За окном собиралась буря. Низкое небо наливалось свинцовой тяжестью, ветер глухо завывал, заставляя деревья клониться ниже, а траву — стелиться по земле. Карл поморщился, глядя на пока далёкие сполохи молний. Ему всегда было не по себе в грозу в этой летней резиденции — в детстве он и вовсе пугался и прятался. Впрочем, будто не прячется сейчас, когда он так нужен своей стране. Будь его воля, он бы не скрывался здесь, в отдалённом поместье — но такова была воля его отца.
Отцу, конечно, было виднее. Всегда. Даже сейчас, когда его не стало. Возможно, он и к Карлу почти не бывал ласков лишь для того, чтобы его не подкосила потеря, когда придёт время.
И вот оно пришло, и Карлу стало даже слегка страшно оттого, что он не чувствовал практически ничего. Ни боли, ни вины, ни страха за себя — хотя последний был бы оправдан. Отец и доверенные советники не зря настаивали на том, чтобы юный принц на время покинул столицу. У династии Жеру были враги, и сейчас, между гибелью прежнего короля и коронацией нового, был лучший момент, когда они могли нанести удар.
Карл это понимал и всё равно маялся здесь, в сонной безопасности провинции. В конце концов, кто решится напасть на него, когда рядом Кром?
От показавшегося оглушительным в вечерней тишине стука в дверь Карл едва не подпрыгнул. Следом раздался до боли знакомый голос, и принц шумно выдохнул от облегчения.
— Ты напугал меня, Кром! Заходи.
Даже в полумраке коридора было заметно, насколько его рыцарь вымотан поездкой в столицу. Кром вошёл в комнату и устало опустился на козетку у входа. Карл суетливо присел рядом.
— Ну, что скажешь?
— Если всё пройдёт по плану, — медленно начал Кром, — то завтра-послезавтра можно будет вернуться. Несколько заговорщиков уже проявили себя — с ними покончено.
— Я же говорил, что бояться нечего, — Карл вскочил и принялся мерять шагами комнату. — В случае чего ты меня защитишь.
Кром покачал головой:
— Я не телохранитель и не смогу быть рядом всегда. Пока есть шанс, нужно выявить как можно больше недовольных, чтобы держать их под контролем.
Его слова впились в сердце Карла острым шипом. Ах, если бы его верный рыцарь мог всегда быть рядом… Карл бы чувствовал себя не только безопаснее, но и счастливее.
Он заставил себя подавить это горькое чувство. Не время для сожалений о невзаимной симпатии, совсем не время. Ещё успеет пожалеть себя.
— Как бы то ни было, я уже согласился переждать здесь, — пожал плечами Карл и кинул взгляд в сторону окна, небо за которым стремительно темнело. — Хорошо, что ты вернулся до темноты. Надо разжечь огонь…
Он взялся было за лежащее на камине огниво, но провозился зря — лишь перчатки испачкал. Кром вздохнул и покачал головой:
— Зачем ты сам? Я позову слуг.
— Нет, стой, — ответил Карл слишком быстро и сам от этого смутился. — Не уходи. Пожалуйста.
Видно, голос его дрожал достаточно сильно — Кром остановился и подошёл к нему вместо того, чтобы выйти из комнаты. В ловких руках Ледиоса огниво ожило и легко подожгло лучину, которой он разжёг дрова в камине, а потом зажёг пару свеч в подсвечнике.
Карл следил за этим, словно за мистическим таинством. Отблески огня отражались в глазах Крома и плясали на его эполетах, мелькали призраками в оконных стёклах и наполняли комнату мягким светом. Где-то во дворце в Страте сейчас тоже горели свечи, освещая погребальную мессу. Карл отмахнулся от этих мыслей. Не хотелось думать об опустевших дворцовых коридорах, холодных и мрачных. Всё же хорошо, что он сейчас не там, а здесь, с Кромом, жмётся к спасительному теплу.
— Поговори со мной, Кром, — попросил Карл, ёжась от давящей тишины.
— О чём?
— Расскажи… Например, каким помнишь моего отца.
Ушедших принято провожать рассказами о том, какими они были — будет уместно сделать это на случай, если Карл не успеет официально попрощаться.
Кром задумался, теребя в руках свои перчатки — он снял их, когда запачкал золой.
— Он был… строгим. Особенно к тебе. Но справедливым. — Кром повернулся к Карлу, одарил его тёплым сочувственным взглядом. — Думаю, он действительно тебя любил. Без его влияния ты не стал бы тем, кто ты сейчас.
А кто он сейчас? Карл потерянно задумался. Принц, без пяти минут король, привыкший скрываться в тени авторитета отца и не готовый к такой ответственности. Не способный ни на что, даже на то, чтобы быть честным с самим собой и признаться в своих чувствах к лучшему другу. Слабый, капризный, жалкий…
— Прости, мне лучше было промолчать, — вероятно, Кром решил, что Карл расстроился из-за его слов.
Принц помотал головой, силясь ответить, но не рискнул заговорить, опасаясь окончательно утратить контроль над своими эмоциями. И лишь когда Кром обнял его, крепко прижимая к себе, Карл наконец отпустил себя и коротко всхлипнул. До этого момента он лишь задыхался, не в силах смириться с настигшей его судьбой — теперь же наконец смог вдохнуть и позволил себе побыть слабым. Вряд ли ему ещё представится такая возможность в ближайшее время.
— Я не справлюсь…
— Если кто и сможет с этим справиться, то только ты, мой принц. Твой отец сделал всё, чтобы тебе было проще — и ты достаточно силён, чтобы стать его преемником. Это всё случилось слишком рано, но… я верю в тебя. И я буду рядом.
Карл ощутил волну тепла, вскипающую под рёбрами. Кром был верен себе — и ему — как и прежде. Будто ничего не изменилось. Будто дом Ледиос не был достаточно силён, чтобы перестать поддерживать ослабевшую династию и подумать о собственном будущем. Будто он действительно важен для Крома.
Карл вдруг отчётливо ощутил, как сильно устал от этого напряжения, что копилось между ними двоими, но ни во что не выливалось уже не первый год. Теперь ему нечего терять, некого злить своими недостойными принца поступками — так чего же он ждёт?
— Кром… — Карл покачал головой, предательски набежавшие слёзы застилали ему глаза. Всё вдруг стало таким незначительным и пустым, не имеющим смысла в масштабах вселенной. Туго скрученное тепло сжалось в груди, а затем взорвалось мягким внутренним сиянием, согревая каждую частицу его тела. Карл отстранённо моргнул, а затем выдохнул то, что лежало на сердце так давно и безнадёжно: — Знаешь, я ведь люблю тебя всё это время. С самой первой встречи — глупо, как в дешёвых романах. Как будто знал тебя всегда, ещё с прошлой жизни. И я чувствовал, что ты меня не предашь. Не сомневался в тебе ни секунды.
Он замолк и потупил взгляд. Кром тоже молчал — его растерянность, казалось, можно было ощутить физически. Наконец он покачал головой и заговорил:
— Вы устали, мой принц. Вы не в себе после всех этих событий. Вам нужно отдохнуть…
Карл поморщился — ну конечно, Кром никогда не устаёт напоминать ему о дистанции между ними, вечно прячется за ней, когда Карл позволяет себе вольности.
— Кром, не делай из меня дурачка или ребёнка. Я мало в чём так уверен, как в этих чувствах.
— Но я не имею на них права, — отрезал Кром, отступая на шаг, затем другой, будто опасаясь чего-то.
Карл взглянул на него прямо, пронзительно. Раньше не решался так на него смотреть — а теперь смущаться было уже нечего.
— Кому ещё наделять тебя правом, как не мне? Чего ты боишься, Кром? Я не трону тебя и пальцем, если ты не захочешь. Моя тайна принадлежит тебе, делай с ней что пожелаешь — только не игнорируй.
Глаза Крома лихорадочно поблёскивали в тёплом полумраке комнаты. Отблески свечного пламени плясали в них подобно звёздам.
— Ты зря посчитал меня достойным этой тайны, — негромко проговорил Кром. — Она… слишком опасна для тебя самого.
— Вот насколько я тебе доверяю, — криво улыбнулся Карл. За окном шумел ветер — или это гудело у него в ушах от волнения. — Но если тебе проще, когда я для тебя лишь принц, то могу дать тебе приказ. Будь честен, Кром… не со мной, а с самим собой. Найди чем ответить на то, что узнал. Я даю тебе своё высочайшее позволение этим вечером поступать только так, как желает твоё сердце. Даже если это значит уйти.
На Крома было больно смотреть: пусть он и скрывал эмоции куда лучше Карла, сейчас даже он с трудом справлялся с той бурей чувств, что, очевидно, бушевала у него внутри. Карл отвёл взгляд, сам борясь с ураганом, что скрывался под рёбрами и заставлял сердце колотиться как от погони. Не хотелось думать, что Кром воспользуется шансом уйти, но и останавливать его после всех обещаний тоже было бы несправедливо.
Наконец после томительного молчания рядом раздалось:
— Ваше высочество оскорбляет меня мыслью, что я всегда был рядом не по велению сердца.
— Значит, сердце велит тебе обращаться ко мне столь официально, даже когда мы одни? — Карл искренне понадеялся, что не допустил в голос ни капли той дрожи, что пробивала его изнутри.
Мягкий смешок, чуть менее сдержанный, чем обычно, прозвучал музыкой для его ушей. Карл всё ещё боялся взглянуть на сопровождавшую этот звук усмешку, но и без того очень легко мог её представить.
— Привычка. Прошу простить меня… Карл.
Запретить, запретить ему быть таким, стереть его с лица земли, уничтожить любые упоминания, чтобы больше никто никогда не узнал, что это имя, осточертевшее сопровождающим его грузом ответственности, может звучать так в его устах.
Кажется, Кром никогда прежде не называл его просто по имени, и если так, то этот вечер уже стал для Карла счастливейшим хотя бы из-за этого факта.
Словно решив окончательно разорвать в клочья несчастное Карлово сердце, Кром шагнул ближе и опустился на одно колено — официально, будто на церемонии, свидетелями которой сейчас были лишь пляшущие огоньки свечей да буря за окном. Он взял ладонь Карла в свои руки и склонился к ней, а затем заговорил тихо, практически шёпотом:
— Я едва ли найду подходящие слова для ответа. Ты знаешь, что я в этом не силён. Поэтому отвечу так.
Он коснулся губами тыльной стороны ладони, обтянутой белоснежным шёлком перчатки. Карл замер, заворожённый зрелищем. Тончайшая ткань передала тепло дыхания, опалившее костяшки.
Но на этом Кром не остановился. Чуть помедлив, он коснулся края перчатки, подцепил его пальцами — теперь прикосновение к руке ощущалось совсем иначе, хотя оно и прежде волновало Карла сильнее, чем он хотел показать. Перчатка поддалась с лёгкостью и шелковисто соскользнула, частично обнажая кисть – слишком нежную в сравнении с мозолистой ладонью рыцаря.
Оголённую кожу верхней части кисти ожгло несмелое, прерывающееся дыхание, и Карла слегка повело. Одно дело — дежурное, прописанное в этикете касание губами к перчатке во время церемоний, и совсем иное — поцелуй в ту же руку, уже не защищённую тонким шёлковым барьером. Прикосновение губ Крома ещё оставалось почтительным, но в то же время обрело такую интимность, какой вряд ли удалось бы добиться, даже будь они оба полностью обнажены. Но вот эта томительная вечность длиной в пару мгновений минула, и Карл вздрогнул, когда Кром перевернул его ладонь и провёл губами выше, чтобы осенить поцелуем чувствительное место, где кисть переходила в запястье.
Карл прикрыл глаза, борясь с головокружением. Всё происходящее казалось дивным сном — из тех, что являются в смутный час перед рассветом и мучают душу неясным томлением, чтобы с первыми лучами солнца раствориться подобно туману. Неужели он спит? Неужели он не заслужил этой сладостно невероятной яви?
Наяву или нет, Кром всё ещё был перед ним, когда спустя мучительно долгое мгновение Карл заставил себя открыть глаза. Часть свечей на столике погасли от сквозняка, а остальные своим мерцанием лишь дополняли впечатление нереальности этого вечера.
— Я принимаю твой ответ, мой рыцарь, — выдохнул Карл и мягко высвободил руку. Его сердце пело в унисон с бурей за окном.
— Это ещё не всё, — сказал вдруг Кром.
Он вновь взял руку Карла в свои ладони и гораздо решительнее стянул с неё перчатку — теперь уже полностью, отрезая себе путь к отступлению. Карл тихо задохнулся, когда над костяшками невидимым обжигающим бутоном расцвёл жаркий след поцелуя. Затем — ещё один, чуть выше, и ещё. Гибкая лоза ласковых касаний незримо оплела запястье и поднялась, насколько позволил манжет. Чуть погодя и вторая рука попала в жгучий плен этих диковинных цветов, противиться которым не было ни малейшего желания.
На этом Кром не остановился: он прижал одну из ладоней Карла к своей щеке, и Карл не сдержался: наклонился к нему и скользнул ладонью вниз от скулы, очерчивая острый подбородок. Большой палец прошёл в опасной близости от губ, и уловить мысль, на которую это могло навести, было несложно.
Кром порывисто поднялся на ноги, пододвинулся ближе и замер, взволнованным взглядом изучая лицо Карла.
— Ваше… Экхм, Карл, ты правда этого хочешь? Останови меня, если я позволяю себе лишнего.
Только сейчас Карлу в полной мере открылось, какими же идиотами они оба выглядели со стороны всё это время.
— Я никогда и ничего в своей жизни не хотел сильнее, — выпалил он, чувствуя во всём теле слабость, одновременно мерзкую и невыносимо приятную.
Заметить, как дыхание Крома на миг прервалось, было ещё приятнее. Но не так, как когда он наконец-то наклонился к Карлу за поцелуем, от которого отчаянно застучало в висках. Крому каким-то невероятным образом удавалось быть и напористым, и ласковым, прикасаться пусть и неумело, но с таким вниманием, что становилось ясно: он тоже мечтал об этом моменте не раз и не два. Карл мягко рассмеялся прямо в поцелуй, а затем осторожно прикусил Кромову нижнюю губу, не в силах сдержать нахлынувших чувств. Кром отпрянул было от неожиданности, но после снова поцеловал, уже смелее, вслед за примером Карла не стесняясь использовать зубы и язык. Что ж, хоть это изменилось с их предыдущего поцелуя — того, инициированного Карлом в юности, почти что в детстве.
Всё тело горело от нетерпеливого возбуждения, но Карл не спешил проявлять инициативу, оставил эту прерогативу Крому: пусть сам покажет, чего он хочет и как далеко готов зайти.
Рыцарь его сердца, как и всегда, не разочаровал своего господина: затуманенный взгляд Крома скользнул по лицу Карла и спустился ниже. Ловкие пальцы развязали ленту, которой был подвязан воротник рубашки, открывая взору бледную шею. Карл честно попытался не застонать от первого касания горячих губ, и поначалу ему это удалось. Но Кром был хорошим стратегом: по новой для него территории он продвигался осторожно и неторопливо. Прикосновения всё сильнее кружили голову и распаляли без того пылающее от желания тело. И когда он наконец добрался до самого нежного места в соединении шеи и плеча, тихий стон вырвался у Карла сам собой.
Лицо Крома было совсем рядом — такое родное и в то же время совсем не знакомое, едва заметно искажённое непривычными эмоциями: вожделением и… обожанием? Нет, подобный взгляд нежно-зелёных глаз Карл уже встречал, и не единожды, но лишь сейчас понял, что он означал всё это время. Как оказалось, не только безоглядную рыцарскую преданность.
"Каким же я был слепцом", — подумал Карл, отстранённо перебирая пальцами тёмные волосы Крома, послушно принимающего ласку. Как можно было не заметить всю эту любовь и заботу, которую верный рыцарь посвящал ему день за днём? Причём Кром продолжал это делать, даже будучи уверенным, что его чувства далеки от взаимности — судя по тому, как осторожно он изучал границы дозволенного, опасаясь, что позволяет себе лишнее. Такая самоотверженность восхищала Карла. Он так не мог — потому и изводился в одиночестве от тоски и ревности, не веря, что любим в ответ. Потерял столько времени из-за глупого убеждения, что раз Кром когда-то не отреагировал на его неуклюжий юношеский флирт, значит, всё потеряно.
— Как давно, Кром? — выдохнул Карл. — Когда ты понял, что…
Кром смущённо покачал головой.
— Несколько лет. Наверное, впервые задумался после того поцелуя, но… — он пожал плечами. — До последнего не хотел признавать сам перед собой.
Карл мягко улыбнулся бесценным воспоминаниям, пусть и уже слегка поблекшим за давностью лет. Ту глупую дуэль, в которой Кром обрёл свой знаменитый шрам, забыть было непросто.
— Карл, — вдруг снова подал голос Кром, — почему ты молчал так долго?
— Я молчал? — вскинулся Карл, привычно задирая подбородок. — Я каждым своим действием кричал тебе о своих чувствах! Да, наверное, тот спор на поцелуй был чересчур, но…
— Я даже после него не смел думать, что это правда, — растерянно прервал Кром его возмущение. — Ты же такой… недоступный. И красивый. Как роза с острыми шипами.
Карл нервно улыбнулся, в изумлении приподняв брови:
— А ты у нас поэт. Но очень уж робкий… — он провёл кончиками пальцев по щеке Крома вниз, к сильной шее. — Я думал, тебя парой шипов не напугать.
— Я боялся не пораниться, а навредить самой розе, — пробормотал Кром, зеркально отвечая таким же касанием к лицу Карла. — Казалось разумным любоваться издалека.
— Дурачок, — едва слышно шепнул Карл, не отводя взгляда от любимых глаз. — Но я не лучше. Парочка из нас та ещё: высокомерная роза и её смертельно скромный защитник.
Кром усмехнулся:
— Но раз теперь мне позволено коснуться лепестков…
Он прильнул к губам Карла снова, всё так же бережно и осторожно, будто они двое не обсудили только что в подробностях взаимность своих чувств, будто он ещё сомневался и боялся быть отвергнут. Чего ж тебе ещё надо, чтобы наконец осмелел? Карл тихо фыркнул и подался ближе, углубил поцелуй и положил ладони Крома себе на рёбра, затащив под свою рубашку.
Кром, к его чести, сориентировался быстро: принялся изучать желанное тело прикосновениями, всё менее и менее робкими с каждым мигом, с каждым судорожным вздохом, вырывающимся у них обоих между поцелуями. Его умопомрачительно большие и тёплые ладони скользнули по напрягшемуся животу, поднялись к соскам, заставив Карла приглушённо охнуть, а затем подцепили край рубашки и потянули её вверх. Ну наконец-то.
Оставшись без рубашки, Карл зябко поёжился и неловко замер под восхищённым взглядом Крома. Выдохнул:
— Нечестно. Тоже раздевайся, — и потянулся к застёжкам мундира.
Снаружи всё не утихала буря — не меньшая, чем в душе Карла, трепещущей от одного осознания, что вот он — тот, о ком так давно мечталось, безропотно обнажается в его руках и не спешит отвернуться, оттолкнуть его за неуместные чувства. Ощущение это было столь хрупким, что было страшно даже слишком громко выдохнуть, дабы не разрушить дивное наваждение. Впрочем, Карлу и так казалось, что временами он не дышал вовсе: дыхание растворялось в отрывистых поцелуях, прерывалось при особенно смелых касаниях, терялось вовсе от одного взгляда на любимого. Только мой и ничей больше — эта мысль кружила голову не хуже вчерашнего вина. С ней Карл благоговейно льнул к Крому, такому тёплому и близкому, в попытке насытиться всеми ощущениями, о которых прежде мог лишь мечтать. Сколько раз он просыпался от жарких видений, в которых делил страсть с лучшим другом — а теперь наконец мог насладиться этим наяву.
В каждом прикосновении Крома, в каждом его поцелуе сквозило восхищение, граничащее с обожанием, какое испытывает фанатик к предмету своего поклонения. С учётом того, как принципиально Кром игнорировал ранги и титулы в выборе круга общения, это пьянило ещё сильнее: неужели это всё искренне, неужели он любит не принца, не короля, а просто мужчину, которого выбрал по велению сердца?
И неужели Карл действительно этого заслуживает?
Пожалуй, всё происходящее можно было расценивать как положительный ответ — по крайней мере, Кром точно считал именно так. Из них двоих только он смог на мгновение прийти в себя: он на миг отстранился от Карла — недалеко, не разрывая объятий полностью — и шепнул:
— Пойдём в спальню.
Карл лишь кивнул, не в силах выдавить из себя хоть слово. Они проковыляли к постели в соседней комнате, путаясь в ногах и смеясь над собственной неловкостью — и от этого беззлобного, счастливого смеха на душе у Карла стало легко, как никогда прежде. Так можно чувствовать себя только с самым близким человеком. С другом, которого знаешь почти всю жизнь — а порой кажется, что и дольше. С тем, кто был всецело предан раньше и не отвернулся после открытия стыдливой правды.
— Ещё недавно я и не надеялся, что ты станешь моим любовником, — выдохнул Карл, толкнув Крома к постели и устроившись на его бёдрах.
Это непривычное слово, звучащее громче иных титулов, перекатывалось на языке терпкой винной тягучестью, одновременно возвышенное и порочное. Такое двоякое, оставляющее путь для отступления: с любовником при желании можно делить постель, но не сердце, и ещё вчера Карл отдал бы всё за возможность обрести с Кромом хотя бы такую близость. А теперь ему бы этого уже не хватило, и они оба прекрасно это понимали. И всё же это слово ложилось на язык куда послушнее, нежели трепетное возлюбленный: в конце концов, им Кром был для Карла уже очень давно — а теперь Карл обрёл и долгожданное подтверждение взаимности.
Все эти мысли клубились сладким туманом в голове молодого принца, пока он самозабвенно целовал своего рыцаря, не давая ему и шанса произнести ответ. Оторваться от губ Крома казалось сродни уходу из оазиса посреди раскалённой пустыни, и Карл никак не мог заставить себя это сделать. Однако его вынудили, когда окружающая действительность вдруг покачнулась и он оказался спиной на постели, под Кромом, который разорвал поцелуй, пока проворачивал этот трюк.
— Мне нравится быть для тебя не только любовником, — прохрипел Ледиос. Глаза его потемнели до оттенка предгрозового леса. — Я мог бы и вовсе отказаться от этой части, если бы ты не захотел.
— Ну уж нет, — промурлыкал Карл и обвил руками шею возлюбленного, увлекая его обратно в объятия. — Не для того я столько лет об этом мечтал.
Кром послушно подался навстречу. Он явно разрывался между желанием и последними следами былого смущения, и Карл решил слегка ему помочь: во время очередного поцелуя он прильнул ещё ближе, всем телом вплавился в жар Кромова тела, давая понять, как сильно хочет стать ещё ближе. Кром ответил — поначалу неосознанно, выгнувшись навстречу, затем уже осмысленнее. Карл охнул прямо ему в губы, когда ощутил прикосновение к собственной напряжённой плоти. Телу уже было не просто горячо — оно пылало пламенем, рождающимся под настойчивыми касаниями любимых рук. Карл не знал, чего ему хочется больше: следить за каждым движением Крома, упиваясь происходящим, или сладко вздыхать, запрокинув голову и выгибаясь под ласковыми касаниями. Одной рукой он бездумно ерошил волосы Крома — тёмные, отросшие, в которые так любил запускать пальцы, пусть и позволял себе это крайне редко, — а другой отвечал на ласку, обхватив ладонью горячее естество любимого.
Однако вскоре он не выдержал и поддался накатывающему потоку удовольствия. Сил хватило лишь на то, чтобы откинуться на подушки и шумно выражать своё одобрение, хватая ртом воздух, пока Кром ласкал его с нарастающей решимостью.
Наслаждение подкатывало к низу живота слишком быстро, и в какой-то момент Карл потянул Крома за волосы, вынудив остановиться.
— Подожди… пока что… — дышалось тяжело, кровь набатом стучала в висках, и Карлу плохо удавалось собраться с мыслями. Он заметил во взгляде Крома недоумение и тревогу и помотал головой, спеша разуверить его в опасениях: — Нет, ты… это очень хорошо. Слишком хорошо. Я не хочу так быстро.
Кром всегда чувствовал его настроение лучше всех — вот и сейчас настороженная тревога в его глазах сменилась пониманием. Он навис над Карлом, опершись на локти, и после пары долгих поцелуев спросил:
— Ты хочешь чего-то определённого или..?
Тот отвёл взгляд, борясь с желанием спросить, с каких пор он стал таким догадливым. Кровь прилила к щекам, и запоздалое смущение накрыло Карла с головой, невзирая на то, что он вроде бы и так уже был в довольно пикантной ситуации.
— Возможно, — потянул он время, а затем коротко набрал воздуха и выпалил, будто ныряя в ледяную воду: — Я хочу, чтобы ты меня взял. Не руками, а как… как если бы я был женщиной.
Теперь уже настала очередь Крома заливаться краской, и выглядело это столь очаровательно, что Карл затаил дыхание, любуясь медленной сменой выражения лица возлюбленного со смущённого на решительное.
— Тебе будет больно, — Кром покачал головой с серьёзным видом. — Я не стану. Не в наш первый раз.
Значит, ты настроен и на второй? И третий? Сердце Карла было готово вырваться из груди — то ли от этой шальной мысли на грани восторженной истерики, то ли от явной необходимости объясниться в не самом удобном факте.
— Видишь ли… — он уставился на гладкий локон Кромовых волос, который сосредоточенно наматывал на палец, — иногда по ночам я… думал о тебе и… В общем, пальцами — не совсем то же самое, но если ты мне немного поможешь… Думаю, я справлюсь.
Вот сейчас. Сейчас он скажет, что я ему отвратителен, и уйдёт.
— Ты уверен? — прозвучало над ухом столь заботливо, что Карл окончательно растаял от переполняющих его чувств. В ответ он лишь кивнул с судорожным вздохом и обвил ногами бёдра Крома, давая понять, что никуда его не отпустит.
Может, завтра ты не захочешь меня видеть. А может, до меня всё-таки доберутся заговорщики. Пусть хотя бы сегодня всё будет по-моему.
Им понадобилось много масла и терпения, благо возбуждение успело слегка схлынуть за время разговора. Впрочем, оно довольно легко вернулось вновь: Карла восхищали руки Крома, и осознание, что эти длинные красивые пальцы сейчас внутри него, сводило с ума не меньше, чем ощущения, которые они доставляли. Уже не осталось сил ни на язвительные замечания, ни на смущённые признания шёпотом — Карл думал лишь о том, как долго он вообще выдержит, когда Кром войдёт в него сам.
Завывание ветра за окном стихло, остался лишь перестук капель по стеклу. Карл отдал бы всё за то, чтобы эта ночь не заканчивалась: только они с Кромом и тёплый летний дождь, вкрадчивый, как перешёптывания любовников в ночном мраке.
— Возьми меня уже, — хрипло выдохнул Карл, почувствовав, что не сможет больше ждать, даже если сомневается, что выдержит проникновение не пальцами. — И не вздумай спрашивать, уверен ли я, а то укушу.
— Тоже мне угроза, — шепнул Кром с неожиданным задором, отчего у Карла, по ощущениям, вспыхнули кончики ушей.
Внутри стало неприятно пусто, но ненадолго: Кром устроился между его раздвинутых бёдер столь решительно, что одно это вернуло Карла к прежней степени возбуждения — той, на которой было плевать на всё, кроме неодолимой жажды слиться с предметом своей страсти в единое целое. Заставить себя расслабиться, чтобы ему было проще войти, оказалось нелегко, но в итоге стоило того: Карл восхищённо вздохнул от чувства наполненности, не сравнимого с тем, что ощущал прежде. Кром продвигался вперёд настолько неторопливо, насколько мог, чтобы позволить привыкнуть к новым ощущениям.
Это мгновение, замершее между вдохом и очередным осторожным толчком внутри, хотелось сохранить и возвращаться в него снова и снова. Тусклое пламя свечи, тихий дождь за окном, они с Кромом, познающие друг друга с нарастающей алчностью — о большем и мечтать было нельзя. Но и этого Карлу уже стало недостаточно.
— Кром, — выдохнул-простонал он, прогибаясь, чтобы прильнуть ещё ближе, раствориться в горячих объятиях, — я хочу тебя слышать.
Первый вздох, который Кром позволил себе издать, был тихим и робким, но для Карла он прозвучал сладчайшей музыкой. Чувствовать отдачу, реакцию на себя было в высшей мере приятно — не меньше, чем ощущать её внутри. Карл подался бёдрами навстречу очередному движению, слегка сжался вокруг члена Крома — и в награду получил протяжный стон, обдавший ухо горячим дыханием. Да, чтоб тебя. Не знаю, что доставляет мне больше удовольствия: ты сам или эти звуки, которые ты от меня прятал.
— Прошу, Кром… Ещё…
Он знал своего друга, своего любимого достаточно хорошо, чтобы не сомневаться: Кром послушается столь трогательной просьбы, произнесённой трепетным шёпотом. Карл редко мог отказать себе в возможности утолить свои мелкие капризы.
Это сработало и сейчас. Кром сдерживался всё меньше, и Карл охотно поддерживал его стоны своими. Плевать, если кто-то услышит: сейчас в этой резиденции собрались только самые преданные, и многие из них наверняка о чём-то догадывались и прежде.
Карлу хотелось быть сразу повсюду: страстно расцеловывать Крома и мирно лежать в его объятиях, покорно отдаваться и брать его самому. Их обоих ожидаемо хватило ненадолго: совсем скоро Кром, как ни старался сдерживать свои порывы, шумно выдохнул Карлу на ухо, надрывно позвав его по имени — и Карл, переполненный непривычными, но такими сладкими ощущениями, перешагнул черту следом за ним, хотя не успел даже коснуться себя, лишь несколько раз притёрся головкой члена к животу Крома в процессе.
Было мокро и горячо — внутри и снаружи. Сбившееся дыхание постепенно успокаивалось. Карл лениво уловил собственную мысль, что нужно предупредить Крома в следующие разы не кончать внутрь него: это казалось приятным лишь в распалённом воображении, а на деле только раздражало. Следующие разы… Да, он определённо хотел, чтобы они произошли.
— Не ожидал, что ты окажешься таким большим, — он ласково провёл рукой вдоль бедра Крома, что устроил голову у него на груди, так и вытянувшись в объятиях Карла, обвитый его руками и ногами.
— М-м? — лениво протянул тот. — Тебе всё-таки было больно?
Карл фыркнул, закатив глаза:
— Ты всё об одном. Мне было хо-ро-шо. Очень. Просто со стороны твои особенности казались менее… выдающимися, — он поёрзал, касаясь влажного и липкого от семени паха любовника — теперь уже точно можно было так его называть.
— Это ты сейчас успел оценить или раньше? — приподнял бровь Кром.
— Мы же то и дело видели друг друга без одежды — ты что, ни разу не подглядел из любопытства?
Карл глупо хихикнул, когда тот растерянно помотал головой.
— Кром, сердце моё… И как я мог усомниться в твоём благородстве? Выходит, только меня одолевали непристойные помыслы с тех самых пор, как мы с тобой вместе купались летом?
Карл расцеловал возлюбленного в полыхнувшие от запоздалого смущения щёки. Тело слегка ныло от приятной усталости, что нахлынула после долгого напряжения. Что ж, такой способ расслабиться понравился ему больше любого другого. Кром уткнулся лицом ему в плечо, тёплый и приятно тяжёлый, пахнущий терпко и сладко — мускусный аромат навевал пока что смутное желание, которое наверняка станет ярче после небольшой передышки. Карл рассеянно проследил кончиками пальцев вдоль небольшого шрама на плече любимого. Таких отметин у Крома было немного. Как оказалось, Карлу было известно не про все из них, и ему тут же захотелось изучить тело любовника как можно подробнее — но прежде нужно было перевести дух.
— Карл, — вдруг позвал его Кром, подняв голову; его глаза вновь посветлели и наполнились тревогой, — что-то изменится, когда мы вернёмся в город? После твоей коронации?
Жеру отвёл взгляд, собираясь с мыслями. По привычке горделиво вздёрнул нос, прежде чем отчеканить:
— Разумеется. Король не может жить так же, как жил принц.
Он насладился замешательством во взгляде возлюбленного, а затем милостиво пояснил:
— Я хочу собрать рыцарский орден из самых преданных приближённых. А ты станешь его капитаном.
Кром растерянно покачал головой:
— Почту за честь, но…
— Соберём в нём всех, кто не отвернулся от меня сейчас, — перебил его Карл, взяв за подбородок и заглянув в глаза. — Тех, кто сейчас в этом поместье, и тех, кто борется с заговорщиками в столице. Это будет моя личная гвардия, всегда готовая меня защитить. Или ты не этого хочешь?
Было в этом что-то, что заставляло кровь Карла вскипать: Кром, который всегда был сильнее и крупнее, который без сомнений подмял его под себя в постели, да и сейчас лежал на нём, вдруг стушевался и не находил ответа. Или Карл всё же забылся и ляпнул лишнего?
— Я предполагал, что ты можешь так поступить, — наконец заговорил Кром. — Просто не ожидал этого прямо сейчас… и при таких обстоятельствах.
Карл сомневался, что облечённые властью особы так уж редко делают своим фаворитам подобные предложения в интимной обстановке, но говорить об этом не стал. Не хотелось оскорбить Крома, в первую же ночь сведя их отношения к постели — в конце концов, безмерное доверие Карла он заслужил не этим.
— Так ты согласен? — произнёс он уже мягче и поймал себя на мысли, что волнуется не меньше, чем если бы делал куда более личное предложение, не связанное со службой.
— Не пристало офицеру салютовать в таком виде, — хмыкнул Кром и кивнул, — но если это всерьёз, то я готов служить вашему вел…
Карл мягко накрыл его рот ладонью.
— Ещё наслушаюсь от тебя этого обращения. Давай сегодня без него.
Он улыбнулся, закусив нижнюю губу, когда вместо ответа Кром поцеловал его пальцы. Отголосок былого возбуждения щекотнул низ живота, и улыбка Карла обратилась хищной ухмылкой:
— И, разумеется, я жду тебя на службе твоему королю и ночью.
Кром лукаво сощурился и подполз ближе, приподнявшись на локтях.
— Условия суровые, но королевская милость стоит того…
Какие же у тебя губы, — захлебнулся мыслью Карл, когда его увлекли в глубокий поцелуй. И какое расточительство — так долго не позволять себе целовать тебя. Навёрстывать придётся не одну ночь.
Они занялись любовью снова, погрузились в объятия друг друга, словно в штормовое море, но эта ночь, увы, не была бесконечной. Бушевавший снаружи ураган постепенно стих, и затянутое облаками небо подёрнулось хмурой предрассветной серостью.
Карл зябко кутался в одеяло, морщась от щебета птиц в умытом дождём саду. Кажется, он успел задремать, а когда проснулся, Крома рядом не было — лишь записка, напоминающая о произошедшем ночью, как и неприятные ощущения в теле. Вставать было лень, так что принц лежал на сбитой постели, погружённый в вязкий туман своих размышлений.
Его посетила ужасающая мысль, но Карл заставил себя проговорить её в своей голове: хорошо, что всё это случилось, когда отца уже не стало. Нет, он по-своему любил Карла и желал ему добра — но Родон он любил больше. А Родону нужно, чтобы король был не просто правителем, а гарантом выгодного положения среди других стран. Что, само собой, подразумевает готовность к династическому браку и продолжению рода. Карл понимал это, кажется, всегда — но постоянно отмахивался от этих мыслей. Был слишком юн и беспечен. Наверное, отчасти таким и остался. Разум твердил, что отец не зря его к этому готовил и что стране нужна сильная династия. А сердце… оно лишь знало, что не вынесет такого вердикта, и требовало быть рядом с тем единственным, кто покорил его раз и навсегда.
Карл чувствовал, что, даже случись это раньше, отец бы не гневался, обнаружив сына в объятиях его лучшего друга. Сказал бы: королям позволены мелкие слабости — главное чтобы они не скапливались в значительные недостатки, влияющие на страну. Но Карл не смог бы смириться и оставить Крома лишь приятным увлечением, которое будет отвлекать от постылой рутины королевской жизни. Нет, он не смог бы так поступить с этим чувством, которое было с ним все эти годы и вроде бы вытягивало из него силы и надежду, но вместе с тем подпитывало в ответ, заставляя двигаться вперёд — ради своей страны. И ради Крома тоже. Эта любовь заслуживала большего, чем остаться отголоском беззаботной юности, напоминанием о том, чему никогда не бывать.
Карл лениво потянулся. Предстояло ещё многое: вернуться в столицу, дожить до коронации и вытерпеть её, выяснить, почему Кром ушёл прежде, чем он проснулся… Но это всё потом. Сейчас можно позволить себе ленивую предрассветную полудрёму. Карл вспомнил вдруг об идее собрать рыцарский орден. Она преследовала его уже какое-то время, но лишь сейчас он ясно увидел перед мысленным взором символ этого ордена, вдохновлённый вчерашними словами Крома о розе, вынужденной защищать свои нежные лепестки острыми шипами. Карл сонно улыбнулся. Теперь он не сомневался, кто станет острейшим из этих шипов — хотя для самой розы его касания подобны гладкому скольжению шёлка.
Он очертил кончиком пальца торопливо выведенное "люблю" внизу записки и сонно улыбнулся. Сентиментальная мелочь, но для Карла, так долго лелеявшего это чувство, она значила немало. Значила, что Кром вернётся. Всегда будет возвращаться. И никогда не предаст.