Борьба продолжалась еще минуту до тех пор, пока обессиленная Тамар не уронила бездыханное тело художницы на пол. Осознание того, что она сделала, пришло практически сразу. Она проверила пульс. Больше для того, чтобы убедиться, что художница уже не встанет. Минут пять она стояла и смотрела на тело, некогда разъедаемое переживаниями, эмоциями и планами. Она вспоминала ее мягкий голос, ее Ящерицу, ее «у тебя самые красивые глаза». Как пусто и одновременно много в ней было!

— Я поняла тебя, прости. Но я не могла тебе об этом сказать.

Она смотрела на хрупкие плечи, на которые сегодня был накинут белый кардиган, связанный крючком.

— У нас, таких, — она сделала акцент на последнем слове, — всё выходит боком. Даже твоя смерть, — Тамар села на корточки и положила руку на то самое плечо, — даже смерть твоя не такая, какой ты бы ее себе хотела. Как-нибудь в другой раз.

Тамар отошла от Прелести, не отрывая взгляд от тела. Снова встав в дверном проёме, ей вдруг вспомнился их диалог накануне.

***

— Что ты делаешь? — испуганно закричала Прелесть, подбегая к Тамар и хватая ее за руку. — Ты же искусственный цветок поливаешь!

— Просто я хочу вспомнить, каково это.

— Что «это»?

— Когда ты о ком-то заботишься.

Прелесть выключила воду, вынула из расслабленных рук девушки растение, осторожно посадила ее в кресло, сама пристроившись на подлокотнике:

— Давно ты так?

В ответ Тамар только усмехнулась.

— Ты можешь не рассказывать. Просто знай, что начинать сначала – нормально. Ведь у тебя впереди вся жизнь. Подумай – когда тебе будет 94 года, ты будешь также переживать по поводу, который тебя беспокоит?

Легко ей говорить. «Начинать сначала» - начинать что? Жизнь? Какую жизнь она хочет начать сначала, когда она у Тамар одна, да и та остановилась далекой январской ночью, где-то между снежной дорогой и такими же снежными завихрениями в воздухе!

Девушка шумно выдохнула, выражая не то согласие, не то беспомощное возражение.

— Я почти каждый день начинаю с нового холста. Это всегда очень трудно – глаза разбегаются от пустого места, и первые мазки краски – всегда неуверенные и очень одинокие. От них словно раздается эхо, понимаешь? Но с каждым движением мне становится все более и более ясно, чего я хочу дальше. Легко добавлять украшения в уже готовую картину. А ты попробуй ее для этих украшений создать!

***

Этот разговор произошел задолго до страшной ошибки художницы. А ей стоило услышать свои слова и в тот день. Тамар стояла в дверном проеме, сжимая между поледеневших пальцев ключ, торчащий из скважины. Вдруг она, словно сама себя не контролируя, бросилась к Прелести.

— Ну прости меня! Прости!!! — она села около нее, тормоша тело, словно подруга спала. — Слышишь?! Прости меня!!! — она кричала, била кулаками пол, художницу, свои ноги, платок, лежавший на полу. Затем с силой притянула ее к себе:

— Вставай! Всё! Я всё поняла!!! Давай мы начнем сначала! Пожалуйста давай! Прости меня!

Но бездыханное тело молчало, будто пытаясь своим молчанием проучить девушку.

— Ну что мне тебе еще рассказать, что?! Я правда не могла по-другому!!! Что мне оставалось делать? У меня от него – только снег и кошмары по ночам! — она стала говорить тише, наклонилась к лицу Прелести, посмотрела на уже обескровленную кожу, которая теперь стала еще белее. — Я не могла допустить, чтобы ты винила себя в своих ошибках! Не могла! Понимаешь?!

Она легонько встряхнула ее за плечи, затем снова положила на пол.

Ключ повернулся в замке четыре раза, и убедившись, что дверь плотно заперта, Тамар покинула тот двухэтажный дом, не обратив внимание ни на оставленное открытым окно, ни на растерянного господина Голдберга, стоявшего около подъезда с букетом уже знакомых ей цветов.