Они просто вышли — и полетели.

До сих пор для Арсения загадка, как это получилось.

Он сам долгое время относился к Сереже с недоверием, испытывал на прочность — как и всегда с новым учеником. Он готовит серьезных профессионалов серьезного спорта, а потому не может позволить себе быть мягким. Особенно поначалу, когда следует задать максимально высокую планку.

Что ни говори, его напрягала очевидная скрытность и даже враждебность Разумовского; оставалось только поражаться, как он столь легко нашел общий язык с совершенно противоположным ему Антоном — всегда открытым, сияющим и дружелюбным. Притяжение плюса и минуса? Арсений в него не верил, пока не начал работать с этим дуэтом.

Пока Антон и Сережа начинали всё больше общаться вне катка — Арсений до сих пор не уверен, есть ли у второго друзья помимо коллег по льду, — сам Арсений потихоньку присматривался. И пытался понять.

Чувствовал: в Сергее что-то есть.

Что-то, о чем даже Антон вряд ли знает.

Арсений внимательно смотрел на общих тренировках, украдкой наблюдал на индивидуальных занятиях и периодически поглядывал, когда Сережа в одиночку приходил заниматься ночами.

И видел, точно видел, но долго не мог понять, что именно.

Профессиональное чутье не подвело.

В одну из ночей, когда Арсений сам пришел покататься и без удивления понял, что каток занят его рыжим подопечным, он не стал проходить мимо, притворяясь, будто не заметил, но и присоединиться не спешил.

Вместо этого он сел на самый верхний ряд, опустил сумку с коньками на пол и стал наблюдать, прищурившись, хмуря лоб и даже, кажется, склонив голову набок.

Сережа катался без музыки — он вообще не слишком ее любит. Обмолвился как-то, что мелодия пишет отдельную историю и мешает рассказать свою. Но в его движениях отчетливо виделся определенный ритм, будто он прислушивался к чему-то в своем воображении.

Что самое странное: элементы, которые он обычно выполнял безукоризненно и легко, сейчас получались через раз, то и дело выходили криво и смазанно, как если бы Сережа совсем не концентрировался на них.

И это было слишком на него не похоже. Нет, фанатом жестких рамок он никогда не был — тут они с Антоном сходятся — и, напротив, катался легко и играючи. Но чтобы вот так совершать ошибку за ошибкой?..

Тогда Арсений моргнул, подумал еще раз — и, ослепленный резкой догадкой, хоть она и казалась полнейшим бредом, распахнул глаза и окинул взглядом весь каток.

И понял, что всё это время зря пытался следить за движениями самого Сережи.

Чтобы понять, нужно было смотреть шире.

На белом льду катка следы от коньков заметны плохо — но это если лед уже изрезан десятками других людей. Когда лед только-только начищен, он идеально гладкий и отражает трибуны, как зеркало, а линии на нем выделяются чистыми белыми полосами.

Точно нарисованные мелом.

Вечером каток всегда чистят, поэтому Сережа рисовал на нем, как на листе бумаги.

Буквально — рисовал, чередуя разные шаги, прыжки и вращения в определенном порядке. Потому и запинался, потому и не прыгал нормально — держал в голове картинку и старался ничего не испортить.

И, в отличие от катания, рисунок действительно получался ровным и красивым. Арсений с трудом поверил своим глазам — он не знал, что такое вообще возможно.

Прямо перед ним, на льду, как на огромном полотне, лежало изображение белой птицы, похожей на ворону. Линии контура более четкие, некоторые явно сделаны выездом с прыжков, а оперение нарисовано легче — разнообразными дорожками шагов. След от вращения изображает глаз, а клюв, похоже, был началом — полосы как от обычного движения спиной вперед.

Арсений завороженно следил за работой: Сережа, очевидно, заканчивал, придавал перьям больше объема завитками от приземлений. Теперь-то стало понятно, почему сами приземления со стороны выглядели такими небрежными.

Есть, над чем поработать.

Дождавшись паузы, Арсений решил выйти из роли тайного наблюдателя и дать знать о своем присутствии. Поднялся и негромко окликнул:

— Доброй ночи, художник!

Сережа дернулся и обернулся, но не двинулся с места. Зато весь напрягся, съежился, стал смотреть наверняка настороженно — издалека не было видно.

Чтобы не кричать, Арсений стал быстрым шагом спускаться, отчего-то чувствуя забытое уже предвкушение по-настоящему интересной работы.

— Здравствуйте, — неуверенно протянул Сережа, когда Арсений оказался почти у ограждения.

— И давно ты так можешь? — не вытерпел тот.

Очевидно, Сережа понял, что никто не собирается отчитывать его за ночные тренировки (да это не тренировки даже, о чем речь), потому что немного расслабился и пожал плечами.

— Ну… как начал кататься, так сразу попробовал. И вот.

Арсений понятливо кивнул и не стал пока спрашивать дальше — предоставил возможность поделиться самому, всем своим видом показывая, как сильно заинтригован.

Верно уловив настрой, Сережа, подумав с минуту, махнул рукой и поехал прямо по рисунку — Арсений чуть не охнул от неожиданности и расстройства. Жалко же, красиво получилось! Но, судя по лицу автора, тот своей работой доволен не был.

— Тут сложно! — огорченно вздохнул он, останавливаясь прямо напротив Арса и опираясь на бортик. Лицо его перестало быть настороженным и теперь отражало только хмурую задумчивость. — Я так на Байкале зимой рисовал. Там лед прозрачный, а под ним — темная вода. Все линии видно четко, и они хоть толщиной различаются как положено! А здесь…

Арсений не стал говорить, что у него уже появилось несколько идей на этот счет. Он только медленно кивнул своим мыслям, а потом ободряюще улыбнулся.

— Ну смотри, зимой и у нас есть, где покататься. Был на Финском заливе? — Сережа сразу оживился и быстро закивал — наверняка уже сам думал об этом. — Вот, это один вариант. Еще накину: не думал купить коньки со светодиодом, поставить камеру и порисовать на длинной выдержке? Оксанка точно будет в восторге от таких фотографий.

Это совершенно не то же самое, что рисование прямо на льду — просто случайная мысль, еще одна наводка для мозгового штурма. Поэтому Арсений совсем не ожидал, что Сережа вскинет голову и посмотрит прямо на него огромными глазами. Кажется, до этого он вообще не смотрел на тренера так открыто, вечно прячется то за челкой, то за коньками, то за Антоном.

— Арсений Сергеевич!.. Да вы гений!

— Не-ет, это ты здесь гений. Хотя… — Он усмехнулся и подмигнул, впервые чувствуя себя настолько расслабленно и на одной волне с учеником. — Из нас была бы неплохая команда для какого-нибудь интеллектуального шоу, да?

Сережа ярко заулыбался — впервые его улыбка была обращена к Арсению, и тот счел ее одной из важнейших своих педагогических заслуг.

— Но давай-ка вот что, — продолжил Арсений, чуть наклоняясь вперед. — Запомни как следует и не забывай никогда: ты в первую очередь — фигурист, а уже потом — творец. Сначала — идеальный прокат, а после — рисунок.

Тот чуть стушевался и даже немного покраснел. Не дурак же, сам знает, что сильно косячит за рисованием.

— Просто сложно держать всё в голове, — буркнул он. — Не могу же я вырастить вторую.

— А не нужна тебе вторая. Тебе практика нужна. Правильная, а не на интуиции — хотя ты молодец, правда. Никогда не видел, чтобы кто-то так делал. — Арсений, подумав, осторожно протянул ему раскрытую ладонь. — Если позволишь, я постараюсь помочь доработать. Дай только пару дней, я придумаю методику.

Сережа хмыкнул, а сам долго-долго смотрел на чужую руку. Арсений собирался уже убрать ее — Сережа не слишком любит чужие прикосновения (если, конечно, речь не об Антоне). Но тот всё-таки поднял свою и удивительно твердо ответил на рукопожатие.

— Арс! Ну ты чего завис?

Арсений моргает, фокусируется на чуть встревоженном лице Антона. Тот, кажется, что-то рассказывал последние несколько минут.

— Я… — Приходится прокашляться. — Прости, задумался.

— Всё хорошо? — спрашивает тут же.

Кажется, эта фраза станет их талисманом.

Арсений улыбается этой мысли и кивает — честно, на самом деле. Всё хорошо. Эти воспоминания… Он счастлив, что они есть.

— Ты езжай домой, отдохни. У тебя же выходной сегодня?

Не сразу, но Антона удается спровадить — ему и правда нужен отдых, а Арсению нужно собраться с мыслями и понять, что делать дальше.

Он ни на миг не думал, что кто-то сможет заменить Сергея Разумовского. Нет, не в этой жизни. Поэтому все рыжие подражатели могут отправляться по своим делам.

Сам Арсений тоже уходит — в тренерскую, разобрать документы, которых за последнее время скопилось немало, и даже на какое-то время сосредотачивается на них. И всё равно то и дело поглядывает на часы.

Есть у него одна идея. Безумная, глупая, дурацкая совершенно.

Сейчас нужна именно такая.

На улице уже совсем темно, когда Арсений быстрым шагом идет на каток, где уже сорок минут как началось массовое катание. Он сам не знает, на что надеется, не позволяет мыслям сформулироваться во внятное предложение, потому что даже в голове оно прозвучит смешно.

И всё-таки он идет.

И приходит, и незаметно подбирается ближе ко льду, проталкиваясь через оживленную толпу людей. И смотрит, приклеив на лицо расслабленную улыбку, притворяясь, что просто пришел вместе с кем-то.

Смотрит — вылавливая глазами более четкие и плавные движения.

«Это дохлый номер», — говорит ему здравый смысл.

«Заткнись», — отвечает Арсений.

Через двадцать минут он почти готов признать свое поражение, пойти домой и никогда никому не рассказывать, что надеялся найти фигуриста уровня Кубка Льда среди отдыхающих на катке. Как вдруг замечает — нет, не то, что искал. Знакомое лицо.

Оксана, их талантливый администратор, почему-то еще не отдыхает дома в тепле, а катается на коньках вместе с веселой толпой. Арсений и не знал, что она умеет, и за это немного совестно — они столько лет вместе работают, а он не спрашивал и, видимо, не слушал.

Самое забавное, что Оксана катается… хорошо. Даже очень. Держится уверенно, проворачивается вокруг себя легко и ровно, руками изящно водит, слушая негромко играющую музыку…

Хм.

Арсений наблюдает еще некоторое время, а потом, улучив момент, зовет девушку по имени. Та отзывается не с первого раза, но в итоге слышит, оглядывается рассеянно и, выцепив среди зрителей Арсения, удивленно моргает и подъезжает к нему.

— Ой, Арсений, здравствуй! А ты чего здесь?..

— Ну-ка скажи мне, ты давно катаешься? — перебивает тот. Он никогда не умел держать себя в руках, если увлечен какой-то идеей, даже самой безумной.

Оксана смотрит непонимающе, но, видимо, у нее-то в голове безумных идей нет — отвечает спокойно:

— Лет с десяти. А что?

— Прыгать умеешь? — спрашивает дальше, игнорируя.

— Немного.

— Покажи-ка.

Оксана порывается что-то сказать, но сама себя одергивает — уже знает характер Арсения и прекрасно понимает, что сейчас спрашивать о чем бы то ни было нет никакого смысла. Плечами пожимает и, хмыкнув, начинает элемент.

Места мало, особо не разгонишься, но на простенький, немного недокрученный лутц хватает. А выехав из него, Оксана делает еще два шага и вдруг закручивается на месте в почти идеальный винт.

Арсений выдыхает. Кто бы мог подумать.

— Есть предложение, от которого ты не можешь отказаться, — выпаливает он сразу же, как Оксана возвращается. Кусает губы, чтобы не разулыбаться, как дурак, но сам понимает, что глаза сейчас наверняка шальные и блестящие, а Оксана знает, к чему это может быть.

— Под угрозой увольнения? — нервно хихикает та и, кажется, даже не шутит.

— Бог с тобой. Нет, серьезно, Окс. — Арсений вздыхает. — Я не знаю, что еще делать. Ты сейчас — идеальный вариант, правда, сама же знаешь, что не в технике дело.

Оксана сразу серьезнеет и вздыхает тоже. Знает, конечно.

— До показательных почти четыре месяца, подтянем тебя за это время. Ну и постараемся подыскать еще какой-то вариант уже для Кубка. Но пока что… Спасай, а?

Арсений никогда не умел смотреть на кого-то жалобно — во всяком случае, специально. Но сейчас либо у него получилось, либо на Оксану просто подействовали доводы, потому что она всё-таки улыбается и, состроив обреченную моську, нарочито тяжело вздыхает снова:

— Да что с вами делать? Помогу, конечно. Но! — сразу же вскидывается, не давая рассыпаться в благодарностях. — За прибавку к зарплате, иначе Леша не поймет.

Леша — ее муж — сто процентов не поймет в любом случае.

Арсений сам не до конца понял.