-101

Лоб зудел. Было холодно, липко, страшно. Саске пребывал в странном состоянии беспамятства и полного самосознания и не мог даже шевельнуть пальцем. Он весь болел: и телом, и душой. Саске был так слаб, что даже не мог разреветься, просто лежал с закрытыми глазами и слушал, как догорает под аматерасу разрушенный храм, как хлещет дождь.

Рядом были шаги, Саске тоже их слушал. И два голоса. Оба незнакомые и как будто пустые. Один раздавал указания, пока второй с мерзостными интонациями спрашивал, может ли он съесть Итачи? А голову он, так и быть, оставит, раз тому, первому нужны были его глаза.

Саске попытался встрепенуться, дернуться, выдохнуть: нет! не смейте! не трогайте. Но ничего из этого не вышло.

Его схватили за ногу и поволокли, царапая спину камнями, осколками.

Саске, такой глупый и беспомощный, хотел плакать, надрывно реветь, а еще больше он хотел улыбаться и радоваться, что наконец смог отомстить и убить самого ужасного, самого жестокого человека во всей его жизни. Хотел хотеть.

Кажется, рядом с ним волокли труп Итачи.

Саске услышал глухой тихий стук — как затылком о камень, и его задушил приступ жалости и злобы. Он хотел кинуться на этих людей, отогнать их прочь, как маленький волчонок над поверженным недругом стоять и рычать, глотая слезы. Это была его месть, его брат, только его, и никто не смел обращаться так с Итачи, особенно после его смерти. Саске отомстил ему, Саске обжег его, искалечил, убил, отстаньте, отстаньте, отста--

Дождь постепенно стихал. Сознание не хотело проваливать в обморок, настороженное, постоянно держало на плаву и заставляло слушать все, что происходило вокруг.

Их занесли в какое-то убежище. Скрипели тяжелые стальные двери.

— Оставь тут, — сказал первый голос, пока иди.

— Жаль, — сказал второй голос. — Мог бы и не жадничать…

— Как, ты думаешь, я сообщу Саске, что скормил часть его брата кому-то? Особенно после того, как расскажу все?

— Просто не сообщай.

— Уйди.

Дверь хлопнула, и Саске вслушался. Было тихо, гулко, но тепло. Он ощутил силу активируемой печати, и что-то в нем как будто всколыхнулось. Как будто спрятанная глубоко-глубоко чакра среагировала на чужого человека. Но у него не было чакры, после боя с Итачи она иссякла.

Саске вслушался в себя и затих.

— Саске-Саске, — сказал тихо первый голос. — Как замечательно, что выиграл именно ты.

В ответ Саске смог только дернуть кончиком мизинца.

Его лечили. Исцеляющие техники разливались теплом по всему телу — человек, враждебный, странный, явно хорошо понимал, что делает. Он прошелся по каждой ссадине, каждой царапине и для этого даже раздел Саске. Было ужасно неловко, но Саске лежал без сил, от него даже не требовалось притворяться.

— Как же все-таки аккуратно сработал Итачи, — пробормотал этот человек восхищенно. — Смог вытащить из тебя проклятую печать и не задеть ни один из потоков. На такое не каждый медик способен.

Плечо горело. Его будто пожирало черное пламя. А стоило только исцеляющей технике коснуться, и ужасное жжение усилилось в несколько раз. Против воли из горла Саске вырвался тихий звук — как больно, как было больно, ужасно больно. Незнакомец на секунду остановился, замер, словно решился всмотреться в бледное перепачканное лицо.

А затем продолжил.

Время тянулось. Кажется, очень медленно.

— Просыпайся, Саске.

Когда Саске открыл глаза, он уже был одетый. Туго затянутый бинтами, он лежал на футоне, и каждая клеточка его тела агонизировала. Саске еле смог сесть, чтобы уставиться на незнакомца — Саске внезапно вспомнил его; тогда, когда к нему пришел некий Дейдара и подорвал сам себя, восторженно выкрикивая какую-то чушь. Этот человек тоже там был, в уродливой странной маске в виде спиралт он воплощал собой все нелепое: вел себя как полный идиот и противным голосом называл себя «Тоби», говоря о себе в третьем лице.

А сейчас он говорил совсем по-другому.

Саске обвел взглядом темную комнату. Бочки, небольшой костер, и… Саске вздрогнул, издал неясный задушенный звук и зажмурился. Там… там в углу лежал Итачи. Мертвый, серый. Очень-очень несчастный. Саске затрясся весь, проигрывая горькому желанию разреветься, и он… не понимал. Совершенно не понимал, почему же ему так больно и страшно было смотреть на Итачи. На жестокого ужасного Итачи, который убил всю его семью, который бросил его, который ушел, который…

Может быть, дело было в том, что Итачи был последним его живым родственником. Да. Наверное. В том, что Саске теперь один, совсем одинешенек, без никого, без цели, без мести и без всего.

Саске плакал, потрясенный внезапным пониманием, что теперь ему не к кому было идти, некого было преследовать. Его жизнь, долгие годы крутившаяся вокруг одного человека, потеряла центр, стала пустой.

Оторвать взгляд от лица Итачи было сложно, и если бы здесь не было постороннего человека, Саске бы пополз на дрожащих руках и ногах к холодному трупу, убитый непонятным для себя горем.

Незнакомец понаблюдал за его муками некоторое время и только потом смилостивился — накрыл труп Итачи простыней.

— Ты ведь так ненавидел его, Саске, — сказал Тоби. — Отчего же ты сейчас плачешь?

— Какое тебе дело? Кто ты вообще такой?

— Я твой союзник.

Саске нахмурился. Попытался встать, но со стоном опустился обратно. Тоби присел на корточки рядом с ним и положил руку ему на плечо.

— Успокойся, не мучай себя, — приказал он, а наткнувшись на озлобленный взгляд примирительно поднял руки вверх. — Я правда хочу тебе помочь.

— Зачем ты принес сюда Итачи?

Белая простыня совсем ничего не меняла. Может, даже делала все хуже.

— А ты хотел бы, чтобы он лежал там под дождем и гнил?

— Нет, — пробормотал Саске и отвел взгляд: тонкая простыня обрисовывала неподвижный профиль. Было понятно, что под ней лежал человек. Ужасный человек. Жестокий человек. Саске вспоминал пустой взгляд, приоткрытые сухие губы и теплую неожиданную улыбку в самом конце. Вот почему ему было так плохо. Она разбивала-разбивала-разбивала, и топила, сбивая с толку. Саске думал о ней и хотел жалко всхлипывать. Он терзал себя, грыз изнутри.

Он так долго не видел этой улыбки. Самой красивой улыбки на всем белом свете.

— Я помню тебя, — сказал Саске. — Ты тогда должен был погибнуть вместе с Дейдарой.

— Должен? — прозвучала усмешка. — С чего это?

Саске промолчал, расфокусированным взглядом рассматривая свои израненные руки.

— Саске. Посмотри на меня, — попросил Тоби.

— Зачем? Я не знаю тебя, не понимаю, что тебе нужно.

— Это решаемо. Я могу тебе рассказать, но нужно, чтобы ты выслушал меня. Ты выслушаешь меня, Саске?

«Прости, Саске. Другого раза не будет». Мизинец зудел, Тоби все еще держал Саске за плечо и настойчиво почему-то хотел зрительного контакта. На периферии сознания маячил образ, белый, белый, замерший.

— Что ты хочешь рассказать мне?

— О твоем брате, — Тоби встал, прошелся по комнате. — О том, кем он был на самом деле и какой была его жизнь.

— Кем? Какой? — безучастно спросил Саске.

Тоби торжествовал.

Правда, то, что Тоби называл правдой, не соответствовала миру Саске. Он начал издалека и в начале сказал самую неправильную на свете вещь: что Итачи был хорошим и что он любил Саске больше чем кого либо. Это лживое заблуждение Саске давно из себя выгнал, искоренил, а потому не поддался так легко. Тоби, или как он сам называл себя «Мадара», отчего-то хотел заставить Саске поверить в то, что Итачи, вырезавший весь клан, безжалостно, страшно, на самом деле… на самом деле…

Саске крепче вцепился в одеяло и распахнул глаза.

Мадара ходил вальяжно, светился довольством и рассказывал. Бил, уничтожал. Рассказывал. И его голос плыл по темному душному помещению подобно туману.

На самом деле, говорил он, все было не так. Итачи не был предателем. Итачи не хотел уходить из Конохи. Итачи всегда заботился о Саске и положил себя у его ног с любовью, на которые способны только Учиха.

Саске не верил. Он так и сказал:

— Я тебе не верю.

А потом затрясся. И дурные мысли снова вернули его к воспоминаниям о самой нежной и доброй улыбке. Тычок в лоб — совсем не больно. Саске спал и видел с самого детства, изуродованного резней, как брат однажды приходит к нему, тыкает в лоб и говорит, что все хорошо. И Саске не верит ему, а потом верит. Потом плачет и бьет Итачи, а тот плачет тоже и говорит, мол, маленький глупый брат, почему ты вообще во мне сомневался? Разве ты не помнишь, какими мы были раньше?

Мадара неподвижно стоял и смотрел, как Саске выворачивается наизнанку.

— Почему я должен верить тебе? — шепотом спросил Саске. — Если бы это действительно было так, то он сказал бы мне… Почему он этого не сделал, если все действительно было так?

Наверное, под маской Мадара смотрел на него с усмешкой или даже с брезгливостью. С презрением. Жалкий глупый Саске уничтожил свою жизнь и чужую жизнь собственными руками, а сейчас сидел убивался.

— Можешь мне не верить, — ответил Мадара. — У меня нет доказательств сейчас, но в живых все еще остались люди, которые принимали решение об уничтожении Конохи. Мы всегда можем узнать у них.

Саске прикусил нижнюю губу, и в мыслях его пульсировало одно слово: Совет.

— Да, — согласился он. — Ты прав. Я могу это спросить у них. И особенно у этого… Данзо, — это имя Саске практически выплюнул. С ненавистью. Он все еще не верил Мадаре, но услышанное уже взрастило в нем желание убивать этого Данзо долго и страшно, не давая умереть. И вызнавая все слово за слово.

— Отлично, — сказал Мадара воодушевленно. — Я с радостью помогу тебе со всем.

— Да, — Саске снова кивнул и, сцепив зубы, поднялся.

— Когда ты восстановишься, мы немедленно выдвигаемся.

— Не думаю, — Саске посмотрел на Мадару решительно. — Я пойду к Данзо один.

— Почему, Саске? Я ведь…

— Помолчи, — сказал Саске.

Взгляд Мадары остекленел, и тот послушно закрыл рот. Саске кое-как прошел к нему, сорвал с лица маску и пристально посмотрел на изуродованное лицо.

— Ты тоже Учиха, — сказал ему Саске. — Но я не верю, что ты Мадара. У тебя молодое лицо.

В одном глазу «Мадары» ярко горел шаринган, и он как мог боролся с гендзюцу. Оно было таким слабым, таким несущественным, что его едва ли можно было заметить сначала, а потом гендзюцу разрослось — когда часть сил вернулась к Саске. И проблема заключалась в том, что чем позднее ты понимаешь, что оказался в иллюзии, тем сложнее ее снять. Гендзюцу Саске длилось не один час и чуть не убило его самого, но он упорно держал технику, И как оказалось — совсем не зря.

— Подойди к. к нему, — голос не на шутку дрожал. И Мадара шел, как деревянный солдатик — каждый шаг давался с боем. — Где твой помощник, с которым ты меня сюда нес?

— На поручении.

— Хорошо, — Саске устало опустился на одну из бочек, которыми было заставлено помещение. Где они вообще находились? Какая-то пещера, которую превратили в убежище? Похоже на одну из лабораторий Орочимару. Они как-то в такой жили полгода.

— Ты знаешь медицинские дзюцу? — спросил Саске, и «Мадара», сцепив зубы, кивнул.

Саске одарил его безумной улыбкой.

— Ты так убедительно рассказывал, что Итачи хороший, что я… — Саске закрыл глаза. Жгло, очень сильно, ощущение схожее с тем, что сопровождает пробуждение шарингана. В абсолютной тишине раздался тихий капающий звук. — Я так хочу поверить тебе! Я… Я так скучал по нему, — неожиданно для самого себя признался Саске. Открыл удивленно рот и обернулся на безучастного «Мадару».

— Тебе же все равно, да?

— Да, — ровно ответил тот. И Саске фыркнул.

— Какой абсурд, какой…

Кап-кап-кап-кап.

— Давай приступать тогда, — слабым голосом предложил Саске, и картинка, расплывшаяся, нечеткая, стала ясной. Вливать свою воллю в чужой разум было очень трудно, но Саске ради брата постарается. — Данзо я просто убью, а правда ли это все спрошу у самого Итачи.

«Мадара», кивнув, покорно опустился рядом с трупом Итачи, стянул с него белую простыню и в его руках засияла чакра.

Саске, глядя на это, утирая кровавые слезы, безучастно думал: надо будет найти Карин — после того, как он закончит, ее исцеляющие возможности будут очень кстати.

+30

То, что этот разговор должен был случиться, понимали все. Даже Саске. Особенно Саске. Он не то чтобы боялся или как-то оттягивал — просто ему было чем заняться все эти дни. И секс с Итачи априори виделся чем-то более интересным, чем неловкие нелепые разборы полетов и попытки наладить то, что починить нельзя.

Итачи однажды спросил его за завтраком — очень чинно — надумал ли Саске поговорить с Сакурой. Завтрак был на вкус так себе, но уже не так плох, как первые их совместные труды. Можно было сказать, что чего-то они да добились. И Саске от этой мысли был в таком благостном настроении, что легко согласился.

— Да, наверное, — сказал он. — Может, схожу прямо сейчас.

Итачи посмотрел на часы.

— Саске, сейчас девять утра. Кто ходит в гости в девять утра, даже если по таким вопросам, как ваш?

Саске пожал плечами.

— Потом она уйдет на работу и черт знает, когда вернется. А так точно поговорим.

— И долго до нее идти?

— Не особо, — сказал Саске и умелым, но осторожным движением положил палочки на подставку в виде спящего на спине котика. Их недавно принес Наруто. Саске успел раскритиковать подарок, но ощупал тщательно и на возмущенное «Ну давай обратно!» рассказал Наруто, куда ему нужно было идти с такими предложениями.

Спасибо, благодарил Итачи предков и древних богов, спасибо огромное за то, что у Саске были такие понимающие терпеливые друзья.

В конце концов угомонить Саске получилось универсальным отказом от того, чтобы поучать.

Он все еще очаровательно краснел, когда Итачи признавался ему в любви.

Итачи отвлекся от подставок и посмотрел на Саске.

— Тебя проводить? — все равно особо Итачи делать было нечего. Майто Гай уехал на миссию, и их тренировки перенеслись на неопределенный срок. Гай, конечно, наказал им всем в его отсутствие трудиться не покладая рук, но Какаши, стоило Гаю пропасть из виду, сказал:

— Я предупрежу, когда будет он возвращаться.

И растворился в воздухе. Итачи не особо возражал.

Ну, и кажется, только Гай воспринимал эти тренировки серьезно. Даже в таком состоянии Итачи мог бы спокойно ходить на миссии высоких рангов. Цунаде этой «реабилитацией» просто дала ему время привыкнуть обратно к жизни в деревне и заодно хорошенько подумать, а хотел ли он возвращаться на службу.

Итачи пока что не был уверен.

Так что Итачи бездельничал второй день и чувствовал себя ужасно. Саске на предложение Итачи ответил удивленным:

— Зачем? Она живет на первом этаже.

Итачи. расслабленно сидевший на стуле, аж выпрямился.

— Что?

— А ты не знал? Во время нападения Пейна ее старый дом оказался разрушен. Его еще не восстановили, так что она пока что живет в этой новостройке. Я сталкивался с ней пару раз.

Итачи, стиснув зубы, издал несчастный звук.

— Саске…

— М?

— Здесь отличная слышимость, ты не знал?

— Я не акцентировал на этом внимание. Наших соседей я почти не слышу. А даже если так, — в его голосе зазвенел вызов, — то что?

— Тебя не смущает, что она, может быть, слышала, как мы занимаемся сексом?

— Нет, — ответил Саске. — Меня не смущает. Пока она не пытается присоединиться, меня в принципе мало интересует, что она видит и слышит.

Поднявшись из-за стола, Саске принялся собираться. Надел водолазку — эти проклятые водолазки ему невыносимо шли — штаны. Сам обулся. Итачи наблюдал за братом с улыбкой — Саске, как и положено шиноби его ранга, всему учился очень быстро. Он уже уверенно ориентировался в доме, в их районе. И если бы не плотная повязка на глазах и трость, его вполне можно было бы принять за зрячего человека.

— Нии-сан, я пошел, — сказал Саске и встал у порога в ожидании. Итачи тут же подошел, обнял Саске и стиснул его в своих руках, вздыхая. — А поцелуй?

— Саске…

— На удачу, нии-сан.

Итачи усмехнулся:

— Раз на удачу.

И поцеловал. Саске всегда невероятно приятно реагировал на поцелуи: он весь расслаблялся, подавался на встречу и отвечал с таким желанием, что Итачи буквально обо всем забывал. Саске сам быстро остановил поцелуй, отстранился, облизнувшись и сказал — кто его вообще научил?! — так порочно и так нежно:

— Я твой.

— Иди уже, — смущенно пробормотал Итачи и легонько пихнул Саске в плечо. Вид у Саске был отвратительно самодовольный.

— Я пойду, но ты не ревнуй.

— Я не…

Входная дверь хлопнула, и Итачи остался стоять в коридоре, осмеянный, несчастный и возбужденный. Неискреннее недоумение схлынуло прочь, когда Итачи подумал о том, что сейчас происходило в квартире на первом этаже. А ведь по идее ничего особенного там не происходило. Да.

Если Саске еще не вернулся, значит, успел застать Сакуру дома. Значит, он зашел к ней в квартиру, и они сели на максимально далекое друг от друга расстояние и принялись спокойно обсуждать дела минувших дней. Например, то, как Саске погрузил Сакуру в гендзюцу и заставил вырезать ему глаза. Или то, как Сакура не давала своими чувствами Саске продыху.

Итачи прошел на кухню, собрал пустые тарелки и посмотрел в окно в попытках успокоить себя.

Какого черта на него вообще нашло? Допустим, ему действительно не совсем понравилось то, что Сакура потенциально могла их слышать. Но Саске настолько откровенно не нуждался в ее чувствах. И Итачи не ревновал. Просто ему не очень это нравилось.

Примостившаяся на дереве за окном ворона распахнула крылья, чтобы взлететь, и через мгновение спокойно сложила крылья обратно под действием шарингана. С воронами — существами умными, восхитительными — у Итачи хорошо получалось ладить, и его техникам они не сопротивлялись.

Ворона слетела ниже и в окне увидела Сакуру и Саске: они сидели за кухонным столом, и перед Саске дымилась чашка чая. Расстояние и правда было почтительное, выдохнул Итачи. И говорили они спокойно. Через приоткрытое окно почти ничего не было слышно, и слух вороны пришлось усиливать техникой.

Если бы Саске об этом всем узнал… Итачи на днях ласково высказал ему за бессмысленную ревность, припечатал признанием и отсосал ему; а теперь он сам занимался тем, в чем недавно посмел укорять брата.

— …живет рядом с вами, не знаешь?

— Нет, — ответил Саске.

— Хотела бы я с ними встретиться, — сказала Сакура. — Но как ни постучу к ним, дома все никого. Они ужасно шумят по ночам и мешают спать.

Сакура покраснела, а Итачи… Итачи много что испытал в этот момент.

— Никогда их не видел, — сказал Саске спокойно. Сакура, посмотрев удивленно, вдруг рассмеялась. Она прикрывала рот ладонью и наверняка испытывала ужасную вину за то, что эта шутка показалась ей смешной. Итачи едва сдержал улыбку.

— Саске, прости.

— Все в порядке, — сказал он. — Это был мой выбор.

Смех стих, и Саске осторожно нащупал кружку перед собой.

— Я пришел попросить прощения за то, что натворил, — сказал он спокойно. — За больницу и за то, что было до. Я пытался тебя убить.

— Пытался, — согласилась Сакура. Сколько в ней было печали. Искренней, невыносимой. В этом мире люди постоянно разбивали другим людям сердца, но редко кому это приносило _столько_ горя, Итачи был уверен. А еще он впервые слышал об этом — что Саске пытался убить Сакуру.

Сакура отпила чай и посмотрела на Саске.

— Ты сделал мне очень больно, Саске. Но одновременно с этим я поняла то, что отказывалась понимать с самого начала. И… я простила тебя. Наверное, почти сразу, — она задумчиво поводила пальцем по ободку кружки. — Потом было страшно, но я с этим справилась.

— Хорошо, — сказал Саске тихо. — Спасибо большое, Сакура.

— Ты мой друг, Саске, — ответила она. — Я… долго досаждала тебе своими чувствами, но сейчас я в первую очередь думаю о тебе, как о друге. И хочу помогать тебе, как другу.

Саске кивнул.

— Это ты подсказала Итачи, где найти мастера?

— Не скажу.

— Ладно, — согласился он. Ответ на этот вопрос он уже знал.

— Прости меня, — вдруг сказала Сакура, — за то, что не умела принимать твой отказ. Я вела себя совершенно по-идиотски и не хотела смиряться.

Лицо Саске удивленно вытянулось — он явно не рассчитывал, что у него тоже попросят прощения в этой беседе.

— Не удивляйся так, — Сакура смущенно разозлилась. — Мы все тут растем и меняемся, знаешь ли. Не тебе одному можно размышлять об ошибках прошлого. Я тоже много что натворила.

Гендзюцу отпустило ворону, и та, громко каркнув, взмахнула крыльями и вспорхнула на окно второго этажа. Итачи, вовремя задушивший в себе некрасивую паранойю, порылся в их полупустых ящиках и нашел пачку безвкусных галет. Какое никакое угощение.

— Спасибо, — сказал он мягко и протянул печенье. Ворона каркнула еще раз, схватила его и улетела прочь, еще и оставив белую кляксу. Существа умные, да, но…

К моменту возвращения Саске Итачи скрыл все следы преступления. Он сидел спокойно на диване и дочитывал очень интересный исторический роман, который ему не так давно посоветовала помощница Цунаде — Шизуне. Они довольно часто виделись, когда Итачи ходил в больницу вместе с Саске, и это в какой-то степени радовало. Складывалось ощущение, что из всей Конохи только она и читала что-то, кроме свитков с техниками и отчетов, и ее рекомендации всегда были хороши.

Вечером, когда мастер Тошайо, принес готовый заказ, в квартире стало неожиданно людно: Наруто и Сакура пришли воочию увидеть, как Саске пробует новые протезы. И Итачи тихо радовался. Он старался не думать о том, что в приоткрытой двери спальни виднелась двуспальная кровать, и о том, что сам Итачи встретил гостей в изрядно потрепанном состоянии.

Мастер перечислил печати, нужные для установки и активации, а потом принялся наблюдать. Саске скривился и тихо болезненно застонал, привыкая к ощущению тяжести и инородности.

— Что… что это такое?.. Все такое серое…

— К сожалению, мы пока не научились делать протезы, которые бы смогли передавать цвет, — сказал мастер Тошайо, — а над фокусировкой вам придется еще поработать. Обычно это занимает до недели. С вашими навыками, я уверен, потребуется меньше времени.

Наруто, оказавшись перед Саске, принялся размахивать у его носа пальцами, восторженный и довольный, и причитать:

— Сколько показываю пальцев, Саске-теме? Ты видишь? Видишь?

— Наруто, отвянь, — Саске отпихнул его и закрыл лицо ладонью. — Больно. Я пока ничего не вижу. Только пятна.

Наруто расстроенно опустил голову.

— Блин.

— Все будет, не переживайте, — почти пропел мастер Тошайо. — Дискомфорт впоследствии уйдет, вы привыкнете.

Саске вскинулся и уставился на мастера, очевидно ориентируясь по звуку его голоса. С абсолютно белыми глазами Саске выглядел красиво и инфернально. Сакура неловко улыбнулась.

— Саске, возможно, тебе понадобятся темные очки.

— Для чего?

Наруто сразу подхватил, поняв, что имела в виду Сакура.

— Ну ты достаточно страшненький с такими глазами.

— Пошел к черту!

— Наруто, не оскорбляй моего брата.

— Тише, пожалуйста, — попросила тихо Сакура, и ее интонации в этот момент очень сильно напоминали интонации Какаши. — Я не имела в виду, что Саске какой-то… не такой. Просто зрелище непривычное.

— Не мои проблемы, — Саске зажмурился — мышцы век за два месяца бездействия почти атрофировались, и закрывать и открывать их было проблематично. — Как же странно.

— От того, сколько и в какую часть глаза вы направляете чакру, зависит дальность обзора и фокус. Все наладится, Саске-сан.

Тот кивнул. И попробовал оглядеть комнату.

— Саске, ты как? — спросил Итачи.

— Нормально. По крайней мере я уже вижу пятна, вместо темноты. Думаю, что привыкну.

Мастер Тошайо перед уходом получил выписку на крупную сумму. Он несколько раз откланялся и поблагодарил Итачи за возможность поработать с такими ценными клиентами. А после — зловеще пообещал связаться за деталями для нового проекта.

На мгновение добродушное улыбчивое лицо приобрело черты маниакальной одержимости, и Итачи только вздохнул. Очень не хотелось это делать, он надеялся до последнего, но…

Как только старик вернется в свою деревню, он собственноручно уничтожит все связанные с Учиха записи, а потом забудет об этой поездке навсегда.

— Какой странный господин, — пробормотала Сакура за его спиной. — Я слышала о нем только хорошие отзывы и не думала, что он… такой. Даже несколько тревожно отпускать его вот так.

— Он не доставит проблем, — пообещал Итачи, а потом обернулся, демонстративно сверкнув шаринганом, и с улыбкой предложил. — Хотите данго?

Наруто, тоже вышедший проводить мастера Тошайо, шумно сглотнул.

— Я… я был бы не против. Да.

+33

Один из лучших специалистов Конохи по изъятию воспоминаний в мирное время содержал цветочную лавку. Итачи смутно помнил что-то такое из детства — давным-давно он приходил с родителями в эту же лавку, чтобы купить красивых цветов на свадьбу маминой лучшей подруги, и букет для них тогда составлял отец Ино.

Увидев Итачи, Ино воодушевилась и отчего-то решила, что такой человек, как он, может прийти в цветочный только для того, чтобы купить роскошный букет для роскошной девушки на роскошное свидание. А не для того, чтобы, например, навестить могилу отца и матери, которых собственноручно убил. Услышав его запрос, Ино тут же растеряла весь энтузиазм и отвела Итачи к полкам, на которых стояли вазы с белыми цветами.

Итачи выбрал пару и расплатился. Последовавшие разговоры были не из легких.

— Итачи-сан, — улыбнулась Ино. — Пообещайте мне, что если соберетесь на свидание, то букет для вашей девушки буду составлять я.

— Ладно, — сказал Итачи.

Ему вряд ли это когда-нибудь пригодится, но пообещать ему было не сложно. Пусть ждет сколько хочет.

Ино просияла.

— Спасибо! Я соберу для вас лучший букет.

— Это очень мило с вашей стороны.

— Ой да бросьте, — Ино махнула рукой и поправила высокий хвост. — Я здесь работаю именно для того, чтобы помогать молодым сердцам радоваться.

Итачи неловко посмотрел на цветы в своих руках и решил, что дань уважению к собеседнику он уже отдал, можно было и уходить. На пороге его снова остановил голос Ино, не дав попрощаться.

— Ой, погодите! Забыла спросить! — она вышла из-за прилавка. — Как там Саске? Наруто забегал, что-то сказал про глаза и ничего даже толком не объяснил. А я теперь мучаюсь от любопытства.

— У Саске теперь протезы, — ответил Итачи. — Его сделал приглашенный мастер на заказ, и Саске учится ими пользоваться.

Ино улыбнулась, кажется, искренне радуясь за Саске, и сердце Итачи совсем немного оттаяло.

— Здорово, — искренне сказала она. — Очень здорово. Очень хотелось бы с ним пообщаться, но я его ни разу не видела в городе, — она удрученно вздохнула. — Приводите его иногда сюда, Итачи-сан, и передайте ему, что у меня есть парень. Так что пусть не беспокоится.

Итачи пожал плечами.

— Если захочет — придет.

Ино неловко рассмеялась.

— И то правда, — она вернулась за прилавок и сказала с улыбкой. — Вам, наверное, не сказали, но я после просмотров чужих воспоминаний подчищаю себе память. Мне кажется, вы стесняетесь меня и того, что я могла увидеть, но на деле я ничего не помню. Мне же самой так спокойнее.

Итачи кивнул. Он не стеснялся.

— И Саске передам, — опередил он ее.

— Хорошего вам дня, — сказала Ино и улыбка на ее лице вдруг стала грустной. — Я надеюсь, что в следующий раз мы увидимся по радостной причине.

Дорога до кладбища и без того была неблизкой, но Итачи решил неспешно пройтись по самому долгому пути, осматривая полуразрушенные дома. То тут то там мелькали заново отстроенные здания, восстановление шло достаточно резво — другие деревни охотно помогали Конохе, отсылая ей материалы и направляя своих специалистов. Мир во всем мире казался сказкой, которой Итачи жил и в которую не верил, и страх, что это все резко закончится не отступал.

Итачи постепенно расслаблялся и привыкал к спокойствию, но все это стоило ему огромных усилий.

Под клан Учиха добродушная Коноха отвела целый участок, не пожалев для них земли хотя бы после их смерти. Мысли были горькими и неприятными, и Итачи старался их не думать.

Он до этого ни разу не приходил сюда, и от первого же шага между плит с выверенным «Учиха» у него задрожали колени. Он шел между знакомых имен — каждое имя было знакомым — и заставлял себя смотреть. Итачи сделал это по приказу Конохи, сделал от безысходности ради спасения Саске, и Саске учил его отказываться от этого груза вины. Но все же. Именно Итачи был тем, кого эти люди видели в последний раз.

У могильных плит родителей Итачи рухнул на колени и наконец позволил себе заплакать. Они были в центре, чистые и ухоженные, и Итачи даже представить себе не мог, кто приходил сюда позаботиться о забытом клане, — особенно во время грандиозной отстройки.

Он положил по цветку на их плиты и низко поклонился, уперевшись лбом в землю. Итачи всего трясло, и он очень горько радовался, что уговорил Саске не идти с ним.

— Мама, папа, — сказал Итачи, — Простите меня. За всё простите. За всё, умоляю. Простите. Простите. Простите. Простите. Простите. Простите. Простите. Простите. Простите. Простите. Про---

Итачи захлебывался, тонул, и позволял себе многое из того, что ранее было у него под строжайшим запретом: чувства. Он тонул, да, но прислушивался к тому, что происходило вокруг.

И не зря.

Встревоженный неприятным чувством, Итачи выпрямился, сел и утер тыльной стороной ладони мокрые глаза. За ним наблюдали, причем не скрываясь, и Итачи не собирался устраивать шоу из собственной жалости. Порыв пришлось задушить в себе.

— Здравствуй, Какаши.

Тот отсалютовал и медленно подошел, засунув руки в карманы.

— Прости, что помешал, Итачи, — сказал он. — Я не то чтобы следил за тобой. Сам пришел кое к кому. А потом увидел тебя, а ты меня уже и заметил. Ну и я подумал, почему бы заодно не поздороваться и предупредить, что послезавтра возвращается Гай.

Итачи сделал несчастное лицо.

— Я уже и забыл… А можно как-то сообщить Цунаде, что я готов?

— Не можно.

Какаши присел рядом на корточки и с сожалением посмотрел на растерянного Итачи.

— Я так сделал, как только Гай умотал на миссию. На что Цунаде мстительным тоном мне ответила, что вы договаривались на три месяца, да и Гай недавно сказал, что твой тайдзюцу нуждается в усовершенствовании.

— Мстительный тон?

— Я по-другому это никак назвать не могу, она явно за что-то злится на тебя.

Подозрение кольнуло прямо в бедное сердце Итачи.

— Ты ей случайно ничего про наш разговор не говорил?

Какаши задумчиво посмотрел на голубое яркое небо. Возмутительно! Просто возмутительно. Итачи поджал губы и попытался подойти к вопросу с другой стороны:

— Даже если так, то зачем мне тайдзюцу такого же уровня, как у Гая? Я специализируюсь на других техниках.

Какаши улыбнулся.

— Вот ты сам ей об этом и скажешь.

— Это тоже мстительный тон?

— Нет, — Какаши сказал недоуменно. — За что мне тебе мстить?

— Не знаю, — Итачи вздохнул. — За мучительное цукиеми?

— Это было много лет назад. Да и в свете того, что мы выяснили, сложно иметь к тебе какие-то претензии.

— М.

— Хорошо. Признаю, что ты тогда изрядно меня… измучил этой техникой, — Какаши почесал затылок и задумчиво протянул. — Да-а-а-а… В общем я тебе не мщу, если что. Я бы и сам рад поскорее закончить.

— Тогда в следующий раз не болтай попусту, — посоветовал Итачи. — А то злится Цунаде только на меня, а расплачиваться за это приходится и тебе тоже.

— Резонно.

Кажется, Какаши все-таки удалось попасть на шоу: «Кланоубийца Итачи Учиха проливает слезы над могилами родителей, которых сам же и прирезал». Они некоторое время просидели молча.

Итачи посмотрел на могилы родителей, и охватившее его спокойствие снова отступило и оголило, как нерв. Итачи пытался, как мог, но слезы сами текли из его глаз. Как бы он ни заставлял себя, они все лились и лились. В последний раз такое с ним было почти девять лет назад, когда он стал позади своих мамы и папы с окровавленной катаной наперевес и дрожал. И теперь Какаши сидел рядом, и слушал его всхлипы и — спасибо, большое спасибо — ничего не говорил.

Вскоре разболелась голова.

Итачи сморгнул слезы и зашипел — от шквала эмоций проступил шаринган, и окружающий мир стал резким, гулким, яростным.

Какаши смотрел на него пристально, словно ждал чего-то.

— Я думаю, что все будет хорошо, Итачи, — сказал он.

— Я тоже так думаю.

— Тогда поскорее пойми, что Саске тебя ни в чем не винит. И очень сильно любит.

Итачи вскинул брови, а Какаши выставил перед собой руки и улыбнулся.

— Ох, я лезу не в свое дело?

— Да.

— Прости-прости.

Он встал, потянулся, разминая затекшие мышцы и снова засунул руки в карманы. Итачи, коленопреклоненный, с опухшим от слез лицом, чувствовал себя по меньшей мере по-дурацки. Как он вообще решил для себя, что что-то тут непонятно.

— Спасибо, что присматриваешь за ними, — сказал Итачи.

— За кем?

— Какаши, перестань. Я о табличках.

— Я? Ухаживаю? — Какаши недоуменно показал на себя. — Я только помогал, честное слово. Наруто и Сакура сами решили тут все прибрать. Наруто еще и Сая как-то уговорил.

— Это парень Ино?

— Он самый, он самый.

— Ну и кого же они тут навещают?

Какаши прокашлялся и отвернулся.

— Да черт их разберет. Не знаю. Может, и навещают кого. Бывай, Итачи.

Он быстро удалился к одинокой могиле в самой дальней стороне, и там сел, скрестив ноги. Итачи смотрел на него некоторое время издалека, а потом поднялся, отряхнул испачканные соком травы штаны и побрел домой.

Обратная дорога заняла еще больше времени. Итачи не хотелось появляться перед Саске жалким и разбитым, и потому он шел неспешно и думал только обо всем хорошем, что с ним случалось за последнее время. Саске постепенно привыкал к протезам — каждый день до упора тренировался управлять ими. Иногда даже переусердствовал. Итачи сразу понимал, что что-то не так по выражению лица Саске и заставлял остановиться лаской, уговорами, что все теперь было хорошо и им некуда было торопиться.

Саске слушался, а потом просил поцелуев, объятий и вообще пользовался тем, что Итачи не умел отказывать.

По пути он зашел в небольшую лавочку и купил еды: обычных продуктов и на всякий случай готовые полуфабрикаты на разогрев. Они все еще учились и порой допускали ошибки. Отмывать нагоревшее Итачи научился после третьей выкинутой кастрюли.

Перед самым домом Итачи поддался соблазну и зашел за сладостями — Саске его страсти не разделял, но пробовал все, что Итачи предлагал. Поэтому Итачи каждый раз покупал что-то новое. Быть может, так однажды он сможет найти сладость, которая окажется Саске по вкусу.

В квартире во всех окнах горел свет. Значит, Саске все еще тренировался с протезами. Итачи провернул ключ, зашел, и тут же услышал торопливые шаги, и Саске взволнованный, странно встрепанный вышел его встречать.

Он налетел на Итачи, вцепился в него, да с такой силой, что пакет выпал из вмиг ослабевших рук — чтобы можно было срочно обнять в ответ.

— Саске? — спросил тихо Итачи, и тот ничего не ответил. Он странно водил головой, будто судорожно осматривал Итачи, и внезапная догадка заколотилась у самого горло, трепетно, тревожно. — Саске, — еще настойчивее позвал Итачи, и на него наконец среагировали.

Губы у Саске задрожали.

— Нии-сан, — прошептал он неровным тоном. Сглотнул, а потом попросил. — Улыбнись, пожалуйста.

Итачи все еще был нервом, огромным, обожженным, и он болел, любил, повиновался. Он улыбнулся так, как улыбался для Саске с самых первых дней — со всей любовью, со всей нежностью, и Саске, застыв, просто смотрел на лицо Итачи не моргая и держал его во влажных ладонях, изредка поглаживая точеные мокрые скулы.

Саске зажмурился на секунду, а потом выдохнул как самое невероятное откровение:

— Так красиво.

КОНЕЦ.