После коронации Хорнет плетётся домой. Ещё не поздно — можно было бы с кем-нибудь поговорить; но она устала, как если бы весь день билась с богомолами.

— Здравствуй, — говорит она пустому дому.

Пустому — потому что она приказала стражникам разойтись. На сегодня. Уж в первый-то день на Херру нападать не будут.

Из коридора слышится копошение. Она выхватывает иглу.

И смотрит сквозь Повитуху.

— Ты не должна быть здесь.

— Я должна быть там, где королева, — мурлычет она; и прежде чем Хорнет успела бы поспорить, продолжает: — Красивое платье.

Да. Красивое. Непривычно синее. Потому что в красном ходят только дети.

— Что ты здесь делаешь?

— У меня есть для тебя подарок. Ну, технически, не у меня. В нынешних обстоятельствах это детали.

Хорнет думает, что если это от отца, она отошлёт его обратно, и позволяет увлечь себя в дом. Глубже, глубже — в коридор к гробнице, оттуда — в тёмный коридор с гобеленами и дальше — в кабинет Херры.

Она ни разу здесь не была.

Темнота нарушается только несколькими свечами, ещё совсем высокими — (Хорнет душит глупую мысль) Повитуха зажгла. В шкафу у дальней стены стоят таблички и свитки. Повитуха заползает по ту сторону стола и копается в ящиках.

Хорнет понимает, чей это подарок. И прежде чем она успела бы сказать «нет», Повитуха восклицает:

— Вот она!

И протягивает ей накидку. Красную. Почему красную?..

Вместо того, что поступить правильно, Хорнет берёт её в руки.

Она очень… мягкая. Ткань бежит между её коготков; на изнанке виднеются едва заметные узоры-печати. Никогда не износится. Никогда не порвётся. Защитит от холода, сохранит мягкость; одежда лучше любого доспеха.

— Она не успела дошить. Ну, я и решила…

Да, она видит — золотая нить на подоле обрывается на полпути. Легко представить, как накидка должна была выглядеть — красное с золотом. Совсем не в стиле Глубинного гнезда. Их народ предпочитал синее с серебром.

Хорнет снова пропускает между коготков ткань.

Та поёт.

…

— Красная, — Ши говорит это слово так, как будто это ругательство.

— Красная, — подтверждает Хорнет.

Её собирают в дорогу — новая королева должна навестить Её Величество Веспу; она соврёт, если скажет, что не рада. (К Бледному Королю она пока что не собирается.) На её рога повязывают ленты, на лапки надевают браслеты; предлагают новую накидку, но она говорит, что съездит в этой.

В красной.

— Это всего лишь одежда. И вообще, какая разница? Постороннему что красная, что синяя.

— Я не о посторонних волнуюсь.

Хорнет молчит. Хотя хочется вздохнуть. Как-нибудь… как-нибудь так. Разочарованно. Или, скорее, — «глупая традиция».

Она приподнимает заднюю лапку, чтобы на неё надели очередную побрякушку. Ши держит в лапках синюю накидку, хотя казалось бы — она уже давно отказалась, убери ты её.

— Это серьёзно, Хорнет. Твой народ должен тебе доверять.

— Они мне доверяют.

— Мы тебе доверяем. Мы — это не все. Традиции не так легко сломать.

Она поднимает лапки и медленно вертится, помогая Ткачу обмотать её талию поясом. Золотым. С красной накидкой он смотрится отлично — хотя, судя по взглядам за масками, с синей смотрелось бы лучше.

Ши отворачивается.

Сейчас. Скажи «я передумала» сейчас. Ещё успеешь…

— И что ты в неё так вцепилась?.. — тихо говорит Ши.

Приём у королевы Веспы проходит чудесно — они выпивают по чашечке бурды и обсуждают ерунду. В основном.

Когда никто не видит, она на секунду касается её лапки и говорит одними губами:

— Мне жаль.

Хуже Хорнет от этого, как ни странно, не становится. Даже наоборот.

Легче.

И, как ни странно, Глубинное гнездо встречает её не тишиной. На платформе стоят Ши, много кто из «их» компании и некоторые из поколения их родителей. Стариков нет.

— Как всё прошло, Ваше Величество? — он протягивает ей лапку, помогая сойти с повозки.

— Отлично, — она машет Рогачу, и тот с грохотом скрывается в туннеле. — Хотя я бы предпочла, чтобы местная аристократия была чуть прямолинейнее.

К достоинству Веспы, тонкости в её словах было мало — она достаточно хорошо знала Хорнет, чтобы не путать. И не делать вид, что путает.

— Боюсь, — отвечает Ши, — если местная аристократия начнёт выражаться, как нормальные жуки, само время остановит свой ход.

Ткачи на платформе смеются. И она тоже.

До дома Хорнет доходит не одна.

…

Бледный Король её тоже знает хорошо, и поэтому говорит сразу:

— Есть дело.

Её накидку он одаривает лишь беглым, невнимательным взглядом. И ни разу не спрашивает, почему она красная — хотя (Хорнет кажется, что он) не мог не знать, что должна быть синей.

…

В какой-то момент у неё появляется вопрос; он кажется дурацким, но интуиция говорит: это важно. Визит неофициальный, поэтому она лишь уведомляет приближённых, что её пару дней не будет, и идёт на станцию.

Рогачи не откликаются. Хорнет решает, что она и пешком дойдёт.

Хорнет перепрыгивает через заражённого (раз), выхватывает личинку (два), бросается к семье (три), суёт личинку жучихе (четыре) — и отбивает удар. Четыре секунды. Замедленно, но недостаточно, чтобы не считаться опасным. И это были не тренированные воины — так, грабители. Бывшие.

Плохо.

— Уходите! — рявкает она и снова парирует. Сзади слышатся топот, плач и стон повозки — семейство убирается прочь. Она несколько расслабляется. Сражаться без гражданских было легче.

Когда от противников остаются лишь трупы, она решает, что не так уж ей и нужен визит в столицу.

Глубинное гнездо встречает её, в первую очередь, беспокойством.

— Что случилось? — спрашивают. И, поняв по её взгляду, что вопрос не тот, переформулируют: — Что там?

«Всё плохо» звучит фаталистично, но говорит она именно это. По толпе пробегает волна перешёптываний. Хорнет сжимает подол.

Что-то взорвётся. Что-то сейчас взорвётся.

— Мы должны уходить!

Вот и оно.

— Нет, — твёрдо говорит она. — Мы должны оставаться здесь. Чем ближе мы к Халлоунесту, тем больше шансов, что и мы заразимся.

— Нам нужно возвращаться на родину!

Это говорит кто-то из стариков. Ещё две секунду — и вся толпа скандирует.

— На родину! На родину!

…ладно, это было лучше, чем «А откуда нам знать, что ты сама не заразилась». Она бы всё равно не смогла объяснить. Но паникой её всё равно захлёстывает.

Хорнет ищет в толпе Ши. Он стоит с их ребятами в сторонке, и они все молчат.

«Мы — это не все».

Она не может уйти. Не может позволить себе уйти. Не теперь — не когда она поклялась защищать тавро.

Но и бросить свой народ она не может.

— Тихо.

Её голос звучит неожиданно глубоко — возможно, поэтому все замолкают. Из-за воспоминания.

Она заставляет себя подождать — успокойся-успокойся-успокойся, — прежде чем говорить что-то ещё.

— Дети не переживёт дорогу.

— Наши дети покрепче будет, чем в Халлоунесте! — кто-то пытается вставить, но она продолжает:

— У нас нет тёплой одежды. У нас нет провианта. У нас есть повозки — но как вы предлагаете их тащить без Рогачей? — Слова звучат правильно, но она чувствует, что врёт в каждом слове. — У нас нет иного выбора, кроме как оставаться здесь. В безопасности.

Толпа не отвечает.

Дома она падает на пороге — в лапы Повитухи.

— Тяжёлый день, Ваше Величество?

Хорнет позволяет себя уложить. Как маленькую.

«Заткнись».

…

Богомолы, судя по слухам, с инфекцией справляются отлично — поэтому Хорнет решает последовать их примеру. Запереть всех входы и выходы, запретить выходить. И кажется — должно сработать, должно же…

Если бы её народ не оказался глупее народа отца.

Во время очередного визита на окраину она встречает оранжевые глаза.

Ситуация выходит из-под контроля слишком быстро — настолько быстро, что у Хорнет создаётся ощущение, что она и под контролем-то толком не была.

Через день пропадает один Ткач. Через неделю — целая семья. С детьми.

Она скрипит зубами, но не бежит за ними — у неё же клятва, — и пытается уверить толпу, что всё будет хорошо. Она чувствует ложь в каждом слове.

Тела они сжигают. Хорнет присутствует на каждой кремации. Ши — нет. Но с матерью он не попрощаться не может.

На кремации она единственная, кто носит красное.

Под тенью маски его глаз совсем не видно. Её «соболезную» он принимает простым кивком.

Некоторое время они наблюдают за костром в тишине.

— Возможно, они правы.

Ши явно удивлён, что это сказала она.

— В том, что ушли?

— Да.

— Ты была против.

— По неправильным причинам. — Пауза. Она поясняет: — Я не могу уйти. Только я.

— Дети слабы.

— Разберите одеяла и простыни — на куртки должно хватить.

— Кто будет тащить повозки?

— Берите только самое необходимое.

— Провиант?

— Чем дольше мы тут живём, тем больше заражённой дичи будем ловить.

— В пустошах ничего нет.

Она молчит.

— Ты же себе не веришь, да?

— Не верю.

— Но и в старый план не веришь.

— Теперь — не верю.

— И что же ты будешь делать?

— Продолжать.

— …тогда зачем сказала?

— На случай, если всё пойдёт неправильно. Ещё более неправильно.

— Но ты с нами не пойдёшь. Даже тогда.

— Да.

Тишина. Ши встречается с ней взглядом.

— Мы тебя не бросим.

— И зря. Вам ещё жить и жить.

— Тебе за себя совсем не страшно?

— Меня накидка защитит. — У неё тон — шутливый. И с надломом. Как будто что-то сломалось.

— Это всего лишь одежда.

Она не смеётся. Хотя очень хочется.