— …попробовать чистокровного? Они должны быть сильнее.

— Я не позволю тебе ставить эксперименты над моими детьми, Аделгейр. 

— Но я не собираюсь обманывать их или принуждать! Услышав, для какой цели они понадобились, явятся сами, готовые послужить…

— Хватит, — раздался глухой удар о массивную столешницу. — Я знаю твой дар убеждения. Он действует даже на меня, хотя я категорически не согласен с этим безумным планом и каждый раз страшусь твоей… одержимости. Которая и так уже впитала кровь слишком многих! 

— Это мелочь, о ней забудут, едва все получится. Вдруг я в шаге от успеха? А ты меня останавливаешь. Только подумай! 

Энгни плотнее прижалась к светящейся щели дверей, медленно перенесла вес и поставила ногу так, чтобы тянущийся по полу холодный сквозняк не смог прихлопнуть створкой кончик любопытного уха. Отец снова обсуждал наболевшее с Гридгостом.

Единственный друг, настоящий друг, о котором Энгни столько рассказывали с любовью и восхищением. Она с детства мечтала, что однажды и у нее появится некто столь же близкий.

Не муж, нет: в муже главное — здоровье, чтоб магия стабильная да лицо не слишком страшное — и хватит. А вот друзей выбирают по духу: самых близких, бескорыстных и верных. В отличие от прочих приятелей-прихлебателей, как их шутливо звал отец, Гридгост был рядом задолго до того, как Аделгейра Лакруна избрали членом правящего единства, и никогда у него ничего не просил. Для себя — ничего. Только для своих подопечных, для школы, где из детей делали настоящих карранцев: сильных телом и духом, в совершенстве владеющих своей магией, готовых отдать жизнь и честь за Карран. А еще Гридгост знал об экспериментах и о великой цели. Помогал. Как валлен¹ высшей школы тоже располагал властью и легко добывал из столичных архивов то, что не мог даже член единства.

Жизнь Аделгейра Лакруна клонилась к закату. И самым большим страхом — из тех, что знала Энгни, — был страх не успеть достичь цели… Сама Энгни свято верила, что отец сможет вернуть народу былое величие не на словах, а на деле. Величие, память о котором рассыпалась пылью древних чернил с обрывков архивных документов.

Когда-то давно, очень давно, по земле ходили Древние. Ужасные и великолепные создания, обладавшие не только колоссальными телами, но и богатым, изощренным разумом. Они творили этот мир из осколков иных миров, и замысел их был непостижим для слабых умов более мелких тварей. Однажды многочисленные твари эти возомнили себя господами и отринули дарованную Древними мудрость; свергли исполинов и погребли, с примитивным восторгом разрушителей утратив знания, избыточные для их ничтожных мозгов. Карранцев было не так много, чтобы противостоять объединенным армиям людей, да и в среде народа присутствовал позорный раскол. Потомки тех кланов Каррана, что в смутные времена выбрали сторону победителей, оставались изгоями до сих пор. Прошедшая тысячу лет назад война изуродовала мир, лишив развития, запланированного Древними. И народ Энгни, когда-то самый мудрый и сильный на земле, стал слабеть… Их магия угасает столетие за столетием. Отец говорит, что способности сильнейших — лишь тень былых волшебных даров. Скоро люди превзойдут Карран, честное слово!

Стать ничтожнее человека — что может быть унизительнее?!

Если бы восстановить те легендарные знания! Отец работал над этим большую часть жизни, путешествуя, раскапывая, сопоставляя найденные кусочки мозаики прошлого. И добился успехов: огромных, если смотреть объективно, и ничтожных по его собственному мнению. Выяснил, что прежде всего необходимо вступить в контакт с почившими богами. И как именно это сделать. Однако дальше дело не шло вот уже пятьдесят лет… 

Любой, кто пытался связать свое сознание с Древним, быстро умирал, не выдерживая мощи чуждого разума. 

Может, отец прав, что пытается уговорить Гридгоста… До этого пробовали лишь полукровок, что соглашались на далекое путешествие к границе государства людей и неясный эксперимент, соблазненные щедрой платой. Они умирали сразу же или сходили с ума в течение одного луна; кончали с собой. Возможно, дело было в нестабильности их магии. Так говорил отец. Ничего не помогало, даже дорогие артефакты, даже заклятие исцеления, пронизанное чарами стазиса — изобретение, за которое отцу пожаловали дом в столице. Душевные болезни так не лечатся. Они не связаны с плотью и ее целостностью. 

Люди-маги со своими уродливыми, односторонними обрубками дара и вовсе дохли в течение нескольких дней! Да, отец от отчаяния когда-то пробовал и их…

— Тот, кто сумеет восстановить Кольцо Мудрости, станет величайшим из живущих!

— Я буду следить за каждым твоим шагом, Аделгейр, и не позволю приблизиться ни к кому из чистокровок, обладающих силой! Ни учащихся, ни выпускников! 

— Амбициозная задача, — по голосу было слышно, что отец улыбается. — Но если ты отказываешь в помощи, тогда мне ничего не остается, как поставить опыт над самим собой. 

— Нет! — Энгни чуть не ворвалась в комнату с таким же вскриком. Гридгост продолжал: — Ты слишком ценен для Каррана! Не заставляй меня обращаться к стражам!

— Запрешь друга дома? Под каким предлогом, интересно? Выдашь нашу тайну? 

Гость молча мерил шагами ковер, глухо постукивая тростью, оттого создавалось ощущение, что в кабинете с отцом находится какое-то многоногое чудовище.

— Нет. Но предлог я найду, не переживай.

Отец горько рассмеялся.

— Я живу для Каррана и его величия, которое было утеряно. Твой народ, наш народ задыхается и вырождается здесь! Посмотри сам! Нет, иди сюда, к окну! Что ты видишь, друг мой?

— Вижу солнечный день и толпы гуляющих счастливых горожан.

— А я вижу тень, и она все густеет. И не притворяйся, что слеп! 

Прозвучал тяжелый вздох.

— Я обещаю подумать. Но это не согласие, нет. А ты пока обещай оставаться в рамках здравомыслия, тебе рано терять разум.

Пришлось срочно бежать и укрываться за углом, в тяжелых складках занавесей: гость прошествовал к дверям и распахнул их. Энгни задержала дыхание, пока Гридгост стучал тростью по резным плитам пола. Такой же темнокожий, высокий и прямой, как отец. Породистый карранец… Их мало осталось. Энгни вернулась к кабинету не таясь и вошла.

— Папа! Отправь меня! Прошу. Моя магия стабильна, — она зажгла высокий факел на ладони и тут же погасила, сжав кулак. — Это и в школе говорили! Я выдержу любую боль, я готова! 

— Но я не готов, Энгниунн.

Отец смотрел устало и улыбался уголками губ. Струящиеся складки черных атласных одежд казались продолжением его кожи, ниспадали на пол, растекаясь по плитам, словно бы само тело карранца таяло, расплывалось, каксвеча. 

— Так значит, ты не уверен… 

— Нет, еще нет, — он вздохнул. — Но я что-нибудь придумаю. Потому что хочу, чтобы ты, твои будущие дети и внуки жили в ином мире, жили долго и счастливо. 

— Но я уже счастлива, отец. Рядом с тобой. Пожалуйста, позволь помочь.

— Не в этом, дочка.

Он раскрыл ладони веером и Энгни с умилением подошла и опустилась на колени, принимая тепло родительского благословения. Ощутила не только струящуюся энергию, но и касание на своей голове. Неожиданно. Но приятно. Когда он ласкал ее так? Разве что в детстве… Теперь она выросла, она сильная и готова к испытаниям. О, Энгни сделает для отца все. Все, что угодно. Все, что он попросит. Или лишь подумает, но не посмеет попросить!

Поздним вечером она вновь проскользнула в кабинет, теперь темный и безмолвный. Пахло дымком от погасшего камина и травами от оставленного служанкой ароматного букета. К столу отец запрещал прикасаться всем и даже не позволял вытирать пыль. На широкой массивной столешнице высились кипы документов и карт, лежало золоченое писало. На круглом маленьком столике в длинной коробочке лежали несколько писал, в которых чернила уже кончились. 

Энгни села в жесткое, с высокой спинкой, отцовское кресло и выдвинула нижний ящик шкафа, где хранились цветные бутыли; стала наполнять писала. Это работа слуг, но так хотелось сделать хоть что-то! Каплю, едва не упавшую на стопку заявлений от народной коалиции, Энгни поймала воздушным потоком и вернула в бутылку.

В дальнем углу, небрежно прикрытый расшитым отрезом горского атласа, стоял ларец, в который отец не заглядывал уже слишком давно… Надежда угасала. Энгни подошла, провела пальцем по рельефной вышивке. Отвернула уголок, потом вовсе отбросила покрывало прочь. Наблюдатель внутри ларца посверкивал серебристой окантовкой. И показывал… Энгни бросилась прочь из кабинета:

— Отец! Отец! Только взгляни!