Ветер из приоткрытого окна вяло шевелит разбросанные по столу листы: шурф-шурф-шурф. Наверное, это значит, что наконец наступила весна — потому что ветер тёплый, сырой и нежный, а утренние солнечные лучи, пробивающиеся внутрь сквозь щели в жалюзи, недвусмысленно обещают хороший день.

Просто невероятно жаль, что на всё это великолепие я смотрю, уже отпуская ручку двери, через которую только что вошёл в помещение. Этот жест — своеобразное приветствие рабочему понедельнику, такому же скучному, как и тысяча предыдущих. Даже искренняя симпатия к работе сейчас не способна заставить меня относиться к ней положительно — в такую-то погоду.

— Ну что, чудовище, — услышав стук двери, моментально говорит мой коллега, макушку которого мне едва видно из-под его рабочего стола. — Новая неделя? Пора съесть кого-нибудь? Давненько я не оттирал кровь с нашего паркета. Надеюсь, ты будешь в ударе.

Этого язву зовут странным для наших мест именем Мелифаро, и по каким-то, абсолютно неизвестным мне, причинам — возможно, из чистой жалости, — я делю с ним кабинет детективного агентства. Собственно, кроме кабинета у этого агентства есть только длинный зигзагообразный коридор и крошечный туалет с щербатой раковиной, о чём мы оба, не сговариваясь, предпочитаем умалчивать. Детективное агентство — звучит красиво. А о подводных камнях знать не обязательно.

— Ещё бы ты хоть раз в жизни что-нибудь оттирал, — беззлобно огрызаюсь я, обходя сбоку его стол, чтобы сесть за свой. — Четыре предыдущих недели полы мыл я, и не сказать, чтобы мне невероятно нравилась эта часть работы.

— Макс, ну чего ты? — хлопает он глазами настолько притворно, что Болливуд дрался бы за такого актёра. — Разве ты не видел под своим именем на двери табличку с надписью «уборщик»? Мне казалось, она висит там с самого начала…

— Да, но под твоим именем. Странно, что ты перепутал.

Кофе в картонном стаканчике, который я забыл в собственной руке, пахнет просто восхитительно: эта новая кофейня за углом достойна всяческих похвал уже за то, что не издевается над понятием «кофе», как это делают многие. Лёгкий молодой ветер наполняет душное помещение, будто делая его просторнее. Я сажусь в удобное мягкое кресло, отрегулированное по высоте под мою привыкшую к комфорту задницу, откидываюсь на спинку, прикрываю глаза и отпиваю кофе. Лучше не придумаешь.

— Ну ты бы ещё на стол лёг поспать, — немедленно возмущается Мел, который к этому времени вытащил из-под стола гору папок, накопивших на себе приличный слой пыли. — Расслабляется он! Работай давай. Небось провёл все выходные в «Веранде», выпил у них все запасы бадьянного пива, а теперь ещё и здесь продолжаешь отдохновение. И не стыдно?

— Завидовать плохо. Однажды и ты сможешь отдохнуть, если будешь прилично себя вести. Может быть, даже со мной.

Я бросаю быстрый взгляд на часы, висящие на стене точно напротив меня. Девять. Через полчаса придёт фрау Марш, и тогда мне придётся использовать все возможности немецкого языка для подробного рассказа о злоключениях её любимой собачки. В конце концов, именно за это она и платит мне целых двадцать евро в день — немалая сумма для никому не известного детектива, будем честны.

Кстати говоря, потому-то Мел сейчас и язвит: самым последним, чего он хотел бы в жизни, как раз являются поиски котят и болонок. Но это хотя бы заказ, пусть и ерундовый, выглядящий больше как сценарий дурацкого сериала, чем как настоящая работа. У нас их не то чтобы очень много.

— Если я начну отдыхать с тобой, мне понадобится отдых от отдыха, — нарочито мрачно ворчит коллега, двумя пальцами перелистывая желтоватую страницу. — Я на такое добровольно не подпишусь, и не надейся.

— А тебя и не возьмут. Есть предположение, что твоя жена настолько великолепная женщина, чтобы не позволить мне обременить себя таким…

Тирада остаётся без кульминации. Потому что входная дверь открывается безо всякого стука, но это не фрау Марш — в кабинете возникает совершенно очаровательное создание: светловолосый мальчик лет десяти в просторной голубой рубашке и соломенной шляпе, будто скопировавший известный автопортрет Ван Гога. Таких клиентов у нас ещё не было. Даже если учитывать мою совершенно отвратительную память — я бы запомнил.

Я отставляю стаканчик, почему-то испытывая совершенно школьное смущение, будто застали за списыванием контрольной. Мы переглядываемся, и я вижу в глазах Мелифаро то же лёгкое удивление, которое наверняка читается и в моих. Хоть что-то у нас общее.

— Мне нужно найти маму! — тем временем твёрдо говорит мальчик прямо с порога, не отвлекаясь на приветствия и прочую ерунду. — Она как-то вышла в магазин, а когда я пошёл за ней, случайно оказался в поле. Я уже очень давно её ищу.

Это посерьёзнее собачки. Я даже губы прикусываю от разочарования: мы работаем по очереди, так что, пока у меня есть незавершённая работа, новый поиск достанется Мелифаро. На его лице наконец расцветает широкая искренняя улыбка, и тогда этот потрясающий парень, моментально забыв про склочную половину своего характера, хватает перо и всем своим видом показывает мальчику, что внимательно его слушает.

И всё-таки с его, Мела, существованием вполне можно смириться хотя бы в такие моменты. Всегда бы так.

— Мы жили в маленьком светлом доме на страда Гротте, четвёртом с конца, — пускается в объяснения мальчик, и тогда я наконец понимаю, откуда у него такой акцент. — А потом сели в большую машину и уехали на север. И там остановились на стоянке в городе, мама вышла наружу — и всё. У меня есть денежка, — он вытаскивает из кармана руку с зажатой в ней пятиевровой банкнотой. — Скорее всего, этого мало…

— Нормально, — быстро говорит Мелифаро. — Ты продолжай. Почему ты думаешь, что она пропала?

При всех минусах у Мела есть ещё один, наверное, самый странный: этот парень фанат бесплатной работы. Но сейчас, в отличие от предыдущих его попыток в благотворительность, это впервые обоснованно и понятно даже мне — я бы и сам отказался от денег в данном случае. Потому-то я с лёгкой душой и каким-то почти родительским умилением наблюдаю за тем, как Мел и мальчик записывают всю важную информацию, а затем мой коллега берёт ребёнка за руку и тянется к ручке двери.

… Дверь хлопает. У Мела, вернувшегося уже в гордом одиночестве, слегка растерянный вид, но спрашивать, что случилось, я не рискну: он сам расскажет, когда будет готов. Скорее всего, на моём лице гуляет такая же эмоция: я прождал мадам Марш целый день, но она так и не пришла. Так что я картинно поднимаю голову к часам.

— Что, уже шесть? — вяло вопрошает мой коллега, даже не повторив мой жест. — Снова пойдёшь напиваться? Надеюсь завтра в кои-то веки увидеть тебя вползающим на рабочее место на четвереньках. Сколько уже можно об этом фантазировать.

— Значит, ты фантазируешь обо мне? — цепляюсь я за дурацкую тему, чтобы разрядить обстановку. — А раньше ты не мог сказать? Тогда я бы ни за что в жизни не предложил тебе совместную аренду. Работать с поклонниками — не мой вариант.

Мел улыбается. Устало, всё ещё с тенью странной растерянности, но вполне себе искренне. Этого я и ждал.

— А я думал, это у нас взаимно.

— Значит ли это, что мне всё-таки придётся сейчас позвать тебя на свидание в бар? Но только если ты платишь. Мои финансы не настолько обширны, чтобы платить за кого-нибудь ещё, особенно при не определённом в моей жизни статусе этого кого-нибудь…

Вопросы денег и свиданий всегда возмущают Мела больше всего. Он моментально забывает про свои печали и начинает изображать сварливую тётушку:

— Нет уж, жадина, напивайся тогда один. Ты очевидно не создан для нормальных человеческих отношений. В связи с этим я искренне верю, что в день, когда мы выйдем отсюда вместе, начнётся апокалипсис.

Если я не придумаю однажды ответ на его колкость, можно будет официально считать, что я проиграл в нашей старой и потому довольно вялотекущей словесной войне. Однако сейчас мой ответ — гениальный, язвительный и гениально-язвительный — вдруг рассыпается на языке, когда я представляю себе, как мы с Мелифаро отправляемся куда-то вдвоём, как парочка. Кто-то из нас берётся за отполированную до медного блеска ручку, и… Дело даже не в нём — дело в двери.

Мелкие мурашки волной прокатываются по спине. Ветер и солнце, которым я подставил лицо, никак не меняются, и это уже кое-что значит. Наверное, мне просто показалось. Могло же мне показаться, что я никогда не видел нашу дверь снаружи?