В принципе Саваду Тсунаёши нельзя было назвать трусом, но в пределах средней Намимори чаще всего ему давали именно такую характеристику. Он очень боялся сделать что-нибудь не так или выделиться из толпы при Хибари, а после отставки последнего и вовсе впал в состояние вечного ужаса.

      Если раньше присутствие главы ДК в стенах средней Намимори автоматически исключало любое (ну, почти) нарушение правил и дисциплины, то теперь живущие под семилетним гнётом Кёи и, наконец, освободившиеся от него учащиеся начинали «приходить в себя». Шёл только второй день после ухода главы ДК в академический отпуск, школьники ещё не до конца осознали всю ту свободу, что они обрели, поэтому вопиющих нарушений пока ещё не было. Рефлекс «дисциплину нарушишь — под рёбра тонфой получишь» довольно прочно закрепился в головах младше- и старшеклассников, и дальше подножек, обзываний, дёрганий за волосы и робких попыток прогуливать уроки дело не зашло. Но всё было впереди! — Интуиция Вонголы никогда не ошибалась, и Тсунаёши с немым ужасом в глазах бегал от одного нужного кабинета к другому, предпочитая слиться со стенами и заставить свою параллель скорее забыть о его существовании.

      Естественно, это было заведомо невозможно.

      Гокудера Хаято решил полностью вжиться в роль телохранителя Дечимо — личностей не очень хороших в их школе было полно, а после ухода Хибари они, рано или поздно, себя точно покажут — и ходил за Савадой по пятам, давая личное пространство разве что в туалете. Тсуна к нестандартному мышлению своего хранителя урагана привык и не слишком-то возражал. Хотя было во всём этом что-то жутко смущающее.

      А вот Такеши, наоборот, погрузился в усиленные тренировки и друзья его почти не видели ещё с конца апреля: в начале июня должен был состояться турнир со средней школой Мидори по бейсболу, и Ямамото не хотел проиграть. С шокирующей вестью об уходе Хибари хранитель дождя смирился на удивление быстро и с утра уверенно заявил, что «Хибари обязательно вернётся, как только отдохнёт». Слова друга несколько подбодрили Саваду, но Тсуна всё равно чувствовал себя неуютно: с грозным хранителем облака в стенах школы было определённо спокойнее.

      Тсунаёши открыл дверь в класс 2-3 и занял своё место за предпоследней партой среднего ряда. Это было не такое удобное место, как у окна, но благодаря спинам одноклассников подросток мог не трястись каждый раз, когда учитель поднимал глаза на класс. Однако на этом плюсы данной парты заканчивались: Гокудера — спец в математике и физике — сидел в совершенно другом ряду и за первой партой, и ждать помощи на контрольной было не от кого. Друг каждый раз пытался прошептать Саваде правильные ответы, но его каждый раз выставляли за это из класса. Однако это не мешало итальянцу занимать почётное второе место по успеваемости.

      — Ай, совсем того?!

      Юный Дечимо вскинул голову и повернулся на звук. Одна из его одноклассниц потирала затылок и при этом грозила своему соседу сзади кулаком. Её дёрнули за волосы за… А за что? Савада предпочитал не вникать в классные разборки, но, размышляя о судьбе школы без Кёи в качестве самого страшного ночного кошмара хулиганов, краем уха всё же слышал тёрки по поводу передачи учебника или чего-то в этом роде. Значит, девушка пострадала за нежелание давать тому выскочке «Обществоведение»? Тсуна нахмурился и, упёршись в парту ладонями, поднялся со своего места. Вступать в конфликты он не любил, но и оставить одноклассницу в такой ситуации не мог. Звонок прозвенел спасительной трелью, и в класс вошёл учитель. Все вмиг расселись по местам и замолчали. Савада раскрыл тетрадь, покрепче сжал ручку: этот предмет должен был быть на экзаменах, а значит, придётся слушать внимательно и, по возможности, конспектировать. Взгляд карамельных глаз скользнул по уже унявшей праведный гнев однокласснице, и Тсуна незаметно выдохнул. Всё обошлось.

      И всё же ученики, пусть и осторожно, но на удивление быстро начали тестировать новые границы дозволенного, а это вряд ли сулило что-то хорошее. Во всяком случае, для личностей вроде «Никчемного Тсуны».

***

      Пробуждение было тяжёлым, и Кёя не сразу сообразил, где находится. Глаза упёрлись в высокий деревянный потолок вместо привычного натяжного белого, а спина совершенно не чувствовала твёрдости расстеленного на полу футона. Поморщившись от охватившей голову мигрени, попытался встать и почти сразу упал обратно. Всё тело безумно болело, а хуже всего руки и спина. Ноги тоже страдали, но, по крайней мере, не так ощутимо.

      Сжав зубы и тяжело задышав от навалившейся на тело тяжести, Кёя решил осмотреться в положении лёжа. Высокий потолок, большие окна и просторное помещение. В углу стоял платяной шкаф с висевшим на двери зеркалом и небольшой диван. На подоконнике зеленел пузатый кактус. Пол был деревянный, и на нём лежал пушистый прямоугольный ковёр, больше напоминающий изысканную ковровую дорожку. По бокам от кровати, на которой как оказалось и разлёгся юный Хибари, стояли тумбочки, на полочках которых возвышались стопки книг и какие-то бумаги, а также маленькая керосиновая лампа.

      Воспоминания о прошедшем дне хлынули в мозг бурной волной. Кёя поморщился и осторожно перевернулся сначала на бок, а после и на живот. Всё-таки, не стоило ему так усердствовать с уборкой — застрял он здесь неизвестно на сколько и можно было растянуть процесс приведения этого места в подобающий вид хотя бы дня на два. Может даже на три. С другой стороны, ноющее во всех местах тело — не такая уж большая расплата за выплеск накопившихся эмоций. Чем-то это походило на глоток свежего воздуха после душного помещения: голова кружилась, но на душе уже не было того груза, что опустился после школьных разборок. Кёя даже немного удивился своей нулевой реакции, но после решил, что так лучше. Он приехал в это место специально чтобы забыть о школе, травоядных учениках и идиоте-директоре, что вымотали ему столько нервов за все те семь лет, что, превращайся они в шерстяные нитки, Кёя давно бы связал себе пару-тройку свитеров. Об этой страшной тайне — что грозный глава ДК прекрасно управляется с крючком — знал только Кусакабе Тетсуя, однажды совершенно не вовремя и некультурно вломившийся в его дом, когда он слёг с ангиной. Это был единственный раз, когда выражение «Забью до смерти» едва не приобрело реальный смысл. Даже с высокой температурой Кёя был страшен в гневе, а уж если этот гнев смешивался со смущением…

      Упершись ладонями в матрац и сжав пальцами простынь, Кёя заставил себя принять подобие вертикального положения и наконец сел. Тонкое одеяло сползло со спины на ноги и сбилось в кучу. Юноша потёр глаза большим и средним пальцами и подавил зевок. Спать он лёг за полночь по местному времени, а значит, ещё одна полноценная ночь просто напросто исчезла из его жизни. Посмотрев на настенные часы, Кёя поморщился: шесть тридцать утра. В Японии, стало быть, уже половина третьего и совсем скоро закончатся занятия в школе. Юноша помотал головой, сгоняя остатки сна.

      Знакомая мелодия гимна средней Намимори, полившаяся из динамиков телефона, заставила его нахмуриться. Рука потянулась к простенькой «раскладушке», и Кёя недовольно посмотрел на дисплей.

      «Интересный малый» — так он подписал номер Реборна после первого звонка последнего, а потом как-то забыл переименовать абонента, когда проклятие Аркобалено сняли. Помедлив, парень нажал кнопку ответа.

      — Чаоссу, Хибари! — Судя по бодрому голосу, настроение Реборна было на высоте, а это значило, что он вновь что-то задумал. Кёя лишь выразил мысленную надежду, что в этот раз авантюры мужчины его не коснутся. — Как спалось на новом месте?

      — Ужасно. — Врать юноша не привык, а ночь прошла и вправду плохо: заснуть удалось только под утро. Много раз он просыпался от чьего-то взгляда, но всякий раз в комнате оказывался один. Разве что на шкафу в гнёздышке из чьей-то зимней шапки почивал Хиберд, да Ролл свернулся калачиком под кроватью. Животные на потустороннее нечто, вызывающее у Кёи мурашки по коже, никак не реагировали, из чего тот сделал вывод, что слишком устал и у него начались галлюцинации. Дурацкое чувство иррационального страха, естественно возникающее при подобных ситуациях он яростно отвергал. — Когда я должен вернуться в Намимори?

      — Не успел приехать, а уже уезжать надумал? Впрочем, не моё дело. Срок окончания французских каникул полностью зависит от твоего желания, делай, что хочешь. Я лишь предоставил возможность.

      Аркобалено говорил в своей манере, вызывая в душе юноши противоречивые чувства. Впервые за свою недолгую жизнь он хотел, чтобы ему чётко разграничили, что можно, а что нельзя. Все эти недомолвки, сплетни за спиной, различные козни и груз ответственности настолько его вымотали, что захотелось побыть самым обычным подростком. Он ведь тоже человек, со своими радостями и проблемами!

      Поняв, что абонент на том конце провода отключился, Кёя глубоко выдохнул и плюхнулся на спину, чуть поболтав ногами. Спать дольше он не считал нужным, да и не смог бы уснуть — привычку подниматься с первыми лучами солнца не так-то просто искоренить. Кёя и не пытался. Он переспал своё обычное время подъёма на полтора часа только по причине адаптации к другому часовому поясу и в силу навалившейся после долгой уборки усталости.

      «Нужно нормально осмотреться, вчера только о въевшейся грязи и пыли думал», — решил юный хранитель облака и, старательно игнорируя запротестовавшие мышцы, поднялся на ноги. Сунув босые ступни в тапочки, он отметил, что ворс приятно щекотал кожу. Потянувшись для приличия, сделав пару разминочных упражнений, пытаясь подготовить тело к новому дню, Хибари заправил постель и вышел на балкон. Утренняя прохлада действовала успокаивающе, а лёгкий ветерок ерошил волосы. Столбик прибитого к стене термометра показывал двенадцать градусов, но Кёя не особо обращал на это внимание: он никогда не был мерзлявым и болел очень редко.

      Хиберд подлетел неслышно и по обыкновению пристроился на голове хозяина, осторожно перебрав пару прядей клювом. Юноша улыбнулся кончиками губ на невинные действия птички и аккуратно погладил пальцем по пёрышкам. Это его потакание привычкам пернатого друга первое время вызывало ряд восклицаний со стороны «никчёмных травоядных» — почему-то каждый встречающийся на пути Хибари человек считал своим долгом предупредить, что однажды кенар может оставить в волосах неприятный «подарок». В школе эти глупые домыслы глава ДК решил парочкой ударов тонфа, однако кидаться на каждого такого умника на улице было несколько затруднительным и Кёе оставалось только сжимать зубы и учиться терпеть. Ну или игнорировать.

      Он прикрыл глаза и глубоко вдохнул; свежий, такой не похожий на городской воздух пронзил лёгкие, вызывая блаженное чувство удовлетворения. Юноша повернул лицо к восходящему солнцу и поставил ладонь над глазами по типу козырька. Помимо прекрасного вида местной растительности и пения неизвестных Кёе птиц особенно парня порадовало близкое отсутствие соседей. Дома виднелись, но находились на приличном расстоянии, давая замечательное чувство уединения. Именно то, что нужно измотанному «хищнику».

      Хиберд на голове недовольно чирикнул, явно стараясь напомнить хозяину о таких обязанностях, как забота о братьях наших меньших. Для кенара смена часового пояса прошла без каких-либо побочных эффектов, и птица, привыкшая к ранней кормёжке, не понимала, почему в этот раз хозяин не спешил с этим.

      — Да-да, сейчас я тебя накормлю. — Кёя полюбовался природой ещё немного и нехотя покинул балкон, плотно закрыв за собой дверь. Комната за эти десять минут уже успела проветриться и воздух был не такой спёртый. Ролл вылез из-под кровати и также вопросительно посмотрел на хозяина. Ежик, хоть и являлся далеко не обычным млекопитающим, тоже нуждался в подпитке, коей ему служило пламя облака. — Пламя облака! Точно… — Кёя хлопнул себя по лбу, поняв, что так и не надел кольцо после той адской уборки. И он совершенно не помнил, куда именно положил артефакт Семьи.

      Кёя по-быстрому переоделся в повседневные футболку и бриджи и спустился на кухню. Открыв баночку с зерном и отмерив ровно десертную ложку, с чувством выполненного долга высыпал злаки в углублённую тарелочку, что служила кормушкой его кенару. Птица тотчас прекратила дёргать его волосы и слетела на стол. Юноша улыбнулся кончиками губ: теперь оставалось поесть самому и можно будет отправляться на улицу исследовать незнакомый город. Или же сначала стоит осмотреть дом?

      Яичница-глазунья с беконом и стакан молока добавили ещё один балл в копилку хорошего настроения, и Кёя, не в силах больше наблюдать жалобный взгляд Ролла, взялся за поиски кольца. Первой в силу обстоятельств и определённых причин под подозрение попала кухня. Четыре навесных светло-салатовых шкафчика и ещё столько же внизу, явно новая газовая плита, мойка, два больших окна и круглый ольховый стол ближе к правому переднему углу. В трёх-четырёх шагах от стола был второй вход и Кёя честно не мог понять, зачем его вообще там вырезали — парадного более чем хватало. Мимолётно он подумал, что этот опрометчивый поступок мог быть связан с огородом или ещё чем-нибудь: девятнадцать соток земли почти четыре столетия назад вряд ли простаивали без толку.

      К великому разочарованию юноши, ни на столе, ни под ним, ни в шкафчиках, ни на полочках или подоконниках кольца не оказалось. Поиски перетекли в ближайший санузел, а потом и в гостиную. Комната была просторная, в светлых тонах, камином в середине боковой стены и минимумом мебели. Только два мягких дивана в разных концах, встроенный шкаф-купе с зеркалами, книжный шкаф и журнальный столик. Ещё прежний владелец расщедрился на кресло-качалку. Кёя отметил про себя, что всенепременно подремлет в этом замечательном приспособлении и, спустя получаса активных поисков, ушёл в комнату, где он провёл ночь. Она была чем-то похожа на спальню, но Кёя не был уверен: слишком уж просторная, словно строили минимум человека на три. Кольца и тут не оказалось, и юноша напряжённо вздохнул.

      Не мог же он его потерять?!

      Не считая умеренно-узкого коридора оставалось всего две комнаты, вход в одну из которых преграждала печать. Личный кабинет Алауди — единственное место в доме, которое CEDEF действительно взяла под свою охрану и запретила как-либо изменять. Даже потомкам самого Алауди. Аргументировалось это простым желанием сохранить покои основателя организации в первоначальном облике. Хибари вспомнил слова Оливера о «поддерживаемом порядке и периодическом ремонте» и мысленно содрогнулся: если то, что творилось в доме являлось следствием этого самого порядка, то что же его ждало за дверью комнаты, доступ к которой был ограничен? Уповая на то, что к кабинету детектива у CEDEF было особое отношение, Кёя выразил надежду, что слой пыли не будет хотя бы таким внушительным.

      И всё же он приберёг эту комнату напоследок и осмотрел соседнюю. Широкая двуспальная кровать, тумбочки, мягкий ворсяной ковёр, зеркало и платяной шкаф — это явно была спальня. На стене, прилегающей к кабинету Алауди, висело тканое полотно в человеческий рост, на коем были вышиты непонятные Кёе символы и две собаки. Та, что покрупнее, была полностью чёрной и лишь над глазами белели «бровки»; пёс явно был служебный — ярко-синие глаза смотрели понимающе и строго, а на теле проступали мышцы. Вторая собака была на полголовы меньше своего товарища и скалилась в улыбке, обнажая белоснежные клыки; у неё был рыже-белый окрас и стояло только одно ухо из чего Хибари сделал заключение, что это щенок.

      Кёя осторожно коснулся жёсткой ткани, понимая, что если эта картина и существовала четыреста лет назад, то перед ним явная копия — полотно не посерело от времени и не утратило своих качеств, а рисунок был слишком ярким для вещи такого внушительного возраста. Рука наткнулась на неровность позади ошейника щенка, и Кёя не без любопытства отодвинул ткань.

      «И почему я не удивлён?» — Юноша сощурился, оглядывая едва проступающие очертания двери, которую, если бы не ручка, он и не заметил. Крохотный кусочек бумаги, который назвать печатью язык не поворачивался, почти отклеился, словно бы приглашая юного наследника пройти во святая святых этого дома.

      Юноша замешкался: в нём боролись два противоречия — привычка подчиняться гласным и негласным правилам и обычное любопытство, так свойственное молодым людям его возраста. Хибари обернулся на комнату, в которой находился, и пробежался глазами по стенам и потолку в поиске возможных камер. Как глава ДК, пусть теперь и бывший, он не смел нарушать правила. Во всяком случае при свидетелях. Пальцы опустились на ручку и надавили вниз, открывая дверь. Удивительно, но никакого скрипа, что обычно издаёт заржавевший механизм, не было.

      — Неужели и правда заботятся? — Неожиданно для самого себя Кёя высказал мысли вслух и с долей осторожности просунул голову внутрь. Не хотелось бы наткнуться на какие-нибудь ловушки и тем самым раскрыть себя: всё-таки ему никто не разрешал проникать сюда.

      Почему-то личные покои своего далёкого предка он представлял более строгим и мрачным местом. Стены были выкрашены в светло-зелёный, почти что белый цвет, посреди комнаты лежал уже стоптавшийся ковёр с национальным орнаментом того времени по бокам, в правом углу возле окна стоял массивный дубовый стол и, под стать ему, затёршийся на сидении стул. В противоположном углу разместился небольшой комод, а возле центральной двери на вбитом в стену гвозде висел большой кусок тёмно-бежевой тряпки. Подойдя ближе юноша с удивлением признал тот самый плащ, в котором Первый хранитель облака являлся ему. За столько времени ткань сильно постарела и Кёя подумал, что именно по этой причине плащ остался висеть — создавалось впечатление, что вещь распадётся на составляющие нитки, стоит только неосторожно коснуться её. Взгляд Кёи опустился на пол, на клетчатый изъеденный молью плед, сложенный вдвое. Похоже, Алауди действительно держал собаку и даже позволял ей заходить в дом; во всяком случае, в свой кабинет так точно.

      Кёя задумчиво пожевал внутреннюю сторону щеки и подошёл к муляжу какого-то неизвестного ему растения, что стоял в горшке в единственном свободном от мебели углу. Пусть и искусственное, но меленькое деревцо придавало кабинету жилой вид. «Листья» покрылись лёгким слоем пыли, объясняя тем самым отсутствие живой растительности — CEDEF хоть и заботились (в какой-то мере) о доме, но совсем не были настроены захаживать сюда хотя бы раз в неделю, чтобы полить цветы и провести влажную уборку (судя по примерно такому же слою пыли на столе и комоде детектива). Хотя кабинет был заметно чище.

      Заглянувший в окно солнечный луч упал на стол, на котором тотчас что-то блеснуло. Кёя подошёл ближе и, упёршись ладонями в колени, склонился над столом. Свет отразился от какого-то камня на крышке золочёных карманных часов.

      «Это же их он доставал тогда?» — Юноша аккуратно взял часы в руки. Они потемнели, но сохранили свою красоту. Выбитый на крышке герб Вонголы веял силой, а лиловый камешек слабо играл на свету, что и привлекло внимание Кёи. Также на столе лежала рамка, в которую обычно вставляют фотографии. Юный хранитель поднял бровь в изумлении и всё так же осторожно стёр пальцем слой пыли со стекла.

      Ну не могло быть тут фотографии, не могло! Хотя бы потому, что первое фото сделали только в начале девятнадцатого века и Алауди чисто физически не мог дожить до того времени. Однако в медальоне Спейда была именно фотография и именно с Примо и всеми его хранителями. К облегчению юноши, рамка скрывала давно потрескавшуюся картину в миниатюре, из-за чего было сложно разобрать лица. Это было изображение двоих людей, мужчины и женщины. И если по светлым волосам, статной фигуре и знакомому плащу Кёя узнал своего предка, то выяснить, как точно выглядела его спутница так и не смог. Он понял лишь, что волосы женщины были распущены и имели русый цвет, а ещё, кажется, она улыбалась. Наверное. Точно сказать не смог бы никто, кроме того самого художника и изображённых на холсте.

      «Жена?» — Кёя закусил губу и вытянул шею пытаясь-таки разглядеть предполагаемую пра-…-прабабушку, но потерпел фиаско. Трогать картину было чревато полным её уничтожением, и он, побеждено фыркнув, переключился на часы, что по-прежнему сжимал в руке. Нажатие специальной кнопки отбросило крышку назад, открывая вид на белоснежный циферблат с золочёными стрелками и римскими цифрами. Иронично, но часы остановились в первом часу, и губы юноши тронула невесёлая ухмылка. Взгляд зацепился за гравировку внутри крышки с полу затёртыми буквами, и Кёе пришлось изрядно поломать голову, прежде чем мобильный переводчик согласился с введённой комбинацией и выдал «Клянусь в вечной дружбе».

      Подросток нечитаемым взглядом смотрел в экран телефона, пытаясь переварить полученную информацию. Он на все сто процентов был уверен, что подобными часами обладал каждый из родоначальников Вонголы — Примо с Джи тоже доставали такие же — но сама выбитая на них клятва ставила в тупик. Высокомерный Алауди согласился носить с собой что-то подобное? Выбитые на крышке слова никак не вязались с независимым видом детектива, а слова Кнакла о похожести характеров первого и десятого облачных хранителей совсем не облегчали ситуацию. Кёя никогда бы не согласился таскать с собой что-то, что открыто привязывало бы его к кому-то. Из ступора его вывела ещё одна гравировка — совсем мелкая, у самого циферблата.

      — Алауди Кла… Клаиоуд? Шестого ноль седьмого одна тысяча шестьсот… девяносто первого года рождения? — Гравировка затёрлась, и половину букв разобрать было невозможно. Юноша и сам не заметил, что прочитал написанное вслух, пока совсем рядом не раздался возмущённый мужской голос.

      — Аucun¹, ты всё перепутал. Фамилия читается как «Клайд», а дата рождения — шестого июля тысяча шестьсот восемьдесят седьмого года.

      Кёя подскочил и, развернувшись в воздухе лицом к источнику звука, отпрыгнул к стене. Поняв, кто перед ним, испытал острое желание протереть глаза, но гордость и внутренний голос вовремя подсказали, что ему не привиделось. На него и вправду смотрел тот, в чей личный кабинет он проник вопреки всем правилам. Тот же нечитаемый строгий взгляд, сложенные на груди руки. Алауди выглядел слишком живым для человека, давно оставившего этот мир. И всё-таки это действительно был он, Первый хранитель облака.

      Мужчина усмехнулся на реакцию своего наследника. Нет, он понимал состояние юноши — возникни перед ним вполне материальный на вид призрак человека, жившего почти четыре столетия назад, он бы тоже стоял с застывшим на лице шоком не в силах произнести хоть что-нибудь — просто наблюдать эту эмоцию на лице своенравного мальчишки было забавно.

      — Давай я объясню, что тут происходит, — миролюбиво начал Алауди и, не дожидаясь реакции Кёи, продолжил: — решив выпустить облачного ёжика из коробочки, ты находился под влиянием обиды и гнева и вложил куда больше энергии, чем требовалось. После похожего случая при битве с Геншики твой атрибут подвергся исследованиям и был улучшен: излишки силы больше не поступают животному из коробочки, а возвращаются в кольцо владельца, накапливаясь и позволяя при следующей атаке уменьшать количество выпускаемого пламени. Судя по твоим глазам, ты не замечал этой «поддержки изнутри». Так вот, поскольку не было похоже, что тебе очень нужна дополнительная энергия, я, как воля обитающая в кольце Вонголы, решил позаимствовать пламя облака и, поглотив достаточно, смог принять такой вид.

      Алауди поднял руку на уровень лица, не без удовлетворения замечая, что контуры стен почти не просвечиваются. Его прозрачность тоже полностью зависела от количества пламени. Хотя он был уверен, что, сколько бы энергии он не впитал, коснуться предметов всё равно не сможет.

Кёя свёл брови к переносице, но больше никак не выразил одолевшего его смятения. Всё это было странным и мало поддающимся логике, хотя в мире мафии и Вонголы в частности это понятие порой отсутствовало вовсе. Чего стоят только базука десятилетия да пули посмертной воли! И юноша уже вроде как привык к различного рода чудесам и неожиданности, но всё равно было несколько не по себе.

      Обстановку разрядил Ролл. Ёжик, почувствовав присутствие ещё одного носителя пламени облака, пошёл «на разведку» и, смешно фырча, принялся обнюхивать ноги Алауди. Мужчина смягчил взгляд и опустился на одно колено, осторожно проводя ладонью поверх иголок. Тактично сделав вид, что не заметил дёрнувшейся брови своего наследника, Адауди щёлкнул пальцами.

      — Да, чуть не забыл: твоё кольцо на самом дне чемодана. Ты кинул его туда перед той жуткой уборкой, за которую я, кстати, тебе благодарен. Теперь дом не выглядит как жертва течения времени.

      — Я сделал это исключительно потому, что не люблю жить в свинарнике.

      Комнату заполнила неудобная тишина, нарушать которую никто из хранителей не осмелился. Часы на запястье юноши отсчитывали утекающие секунды, а он так и не нашёл что сказать. Ролл, жадно наглотавшийся предоставленного детективом пламени, вернулся в коробочку, а Хиберд с самого утра улетел изучать окрестности временного жилища. Алауди бросил на подростка выжидающий взгляд, и с глаз Кёи будто бы пелена спала. Это же отличный шанс! Тонфа, привычно закреплённые за поясом, вмиг оказались в руках, и юноша принял боевую стойку.

      — Давай сразимся!

      — Ну уж нет.

      Алауди, поняв намерения наследника, высказался одновременно с ним, и тот стиснул зубы. Этот мужчина игнорировал его уже четвёртый раз. Четвёртый! Все признавали его достойным противников, даже противный Ананас Рокудо, а его собственный предок упорно утверждал обратное… Даже после того, как официально признал его достойным! Это раздражало и выводило Кёю из себя. Юноша тряхнул чёлкой и сорвался с места, намереваясь заставить противника принять бой.

      Всё повторилось, как и в предыдущие разы: детектив легко уклонился и непостижимым образом вдруг оказался за спиной парня, всем своим видом выражая скуку. Подросток зарычал от досады и крепче сжал тонфа.

      — Почему ты игнорируешь меня?! — Он и не заметил, что повысил голос, просто прожигал предка обозлённым взглядом, искренне негодуя на такое пренебрежение к своей персоне. Алауди ответил ему долгим ничего не выражающим взглядом и несколько печально покачал головой:

      — Я вовсе тебя не игнорирую, просто ты недостаточно силён, чтобы мне сражаться с тобой. — Он сделал ударение на слове «сражаться» и вновь скрестил руки на груди. Кёя выпрямился и явно ждал пояснений. Если Первый считал его слабаком, то почему признал достойным хранителем кольца облака? Поведение и мотивы предка вводили в заблуждение и вызывали сотни «почему?» ровно как и его нежелание проверить силу своего преемника. — Не пойми меня превратно, я не думаю, что ты слабый, скорее напротив. Но тебе не хватает опыта и холодного рассудка, ты часто действуешь инстинктивно и на эмоциях. Хоть и стараешься прятать их. Я могу научить кое-чему, но не похоже, что ты заинтересован. Поэтому я отказываюсь.

      Кёя заморгал и недоуменно уставился на детектива. Его вроде как и похвалили, но в то же время вроде как и унизили. И он не знал, как на такое реагировать.

      — Если не хочешь сражаться, не вижу смысла задерживать себя пустыми разговорами. — Выбрав привычную тактику, юноша развернулся на пятках и, глядя сквозь детектива, прошёл к центральной двери комнаты. Теперь, когда он всё равно «засветился» в неположенном месте, не было смысла скрывать это от кого-либо ещё; CEDEF всё равно ничего ему не сделает, разве что отругает за нарушение правил.

      — Кёя… — Алауди повернул голову в сторону уже толкнувшего вперёд дверь подростка, когда тот резко обернулся и разве что не запустил в него своим оружием.

      — Не смей звать меня по имени.

      — Мне не нравится обращение по фамилии, кроме того, мы родственники и, согласно японским традициям, члены семьи зовут друг друга по именам, так? Тогда что тебя не устраивает? Или мне называть тебя «внучок»? — Последнюю фразу детектив произнёс с явной насмешкой, и терпение Кёи окончательно разорвалось по швам. На лбу вскочила жилка, и юноша метнул в предка уничтожающий взгляд, зло толкнул дверь от себя, «пробивая» печать и открывая себе путь наружу.

      Он устал постоянно что-то кому-то доказывать, устал от вечных оскорблений в свой адрес, замаскированных под обычные слова. Родители бросили его на произвол судьбы в возрасте девяти лет и, если бы не родная сестра отца, разыскавшая его и взявшая под свою опеку, Кёя давно бы сошёл с ума в интернате для трудных детей. Самое обидное, что чету Хибари органы защиты несовершеннолетних даже не привлекли к ответственности, практически прямым текстом заявив, что те и так совершили подвиг, прожив бок о бок с «таким выродком» целых девять лет. А четыре года назад Кёя остался совсем один — тётю насмерть сбила машина, а с другими родственниками юноша не знался и не был уверен, что они вообще существуют. С того времени любые разговоры на тему семьи отзывались болью где-то глубоко в сердце и Кёя искренне не хотел ворошить едва затянувшиеся раны. Когда Реборн в лоб заявил ему, что он, оказывается, потомок одного из семи великих мафиози истории и поэтому обязан войти в Вонголу Хибари едва смех не разобрал — пятнадцать лет никому не было до него дела, а тут внезапно всплыла такая тайна. Он согласился не по своей воле — практически ему навязали это решение — но появившиеся бонусы в виде сильных соперников и новых возможностей компенсировали причинённые неудобства и юноша смирился. А потом началась вся эта беготня с битвой колец, церемонией наследования и признания Первым Поколением.

      Он совершенно не хотел впутываться во всё это, но оказался втянут прежде, чем осознал, что произошло. Он мог сколько угодно злиться, но отпускать его никто не собирался. И это лишь подливало масла в огонь.

      Хлопнув дверью, Хибари почувствовал дежа-вю: именно так он покинул кабинет директора после той стычки. Губы растянулись в невесёлой ухмылке, а мозг услужливо подсказал, что стоит пойти развеяться.

***

      От вывесок пестрило в глазах, а так как большинство из них были исключительно на французском, догадываться, что за товар продают в том или ином магазине Кёя мог разве что по рекламным табло рядом и витринам. Внимание привлекла девушка в плюшевом костюме Эйфелевой башни, активно тараторящая на английском и раздающая прохожим флаеры. Кёя с полминуты наблюдал за действиями зазывальщицы метрах в семи от неё, после чего был замечен и с всунутыми в руки листовками чуть ли не силком протолкнут в приветливо распахнувшиеся двери магазина. Девчонка не дала ему даже слова вставить, а из её сумбурной речи юноша понял только что она представляла интересы организации «Autour de Paris»², которая, видимо, проводила экскурсии по столице. Но в этом случае смущал офис: обычно такие компании занимают более привлекательные и удобные здания, желательно на два-три этажа. И они вряд ли нуждаются в рекламе подобного рода.

      Всё оказалось куда проще: «Autour de Paris» по сути своей являлся обычной сувенирной лавкой, коих в знаменитом городе было предостаточно. И всё-таки, раз он оказался втянут во всё это (пусть и не по своей воле), подросток решил влезть в шкуру обычного туриста и пройтись между стеллажами.

      Посмотреть действительно было на что: сотни статуэток различного размера в виде Эйфелевой башни, треугольников Лувра, Триумфальной арки… Брелоки на любой вкус с местами достопримечательностей; магниты на холодильник простые и те, в которые можно вставить своё фото на полюбившемся фоне; книги с историей Парижа, диски с аудио-гидом по окрестностям и много чего ещё, что в совокупности грозило вылиться в непродолжительную мигрень с калейдоскопом цветных картинок. Посетителей хватало и без него — Кёя насчитал человек пятнадцать не включая персонал — однако не спускавшая с него улыбчивый приветливый взгляд продавщица не оставляла надежды на выход из лавки с пустыми руками. Да и сам Кёя в принципе не был против привезти в родной Намимори что-нибудь на память о далёкой Франции.

      Мысленно взвесив все «за» и «против», юноша справедливо решил, что Вонгола не обеднеет, если он привезёт домой парочку сувениров. Если что, в оправдание можно будет всунуть какую-нибудь безделушку Саваде — а что, хранитель заботился о культурном развитии Босса — тогда точно никто не прицепится. В итоге он затарился, что называется, от души и, аккуратно распихивая упаковки по пакетам, протянул кассиру карту, что ему ещё в Нарита передал Реборн. Девушка внесла данные в компьютер и, поблагодарив за покупки, пожелала приятного времяпровождения в Париже.

***

      Диск с гидом по «секретным» улочкам столицы и местным достопримечательностям вопреки заявлениям упаковки нормально шёл только на французском. В итоге раздражённый Кёя принял решение просмотреть короткометражные видео о той или иной части Парижа, решив, что когда-нибудь обязательно выучит язык своего предка и послушает-таки этого недобросовестного экскурсовода. Бежать в магазин и устраивать разборки по поводу бракованного товара было лень — не из своего кармана платил.

      Хиберд сидел на телевизоре и чистил лапкой клюв, периодически что-то бурча на своём птичьем языке. Ролл примостился на коленях хозяина и мирно посапывал, а сам Кёя старался запомнить местонахождение заинтересовавших его бульваров и парков, чтобы посетить их вживую.

      — А теперь мы проходим вдоль реки Сена, через которую пролегает знаменитый мост Александра III, который был заложен в конце девятнадцатого века Всероссийским Императором Николаем II…

      Кёя дёрнулся от неожиданности и ошалевшими глазами посмотрел на неизвестно когда появившегося Алауди, который с невозмутимым видом принялся выполнять роль переводчика. Мужчина дошёл до описания Нимф моста и остановился, уловив реакцию Хибари. Юноша выглядел потерянным и сбитым с толку.

      — Ты явно не знаешь французского, зачем покупал экскурсию на этом языке? — Алауди и сам не понял, зачем спросил об этом, но открещиваться от своих слов не стал. В отличие от Кёи, он не был против узнать своего далёкого родственника чуточку лучше. Взгляд юноши был отсутствующим и детектив уже решил, что не дождётся ответа, когда Хибари выпрямился и опустил согнутые в коленях ноги на ковёр. Серые глаза недоверчиво скользнули по хранителю Примо.

      — Если хочешь что-то спросить, я тебя слушаю.

      — Английская версия жутко глючит, а японской в продаже нет. — Кёя всё же ответил на вопрос, но сделал это скорее на автопилоте. Его мысли витали совсем в другой области: — ты ведь сказал, что можешь материализоваться только при выбросе пламени с моей стороны, а я ничего подобного сейчас не делал. Тогда как?

      — Ну… — Алауди впервые замялся и, кажется, не был уверен в ответе, — я и сам толком не понимаю, как оно работает, но всё дело в кольце и той штуке, которую вкрутил в него ваш удивительный изобретатель. Я уже говорил, что пламя накапливается и выполняет роль запаса в случае нехватки энергии носителя. Я могу впитывать это пламя и появляться как воля Первого Поколения. Так же я могу отсоединяться от потока и возвращаться обратно в кольцо. Во время нашей сегодняшней встречи я использовал малую часть того, что ты так выплеснул, поэтому смог появиться ещё раз. Как-то так.

      — Ясно.

      В комнате вновь повисла тишина, разрываемая только весело щебечущим голосом электронного экскурсовода. Кёя отвернулся от предка и упрямо смотрел в экран, а Алауди обдумывал ситуацию. Он не хотел бойкота со стороны мальчишки.

      — Я… Хочу извиниться, если мои слова чем-то тебя задели. У меня не было желания обижать тебя.

      Голос мужчины прозвучал искренне, и глаза Хибари в шоке распахнулись. Ему доводилось слышать множество извинений, в основном они были от умолявших о пощаде хулиганов или обычных трусливых травоядных, считавших его если не демоном во плоти, то садистом точно. Иногда приевшееся «прошу прощения» можно было услышать и от взрослых, но они делали это скорее из этических соображений и не желаний наживать себе врага в лице главы Комитета Дисциплины средней Намимори… Да, его комитет прославился на весь город, и Кёя частенько наслаждался слухами, что ДК, оказывается, на самом деле опасная преступная группировка, с которой лучше не иметь проблем. Искренне извинялся только Кусакабе. Ну и ещё Савада — в силу своей природной доброты и отзывчивости, а также некоторой пугливости. Поэтому такое заявление от кого-то вроде Алауди Кёя совершенно точно не ожидал: мужчина производил впечатление расчётливого самоуверенного холодного выскочки, которому плевать на чувства окружающих и их мнение. Наверное поэтому от не наигранного «хочу извиниться» на душе подростка стало чуточку легче. Губы тронула крошечная улыбка, и отвечать что-либо он не стал — голос мог предательски дрогнуть — только кивнул в знак, что всё в порядке. Клайд ответил аналогичным жестом.

      — Ладно, моё время заканчивается, пойду я… Если вдруг понадоблюсь — выпусти немного пламени из кольца.

      Кёя ничего не ответил, продолжая обдумывать свои мысли и лишь запоздало хмыкнул, когда силуэт предка стал полностью прозрачным и скоро исчез с поля зрения. Хиберд, почувствовав прошедшуюся по комнате слабую волну энергии, встрепенулся и что-то возмущённо зачирикал, перекрикивая телевизор.