Эмма забрала у Тейлор всё, когда предала её. Во всяком случае, почти всё.

Она была её «другом на всю жизнь», сообщником, «плечом, на которое можно положиться». Её семья была там, когда она потеряла свою маму, даже когда её отец не был. Она помогла Тейлор пройти через худшее время, она была скалой в шторме несправедливости, называемом жизнь.

Этим летом, летом после смерти Аннет, она предала Тейлор. Она изменилась. Начала мучить её, как только начались школьные дни.

Тейлор не понимала почему. Возможно, это было безосновательно. Возможно, Эмма любила её. Возможно, это была вина Софии. Она не знала. Всё, что она знала, это предательство, боль, скорбь.

В течение года она противостояла этому. Когда начался следующий год, она начала записывать всё происходящее, даже когда она медленно ломалась под давлением. Она не могла дать сдачи — сила была на их стороне. Она не могла обратиться к системе — по какой-то причине, она никогда не делала что-либо правильно.

В итоге она приняла это, несмотря на то, что они оторвали лучшие её части.

Однажды, когда Тейлор пришла домой, она увидела его, футляр, прячущийся в углу.

Мамина флейта. Забыта, оставлена собирать пыль всё это время. Она вспомнила прекрасную музыку, которую она издавала в маминых губах, движения её танца под навязчиво мелодичные звуки, радость на Рождество, когда она с отцом пели под звуки маминой игры.

Тейлор обняла этот футляр и заплакала.

Она очистила её, отполировала со всем старанием. Сыграла небольшую мелодию на пробу, а затем откопала какую-то музыку. Она практиковалась всю ночь, остановившись лишь тогда, когда её отец вернулся домой.

У неё была идея, надежда, что флейта поможет ей справиться.

На следующий день она принесла её в школу. И положила в шкафчик, в безопасности от Трио.

Однако она не была в безопасности. Когда она вернулась, флейты там не было.

Ей не нужно было далеко искать — мусорные контейнеры были очевидным местом поиска своих вещей в течение всех этих дней.

Она была воткнута в кучу гниющих помоев за кухней. Сломанная, искажённая, разрушенная. Клапаны оторваны и засунуты вовнутрь, губная пластина зазубрена, а сама флейта согнута.

Осквернённая. Её отделка испорчена разъедающими веществами, а в получившиеся шрамы втёрлись дерьмо, гниль и кровь. С её помощью копали в мусорном контейнере и, судя по следам, неоднократно.

Ей придётся найти что-нибудь, чтобы поднять флейту, её не вырвет, пока она не получит обратно последнее напоминание об Аннет Роуз Эберт. Она оттолкнулась от контейнера и побежала на кухню за перчатками.

Вернувшись, она не обнаружила флейты. Она надломилась чуть сильнее.

***

Она подошла к своему шкафчику. Ни следа Трио, но они хороши в том, чтобы оставаться в тени. Тейлор думала, что они могут остановиться в прошлом семестре, но она сильно ошиблась. Она больше на это не попадётся.

Рядом со шкафчиком стояла вонь. Чёрт, они, наверно, заполнили его мусором. Она не могла уйти без своих книг, это было бы так же глупо, как оставить их здесь на перерыв. Она взяла себя в руки и открыла шкафчик.

И застыла, уставившись внутрь.

Шкафчик был заполнен наимерзейшей смесью, которую она когда-либо видела. Со дна капала кровь, жуки плавали в жиже. Личинки ползали в дерьме, моче, крови и гнилом хлопке, тараканы рассыпались на свету, вокруг ползали муравьи. Мухи кружили вокруг шкафчика, как вокруг трупа. Она едва ли это заметила.

Там, в самом центре, лежала флейта. Сломленная, осквернённая, разрушенная. Последнее воспоминание о тех днях, когда всё было хорошо. Тейлор потянулась за ней, ошеломлённая, слишком нуждающаяся в этом последнем напоминании, чтобы заботиться о грязи.

Внезапный толчок в спину, хлопок дверью, зато флейта была у неё. Флейта у неё и больше никуда не исчезнет.

Спустя мгновение она осознала, что произошло и начала биться об дверь шкафчика и кричать. Она слышала ритмичный смех Эммы, школьный звонок и то, как ученики проходят мимо, не обращая внимания. Она закричала сильнее, но подавилась, когда муха влетела ей в рот, пока она пыталась вдохнуть. Её рвало, она кричала, плакала, стучала. Несколько часов она умоляла проходящих мимо людей, теряла сознание и резалась об острые края шкафчика.

Внезапно, Тейлор осознала, что никто ей не поможет. Она была одна, наедине ни с чем иным, как напоминанием о её мёртвой маме. Она свернулась вокруг флейты, медленно теряя сознание от невыносимой вони, пока её порезы гноились, а жуки копошились вокруг, подчиняясь своему непрерывному ритму жизни. Она сжимала последнее напоминание о своей маме, осквернённое и запятнанное, пока кровь медленно вытекала из-под двери её узилища.

Лишь спустя несколько часов уборщик нашёл её при смерти и немедленно вызвал скорую.

***

Ритмы наполняли здание, медленный танец целеустремлённости и долга. Иди сюда, пробормотал один. Подойди сюда, позвал другой. Кто-то заговорил со мной, когда я сжала флейту.

Это был он, кто-то знакомый. Я не обращала внимания, держа глаза закрытыми, прислушиваясь к писку, жужжанию и гудкам музыки моей жизни, проигрываемой посредством различной техники, словно оркестром.

Би-вип. Би-вип. Би-вип.

Буп. Буп. Буп.

Уир-хир. Уир-хир.

Би-вип Буп, Уир-хир Буп, Би-вип Буп…

Это напомнило мне некую песню. Я двинула свободной рукой, словно дирижёр, управляющий оркестром, и мужской голос стал громче. Раздражая, заглушая музыку, изменяя её, заставляя ближайшие ритмы двигаться несогласованно, делая их тоже громче. Но он был мне знаком. Это был Дэнни. Мой отец.

Я открыла глаза. Из моего горла торчала трубка, а из рук — иголки, половина моего тела была забинтована. Отец взял мою руку, левую, ту, которая не сжимала остатки флейты словно спасительную соломинку, и сказал:

— Тейлор?

Я смогла лишь посмотреть на него и, через несколько секунд, заплакать.