Долго-долго совещались ассасины в кабинете Марио в Монтериджони. Только что Эцио вернулся с Яблоком Эдема. Уже несколько часов, как он, Марио, Макиавелли и остальные обсуждали дальнейшие действия. Единственными непричастными к сему были всего три человека, занимавшиеся другими вещами, и думавшие совсем о другом. То были по-прежнему безутешная Мария Аудиторе, её дочь — помощница Эцио в делах с виллой, — Клаудия и художник и изобретатель, гостивший у семьи Аудиторе, Леонардо да Винчи.

Последние двое как раз находились через стену от места совещания, но попытаться подслушивать они не собирались — слишком занята была Клаудия счетами дяди, и слишком задумчив был Леонардо. Он находился в необычном для такого разностороннего и деятельного человека, как он, состоянии, в котором весь мир — неправилен, все без исключения люди — порочны, и все, на чем держится внутренний мир — хрупко и неестественно.

Он сидел перед одной из своих незаконченных картин, держа в руках небольшой пергамент и уголек, раздумывая и неосознанно, словно в трансе, рисуя на пергаменте чей-то портрет. Его руки, словно наизусть выученную вещь, спокойно и точно рисовали очень знакомые черты: длинные и непослушные черные волосы, уникальные в своем роде темные глаза и брови, изящный нос, губы, пересеченные светлой полоской шрама… С каждой секундой и каждым движением портрет на кусочке пергамента оживал все больше и больше, вот уже тени легли на положенные им места. На коленях художника лежал портрет так им любимого Эцио.

Да-да. Леонардо почувствовал, что в его судьбе будет играть немаловажную роль именно этот человек сразу же, как только его увидел в дверях своей мастерской во Флоренции. Мог ли он представить, насколько станет важен ему этот юноша, а через несколько лет уже мужчина в самом расцвете сил? Нет, вряд ли. Несмотря на это, последние годы жизни Леонардо были наполнены снами и мечтами об их, с Эцио, запретной любви и жизни.

Вдруг рука Леонардо дрогнула. Он, потихоньку возвращаясь в реальность после раздумий, почувствовал, что что-то не так. Мотнув головой, стараясь развеять какие-то мысли или грезы, он вгляделся в свое творение и вздрогнул еще раз. Он словно не понял, что нарисовал. Оглянувшись и убедившись, что Клаудия не видит его рисунка, Леонардо быстро спрятал за пазуху сложенный вчетверо пергамент и встал. Он потянулся, чувствуя потребность в свежем воздухе и небольшой разминке перед сном. Было уже довольно-таки поздно.

Художник вышел на балкон и с удовольствием вдохнул теплый летний воздух этого небольшого селения. Ветерок закружил в танце его светлые локоны, и Леонардо, улыбаясь, закрыл глаза, продолжая наслаждаться вечерней прохладой, такой нежной и ласковой к уставшему от постоянной отдачи своим любимым делам и людям человеку.

 Какой нежный и теплый ветер, неторопливо подумал Леонардо. Готов поспорить, что даже у него есть сердце для любви и он любит все и вся так нежно, как сейчас он играет с моими волосами. Только он не должен и не скрывает своей любви… В отличие от меня…

Его размышления прервала чья-то сильная и теплая рука, по-дружески опустившаяся на плечи да Винчи. Тот открыл глаза и с улыбкой посмотрел на человека в белых одеждах с закрывающим пол лица капюшоном. Эцио улыбнулся Леонардо в ответ, и они оба обратили свои взгляды на Монтериджони.

— Я бы хотел, чтобы такая погода стояла вечно, — откинув капюшон, Эцио с наслаждением вдохнул полной грудью аромат влажной травы и больших роз, росших прямо под балконом.

— Ты, верно, очень устал, да? Как прошло собрание? Слышал, ты разгадал связь между страницами Кодекса и Яблоком Эдема? — спросил Леонардо, отчасти и правда интересуясь артефактом. На самом-то деле он хотел разгадать планы ассасина на ближайшее будущее.

Эцио кивнул и снова глубоко вдохнул:

— На днях я уеду в Рим. Мне пора расправиться с Родриго Борджиа. Слишком долго он оставался безнаказанным за убийство моих отца и братьев.

Леонардо был и рад, и опечален, услышав эти слова. Эцио наконец выполнит свое желание, обретет мир в сердце. Но с другой стороны, он совсем скоро уйдет, покинет его и, быть может, не вернется… Все его чувства — нежность, боль и печаль — так ясно отразились на его лице, что Эцио, взглянув на него, был поражен такой значительной переменой в еще недавно умиротворенном настроении друга. Внезапная догадка осенила ассасина и он, нежно приподняв пальцами подбородок да Винчи и заглянув в его голубые глаза, промолвил:

— Ты позволишь сделать тебе подарок перед моим отъездом?

 «Какой прекрасный сон!»

Два сильных тела снова и снова переплетались между собой, руки обнимали крепкую и изящную талию и соединялись с другими руками, губы искали губы, иногда соскальзывая вниз, на подбородок и шею, длинные иссиня-черные волосы перемешались со светло-золотистыми, бархатные темные глаза встречались с небесно-голубыми. Замерев ненадолго, они снова приблизились друг к другу и принялись с удвоенной энергией проводить по спине и груди друг друга руками, покрывать поцелуями лица, губы и шеи друг друга.

Леонардо прижимался к горячему телу Эцио и с безграничной нежностью выводил пальцами на его шелковой коже замысловатые узоры. Поцелуи и ласки ассасина сводили его с ума, заставляя выгибаться и молить о продолжении, его тело горело огнем в тех местах, где касался его Эцио. Комната была практически не освещена, но на столе стояла свеча, отчетливо позволяющая им видеть друг друга. Тем не менее, они не обращали внимания, свет ли их окружает или тьма, они полностью были поглощены своим занятием, изучая друг друга далеко не зрением.

 «Я хочу, что бы эта ночь продолжалась всю мою жизнь… Я люблю тебя, Эцио!»

Ассасин перекатился на спину, не разомкнув рук на спине Леонардо, отчего художник как бы оседлал его. Руки Эцио спустились на талию Леонардо, одна, задержавшись чуть-чуть опустилась ниже и напряженный член ассасина проник в него. Рука уже вернулась на талию художника, но подсказки да Винчи не были нужны. Все быстрее и быстрее он начал двигаться, с восторгом ощущая заполняющую его плоть Эцио.

Прерывистое дыхание сменилось негромкими стонами, руки Леонардо упирались в грудь Эцио, ассасин выгибался от удовольствия, движения становились все боле нежными и страстными. Оба они были близки к кульминации. Сознание Леонардо было затуманено переживанием настоящего момента, он хотел проживать эту ночь снова и снова, он хотел видеть и чувствовать этот сон еще и еще…

 «Я не хочу просыпаться… Хочу прожить это еще раз… Пожалуйста, пусть этот прекрасный сон не кончится… Пускай меня никто не будит…»