А на следующий день она снова пришла. Именно пришла, а не прилетела, окрыленная идеями, как это обычно бывало.

Такое поведение сразу бросилось в глаза – что с ней? Тамар была настолько испугана, что не знала, как начать разговор. И что ей ожидать услышать в ответ?

— Что случилось? — с опаской спросила девушка, наблюдая за тем, как она молча и неспеша стягивает ботинок.

Вместо ответа прелесть посмотрела на нее исподлобья. На лице читалось всего две эмоции – обида и непонимание. По спине пробежал холод. Узнала? Мозг начал лихорадочно придумывать, что ответить художнице и как объяснить ситуацию.

— Ну что? — уставши вздохнула Тамар, словно Прелесть собиралась в очередной раз что-то попросить.

— Ты знаешь, — она разочарованно выдохнула, — ты знаешь, он перестал ко мне приходить… — она почему-то снова опустила взгляд в пол.

— «Он» - это который мошенн…, — она осеклась, — который… такой грамотный и внимательный, — подобрав слова, с улыбкой продолжила она.

— Ну конечно! — она выдохнула и Тамар даже показалось, что вернулась в свое первозданное состояние. — Так вот, он совсем не приходит!

— Интересно, что случилось, — она отвернула взгляд в стену, — что думаешь?

Прелесть снова стала спокойной и рассудительной, как в первые минуты своего визита. Это было ей настолько несвойственно, что Тамар начала догадываться. Обо всем, что происходит внутри у художницы – о ее масках, эмоциях и поведении.

Паззл, который она собирала годами по крупицам, постоянно теряя найденное и находя новое, наконец сложился. Прелесть все поняла. Ведь Селин пользовалась социальными сетями, а художница тоже с недавнего момента пыталась их освоить. Селин поделилась фотографией картины, не забыв упомянуть цену покупки.

— Тамар, у тебя все ещё есть пианино? — вдруг спросила художница.

— Есть. А тебе зачем?

— Я хочу сыграть песню

— Какую?

— Просто дай мне сыграть песню. — с этими словами она прошла в самую большую из имеющихся комнат. Тамар там ничего не держала – в этом пространстве смиренно умирало пианино и покрывались пылью полы. Окна были не занавешены и сквозь свет, сочившийся из них, можно было видеть пыль, летавшую в воздухе.

— Не смей! Она не у себя дома! — шипела Ледяная дама, держа в одной руке ладонь Кошмара, а второй рукой впиваясь в плечо Тамар.

— Я сама разберусь! — девушке казалось, что она была на пределе, — я поняла, зачем ты тут! Я исправилась!

Ледяная дама громко и театрально засмеялась. Тамар бросила на нее взгляд, затем подошла совсем близко, уперевшись двумя руками в плечи женщины. На удивление, Ледяная дама оказалась очень легкой – одним резким движением Тамар удалось впечатать ее в стену.

Ледяная дама прилипла к стене, а Кошмар куда-то исчез. Только девушка хотела язвительно прокомментировать такое развитие событий, как вдруг дама начала растворяться прямо на обоях, не оставляя следов.

— Туда и дорога! — прошептала Тамар не без улыбки.

Прелесть села за инструмент, улыбаясь, провела рукой по белым гладким клавишам. Легко сделала взмах над черно-белым полотном, платок, неизменный аксессуар, едва коснулся клавиш. Инструмент словно ожил от знакомых прикосновений – сколько лет на нем не играли? Она, улыбаясь и не смотря по сторонам, начала. Голова покачивалась из стороны в сторону, в такт оживленному ритму.

«Любовь моя всегда выходила мне боком

Занозой под ноготь

Жить мешает, да больно вытащить

Я жду, когда загорится красный на пешеходном

И никогда не шагаю – жалко водителей»

Тамар эту песню никогда не слышала, но все поняла. Она встала в дверном проеме, наблюдая за лицом девушки, отражавшемся в зеркале напротив пианино – спокойная улыбка. И только плечи предательски подрагивают.

«Сколько раз клялся себе и стенам

Не быть тяжестью, якорем

Не цепляться за руки людей

Начинаю гулять по кругу и кричать

Не в первый раз сквозь тьму прожитых дней»

От темпа игры платок, который художница носила обвязанным вокруг руки, упал на пол. Тамар подошла поближе. Он лежал в метре от нее, бликуя на солнце. Прелесть была увлечена не то игрой, не то своими мыслями, поэтому не заметила, как платок исчез с руки. А тем временем он очень тихо очутился в руках у Тамар.

«Врачи напишут мне в карточке:

«Неврастеник»

«Лечение: медикаменты и физический труд»

А я, тонущий в иле, молча смотрел вокруг

И просто хотел, чтоб меня любили»

Она сжимала кусочек шелка, размышляя о том, сколько он видел. Может быть, лишь ему одному известно, что в голове у девушки за пианино и о чем она переживает по-настоящему. Но теперь и Тамар поняла, о чем переживает эта девушка. Раньше ей казалось, что, если бы Прелесть знала судьбу своей Ящерицы, сошла бы с ума. Веселые ноты и тяжелый текст разносились по комнате, разогревая и без того горячий июньский воздух. Ей впервые было жалко художницу. Но жалость смешалась с пониманием того, кто сидел сейчас перед ней.

***

— Тамар, как же ты это пережила? Ты выглядишь такой свободной и беспечной, я поражаюсь! «Как ты пережила?» —однажды спросил ее актёр.

— Я не пережила.

***

«Любовь моя всегда выходила мне боком

Ножом, подставленным к горлу

Еще не больно, но страшно выдохнуть

Это беспомощность новорожденного

Это табличка «нет выхода»»

Тамар уже не слышала музыку. В ее руках, казалось, был судьбоносный инструмент. И она не позволит Прелести испытать что-то похожее на то, что много лет мешает ей спать по ночам. В сравнении с потерей Тамар, потеря Прелести казалась сущим пустяком. Но она думала не об этом. Она слишком хорошо знала художницу, хоть и никогда не показывала это. У Прелести за маской беспечности скрывался адской силы человек с чугунной лопатой. Этот человек копал душу, когда никто не видел. Он извлекал из почвы души самые сложные вопросы – вопросы к себе. Сколько раз она уже задала себе вопрос «Зачем?», сколько раз она «прогоняла» внутри себя сценарий, где она поступает по-другому? Не пускает того человека, например. Или хотя бы не верит ему. Сколько раз она корила себя, что не спросила даже его имени? Бесчисленно. Зато много часов провела в эйфории от встречи в тот день.

Тамар знала это, потому что была точно такой же. И она уже два года несла этот груз, не подпуская никого и не допуская, чтобы такой же появился у близких и дорогих ей людей.

«Любовь моя…»

Музыка оборвалась. Прелесть не сразу поняла, что происходит. В глазах потемнело, руки стали еще легче. В них как будто завелась тысяча мелких мотыльков, которые без остановки ползали, щекоча кожу изнутри. К лицу подступила краска, а затем резко пропало ощущение этого лица. Словно спала маска идеально-правильной утонченной девушки, которую она себе создавала, отрицая внешний мир. Она инстинктивно схватилась за горло и тут же ощутила плотно натянутую ткань знакомого материала. Она попыталась вскинуть голову наверх, отчаянно ища новую порцию воздуха – безрезультатно. Сзади нее орудовали такие же трясущиеся руки и безразличный взгляд прожигал затылок. Прелесть дернула ногой, ударившись о пианино, изо всех сил извернулась телом, как гусеница на крючке, но так и не смогла сделать вздох. Уже стало очень жарко, кровь кипела, конечности перестали слушаться. Она закрыла глаза, ощущая боль от давления платка на шее. Стало обидно – как она могла поступить с ней так? Прелесть доверяла всему миру в качестве платы за свою беззаботность. Будучи уверенной, что мир ответит ей тем же, она часто игнорировала что-то, что шло не так – отношения, работа, внешний вид. Игнорировала лишь внешне. Внутри происходили бури, но она уже давно научилась с ними справляться. Она научилась настолько филигранно обходить истинную себя, что никто и не догадывался, кто есть художница на самом деле.