Сегодняшняя добыча смотрела на Колчека (капитана Колчека) исподлобья чернющими глазами, изрыгая такие проклятья, что даже Мёрвин — известный среди пиратов матершинник — одобрительно усмехался. «Хорош, щенок». Естественно, хорош, несмотря на мундир, жгущий взгляд яркими цветами, не жалели королевские прихвостни лазури для ткани. Не чета замызганным, коричневым и серым, уставшим пиратам.

Так же хорош, как тот, кто украл сердце Джейсона уже на многие недели.

— Мой отец всех вас отправит на виселицу! — у парнишки нет страха, видимо, зато есть смелость сыпать угрозами в своём плачевном положении. Джейсон фыркнул, подпирая подбородок пленника кончиком шпаги:

— Может и отправит, но сначала ему придётся нас поймать, а тебе лучше заткнуться на некоторое время. Ты на Восходящем Солнце, парень, смекаешь? И вовсе не в качестве гостя. Поверь, я буду только рад видеть твоего отца на этой прекрасной палубе…

— Джейсон, — одёрнул его Эрик, недовольно поджимая губы, — нехрен лясы точить, привязывайте его уже к мачте и за работу пора приниматься.

— Ты как всегда портишь всё веселье, — вздохнул Колчек, не обижаясь, впрочем, на командный тон. Кинг, заменивший ему отца (грязного пьяницу, в проблесках между похмельями вспоминавшего, что у него есть сын), никогда не переходил границ, не отдавал приказы, оспаривая авторитет Джейсона. Теперь он рулевой. Лучший рулевой на водных просторах далеко-далеко за горизонт. И благодаря этому они ускользнут от любой погони, пущенной Салимом Османом по их следу.

Парнишка молча принял свою участь, только кидая на пиратов злобные взгляды, обещающие расправу. Весь в своего отца. От воспоминаний об испанском офицере сладко затрепетало сердце, Джейсон склонил голову, пряча озарившую лицо улыбку. Быть может, он погибнет, гоняясь за своей любовью, быть может, и вправду закончит свой век на виселице, потеряв голову от изгиба тёмных бровей, только сейчас его это не волновало. Сейчас в груди фениксом полыхал азарт, надежда — принципиальный, как неумолимо встающее по утрам солнце, Салим Осман не пожалеет ничего, чтобы догнать похитителей своего сына. Честно, они не специально, пацан заблудился, а к мачте привязали, такыть чтобы за борт не свалился случайно.

— Как тебя звать, салага?

— Зейн, — неожиданно быстро ответил пленник. Весь его вид кричал о презрении… Если бы парнишка знал, как Джейсону похуй на его презрение, он бы расплакался. — Верните меня домой.

— Нет.

Зейна пираты не страшили. Он не был тупым, понимал, что пока отец плывёт на всех парусах, ему ничего не угрожает: этот странный пират не даст и волоску упасть с его головы, видно по глазам. Иначе папа зальёт кровью блестящую на солнце палубу, а такого капитан не допустит. Пираты все повёрнуты на своих кораблях и команде, даром что крысы морские, вовсе не волки, как они любят себя называть.

К середине дня стало так жарко, что у Зейна начала гудеть голова. Она гудела и до этого, от удара по затылку, сейчас же кровь стучала набатом по вискам, будто отбивая похоронный марш; верёвка на запястьях опаляла кожу, впивалась ворсяными зубами, причиняя невыносимую боль. Парень практически чувствовал, как стирался слой за слоем под давлением пересоленого каната, как проступала кровь, впитывалась мгновенно, делая пытку изощрённее. Лучше бы его скормили акулам. Нет. Он служит испанской короне, а такие люди не позволят каким-то испытаниям сломать боевой дух. Где этот боевой дух? Что это вообще? Дрожь в коленях становится всё больше и заметнее, как бы Зейн не пытался её скрыть, выпрямляясь, пытаясь выпрямить плечи. Неумолимая сила, что держит их всех на земле, тянула вниз, сгибала почти до пола. В глазах — точки, зелёные, красные, черные, мельтешат всё плотнее.

— Так, ну-ка иди сюда, — Зейн споткнулся о собственную ногу, когда канат ослабел, и чьи-то руки потянули его на себя.

— Не трогай меня, грязная крыса, — огрызнулся парень, шатаясь, поморщился, когда по раскалённому слуху ударил смешок и притворно-угрожающее «я могу тебя оставить висеть здесь, будешь выёбываться». Зейн молчал всю дорогу, позволяя дотащить себя до каюты, подтолкнуть к гамаку, лишь отмахнулся, когда знакомый голос спросил, как он себя чувствует. Как-как. Хреново. Раздражали особенно волосы, мокрые от пота, лезущие в рот, как бы парень ни пытался от них отплёвываться; в горле было сухо, словно черти выпили из него всю жидкость и с диким хохотом умчались вдаль.

— Ты слишком сердоболен к испанскому ошмётку.

— Неправда, — возразил голос Колчека, липкие руки, пахнущие ромом (Зейн еле сглотнул подступающую к горлу тошноту), надавили на челюсть, приоткрывая Зейну рот и вливая туда воду. Она слегка пахла солониной, но парень глотал её жадно, не обращая внимания. — Я просто предусмотрителен. Салим меня по голове не погладит, если пацан скопытится от солнечного удара.

— Джейсон, послушай, брось ты пацанёнка и эту затею. Думаешь, за похищение своего щенка Осман будет тебе благодарен? Он тебя распотрошит, как только заполучит сына обратно, — в глазах всё ещё стояла муть, но Зейн уже мог сфокусироваться на силуэте одноглазого мужчины, бросающего недовольные взгляды на него. Память услужливо подкинула рассказы отца: Эрик Кинг. У них с папой была дуэль, в результате которой тот лишился своего глаза. Зейн появился на свет восемь лет спустя. Получается, Джейсон Колчек, гроза морей, ненамного старше его? От усердных рассуждений только-только утихомирившаяся голова затрещала в три раза сильнее, вырвав с губ полный боли стон.

— Пришёл в себя? Отлично, — Зейна потрепали по голове, — постарайся пока не думать о том, каким изощрённым методом ты будешь нас убивать. Побереги мозги. Я тебя оставлю здесь, под стражей, не вздумай делать глупости.

Зейн прикрыл глаза, глубоко вздохнул и громко, с чувством послал проклятого пирата нахуй. Тот заржал гнусно, хлопнул себя по колену (хлопок отдался резким выстрелом в ушах) и вышел вместе со своим мерзким рулевым, отдавая кому-то приказ следить за «османовским отпрыском». Сам ты отпрыск, мысленно гаркнул парень, издавая слабый стон: тело, начинённое вскипевшей от жары кровью, отказывалось тратить последние силы на что бы то ни было.

В каком же пиздеце он оказался.