Здание суда, величественное и холодное, порождало неприятные мурашки ещё на подходе. Огромная статуя Немезиды слепым взглядом взирала на вошедших, словно уже измеряя меру их вины в этом мире.

      Майкл поправил черную шляпу, радуясь, что Клейтон настоял на закрытом слушании, и репортёрам вход в здание был закрыт.

      Журналисты и так вдоволь покопались в «грязном белье» семейства Беккер: чуть ли не в каждой желтой газетёнке пестрели сенсационные статьи, обвиняя во всех смертных грехах то Артура, то Ханну, а порою приплетая сюда и самого Майкла.

      Джон Клейтон готов был с радостью взять на себя роль агента Вьюрка, и Майклу не приходилось сомневаться в его компетентности и заинтересованности в судьбе Ханны. Но тут всё усложнялось тем, что сам мистер Беккер уперся, категорически не желая отказываться от роли агента родной дочери. А когда произошедшим с девочкой на концерте инцидентом заинтересовались социальные службы, Артур и вовсе перестал идти на контакт, и тогда ничего иного, как подать на него в суд, не оставалось.

      Сегодня было последнее слушание, на котором должна была окончательно решиться судьба передачи прав на управление всеми карьерными делами мисс Беккер, а также статус Артура Беккера в качестве её отца. Майкл никак не мог пропустить это заседание — он хотел просто увидеть Ханну и попытаться с ней поговорить.

      Певца волновало и огорчало, что с некоторых пор девочка наотрез отказывалась разговаривать с ним. Она не отвечала на записки, что он посылал ей с курьером, не подходила к телефону. Оба раза, что он звонил, чтобы просто поинтересоваться здоровьем Вьюрка, трубку поднимала миссис Беккер, максимально вежливо отвечая, что у её дочери всё хорошо, но разговаривать с ним она не желает.

      Так что когда Майкл заметил в коридоре у стены знакомую фигурку, тихо сидящую на скамейке, его сердце невольно забилось быстрее. Вьюрок крутила в руках кубик Рубика. Майкла всегда поражало, как эта девочка могла быстро, буквально за несколько минут, четкими, отточенными движениями пальцев собирать все грани по цветам.

      Сейчас же Ханна крутила головоломку в руках совершенно бездумно, казалось, ещё больше перепутывая цвета.

— Здравствуйте, — поздоровался Майкл с матерью и братом Ханны, которые сидели рядом с девочкой.

— Мистер Джексон, — вздрогнула миссис Беккер — она явно не ожидала увидеть артиста в здании суда.

— Привет, Вьюрок, — певец поздоровался первым, пытаясь привлечь её внимание.

      Ханна посмотрела на него, и на миг в её глазах зажглась радость, а губы тронула улыбка, но она тут же нахмурилась, вспомнив обо всём произошедшем, и отвернулась.

      Такая реакция Вьюрка была ожидаема, но от этого не менее неприятна. Девочка была дорога ему, он чувствовал за неё ответственность. Майкла разрывали противоречия, возможно зря он влез в чужую семью, ведь каким бы человеком ни был Артур Беккер, он оставался её отцом, и Ханна любит его, также, как он любит Джо.

— Ханна, я думаю, нам необходимо поговорить, — сказал он отвернувшейся девочке, старательно делающей вид, что его здесь нет. — Пожалуйста.

      Плечики Ханны дернулись, и она, глубоко вздохнув, повернулась к нему лицом. Переглянувшись с матерью и братом, затем с опаской взглянув на дверь, за которой шло заседание, она кивнула:

— Хорошо.

— Отойдём немного в сторону, — указал куда-то позади себя Майкл.

      Ханна вытащила из-под скамейки костыли и неловко встала, поморщившись: её нога до сих пор была закована в гипсовую повязку. Девочка не вставала на травмированную ногу, держа её на весу.

      Майкл вздрогнул, наблюдая за Ханной. С гипсом он видел её всего один раз, в вечер того дня, когда и случилось это нелепое падение.

***

      Когда Майкл смог приехать в больницу и вошёл в палату, куда положили Вьюрка, девочка уже выглядела вполне здоровой: кроме гипсовой повязки на пострадавшей ноге, казалось, её ничего больше не тревожило. Сидя на постели и что-то рисуя фломастером на свежевысохшем гипсе, она посмотрела на него и улыбнулась.

— Привет.

— Привет. Ты как? — спросил её Майкл.

— Неплохо, — пожала она плечами. — Врачи сказали, что там, — Ханна постучала по гипсу, — трещина, и мы с ним будем неразлучны примерно два месяца.

— Не болит? — с тревогой посмотрел на девочку мужчина.

— Меня так напичкали обезболивающими вместе с жаропонижающим, что если у меня что-то и заболит, то это будет очень странно, — пожала плечами Ханна.

      Майкл потрогал её лоб и улыбнулся — температура действительно была нормальной.

— Хорошо, — произнес он. — Два месяца не так уж и много.

— Целая вечность! — откинулась на постели девочка. — Врачи ещё сказали, что оставят меня здесь на сутки-двое. Ненавижу больницы, — устало вздохнула она.

— Ничего, я думаю, это тебе поможет, — Майкл протянул девочке кубик Рубика.

— Ой, — схватила Ханна головоломку, — спасибо.

      Девочка увлечённо крутила головоломку в руках.

— А где твой отец? — спросил он.

— Уехал домой, — пожала плечами девочка. — Мама разволновалась, когда узнала, что случилось, и как только врач сказал, что с ногой ничего критичного, отец отправился к ней и Дону.

— Это может и хорошо, что его здесь нет, — поджал губы Майкл, размышляя о том, стоит ли здесь и сейчас затевать этот разговор, но он боялся, что другого случая поговорить с Вьюрком наедине ему не представится. — Вьюрок?

— Да? — отозвалась девочка, не отрывая взгляд от головоломки.

 — Тебя устраивает то, как с тобой обращается твой отец? — тщательно подбирая слова спросил Майкл.

      Ханна подняла на него удивленный взгляд:

— То есть?

— Ну, например то, что ты часто пропускаешь школу из-за выступлений, съёмок и репетиций. Или то, что у тебя нет друзей. И, в конце концов, это он привез тебя сегодня на выступление совершенно больной…и вот чем всё это закончилось, — Майкл и сам не заметил, как с каждым сказанным словом тон его голоса постепенно повышался.

      Девочку же искренне удивляла такая странная реакция её взрослого друга:

— Но разве ты сам не так же живешь, Майкл? И жил когда-то, в детстве?

— Да, ты права, но я уже взрослый, и к тому же не скажу, что у меня было счастливое детство, — в голосе Майкла появились нотки печали. — И я очень боюсь и не желаю тебе того же.

      Ханна погрустнела. Да, она отчасти понимала, что имеет в виду Майкл — это когда дети в школе смотрят на тебя, либо с завистью, либо с опаской, а те, которые бодро набиваются в друзья, зачастую просто хотят погреться в лучах твоей славы. А уж о том, чтобы хоть иногда вместо того, чтобы ехать на съёмку или репетицию, заняться всякой ерундой, как любая другая школьница, речи вообще не шло. Ханна конечно же расстраивалась, но это быстро проходило, так как ей искренне нравилось и танцевать, и играть различные роли перед камерой.

— Отец говорит, что рано стать взрослой и ответственной — это весьма небольшая плата за то, чтобы заниматься любимым делом, — вспомнила она наставление родителя, когда однажды ещё совсем маленькая Ханна расплакалась от усталости на одной из своих первых репетиций.

— Потерянное детство — это одна из самых больших утрат, — покачал головой Майкл. — Но я хотел поговорить не об этом. Я хотел бы, чтобы твоими рабочими делами — выступлениями, съёмками, контрактами — занялся Джон. Ты помнишь его?

— Да, — медленно кивнула Ханна. — Он встречал нас в аэропорту. Только вот боюсь… — девочка замолчала, поджав губы и опустив взгляд, — отцу это не особо понравится.

— Не волнуйся, это уже не твоя забота, — одобряющие улыбнулся девочке Джексон. — Главное, чтобы ты была согласна. Ведь так?

      Ханна пожала плечами. В семье Беккер существовал строгий патриархальный уклад жизни. Отец был главой семьи и именно его слово было последним в любом споре или решении. Мама никогда не спорила с отцом в открытую, во всяком случае на памяти Ханны такого не случалось. Мама нигде не работала и полностью зависела от мужа, а Ханна, несмотря на все свои успехи и старания быть хорошей, всегда чувствовала себя менее значимой и любимой для отца, чем Дон.

      Майкл, увидев, что Вьюрок сникла после его слов, видимо опасаясь будущей реакции отца, перехватил у неё фломастер и широко улыбнулся:

— Позволишь? — он размашисто начал рисовать на белом гипсе двух танцующих человечков.

— Боюсь, теперь мне будет жалко с ним расставаться, — рассматривала она картинку и узнаваемый автограф под ней.

— Когда будут снимать гипс, попроси сохранить его и отдать тебе, — предложил Майкл. — Сможешь потом продать, за большие деньги.

      Вьюрок посмотрела на него чересчур серьёзно и даже как-то обиженно:

— Никому! И никогда!

***

      Вот так же Ханна смотрела на него и сейчас — чересчур серьёзно и обиженно.

      Они отошли чуть в сторону. Наблюдая за тем, как девочка передвигается, все муки совести о вмешательстве в дела семьи Беккер отступили: Артур сам довел до этого.

— О чем вы хотели со мной поговорить? — голосом выделяя официальное обращение «Вы», спросила Вьюрок.

— Сегодня последнее слушание, и ты на нём выступаешь, — начал Майкл.

      Ханна просто кивнула. Она была очень зла на Майкла.

      С того самого момента, как отец узнал о том, что Джон Клейтон желает стать её агентом, слово «покой» для их семьи перестало существовать. С первых же дней стало ясно, что полюбовно сторонам договориться не получится. Когда же к делу подключились ещё и соцработники, проверявшие, бывали ли в семействе Беккер эпизоды нарушения прав ребёнка или жестокого обращения, отец и вовсе озверел. Он нанял самых лучших юристов, клял и Джона Клейтона, и Майкла Джексона на чём свет стоит.

— Вот видишь, Ханна?! Вот оно истинное лицо шоу-бизнеса! Как только ты стала достаточно популярной, они тут же налетели на тебя как стая коршунов! И твой друг Джексон в их числе! — тряс он повесткой из суда перед лицом дочери. — Только попробуй подписать с ними контракт, Ханна! Только подумай предать меня, и ты мне больше не дочь!

      Девочка молчала, сжимая кулаки. Она не хотела, чтобы отец и дальше кричал, а мать плакала. Она не хотела быть предательницей, но вместе с тем в её голове до сих пор звучали слова Майкла о том, что никто не смеет приносить в жертву её детство, тем более её собственный отец.

      Ханна не отвечала на звонки и письма Майкла, хотя он просто спрашивал про её здоровье и никак не пытался повлиять на её решение. Но Ханна так устала — и от вынужденной обездвиженности из-за ноги, и от скандалов вокруг их семьи, а также девочку очень пугало то обстоятельство, что ей придется выступать в суде.

      Одним словом, Хана сейчас была зла на всех.

— Да, выступаю, — буркнула она.

— Я не хотел, чтобы это коснулось и тебя, — покачал головой певец.

— Оно не могло меня не коснуться! —  повысила голос Вьюрок. — И теперь мне очень страшно!

      Несколько окружающих их людей недоумённо повернули головы на её звонкий голос. Мама и Дон тоже встрепенулись. Ханна смутилась и понизила голос до шёпота:

— Я не знаю, что мне делать.

— Вьюрок, просто говори правду.

      Девочка покачала головой:

— Если я предам отца, он мне этого никогда не простит.

      Майкл приблизился на шаг и положил ладони ей на плечи:

— Если бы только он сам не предавал тебя и твои интересы. Я не могу ничего подсказывать, но будь честной, Вьюрок, и в первую очередь перед самой собой.

      Девочка ничего не успела ответить, так как двери зала заседания открылись, и пристав громко произнес имя Ханны.

      Девочка вздрогнула и практически с паникой в глазах обернулась на уже заходивших в зал мать и брата. Больше всего ей хотелось сейчас убежать ото всех подальше, но она понимала, что просто не имеет на это право.

      В сопровождении пристава она шла по залу суда на, как ей казалось, дрожащих ногах. Спиной ощущая тяжёлый взгляд отца, она даже не пытаясь повернуть голову в его сторону. Сев на место для свидетелей, по левую руку от судьи, Ханна замерла, не зная, что делать дальше.

      Кто-то поднёс ей книжку в черной обложке, и она несколько секунд смотрела на неё с непониманием.

— Положите левую руку, а правую поднимите, — подсказал ей пристав.

      Ханна опустила ладонь на твердую, чуть прохладную обложку.

— Вы клянётесь говорить правду и только правду? — строго спросил пристав.

— Клянусь, — коротко ответила Ханна, радуясь, что голос не дрогнул.

      Пристав, с Библией в руках, отошёл в сторону, и в тот же момент к тумбе, за которой сидела Ханна, подошёл улыбчивый светловолосый мужчина — адвокат со стороны отца.

— Привет, Ханна. Я же могу так тебя называть?

      Она коротко кивнула.

— Хорошо. Ханна, у меня есть к тебе несколько вопросов. Первый вопрос: ты любишь своего отца?

      Девочка несколько раз недоумённо моргнула, для неё этот вопрос был из разряда не требующих ответа.

— Да, конечно, — Ханна впервые за всё время посмотрела на отца. Он сидел за столом справа, в строгом деловом костюме, который обычно надевал на очень важные встречи, а также на нём был его «счастливый» галстук.

— Ханна, а ты помнишь, кто впервые отвёл тебя в танцевальную студию? —  отвлёк её от рассматривания костюма отца второй вопрос.

      Конечно она помнила, хотя ей было всего три года, но, показавшийся тогда огромным, светлый танцевальный зал со множеством зеркал поразил детское воображение, и она всё никак не хотела отпускать крепкую и горячую ладонь отца. Именно отец, не идя на поводу у её детских страхов, уверенно и твёрдо отцепил дочку от себя и передал в руки её первой учительницы.

— Папа, сэр.

      Адвокат кивнул, ожидая именно такого ответа:

— И если я не ошибаюсь, именно мистер Беккер сопровождал тебя на все тренировки, выступления, конкурсы и шоу, куда тебя приглашали. Уволился с официальной работы, полностью посвятив себя твоей карьере. Это так, Ханна?

— Да, сэр.

— То есть у тебя никогда не возникало сомнений, что он действует в твоих интересах и ради твоего же успеха?

— Нет, сэр, — от напора адвоката Ханна чувствовала себя растерянной. — Папа помогает мне во всём. Именно он подал заявку на международный европейский конкурс, где я победила.

— И именно идеей твоего отца было приехать сюда, в Голливуд, где ты начала и успешно продолжаешь выступать и сниматься в кино? — широко улыбнулся адвокат.

— Да, это так, сэр, — кивнула Ханна.

— Как видите, Ваша честь, мой клиент делал всё для успеха своего ребёнка, развивая и поддерживая её талант, как и любой другой любящий отец, — обратился адвокат к судье. — У меня больше вопросов нет, спасибо, Ханна.

      Адвокат отца вернулся на своё место, но не успела Ханна толком перевести дух, как его место занял адвокат мистера Клейтона.

— Привет, Ханна, — обратился он к ней по-дружески.

— Здравствуйте, сэр, — поздоровалась она.

— Как твоя нога, дорогая? — казалось с искренним участием спросил он.

— Хорошо. Доктор сказал, что через две недели можно будет снимать гипс.

— Я очень рад за тебя. Травмы ног — это всегда очень болезненно, а для артиста, танцора — это ещё и огромная душевная травма, страх, что после произошедшего невозможно будет танцевать.

      Слушая слова адвоката Ханна почувствовала, как уже знакомый липкий ужас снова ползёт по коже противным холодком. В тот момент, на концерте, ей было не столько больно, сколько страшно и стыдно. В тот момент она боялась и даже злилась на отца, что он заставил её выступить, хотя, с другой стороны, понимала, что произошедшее просто несчастный случай, её досадная промашка. В тот момент, к её собственному удивлению, поддержкой и тем, за кого она была готова буквально цепляться, был Майкл. Забота, а также его уверенность и понимание, что и как нужно делать, её невероятно успокаивали. Вот и сейчас она обвела взглядом зал, где практически не было людей, нашла глазами высокую и стройную фигуру певца у дверей и сразу же задышала ровнее.

— Ханна? Ханна, с тобой всё хорошо? Ты побледнела, — видимо, задумавшись, Ханна пропустила вопрос адвоката.

— Да, сэр, простите, я не расслышала вопроса, — теперь её щеки, напротив, из бледных стали пунцовыми.

— Ничего, мы все тут понимаем твоё состояние, — кивнул мужчина. — Я спросил: «Как ты травмировала ногу?»

— Я танцевала и оступилась, — дрогнул голос девочки. — Это моя оплошность…

— А так ли это?! — перебил её мужчина. — Ханна, дорогая. Разве у тебя не было температуры в тот день?

— Да, я приболела, — кивнула она.

— Приболела… — поджал губы адвокат, быстрыми шагами отошёл к столу, взял с него какой-то документ и громко и четко зачитал: 

— У поступившей к нам…. Ханны Элизабет Беккер были диагностированы: трещина в кости голени левой ноги и температура тела 101,3 °F. Также было выявлено воспаление трахеи и шумы в легком справа. Симптомы, указывающие на начальную стадию бронхиальной пневмонии, — отложил документ он. — То есть по факту получается, что мистер Беккер заставил выступать на сцене больного ребёнка, — адвокат осуждающе посмотрел на того, о ком говорил, а сам Артур молча сжал кулаки, багровея. Он уже хотел что-то высказать, но адвокат, сидящий рядом, лёгким похлопыванием по руке остановил его.

— Вот она забота истинно любящего отца, — ухмыльнулся адвокат, но услышав предостерегающее покашливание судьи за спиной, вернулся к тумбе, где сидела Ханна.

      Девочка безучастным взглядом рассматривала обстановку зала суда. Ей казалось, что все мышцы в её теле застыли, вынуждая сидеть до боли прямо и неподвижно. Нога неприятно заныла.

— Ханна, а как обстоят твои дела в школе? Многим маленьким артистам тяжело совмещать учёбу и карьеру.

— Я хожу в школу, но когда я на съёмках, или репетициях, то учебу иногда приходится пропускать…

— Но есть в школе такие вещи, которые нельзя пропускать: к примеру, контрольные тесты, экзамены, я прав?

— Да, сэр, но я стараюсь не пропускать ни того, ни другого, — покачала головой Ханна, не желая, чтобы кто-то из присутствующих подумал, что она прогульщика и двоечница.

— А что говорит твой отец насчёт учёбы?

— Что она важна, — медленно ответила Ханна. — Но иногда, когда мне приходится выбирать между школой и репетицией, то он говорит, что было бы намного проще, если бы я больше училась экстерном, сдавая некоторые предметы заранее.

— А это было бы для тебя сложно?

— Некоторые предметы мне сложно даются, вообще-то я не отличница, — краснея, призналась девочка.

— Не переживай, Ханна, уверяю тебя, что далеко не каждый в этом зале сможет вспомнить закон Ньютона или теорию Относительности, — улыбнулся адвокат. — У меня всё, Ваша честь. Спасибо, Ханна.

      Она кивнула, растерянно оглядываясь по сторонам и не зная, что делать дальше. Пристав своевременно подал ей костыли. Ханна встала на ноги.

— Мисс Беккер может остаться в зале суда, — прозвучал ей в спину голос судьи.

      Ханна вздрогнула, чуть оступившись. Майкл, увидев это, даже невольно сделал шаг вперёд, хотя физически бы не успел подхватить Вьюрка. На её счастье у пристава была хорошая реакция.

      Мистер Беккер тоже вскочил со стула, заметив неаккуратность дочери, но так и остался стоять на месте.

— Мистер Беккер, сохраняйте порядок, сядьте! — обратился к нему судья.

— Нет, Ваша честь! Несмотря на тот образ, что нарисовал адвокат мистера Клейтона, — имя агента Беккер выплюнул, как что-то нецензурное, — я люблю свою дочь! И никогда! Слышите?! Никогда не желал ей ничего плохого!

— Мистер Беккер, предупреждаю, ещё одно слово, и вам выпишут штраф за неуважение к суду! — стукнув деревянным молоточком, прервал речь мужчины судья.

      Ханна же застыла в проходе между скамьями. Ей так хотелось подбежать к отцу и сказать, что она больше не злится на него, но пристав уверенно вел её к месту, где сидели мама и Дон.

— Как ты? — шёпотом спросила мама.

— Всё хорошо, — ответила Ханна, хотя до «хорошо» было ой как далеко.

      Только сейчас, в эту самую минуту она осознала, насколько сегодняшнее решение может повлиять на её собственную судьбу и судьбу всей её семьи. Каким бы ни был финальный вердикт, по-прежнему уже никогда и ничего не будет…

      Стук молоточка и официальное объявление о том, что суд удаляется для принятия решения, заставил всех окружающих выдохнуть.

— Ты молодец, дочка, — осторожно начала говорить Маргарет Беккер, — но может стоило… — она замолчала, не зная, как продолжить.

— Солгать? — посмотрела на мать девочка. — Нет, это же наказуемо, — покачала головой Ханна. — К тому же, я не сказала ничего плохого, правда ведь?

— Да, дорогая, — подтвердила женщина, хотя её голос дрогнул, выдавая неуверенность.

— Ханна, всё будет хорошо, — тепло улыбнулся Дон, подавая сестре руку. — Ты же знаешь отца, он быстро загорается, но надолго его запала не хватает.

      Девочка кивнула, но не слишком верила словам брата.

      Майкл же не тронулся с места. Всё это время, как бы ему не хотелось подойти утешить и ободрить маленького Вьюрка, он понимал, что таким своим поведением может вызвать ещё большее раздражение у мистера Беккера, который и так напоминал поставленную на таймер бомбу — того и гляди, будет взрыв. Главное, чтобы под взрывную волну не попала Ханна, чего как раз певец больше всего и опасался.

      Судья вернулся через полчаса. Оглашение вердикта было коротким: «Мистер Артур Гарольд Беккер лишается права вести все деловые переговоры и контракты, связанные с карьерой его дочери — Ханны Элизабет Беккер, а также его роль родителя оставляет вопросы и ставится на учёт в соответствующую службу. Агентом и деловым представителем Ханны Элизабет Беккер назначается Джон Артур Клейтон».

      Ханна словно в замедленной съёмке видела, как отец резко встал из-за стола. Срывая свой «счастливый» галстук, он резко развернулся к двери. Короткий взгляд на семью и такое же короткое:

— Пошли.

      Они все словно по команде сорвались с места и поспешили вслед за отцом, который шёл быстрыми и широкими шагами. Ханна понимала, что не может поспеть за ними.

— Дорогой, может помедленнее? Ханна не успевает, — попросила мужа Маргарет.

      Мужчина тут же остановился и резко развернулся.

— А зачем ей идти с нами?! — удивлённо поднял он бровь, посмотрев на дочь. — Она предала наш дом и нашу семью, решив, что достаточно взрослая и умная!

      Ханна замерла от этих жестоких слов. Она смотрела в лицо отцу, ища хоть каплю понимания, прощения, но мужчина смотрел на неё холодным, презрительным взглядом.

— Папа? — голос дрогнул.

— Теперь я для тебя снова папа, а не жестокий эксплуататор?! — ухмыльнулся он. — Ну уж нет, дорогая! Сегодняшним выступлением руководил не я, а они, — Артур кивнул в сторону Клейтона и Джексона, которые замерли возле дверей зала заседаний и с непониманием наблюдали за разворачивающейся нелицеприятной сценой.

— Дорогой!

— Отец!

      Пытались вступиться за Ханну мать и брат, но Беккер остановил все их попытки одним властным и злым взглядом:

— Маргарет, нет! Я её предупреждал! Я говорил, что если она вмешается в данный фарс, тем более на стороне… — мужчина проглотил ругательство, вертевшееся на языке. — Она предала меня! Она предала нашу семью, а значит, она теперь не моя забота!

— Но, дорогой, — с ужасом посмотрела на мужа миссис Беккер.

      Мужчина же просто развернулся и зашагал прочь.

      Слова отца звенели у Ханны в ушах. Слёзы застилали глаза, и дышать вдруг стало так отчаянно тяжело, словно на грудь навалился камень. Девочка сделала шаг в сторону удаляющейся от неё семьи и чуть не упала, но сильные руки вовремя подхватили её. С одной стороны от неё стоял Джон Клейтон, с другой — Майкл.

— Ханна? — голос певца был наполнен сочувствием. — Всё будет хорошо. Он успокоится.

      Девочка отстранилась от него:

— Нет, Майкл, ничего уже не будет хорошо, — тихо, но с напором ответила она. — Я только что лишилась дома, лишилась семьи.

— Неужели он не пустит тебя домой? — спросил Клейтон, не веря, что родной отец может так поступить со своим ребёнком.

— Нет, конечно же он пустит меня в дом, — замотала головой Ханна, — но моя жизнь в нём теперь превратиться в ад. Папа никогда меня и пальцем не трогал, но если он считал, что я сделала что-то неправильно, то начинались каждодневные лекции, упрёки, а ещё хуже, молчание. Молчание, заставляющее чувствовать себя худшим человеком на Земле, заставляющее чувствовать себя пустым местом.

— Вьюрок, — покачал головой Майкл, пожалуй только сейчас понимая, на что толкнул девочку своим предложением о смене агента. — Ты можешь пока пожить на моём ранчо. Ты же обещала погостить в «Неверлэнде», помнишь?

      Он вспомнил ту постановку Бродвея и Вьюрка в роли Венди.

— На ранчо?

— Да, там очень много места и очень красиво: аттракционы, колесо обозрения, а совсем скоро я построю зоопарк и железную дорогу, — с воодушевлением говорил певец, но Ханна слушала его лишь отчасти.

      Ей вдруг стало холодно, захотелось залезть под тёплый плед, и чтобы мама принесла ей чашку горячего чая, или хотя бы обхватить себя руками, чтобы хоть как-то согреться, но из-за костылей она не способна была даже на такую малость.

— Ну так что, Ханна? — спросил Клейтон, пытаясь прервать её затянувшееся молчание.

— Да, поедем в «Неверлэнд», — кивнула она.

      Их провели через служебный выход, в обход толпы журналистов, которым пришлось довольствоваться лишь кадрами отъезда от здания суда семьи Беккер и коротким интервью Джонатана Клейтона. Теперь Ханна сидела на противоположном от Майкла сиденье и смотрела в окно.

      Майкл помнил, как и сам когда-то уходил из-под опёки отца, который и создал группу «Джексон 5», где певец солировал будучи ещё малышом. Он просто не стал продлевать контракт с Джозефом, фактически тем самым уволив его, так как понял, что то творчество и те идеи, которые предлагал отец, абсолютно не подходили ему. И Майкл просто решил самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Но его уход не был настолько драматичным, ведь он был не первым, кто решил уйти, и он был старше, чем Вьюрок.

      Артур сам виноват: если бы он не забывал, что Ханна в первую очередь его ребёнок, а потом уже артистка, и учитывал это, то проблем бы не было, никому бы и в голову не пришло отбирать у него права агента. Но он пошел по пути своих амбиций, по пути к большим деньгам, славе, даже если на алтарь пришлось бы положить счастье, а может и здоровье родной дочери.

      Нет, Майкл никогда не поступит так со своими детьми, никогда! А пока он должен позаботиться о маленьком Вьюрке.

      Ханна откинулась на сиденье и закрыла глаза. Было полное ощущение, что она уснула, если только не видеть судорожно напряжённых детских плеч. Ей хотелось плакать, кричать, но она держалась, не желая устраивать истерику даже перед Майклом.

      Особенно перед Майклом.

      «Ты всегда должна держаться как юная леди, а леди не кричат, не плачут и в любой ситуации сохраняют хладнокровие», — говорил ей отец, приводя в пример королевскую семью. Ханна, как и любая маленькая англичанка, согласно кивала и старательно копировала жесты принцессы Дианы.

      Вот и сейчас она просто старалась отрешиться от всей той боли, что разрывала её на кусочки изнутри, от холодного отчаяния и подбирающегося одиночества. Самого страшного в мире одиночества — одиночества брошенного ребёнка…

      Придёт время, и она останется одна, наедине со всем этим ураганом в душе, и выплачется вдоволь, но сейчас… Медленный вдох-выдох и пятый сонет Шекспира*, который полностью отражал её настроение, крутился строчками в голове.