Их следующая встреча состоялась только на семейном ужине. Роад открыто избегал Третьего, и в этом ему потворствовал Алчность, с которым у Микка отношения сложились просто отвратительные. Тот никак не мог простить дорогому брату, что тот обижал его любимую дочурку, которая теперь превратилась в не менее любимого сына.

      И Роад этим пользовался на всю катушку, пропадая в кабинете Графа или Четвертого, откуда выкурить его было, по всем известному факту, нереально.

      Тики злился и пытался умаслить Шерила, но в итоге тот просто спихнул большую часть работы, а сам катался по миру со своим «отпрыском». В газетах это красиво назвали «подготовкой молодого поколения перенять бразды управления», а Тики едва не сжевал лист, на котором красовалась фотография отца и сына, стоящих с бокалами шампанского где-то на званом вечере в Париже. В свои визуальные семнадцать и не визуальные «чуть-чуть до двадцати», при желании способные затянуться еще на двадцать лет, Роад был диво, как хорош.

      Но вот прозвучало сообщение Графа, и эта парочка нарисовалась в Ковчеге за два часа до начала семейного мероприятия. Роад недовольно трогал свои волосы и тихонько фыркал, твердо намеренный отправиться в ванну и хорошенько помыться. Алчность смотрел с ноткой бесконечной любви и обожания, и предлагал потереть спинку, раз уж все так удачно складывается, и его дорогой Роад хочет отмыться.

      Кому, как не его папочке помогать в таком тонком деле?

      Однако Шерила уже через пять минут утащил куда-то Майтра. Тики смутно подозревал семейный заговор и попытки некоторых сочувствующих ему помочь. Хотя, Одаренность. Одаренность, который ему сочувствует.

      Бред какой-то.

      Мечта между тем скинул в руки акума свое пальто, стащил приталенный пиджак итальянского пошива и тоже отдал, оставаясь в одной тонкой дорогущей рубашке. Блеснула брошь у горла и массивное кольцо на тонком среднем пальчике. Камелот-младший в своих тесных брюках и просвечивающей насквозь рубашке выглядел еще привлекательнее, чем в одеянии Ноя. Больше простора фантазии — и Тики уже готов был капать слюной на одну только идеальную осанку и молочно-белую кожу.

      Чтобы занять место Алчности в потирании спинки, пришлось пройти сквозь стену купальни и закрыть дверь на замок изнутри. Роад уже скинул вещи в корзину и теперь сидел в горячей воде источника, устроив руки на бортике и откинув голову. Глаза были прикрыты, темные ресницы бросили голубоватые тени на щеки. Алые губки приоткрылись, выпуская тихий вздох.

      Пришлось высунуться и отобрать у акума приготовленные для переодевания вещи. Тот панически пискнул, что должен их отнести лично, но Микк показал кулак и скрылся обратно. Его совсем не удивил глухо прозвучавший взрыв самоуничтожения.

      За пару недель Роад не то похудел, не то вытянулся. Удовольствие, скинув вещи, как раз разглядывал его худые плечи и выпирающие ключицы, когда Мечта открыл глаза и увидел его. С тихим писком парень схватил себя за плечи, будто желая прикрыться, и сел ниже в воду. Тики хмыкнул, и, мало стесняясь своей наготы, влез рядышком.

— Какого дьявола ты тут забыл? — пунцовея от смущения, Роад чуть подвинулся, не то давая место, не то пытаясь увеличить расстояние между ними. Тики пожал плечами и развернулся, вытягивая из высокой вазочки сигару. Прикуривать пришлось от свечи, но он не опечалился этому факту, позволяя Мечте сколько влезет смотреть на свою сильную спину и округлость ягодиц. От того, как мышцы шевелились под смуглой кожей, Девятому явно становилось слегка плохо, но жадный блеск тоже о многом сказал.

      Тики докурил и развернулся обратно, выдыхая последнюю струю дыма в сторону источника. Та легла туманной дымкой за водную гладь и не спешила рассеиваться. Роад смотрел перед собой, но было видно его нежно-розовые щеки и пальцы, впившиеся в плечи до вмятин.

      Удовольствие пару мгновений наблюдал за ним, потом подобрался ближе и поймал тонкие запястья оковами рук.

— Какого черта ты творишь? — Мечта от неожиданности даже не успел воспротивиться, а руки ему уже развели. Тики уставился на бледные горошины сосков и покачал головой.

— Ты переродился парнем, а стесняешься, как девчонка. Что с тобой? Роад в прошлом была той еще развратницей, ну просто демон под маской ребенка. А ты… Ты совсем мальчишка, как будто память в тебе пробудилась не до конца.

      Глаза Мечты затуманились.

— Мне пришлось отдать свои воспоминания, чтобы не было так больно. Я переродился обновленным, но по крупицам прошлое все равно восстанавливалось. Я помню войну. Нашу с тобой войну. Смутно помню войну с Чистой силой. И Аллена, — Роад улыбнулся, блаженно и так похоже на себя в прошлом.

      Тики передернул плечами. Аллена он тоже помнил — фантомной болью обожгло тело.

      Сущность тоже помнила седовласого экзорциста.

      Мечта наблюдал за ним из-под полуприкрытых век. Потом сказал:

— Он все еще жив, наш милый Аллен. Он стал Генералом. Завел семью. Возмужал и стал таким красивым, — Роад улыбнулся, тонко и понимающе, услышав нутряной рык.

— Ты специально меня отвлекаешь, чертенок? Ведь это с него все началось. И из-за него, — да, правда была такова. Они оба любили Аллена. Но Тики выиграл, правда, ненадолго. Аллен бросил его, и Удовольствие пустился во все тяжкие, а Роад, любившая их обоих, страдала. Но экзорцист экзорцистом, а семья есть семья. Она выбрала Тики. А Тики выбрал маленькую седую девушку, похожую на Уолкера.

      Это был замкнутый круг, из которого они, быть может, выбрались, переродившись.

      А может и нет.

— Все хотел спросить тебя, Тики, — Роад улыбнулся с каким-то садистским удовольствием. — Хорошо это было? Трахать милого Аллена, когда вокруг бой, или когда за открытой дверью толпы людей, готовые убить и тебя, и его за такое?

      Но Удовольствие, вскипевший сначала, улыбнулся еще обворожительнее:

— Тебе показать?

      А в следующий миг Роад взвизгнул — виноградные лозы обвили плечи и бедра, и из воды его выбросило. Он шлепнулся на спину и лишь чудом не ударился затылком о горячий и влажный камень. Тики выбрался следом и поспешил прижать его руки возле головы. Мокрые волосы Мечты рассыпались по плечам непослушными, тугими прядками.

      Тики окинул его тело взглядом, прежде чем наклонился и шепнул:

— Ты такой худой и слабый, Роад. Аллен был более мускулистым. От накаченных плеч, — неспешные поцелуи обожгли кожу на плечах, — и до бицепсов. От мощной груди — и до кубиков пресса. От красивых мышц бедер, их линий на животе, до упругих ягодиц.

      Роад уставился в ответ с тихой ненавистью. У него были тонкие ручки и худые плечи. Грудь — ни капли не походила на мощные грудные плиты, как у Третьего. Впалый живот. Бока единой линией с бедрами. Выступающие кости — ключицы, ребра, таз, позвонки, лопатки. Он был худой и костистый, ни намека на мышцы.

      И Тики своими сравнениями задевал его гордость. Роад обычно себе нравился, какой есть, даже казался себе красивым. А теперь ненавидел свое тело, и слова Тики, и самого Тики тоже.

— Что же до вопроса об Аллене — у тебя есть уникальный шанс послушать и узнать лично на себе, — Тики, кажется, все больше забывал о первоначальной цели. На шее Мечты он оставил крупный темный засос, рассмеялся, когда Роад дернулся от укуса ушной мочки.

— Начнем с того, что первый раз я взял его… в той самой бамбуковой роще. Помнишь такую? Пришлось спешить, ведь подмога была уже в пути, а мерзкий голем уносил Чистую силу. Я так спешил, что использовал вместо смазки его собственную кровь и случайно порвал его, — Удовольствие безжалостно прикусил нежный сосок и Роад тихонько взвыл, когда он растер кровь пальцами. Боль, смешанная с жжением, притупила яркую искру удовольствия, которая скользнула вниз и растаяла теплом где-то в животе.

— Чего я не знал, так это того, что малыш еще и мазохист. Я держал его сердце в своей руке, пока делал это, а он хрипел, задыхался, и стонал… Громко стонал, и кричал, и дергался, и мне безумно понравилось, я даже не остановился, когда мой Тизз прогрыз ему сердце. Пока теплый — все в порядке, — укус на ребрах проступил кровавыми очертаниями, и Мечта ощутил, как дергает мышцы. Регенерация восстановилась, но реагировала теперь только на серьезные травмы — с Тики это было предусмотрительно, но, как оказалось, не очень.

— Зачем ты мне это все рассказываешь? — Роад дернул ногой, но Третий воспользовался этим для себя, протолкнув колено между его бедер, и Камелот скрипнул зубами.

— Как зачем? Ты ведь хотел узнать, — Тики улыбался — зло и безумно, но и Роад больше не был настроен быть милым.

      Он собирался, черт возьми, напомнить брату, что не только у него тут есть зубы и член.

      Они сцепились рычащей кучей. Роад был уверен, что выдрал из спины Тики приличный клок кожи, но тот не отставал — лицом зарывшись в живот, он кусал, кусал мягкую кожу. Потом опустил лицо еще ниже, опалив дыханием пах. Мечта замер. Удовольствие нет.

      От укуса на бедре Роад завопил. А Тики продолжал кусать снова и снова, исчерчивая его бедра следами зубов. Но на самое нежное не покусился. Только прижал чужие руки к камню, навалился на ноги, не давая шевелиться.

      Напоследок Тики рывком перевернул его на живот, заломив руки. Роад попытался его лягнуть. Промахнулся.

      Последний кровавый след остался на ягодице.

      Кровь щекотала бедра теплыми струйками.

      Тики устроил голову у него на пояснице, будто успокоившись и удовлетворившись пока что. Роад молчал, кусая губы. Было зверски больно, но он сможет стерпеть это. Как только создаст себе тело — повысит болевой порог настолько, чтобы снова проходить через барьеры Чистой силы. Но пока придется…

— Именно такие шрамы я оставил ему во второй раз, — поделился Удовольствие, и в голосе его прозвучала сонная нотка. Однако хватка на запястьях разрушала иллюзию расслабленного и сонного Тики. — А было это… То ли перед Ковчегом, то ли в Ковчеге. Удалось вырвать его из цепких лапок этих ничтожеств, когда он пришел ко мне и сказал, что хочет еще. Такой ненасытный ребенок. Говоришь, ведет жизнь праведника? Или его женушка хранит где-то в доме плетки, или Аллен пытается замолить свои грехи и спасти развратную душу, — Тики лизнул его в поясницу, и Роад вздрогнул. Он слушал, как завороженный.

      В голове не укладывалось. Его Аллен отдавался Третьему ради… боли? Бред какой-то.

      А Тики продолжал по капле доводить Мечту до истерики.

— Он бросил меня, когда я отказался сдирать кожу ему в процессе секса. Я не планировал царапать его — я же не девушка. Снимать кожу так снимать. Он со своими когтями и то больше подходил для такой работы, но я не люблю терпеть боль. Я люблю ее причинять, — Тики мурлыкал и как-то подозрительно мял ему задницу.

      Роад понял, что рассказ подходит к концу, и Тики намерен продолжать его, но уже сделав Мечту главным героем.

      Но тот несказанно удивил, вдруг отпуская его и встряхивая волосами.

— Не подними ты эту тему — было бы совсем иначе, — в его голосе прозвучал укор и грусть. — Иди мойся и собирайся на ужин. Я принес твои вещи. Не советую тебе больше от меня бегать, Роад, я не люблю, когда мое бегает от меня. А ты точно уже принадлежишь мне, — и он шлепнул его по заднице, чуть выше оставленного укуса.

      Роад выругался и поднялся, проигнорировав протянутую руку. Да и встав на ноги, он снова оттолкнул Тики, упершись ладошками в грудь. Тот отступил, но не потому, что толчок был силен. Просто сделал шаг назад, лишний раз напомнив, как слаб Девятый.

      А Мечта был зол. Мечта с удовольствием бы нырнул в горячую воду, только вот куча ранок болела, тянула, местами жгло и саднило из-за пота.

      Бросив злобный взгляд, Роад все же снова влез в купальню, делая вид, что кроме него тут никого нет и не было.

      А Тики… Тики ушел, оставив свои слова, как брошенную в лицо перчатку.

      И Роад понял, что что-то надо делать.

      Но и через три дня все шло, как шло до этого — то есть скатывалось в самое адское пекло, утаскивая за собой все более напряженного и устающего Старшего.

      Плана, как назло, не было. А время поджимало.

      Примерно с три недели Роад еще мог уклоняться от встреч, даже будучи дома, и изводил своим присутствием личностей, не столь любимых Удовольствием.

      Одаренность. Жалость. Гниение. Правосудие. Алчность. Граф. Неа и Мана — эта парочка особенно часто прикрывала ему спину. Остальных Тики или не переваривал от слова совсем, или предпочитал с зубным скрежетом хотя бы слушать и изредка соглашаться что-то делать.

      Дальше шли Страсть и Узы, Гнев, но с ними Тики еще мог оставаться в одной комнате пару часов, чтобы слушать или участвовать в разговорах. Роад же старался не оставаться наедине даже в коридорах, по пути к спальням — к счастью, в его крыле все больше спали как раз те, кого Третий предпочел бы не знать, не видеть и не слышать.

      Однако к концу месяца все покатилось под откос с концами.

      Роад проснулся — кто бы мог подумать — посреди ночи от банальной нехватки воздуха и странно «мокрого» сна.

      «Мокрый» сон оказался не сном вовсе, и Тики Микк, целующий его подбородок, не пропал только от того, что Мечта открыл глаза и слабо застонал, ощутив чужой вес на своем теле.

      Камелот вяло дернулся и зажмурился, дрожа. Удовольствие оказался слишком настойчив для человека, который уже слышал «нет».

      Видимо, Тики для себя решил, что не сдастся, пока не услышит «Да».

      Это была битва их воль. И оба они уже ощутили, что не Мечта выиграет ее. Но Роад еще бился в чужих руках бабочкой. Нежной, трепещущей. Бабочкой, которая сама не поняла, когда паук оплел ее тельце и впрыснул свой яд.

      Это были ее конвульсии перед полным поражением. Только для бабочки это значило смерть. Для Роада — нечто совсем иное.

      Укус в шею был резок и совершенно безжалостен. Не зажми ему рот — Роад бы завопил от боли и переполошил бы весь особняк.

      Он ненавидел свое тело все больше с каждой минутой. За проклятую чувствительность, за порог боли, недостаточно высокий, чтобы спокойно терпеть подобные выходки. За слабую регенерацию. За нехватку сил.

      У Роад было много поводов ненавидеть это тело и ни одного этого не делать.

      И Тики, как уже сложилось, был благодарен за то же, за что Роад свое тело ненавидел.

      Скользя цепочкой влажных поцелуев по пылающей коже, мужчина умело добывал из Мечты тихие вздохи, потом смог добиться стона.

      В миг, когда Мечта ответил на поцелуй вместо того, чтобы как раньше укусить, Тики изнутри захлестнул триумф.

      Разорвав поцелуй, он принялся покусывать тонкую шейку, оставляя вмятинки зубов на коже, темные отметины засосов. Облизал выпирающие ключицы и раздразнил чувствительные соски, отчего Роад сильнее раскраснелся и свел бедра, зажав скользнувшую меж ними ладонь Удовольствия.

      Микку это не сильно помешало — он уже добрался до беззащитного живота. Камелот стеснялся, что он такой субтильный, особенно после выходки в купальне. Но Тики молчал на тему его пропорций и, возможно, даже корил себя, что вообще прошелся по этой теме. По крайней мере, Роаду хотелось бы так думать.

      Шершавые пальцы обвели выпирающие подвздошные косточки и сжались на сочащейся предъэякулятом плоти — Роад рвано вдохнул и слегка выгнулся, толкая бедра навстречу. Разморенный и разгоряченный сном, который стал реальностью, парень не был готов воевать с родственником, и тот отвечал ему тем же.

      Тики недолго дразнил и ласкал его рукой — жаркий рот обхватил плоть, язык проворно обвел головку и заскользил дальше по мере погружения члена в рот. Роад застонал и захныкал, дернул бедрами — в паху все пылало огнем, ему нужна была разрядка, а не новая порция поддразниваний. Мальчишечьи пальчики зарылись в копну волос и Мечта неожиданно сильно надавил ладонью, неразборчиво призывая поспешить.

      В другое время, Микк упрямился бы. Но сейчас прекрасно понимал, что не стоит все портить своим упрямством — не тогда, когда желаемое само идет в руки, пусть и пришлось слегка побегать и унизиться, выслушивая советы лояльно относящейся к нему части Семьи.

      Следуя практически безмолвной воле, направляемый ладошкой Мечты, Тики делал все, чтобы оправдать свое нойское имя и получить возможность исправить собственные ошибки, загладить свою вину — особенно за то, что случилось, когда их заперли. О своем срыве в купальне он тоже сожалел, но куда меньше — в конце концов, Роад тоже виноват в случившемся.

      Его внимание привлекла судорога, которой выгнуло Мечту. А в следующее мгновение Роад в последний раз толкнул бедра и Тики удерживать его на постели не стал — он успел отстраниться и теперь смотрел, как юношу выгибает, как он становится на лопатки. Несколько мгновений, и по коже живота переводящего дыхание подростка растекается его же сперма.

      У поцелуя наверняка был привкус соли, когда Тики поцеловал Камелота. Однако сам он чувствовал лишь подрагивающее колечко мышц под пальцами и дико трепещущий пульс, подчинивший себе все тело юноши, превративший его в сгусток пульсирующего желания.

      Роад откинул голову и выдохнул, когда палец скользнул вглубь его тела, оглаживая гладкие стенки. Поясница слегка ныла — он был не в состоянии смирно лежать и будет жестоко расплачиваться за это. Хотя основная часть причитающейся ему боли будет, конечно, из-за того, что он позволил Удовольствию получить свое.

      Но пока что все идет не так плохо. По крайней мере, он так думал — сравнивать было не с чем. Роад был искушен в том, что касалось насилия и извращений, пыток и сведении с ума. Но доставление и получение наслаждения, ласка — они не были его сильной стороной ни в прошлом воплощении, ни в этом, хотя он достиг небывалых высот, используя свою внешность как инструмент, дабы добиваться желаемых результатов.

      Тики почти подошел к окончанию растяжки. Кусая пересохшие губы, Камелот шумно выдыхал и зажимал ладошкой рот, цепляясь пальцами за смятую простынь.

      Удовольствие приподнялся на локте, окинул ласкающую взгляд картину и извлек пальцы с влажным звуком. Роад вздрогнул и приоткрыл глаза. Взгляд у него был мутный, расфокусированный.

      Тики хмыкнул и перехватил ноги Мечты под коленями, стягивая с подушек, приподнимая бедра и потираясь горячей плотью меж ягодиц. Роад закусил костяшку указательного пальца и неловко выгнулся навстречу, обхватил чужую талию ногами, слушая негромкий смешок, отмахиваясь от инстинктивно взметнувшейся агрессии — он чуть позже припомнит Тики этот смех, сейчас…

      Сейчас был только он, Тики и сладостное чувство наполненности, когда мужчина плавно вошел, несдержанно толкнувшись до самого конца, едва пропала зажатость.

      После этого никаких поблажек уже не было.

      Роад не был уверен, что ему вообще были нужны поблажки — некоторые грубые толчки были куда приятнее приторной ласки, от которой он извивался и кричал, дрожал в чужих руках, теряя рассудок и связь с реальностью. Поцелуи посыпались один за другим, стоило Микку нависнуть над ним на руках, потом прижаться. Кожа у него была влажная от пота, и Мечта лизал ее, часто кусая, когда чесались зубы и он не мог совладать с собой.

      Потом Тики нетерпеливо рыкнул, впился укусом в его плечо. Пальцы смяли ягодицу и Роад выгнулся с протяжным криком. Но до конца еще было далеко.

      Они поменяли положение. Почему-то Камелот предполагал, что брат выберет именно эту позу — унизительно-уничижающая, подчиняющая коленно-локтевая. Тики вдавил его щекой в постель и потянул одну руку за спину. Толчки стали грубее, но Мечта почувствовал, что так… Так лучше.

      От удовольствия перед глазами вспыхивали золотые звезды, поясница ныла, пот скатывался по спине к шее. Свободной рукой парень сминал оказавшуюся под рукой подушку, глушил вскрики и стоны, отдавая их матрасу.

      Он не запомнил, как кончал — помнил только охвативший тело приятный жар и ленивую негу. Он бескостно растекся по постели, а рядом рухнул мокрый и сыто щурящийся Микк.

      Несколько минут они остывали, потом Роад незаметно для себя перекатился под теплый бок брата и уткнулся носом ему в грудь. Тики ответил ласковыми поглаживаниями по волосам, потом укрыл их обоих одеялом, с комфортом устраиваясь рядом.

      Последним воспоминанием, оставшимся у него прежде, чем его поглотил сон, был теплый поцелуй в лоб и едва слышное, но искреннее: «Прости за то, что был мерзавцем по отношению к тебе, Роад.»

***

      Если они думали, что утром история их вражды окончится и это примут все члены Семьи — они никогда еще так не ошибались.

      (Роад так не ошибался с тех необдуманных выходок в городе, где Чистая Сила заставляла жителей проживать один и тот же день снова и снова. Тики так не ошибался с истории оторванной в бамбуковой роще руки одного седовласого экзорциста.)

      Проснулся Роад от крика Шерила, а открыв глаза, увидел, как его любимый родитель учит Тики Микка уму-разуму, используя все, что подвернулось под руку — будь то подсвечники и мелкие безделушки, подушки, декоративный кинжал с очень тяжелой ручкой.

      Удовольствию было плевать, но удивления он не скрывал и, позволяя пройти очередному предмету сквозь себя, пытался старшего брата успокоить, но тщетно; Шерил кричал еще довольно долго, прежде чем Роад смог разобраться, что именно произошло.

— Ты посмел наложить свои грязные лапы на мою девочку в прошлом перерождении! Якшался с экзорцистом и ее учил невесть чему! Она была невинна и прекрасна, как ангел, чиста и непорочна, пока ты не стал подавать ей дурной пример! Я всегда говорил, что тебя стоило женить, едва ты пробудился! Мерзавец! Подлец! Ладно, прошлое осталось в прошлом, но теперь ты посмел нарушить сон моего милого сына! Ты осквернил его! Посмотри на его шею, она вся в синяках! А его спина, его руки? Ты ужасен, Удовольствие! Мерзавец! Подлец! Позор нашей Семьи! Чудовище! Мой невинный мальчик, как мне смыть с тебя этот позор; я уже начал поиск достойной супруги для милого Роада! Ты — горе, убийца моих трудов!

      Истерика Шерила длилась еще долго, прежде чем он вспомнил, что бросать вещи в Тики — не результативно. И в ход пошел собственный дар Алчности.

      Удовольствие еще не скоро прекратит слышать от Уз шуточки насчет своего внешнего вида и телосложения. Ведь выставляя Микка за дверь спальни своего милого сына, Алчность, разумеется, не позволил тому натянуть на тело хоть что-нибудь.

      Роад хохотал до слез, представляя реакцию обитателей особняка.

      Может быть, комплексовать Ною было не из-за чего, однако прогуляться голышом мимо всей Семьи — достаточно суровое испытание.

      Тики Микк, может быть, и смог воспользоваться слабостью Мечты. Но был наказан, а Роад — отмщен.

      Однако целоваться с ним вечером в саду оказалось также сладко и приятно, как лелеять месть прежде; также приятно, как осознавать, что за долгую жизнь Нои любят лишь единожды.

      И их «единожды» продлится до самого конца времен.

(7 мая 2017)