10.

— Прости, моя милая Карасуба… — Энтони искренне прижал девушку к себе, не чувствуя, как её обнажённая грудь ласкает его тело, лишь чувствуя, как гордая девушка в некой прострации подрагивала, судорожно пытаясь понять, а главное — осмыслить, произошедшее. — … но это… то, что происходит в твоей душе сейчас — могло поглотить тебя, сожрать твой разум, оставив лишь неконтролируемого зверя, в то время как ты сама будешь лишь наблюдать… будешь сожрана собственным безумием, когда ломка от нехватки душ, крови и резни затмит сознание.

Энтони шептал на подрагивающее ушко Карасубы слова утешения, просьбы простить…

— П-почхему?! — слова едва выходили из горящего горла, но Карасуба кричала, не способная понять такое… предательство.

Будь у неё клинок… не будь в теле той проклятой пули…

— Я… боялся. — признал Энтони. — Боялся, что за жалкие месяцы так понравившаяся мне девушка всё больше и больше теряет себя. Я боялся, и не знал, что делать. Вспомни, Карасуба, сколько я говорил тебе «усмири свой гнев»? — смотря в столь близкие серые глаза, заплетающимися губами спросил Уэбб. — Вспомни, какой ты была тогда, когда твой клинок не обагрялся неделями, и какой стала сейчас?

— Н-не… — всхлипы мешали произнести одно заветное «не помню», но предательские, словно почувствовавшие должное наступить онемение именно сейчас, язык и губы отказывались выдать два несчастных слова. Вместо них, словно выпущенная из клетки на свободу птица, уста покинуло другое слово: — Мног-го. — серия неких, отдалённо похожих на всхлипы, звуков раздалась от спрятавшей предательское лицо в стальной груди Уэбба Карасубы.

— Не сопротивляйся… — нежно сказал прервавший поток чего-то бессмысленно-ласкового Энтони, заметив, что Карасуба всеми силами начала пытаться подавить дыхание. — Выпусти всё, что накопилось…

Уэбб не знал, сколько это продолжалось, однако время, чтобы продолжить всё никак не наступало — Энтони просто осознавал, что любые, сказанные им сейчас слова девушка банально не услышит.

— Прости… — одно слово, что прозвучало уже бесчисленное количество раз за это утро, вновь сорвалось с уст поймавшего наконец получивший хоть какую-то осмысленность взгляд Карасубы Энтони. — Но… я не смог найти более мягкий способ — не смог понять, как обратить твоё внимание на это, не мог понять, как перевести инстинкт на сознательный уровень — всё, что я пытался сделать — разбивалось о стену: непонимания, безумства, гордости, и моей, и твоей — не знаю! — экспрессивно воскликнул Негорящий — … и лишь язык силы позволял сказать хоть что-то, но… я не хотел, я оттягивал до последнего, считая, что ситуация не столь плачевна — но то, как эта… ломка захватывала тебя всё чаще — причиняло мне боль.

Энтони показалось, что он услышал всхлипы. Тихие, едва слышимые всхлипы и медленное, заторможенное вникание Карасубой в дошедшие до её ушей слова.

— Поч-чемму? — и вновь Карасуба едва смогла заставить произнести себя эти слова.

— Ха… — громко и судорожно выдохнул Энтони, ненамеренно своим дыханием потрепав ничем не сдерживаемые светло-серые волосы Карасубы. — Ты не замечала то тёмное пламя, что порой покрывало твой меч на наших спаррингах? — и, не найдя в мокрых, смотрящих на него исподлобья, глазах и искр понимания: — Ха-ха-ха… — тяжело и как-то не очень весело усмехнулся Уэбб, вызывая, те, казалось, что позабытые Карасубой в момент её слабости искры раздражения, но… это были именно быстро истлевшие искры, не нашедшие подходящего для горения топлива. — И это в тебе прекрасно, моя Карасуба! Ты настолько сосредотачиваешься на схеме боя, что не видишь ничего, кроме отметок соперников! Может, по человеческим меркам — это и странно, но меня — воистину восхищает! Меня восхищает то, что в клинок ты вкладываешь всю свою душу, всё твоё мастерство, венец твоих усилий — всё это содержится в каждом твоём ударе! Клинок — не покорный инструмент — твой полноправный партнёр, с которым ты разделяешь все тяготы и невзгоды боя, то, благодаря чему умудряешься удивлять меня! — прозвучавшее слово воспринялось Карасубой как бахвальство, но что-то, в глубине её, крепко задумалось над тем особым смыслом, что содержала его интонация. — Но… — восторженный, восхваляющий, возвышенный голос резко охрип, сменил полярность, а словно восставшее за спиной Уэбба термоядерное Солнце, очертившее его голову окровавленным нимбом, сменило краски, став облаком гнилостного смрада, вырвавшееся из взорванной бомбы грибовидным облаком и заставившее ангела пасть. — В этом и проблема. Я… пытался разобраться в твоей душе… Нет-нет! — Уэбб примирительно поднял руки, зная, что глаза Карасубы этого не увидят, но сама она это ощутит, но тут же вернулся нежным и лёгким обхватом руками к спине и затылку. — Не подумай, что я какой-то шарлатан, хорошо?! — как-то несколько панически воскликнул он.

Карасуба желала. Неистово желала объяснения, доказательств того, что «душа» — есть не некий эзотерический вымысел, а нечто, куда менее абстрактное, существующее в реальности. Но… обещающий объяснить всё позже нежный взгляд Энтони закрыл приоткрывшиеся уста, обращая девушку в слух.

— Ты явно выбрала… ха-а-а… даже не могу сказать: «худшего» или же «лучшего» для себя ашикаби. Моя сила, моя духовная энергия, крохи которой забирает наша связь, делая твою душу всё сильнее и сильнее вместе с тобой — крайне агрессивна. — непонимающий взгляд Карасубы и прекратившиеся всхлипы обратившейся в слух девушки — вот полученная им ответная реакция. — Просто смотри.

Отпустив нежно поддерживаемую голову Чёрной, Энтони вытянул руку в сторону.

Она почувствовала какую-то внутреннюю пустоту внутри себя.

Пять чёрных огоньков появились на кончиках его пальцев. Нет. Отнюдь не пиромантия удивила Карасубу… та считала себя достаточно образованной, чтобы считать источающий «тёмный свет» при нормальном освещении огонь — абсурдом, но… доказательства в виде чёрного пламени с небольшой долей серого оттенка в переливах предстали её усталым, занавешенным рваной пеленой слёз, но всё ещё имеющих ястребиное зрение, глазам.

Уэбб отпустил вторую руку, позволив Карасубе развернуться, опереться спиной о его грудь и опуститься на пол между его ног.

Странный, больше похожий на выдранный и на удивление изящно обтёсанный коготь какого-то существа, появился в небольшой вспышке в руке парня.

— Это… — Карасуба без промедления узнала оружие той слабачки, предпочётшей самой насадиться сердцем на меч, нежели стать очередной игрушкой для Чёрной сэкирэй. — Оружие той… пятнадцатой, кажется? — едва смогла вспомнить номер, неся на устах который, сэкирэй бросилась на меч.

— В точку. Практически. — мягко улыбнулся Уэбб. — Это — она сама, её ставшая оружием, в которое она вложила свою душу, но не вкладывала жизнь, душа. — и, словно бы в подтверждение этому, металл перетёк в искажённое болью лицо, но лишь на краткие секунды, и вновь вернул свою форму.

Несколько капель пота скатились по вискам Уэбба.

— С тобой могло произойти примерно это… — туманно, но ласково сказал он Карасубе, и, без единого жеста со стороны пироманта, пять чёрно-белых огоньков медленно, словно дефилируя, на невидимых волнах поплыли к подобию меча. — … вспомни уничтоженные тобой мои клинки — это были отнюдь не плохая сталь или криворукий кузнец.

Оружие зависло в паре метров перед Карасубой и Энтони, а после в него вгрызлось в… нечто, по виду напоминающее металл.

Карасуба не знала, как — да и вообще даже приблизительно не могла понять, как объяснить такое поведение невозможного огня, — однако маленькие чёрно-серые огоньки, жадно поедающие оружие, оставляли за собой следы, словно что-то вгрызалось мелкими, крутящимися подобно миниатюрным свёрлам, зубами и откусывало кусочек за кусочком.

Ей стало плоховато… в ушах, где-то на грани сознания, словно девушка была контужена, а до неё пытались дозваться, слышался невероятный по силе женский крик, а где-то ещё глубже — впрочем, вот это уже точно лишь рисовало перевозбудившееся сознание — слышался противный, мерзкий до глубины души, скрипучий старческий хохот в несколько голосов.

Казалось, что чем больше нарастал женский вопль, тем громче становился многоголосый старческий смех, а движение маленьких чёрных огоньков, то пожирающих наружность, то полностью скрывающихся в недрах подобия меча, всё замедлялось и замедлялось.

Минута шла за минутой, но Карасуба не могла оторвать взгляд от пожираемого оружия. Что-то внутри говорило ей, что эта сцена должна на веки отпечататься в её сознании.

Не осталось ни крошки, ни вылетевшей искры, ни упавшей капли словно и вовсе не расплавлявшегося под термическим воздействием металла.

— Запомни… — Уэбб, в чью подрагивающую руку вернулись огоньки, тяжело дышал, заставив Карасубу резко обернуться, и только лишь сейчас понять, что Энтони не сделал ни единого вздоха за время акта уничтожения меча — ни разу плотно прижатая ко груди парня спина Карасубы не почувствовала подъёма грудной клетки Уэбба — и лишь сейчас та начала с заметным усилием колебаться. — Вот тот итог, то что могло произойти… о нет-нет! — в который раз за ещё только разгорающийся день Энтони поднял руки в отрицательном жесте. — Ни я, ни кто-либо другой не может предсказать исход в подобном, уж поверь! Попытайся ты выпустить направленно свою духовную энергию и покрыть ею клинок, чтобы он ещё эффективнее пожирал оппонента сейчас — и, думаю, твоё собственное тело будет пожрано этим пламенем. — Уэбб недоговаривал. Уэбб что-то недоговаривал. Как связано пожирание пламенем некоего оружия и «пожирание тела»? — Это — тот наихудший вариант, что мог-бы случиться, взыграй та ядрёная смесь смертей тысяч, напитанных болью и страданиями ошмётками отнюдь не самых слабых душ, происходящей с твоей энергетикой мутацией и капель моей духовной энергии… бесконечно большое количество разных, вплоть до незначительных в «сейчас», но критических в «завтра», вариантов могли произойти с тобой, не пади ты в резню ради самой её идеи, в пытки — лишь ради самих пыток, а муки твоих жертв не стань тебе амброзией на залитом свежей кровью тысяч теле.

— Ха… ха… ха-ха… ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!!! — громко, истерично, до судорог, прямо в серьёзное лицо своего ашикаби и плюя на любые нормы приличия, что ещё не были порушены её ашикаби в эту ночь, засмеялась Чёрная сэкирэй. — ХА-ХА-ХА!!! — она смеялась, смеялась и смеялась.

«Видимо…» подумал Энтони «… очередная грань истерики?»

Но тут внезапно точёный локоть ударил Энтони в грудь, заставляя того, не удержав равновесие, упасть на спину, и, так как одной рукой Уэбб приобнимал девушку, чего та, к слову, даже не заметила, утащил за собой Карасубу.

Карасуба явно забыла о застрявшей в её теле пуле, но, видимо — подумал Уэбб — эффект от заложенных в ней тёмных чудес, уже значительно исчерпал себя.

Как он и ожидал — даже начинка такого крупного дюймового патрона не могла сдержать существо такой силы, как Карасуба, долго.

— ТХЫ! — рычащий голос быстро сориентировавшейся и запрыгнувшей сверху на талию Уэбба Карасуба рычала, не скрывая в голосе злостные эмоции. — ХА-ХА-ХА!!! — однако не удержалась, продолжив безудержно смеяться.

Смеяться даже не по поводу столь невероятной заботы своего ашикаби, а совершенно по-другому.

В лоно всё ещё обнажённой Карасубы упёрся вздувшийся бугор на плотных штанах Энтони — то, что он, доселе, умудрялся скрывать, кое-как, но контролируя как себя, так и позу девушки. Уэбб, в подобной позе, уже попросту не смог удержать контроль, что несколько разрядило атмосферу.

То небольшое возбуждение, что получила Карасуба, ещё за время висения в бондаже, и, казалось, полностью схлынувшее во время её маленькой истерики, что, в своём разуме, она отпустила столь стремительно, что мысли её сопровождающиеся унеслись следом в конусе Маха — в том числе и некоторая доля… смущения — взыграло с новой силой — и с ней же взыграли естественные потребности организма девушки. Живот её громко заурчал, выдавая голод владелицы всё ещё покрытого некоторой доли не осыпавшейся, практически отвердевшей, крови тела и вызывая её лёгкий румянец.

— Эх… — печально вздохнул Уэбб, однако поделать с этим ничего уже не мог — менталистика с сохранением жертве памяти и рассудка была откровенно не тем, во что мог один конкретно взятый Негорящий. Энтони легко подхватил пискнувшую что-то невразумительное про то, что смогла бы дойти и сама Карасубу, словно невесту, понеся столь лёгкое и, одновременно, сильное женское тело к заблокированной гермодвери. — Пошли сначала в ванную, моя красавица Карасуба. — и, под несколько ошалелый взгляд, объяснил. — Не думаю, что урчащим животом всё ограничивается, да и пулю надо достать… опять. А потом я тебе принесу одежду и что-нибудь соображу на кухне. Идёт?