Первым, что сделала миссис Андерсон, когда увиделась с Хэнком и Коулом — заставила их отвезти себя в торговый центр.

— Мам, это лишнее, — проворчал Хэнк, когда спустя несколько минут они все оказались в магазине вечерней одежды. — У меня дома есть хороший выходной костюм.

— Это не твой костюм, — возразила Нэнси, полностью седая низкая женщина, ростом доходившая сыну дай бог по грудь. Она деловито указывала Элоизе, своей сиделке-андроиду, на костюмы, которые хотела увидеть на сыне. — Это костюм твоего отца. И я не позволю надеть тебе это старое вонючее тряпье на такое мероприятие. Пора тебе, дорогой, обзавестись собственным костюмом.

Хэнк подавил тяжелый вздох. Конечно, ему было приятно, что мать хочет облагородить его, помочь ему хотя бы не выглядеть плохо перед камерами, быть может, даже вдохнуть в него толику уверенности. Но он не чувствовал себя принадлежащим этому миру ровных стрелок черных брюк и накрахмаленных белых воротничков. И даже простой вечерний костюм, который обязан быть в гардеробе каждого на торжественный случай, казался ему чем-то запредельно недоступным, чем-то, что он не был достоин носить.

Видимо, понимая это, Нэнси незаметно отобрала нечто больше подходящее ему, и Хэнк заметил это лишь когда она заставила его зайти в примерочную и хотя бы попробовать надеть выбранные костюмы. Это оказались простые неформальные костюмы американского пошива темно-синих и черных цветов. Рубашки к ним мать подобрала такие, как он любил — с короткими рукавами и принтами. Все вместе смотрелось неплохо даже на неухоженном Хэнке, и он был вынужден признать, что ему это странным образом нравится.

— Вот, так лучше, — одобрила Нэнси вариант, который он в итоге выбрал. — Теперь нужны галстук и платок. Коул, лапочка, выбери для папы самые лучшие.

Пока мальчик под присмотром андроида выбирал платок в шкафу с множеством отделений, вделанными в стену, Нэнси смогла поговорить с Хэнком.

— Скажи-ка, — требовательно спросила она, — чего Коул не в школе? Ты что, специально написал ему записку?

— Типа того, — Хэнк засунул руки в карманы пиджака, проверяя их вместительность. — Его там задирают, да и учителя… те еще кадры. Поэтому я ищу ему новую школу.

— О, Хэнк, это такое неудачное время, — Нэнси покачала головой. — Он же к этой не успел привыкнуть…

— А что мне было делать? Я же не мог оставить его там, где с ним плохо обращались.

— Само собой. И что, какие пока нашел варианты?

— Джеффри дал мне телефон одного ректора в местном колледже, чтобы я спросил его о работе. На случай, если меня примут, я поискал школы поблизости, нашел три неплохих. Одна академия какая-то, туда дети приходят в детский сад и до самого конца старшей школы остаются. Еще не поздно отдать Коула в их начальные классы. Говорят, там неплохая языковая программа.

— О, Американская академия, Детройтское школьное сообщество, помню, помню, тоже думала тебя туда отдать. Но времени, конечно, с тех пор утекло немало. Какие еще у тебя варианты?

— Еще… как их там… «Надежда Детроита». Ничего такая школа, больше про творчество. Эта и та академия непростые, туда надо еще вступительные сдавать. Требований до задницы. Техника там, форма, вся фигня. «Надежда» вообще с Киберлайф сотрудничает. Третья Юго-Западная. Общественная. Обычная школа, без приблуд. Еще была парочка католических школ, Дженнифер думала отдавать его в одну из таких.

— И хорошо, что ты ей не дал этого сделать, — пробурчала Нэнси. — Еще не хватало католика в семье.

— Мам.

— Да-да, знаю, не обижать Дженни. Но посуди сам, какая католическая школа некрещенному ребенку! Она сама даже в церковь не ходила, хотела его туда отдать только потому что ее родители настаивали. Бред да и только. Нет, если и отдавать Коула в новую школу, то хорошую. Может, поищем что-то в другом районе?

— Нет, никаких других районов, — отрезал Хэнк. — Только рядом с домом или новой работой. Кто знает, сколько мне осталось. Я должен провести с ним как можно больше времени.

— Поздно ты спохватился, дорогой. Медлил с браком, медлил с ребенком… Сейчас нагоняешь…

— Не начинай. Коул идет.

Неприятный для Хэнка разговор вовремя закончился — вернулся сын с самым странным галстуком (черным в ядерный зеленый горошек) и милым платком с собачьими рожами. Несмотря на протесты Нэнси Хэнк сразу же согласился с выбором мальчика, пришлось и матери смириться с ним. Андроид-продавец унес выбранную одежду к кассе, Нэнси и весело болтающий с ней Коул пошли следом, в хвосте маленькой процессии плелась Элоиза. Хэнк задержался у стойки с часами — их блеск сманил его ненадолго. Когда он нагнал остальных, то обнаружил, что его мать уже оплатила все покупки.

— Черт, мам, не нужно было, — смущенно сказал Хэнк, принимая из ее рук пакеты. — Я и сам бы…

— Я знаю, дорогой, но твой кризис трех лет был полвека назад, — засмеялась Нэнси. — Хэнк, научись уже в кои-то веки принимать помощь. Я стара и богата, это моя обязанность — баловать вас с Коулом. И — раз уж зашла речь, — его пора бы тоже приодеть. Не только для праздника, вообще. Я посмотрела его вещи, когда заходила. Он же вырос из своей одежды, Хэнк!

— Да, знаю, облажался.

— Ну ничего. Как раз и исправим все. Вот, смотри, отличный магазин. Шейла там покупает для внуков. Пойдем, Коул.

Следующие часы для Хэнка прошли очень непривычно. За это время он узнал о детской одежде столько, сколько никогда не знал, ведь раньше всеми нуждами Коула занималась Дженнифер. Он не подозревал, к примеру, о том, что всегда нужно было проверять швы, чтобы те были хорошо обработаны и не вызывали раздражения, или о том, что пуговицы — наименее подходящие застежки для детской одежды. Обо всех материалах, подходящих и неподходящих, фасонах, одинаково приличных, свободных и комфортных. О том, как купить обувь, которую не придется менять слишком быстро. Все этим вещам Нэнси научила Хэнка за время, что они выбирали Коулу одежду на ближайшие, как надеялся Андерсон, пару лет.

— Вот, взгляни, — она показала Хэнку бриджи цвета хаки с ремнем и голубую вязаную безрукавку. — Школы Детройтского сообщества и все эти пафосные школы типа «Надежды» наверняка потребуют упрощенную форму. Как правило, низ хаки или еще что-то светлое, синий или голубой верх. Рубашек я взяла на вырост, каждого размера несколько штук.

— А чего оно свободное такое? — удивился Хэнк, рассматривая длинную безрукавку. — Он же в этом всем утонет.

— Дольше проносит. Он же весь в тебя, смотри, какой высокий, а ему ведь девять, — кивнула Нэнси на меряющего обувь Коула. — В груди тоже скоро расти начнет, так что недолго она болтаться на нем будет. Вот, еще пару возьми, на смену.

И вот спустя три часа примерок и лекций они все вышли из магазина. Пока Нэнси гордо вышагивала в поисках новой цели, чьи полки она могла бы опустошить, с Коулом под руку, нагруженные пакетами Хэнк и андроид-сиделка плелись сзади. Чувствуя, как на пальцы давят веревочки-ручки бумажного пакета, перекрутившиеся с ручками биоразлагаемого пластикового, Хэнк пожалел о том, что сейчас у него нет собственного андроида. Вот на кого сейчас хорошо было бы сбросить всю эту кучу пакетов. Он понадеялся, что на этом с покупками все, но тут… Коул чуть задержался напротив магазина с товарами для творчества.

— Что такое, дорогой? Ты хочешь зайти? — спросила его Нэнси. Мальчик смущенно кивнул, и она, улыбнувшись, завела его внутрь.

Мысль о часах, которые они рисковали здесь провести, заставила Хэнка на секунду испытать раздражение. Он сильно устал и извел себя тревогами о том, за сколько сотен долларов уже перевалили чеки за покупки.

Вот почему еще он не слишком любил приезды матери. Нэнси Андерсон действительно владела значительной суммой на банковском счету. Ведь именно о ней, а не о сыне, позаботился ее муж-предприниматель, завещав ей весь накопленный капитал. Кроме того, она получала внушительные проценты с прибыли его компании, проданной в хорошие руки. Благодаря этому она могла себе позволить жить на широкую ногу, несмотря на то, что Хэнк не был в состоянии ухаживать за ней должным образом. Лучший пансионат для пожилых вместо обшарпанного дома престарелых, поездки по стране, подарки Коулу по праздникам, первый взнос за новый дом для них с Коулом, даже большую часть ухода за Сумо оплачивала она. Хэнк был искренне рад за нее и благодарен отцу за то, что она ни в чем не нуждалась, но то, как Нэнси была щедра к своему взрослому сыну и маленькому внуку, временами его угнетало.

Нэнси это, тем менее, никогда не волновало. Вот и сейчас она спокойно вошла вместе с Коулом в магазин, ценники в котором, как знал Хэнк, был выше среднего.

— Тебе нужно что-то для проекта в школу? — спросила Нэнси, наблюдая, как мальчик рассматривает наборы маркеров.

— Нет, — Коул говорил тихо, но Хэнк все равно услышал. — Я… Мы учились рисовать комиксы. Мне понравилось. Можно мне маркеры?

— Конечно, милый, — Нэнси потрепала внука по щеке и повернулась к человеку-консультанту. — Молодой человек, нам нужно подобрать материалы для начинающих. Покажите мне лучшее, что у вас есть.

— Твою мать, — вздохнул наблюдающий за тем, как распинается консультант, Хэнк. — Я ж разорюсь на этом всем потом.

Он лукавил. При виде того, как его мать внимательно и тонко обнаружила желание мальчика, обычно ничем не увлекавшегося, Хэнк попросту не смог найти в себе силы остановить все это или хотя бы попросить выбрать что-то не такое дорогое. Коул выглядел таким довольным и даже счастливым, впервые за долгие месяцы и даже годы после развода. Раньше его так радовало только времяпрепровождение с родителями и видеоигры. Если рисование было способно хоть немного оживить его, то ради этого не жалко было и весь магазин скупить. Образно, конечно. Но тем не менее.

— Здесь мы быстро управились, — сказала удовлетворенная Нэнси, когда они закончили и вышли из магазина к Хэнку и андроиду. — Теперь поедем обедать.

— Охрененная идея, — улыбнулся Хэнк, забирая пакеты у Коула. — Есть пожелания?

— Пицца? — с надеждой посмотрел на него мальчик.

— Пицца так пицца, — Хэнк, переглянувшись с матерью, кивнул ему. — Пошли.

Они спустились на парковку и с большим трудом вместились в машину Хэнка со всеми их покупками.

— Поедем в наш ресторан, — сказала Нэнси, и Коул обрадованно завопил.

Хэнк, выезжая с парковки, усмехнулся. Вот уж парочка гурманов. Он сам-то был больше по обычной американской еде — стейки, жареная картошка, макароны с сыром. А вот Нэнси любила пробовать новое — где-то на чердаке дома у Хэнка хранились ее коробки с кулинарными книгами рецептов со всего мира. Все его детство было наполнено контрастом привычной любому американцу еды, которую готовил по выходным отец, и экспериментами матери. Перед отъездом Хэнка в академию Нэнси наконец-то нашла кухню своей мечты и с тех пор готовила только итальянские блюда. Во многом поэтому Коул, которого она частенько брала к себе до переезда в пансион, и любил пиццу.

Ресторан, куда они добрались через пятнадцать минут, всегда был неплохим и, что сейчас особенно радовало Хэнка, вполне обычным, доступным. Это был один из последних семейных бизнесов в городе. Его держала семья итальянцев в n-ном поколении, готовившая по привезенным с далекой уже родины рецептам, не адаптируя их под американские вкусы. Несмотря ни на что, Хэнку там нравилось. Они с Нэнси обедали там каждый раз, когда он приезжал на каникулах. Именно туда Хэнк отвел Дженни на первое свидание. Там она сказала ему, что беременна Коулом. Туда Нэнси водила Коула каждый раз, когда брала его к себе в дни, которые Хэнку и Дженни нужно было провести вдвоем. Так что с этим местом было связано много теплых, хороших воспоминаний. Обед там будет хорошим завершением дня.

Так Хэнк думал до тех пор, пока они делали заказ, ждали еду, с аппетитом ее уплетали. Но после того, как в них перестали влезать все заказанные пиццы, Нэнси дала Коулу несколько пятаков и отправила его вместе с Элоизой играть в ретро-автоматы, заботливо собранные и починенные владельцем ресторана для детей посетителей.

— У меня есть к тебе разговор, Хэнк, — сказала Нэнси, убедившись, что мальчик достаточно далеко, чтобы их услышать. Хэнк хотел было вмешаться и предложить поговорить позже, дома, но мать волевым жестом его остановила. — Не перебивай. Я долго выслушивала твое дерьмо и поддерживала, и мне нужно, чтобы сейчас ты выслушал меня.

— Конечно, мам. О чем ты хотела поговорить?

— Ты знаешь, я больна.

— Мам…

— Ты обещал не перебивать.

— Прости.

— Конечно, мне уже семь лет говорят, что я больна, но я только недавно начала это чувствовать. Начались симптомы. Недавно я не узнала Элоизу и чуть не выгнала ее из своей комнаты, потом… потерялась. Когда мне напомнили о дне рождения Коула, я не сразу вспомнила, кто он мне. Это все чаще и чаще происходит в последнее время.

— Черт. Тебе нужно было мне сказать…

— Сразу, я знаю. Но что поделать, если началось недавно. Да, должно было начаться раньше, но я была на таблетках, они действовали сколько могли. Мой организм устал справляться, вот я и начинаю сдавать понемногу.

— Что я могу сделать?

— Звонить мне почаще. Приезжать на праздники.

— Не забирать? Почему?

— Это мой последний ежегодный тур, Хэнк. Я слабею. Не думаю, что смогу отправиться в новый в следующем году или навестить вас на праздниках. Поэтому приезжайте лучше вы с Коулом почаще, пока я еще в состоянии вспомнить, кто вы такие. Хорошо?

— Хорошо, обязательно.

— И еще кое-что. Я знаю, тебе это не понравится, но я так хочу. Хэнк, я хочу закрыть твою ипотеку за дом и помочь с остальными тратами.

— Мам, это твои деньги, не нужно…

— Нужно. Это и твои деньги тоже. По крайней мере, часть из них. Твой отец должен был отдать их тебе сразу. Жаль, что он поставил свою обиду выше здравого смысла.

— Мам, это уже неважно. Я…

— Хэнк, хватит. Я слишком стара, чтобы тратить время на глупые препирательства, я хочу тратить его на удовольствия и радости. Знаешь, что действительно меня порадует? Уверенность в том, что у вас с Коулом всегда будет дом. И что у вас будет счет в банке с деньгами на черный день.

— Послушай…

— Нет, Хэнк Андерсон, послушай ты, — костлявый морщинистый палец Нэнси ткнул его в плечо. — Ты хочешь быть независимым, и это нормально. Я воспитала тебя таким, и я горжусь тобой. Но также я недовольна… Я недовольна, Хэнк, и несчастна из-за того, что позволила твоему отцу испортить тебя. Он был хорошим предпринимателем, неплохим мужем, но отвратительным отцом. Он был слишком жесток, а я… не была на твоей стороне тогда. Я знаю, мое решение не изменит прошлое, но исправит ошибки. Я хочу умереть, зная, что хотя бы попыталась.

Хэнк прикрыл глаза огромной ладонью, чтобы не дать Нэнси увидеть своих слез. Это все уже было слишком. И то, что сраный Альцгеймер матери начал брать верх, и напоминание о ссоре со сраным ублюдком, взбесившимся из-за нежелания Хэнка продолжать его дело и выгнавшим сына из дома.

Папаша с тех пор ему ни разу не позвонил. И, что бесило Хэнка еще сильнее, продолжал хвастаться его успехами друзьям и знакомым. Когда Хэнка представили к награде, он закатил вечеринку в его честь… но самого виновника торжества позвать даже не почесался. А когда заболел — отверг попытки сына примириться и, видимо, продолжая лелеять свою обиду, составил и заверил завещание так, чтобы Хэнку не досталось ничего — ни того, что можно было завещать по совести, ни того, что должно было достаться по закону.

Хэнк же в ответ не пришел к нему на похороны, из-за чего чуть не рассорился с матерью. Он даже не расстроился из-за того, что ничего не получил — его собственная обида была достаточно сильна, чтобы не пожелать принять отцовского наследства. Вот почему Нэнси никогда не пыталась всучить ему деньги или еще что-то под таким предлогом — знала, что не возьмет. Но в то же время она долго и систематически приучала его к мысли о том, что продолжит поддерживать его так долго, как только сможет, финансово в том числе. Отчасти потому, что действительно хотела это делать, отчасти, видимо, затем, чтобы в решающий день поставить его перед фактом. Настанет день, когда она позаботится о нем в последний раз, и лучшее, что он сможет сделать — принять это.

— Хорошо, мам, — прошептал он дрожащим голосом. — Спасибо.

— Рано благодарить, — ответила Нэнси строгим и серьезным голосом. — Ради собственного спокойствия я хочу взять с тебя два обещания.

— Какие?

— Для начала… найди подработку, которую ты хочешь, а не соглашайся на все, что тебе предлагают.

— Боюсь, это будет труднее, чем кажется. Я не в той форме и не в том возрасте, чтобы выбирать.

— Наоборот, именно поэтому ты обязан выбирать. Тебе осталось двадцать, в лучшем случае, тридцать лет. И чем больше ты проживешь, тем слабее будешь ощущать себя, просыпаясь по утрам. Сейчас же ты еще способен жить полной жизнью, так пользуйся этим. Обещай, что будешь наслаждаться новой работой, которую найдешь сам.

Эти слова заставили Хэнка задуматься. Не то, чтобы он действительно горел желанием работать в колледже, но это было не самое плохое предложение, плюс не хотелось отказывать другу. Однако, было в этом что-то угнетающее, заставляющее его испытывать горечь и даже стыд. Теперь, благодаря словам матери, он понимал, почему так себя чувствовал. Для него такая работа была регрессом, чем-то сродни остановке на карьерной лестнице только затем, чтобы развернуться и отправиться вниз вместо дальнейшего подъема.

— Хорошо, — сказал он. — Обещаю.

— Теперь, — вздохнула Нэнси, — кое-что потруднее. Я хочу, чтобы ты вернулся в программу или нашел любой другой способ завязать с выпивкой.

— Черт, мам. Я… не думаю, что должен давать обещание, которое всегда рискую нарушить.

— Справедливо. Может быть… хотя бы пообещаешь постараться?

— Я не знаю, как, мам. Это тоже, считай, болезнь, только лекарство убивает.

— В таком случае, замени его, если не хочешь сдохнуть в луже собственной мочи в какой-нибудь подворотне и оставить малолетнего сына сиротой, — тихо сказала Нэнси. — Меня не станет со дня на день. Ты готов оставить Коула, зная, что он окажется либо в системе, либо с Дженнифер?

Хэнк ей не ответил, но в его глазах Нэнси увидела решимость. Она догадывалась, что ему придется постараться, но, раз Хэнк принял решение, он своего добьется.

Где-то в стороне зазвенел автомат. Коул выиграл плюшевого пса.

***

— Черт, реально репортеры приехали, — пробурчал Хэнк, проезжая мимо главного входа в участок к парковке для служебных машин и машин сотрудников и завести своих гостей через служебный вход.

Напротив главного и правда уже были припаркованы фургоны телевизионщиков. И, что было по мнению Хэнка хуже всего, больше половины принадлежали федеральным каналам. Это значило, что его рожа будет светиться не только по всему Мичигану, а по всей стране.

— Тебя уже показывали по телевизору, дорогой, — похлопала его по плечу Нэнси. — Ничего страшного, если покажут еще разок.

Хэнк сжал губы покрепче, чтобы не сорваться. Мать, хоть он не мог ее за это винить, явно не понимала, чем чревато появление на телевидение для копов. После первого появления на экранах в день вручения награды Хэнк потерял огромное количество информаторов и возможность работать под прикрытием. Это сказалось на его продуктивности и, что хуже всего, почти полностью уничтожило его перспективы.

Это же сыграло с ним злую шутку и сейчас, когда он окончательно перестал быть полезен. Его вынужденным увольнением под видом пенсии попросту воспользовались, чтобы создать правильное впечатление о сотрудничестве Киберлайф с полицией. Считай, что насрали ему в кашу и подтерлись им же. Паршивенькое ощущение.

Поэтому Хэнк ничего не ответил матери. Он припарковал машину на месте, где парковался все годы работы — спасибо ребятам, что хоть сейчас отнеслись к нему по-человечески, — вышел сам и проконтролировал то, как Элоиза помогла с этим его матери и сыну.

— Ты отлично выглядишь, — сказала Нэнси, поправляя его пальто и зачесанные назад волосы. — Просто здорово. Да, Коул?

Мальчик, улыбаясь, кивнул. Его улыбка и поддержка матери помогли Хэнку не впасть в уныние окончательно и придали сил зайти внутрь. Он в последний раз использовал электронный пропуск на датчике входной двери, пропустил мать с сыном внутрь первыми и зашел последним. Там, в коридоре, они столкнулись с спешащим к ним Джеффри.

— Наконец-то, я-то уж переживал, что придется отбивать вас всех от папарацци, — сказал начальник, окидывая Хэнка и его спутников взглядом. — Вы, должно быть, миссис Андерсон. Рад познакомиться в кои-то веки. Привет, Коул, давненько не виделись. Вот ты вымахал! Весь в папаню.

Смущенный вниманием Коул неловко улыбнулся и вжался в отцовский бок. Нэнси же восприняла все как должное.

— Приятно познакомиться, мистер Фаулер, — она немного жеманно пожала протянутую Джеффри руку. — Мой сын много о вас рассказывал. Было приятно получить приглашение на праздник в его честь. Вы нас проводите?

— Конечно, — Джеффри на миг растерялся и оглянулся на Хэнка. Получив от того пожатие плечами в ответ, он подал локоть Нэнси. — Позволите?

Нэнси взяла его под локоть, и под тихий смешок Хэнка эта колоритная парочка отправилась вперед по коридору, в общее помещение, Хэнк и Коул следовали за ними, замыкала импровизированное шествие, как и всегда, сиделка Элоиза.

— Позвольте ваше пальто, — сказал Джеффри Нэнси, когда они пришли в общую рабочую комнату. Он помог ей раздеться и, отдав ее верхнюю одежду подошедшей сиделке, кивнул ей на украшения и нервозно переминавшихся с ноги на ногу сотрудников, ожидавших начала проводов, в отдалении. — Как вы находите зал?

Осмотреться вместе с матерью Хэнк смог только после того, как разделся сам и помог раздеться сыну. Позволив Элоизе унести их верхнюю одежду к, видимо, позаимствованным или, быть может, даже купленным специально по случаю напольным вешалкам в коридоре, ведущему в архив, Хэнк наконец взглянул на то, как украсили помещение к его проводам.

Он не мог не признать, что стало просторнее и светлее. Рабочие столы освободили от терминалов и досок с информацией отодвинули к двум стенам напротив окон, превратив в столы с угощениями, рядом тут и там оставили стулья для желающих присесть. На окна повесили тюль с голографическим эффектом и логотипом ДПД, участки стен между окнами украсили синей драпировкой и белыми розетками с логотипом Киберлайф. Пол рядом с окнами превратили в маленькую сцену — видимо, разорились на съемные невысокие панели (две со скругленными углами и одну квадратную) для праздников. Часть пространства перед ней разметкой выделили под рабочую зону для прессы.

Короче говоря, продумано и подготовлено все было по высшему разряду. Так, по крайней мере, сказала Нэнси Фаулеру, и Джеффри, явно довольный этим, поспешил проводить ее к столам. Хэнк же идти с ними не торопился. Он никак не мог пройти мимо того, что было настоящим гвоздем программы, тем, ради чего все было устроено на самом деле.

Два узких прямоугольных транспортировочных бокса высотой в человеческий рост, заклейменные логотипом Киберлайф, стояли в центре сцены и привлекали к себе внимание своей жемчужной с голографическим блеском белизной, как яркое пятно света выделявшиеся в коричнево-серых тонах всего остального участка. Розетки над кнопками, открывающими боксы, и электронный ограничитель движения, перепрограммированный ради такого случая под алую ленту, казались сейчас издевательством. Хэнк потряс головой, пытаясь избавиться от желания отпинать сцену, боксы или еще что-нибудь… или кого-нибудь.

— Смотри, Коул, — сказал он, кивая мальчику на боксы. — В одном из них андроид, которого нам подарят.

— Круто! — мальчик старался выглядеть не слишком восхищенным ради отца, но любопытство в голосе его выдало. — Какой?

— Не знаю, дружок. Придется подождать начала, тогда и увидим, — Хэнк подавил тяжелый вздох при мысли, что ему-то по сути никакой разницы нет. Но мальчику явно это было интересно, и Хэнку, не желавшему его расстраивать, вдруг пришла в голову идея. — Слушай, я тут подумал. Его ведь наверняка включат, чтобы проверить, показать нам, что он работает, все такое. Придется его как-то назвать… Хочешь придумать ему имя?

Коул вытаращился на отца, не веря в услышанное. Хэнк отказывался покупать андроида, аргументируя это чем угодно, включая собственную неприязнь к ним, сколько Коул себя помнил. Он все никак не мог взять в толк, почему отцу они так не нравятся, но тот никогда не соглашался объяснить, и Коулу пришлось смириться с тем, что своего у них никогда не будет, а даже если и вдруг появится, отец не позволит тому к нему приближаться. И теперь отец, согласившийся зачем-то на андроида, позволяет ему, Коулу, выбрать тому имя? Это действительно был праздник.

— Хочу, — теперь уже не скрывая своей радости ответил Коул. — Можно я посмотрю поближе?

— Можно, только ничего не трогай.

Позволив мальчику подбежать поближе к сцене, Хэнк хотел было пойти к столам и перехватить чего-нибудь — от волнения у него начал разыгрываться аппетит, — но у Фаулера все еще были на него планы. Начальник перехватил Хэнка и отвел его в свой кабинет.

— Есть кое-что, что меня попросили сделать прежде, чем впустить внутрь телевизионщиков, — сказал он, усевшись в кресло за столом и включив терминал. — С тобой хочет поговорить Камски, насчет твоего андроида вроде как.

— Чего? Нахрена?

— Он выдвинул это условие Киберлайф, а они уже переадресовали нам.

— Это-то ясно, но зачем? Он же ушел от дел, какая ему хер разница, кому и что компания выдает после его ухода…

— Хэнк, я сам в душе не гребу, но, видимо, разница есть, — Джеффри, видимо, закончивший настраивать видеочат, поднялся и кивнул Хэнку на свое кресло. — Садись и жди звонка. Так и узнаем.

— Ты останешься со мной?

— Ясен хрен, нужно же кому-то следить, чтобы ты не сказанул лишнего.

Хэнк не успел поблагодарить Джеффри за его решение поддержать таким образом. Терминал принял вызов от неопределившегося пользователя. Сделав глубокий вдох, чтобы собраться с силами, Хэнк принял его. Но в видеочате увидел только себя, хотя точно был уверен, что сделал все правильно.

— Эмм, — сказал Хэнк. — Привет?

— Здравствуйте, мистер Андерсон, — терминал начал принимать сигнал с камеры только когда собеседник заговорил.

Это действительно оказался Элайджа Камски собственной персоной. Он был облачен в серое поло и белый кардиган, волосы собраны на затылке, обнажая выбритые виски и бока, в пучке — карандаш, либо забытый в порыве вдохновения, либо намеренно-небрежно там оставленный. Было не очень понятно, где он сидит. За его спиной Хэнк увидел только серую стену с картиной и угол современного шкафа с настоящими бумажными книгами — то, что меньше всего ожидаешь увидеть во владении гения современности, двигающего технический прогресс. Это все обескуражило Хэнка, и он не смог ничего сказать, лишь смотрел на экран с нелепым видом.

— Мистер Фаулер, — вдруг, напугав и Хэнка, и Джеффа, обратился к последнему Камски. — Не могли бы вы оставить нас с мистером Андерсоном?

— Со всем уважением, мистер Камски, — даже не подходя к терминалу сказал Джеффри, — но это мой кабинет.

— Я понимаю, как это выглядит, капитан, но у нас немного времени, — Камски был обходительно вежлив, но в его голосе чувствовался нажим. — То, что я собираюсь сказать мистеру Андерсону, не должно быть известно никому, кроме нас. Даже вам и Киберлайф. Особенно Киберлайф. Поэтому я выбрал такой способ связи, а не приехал лично или еще что. Пожалуйста, дайте нам пару минут.

Видимо, у Джеффа не было поводов возразить, достаточно серьезных, чтобы предъявить их эксцентричному изобретателю. Он вышел за стеклянную дверь, но не стал уходить далеко, даже с лестницы не спустился. Судя по тому, что Камски, явно незаконно получивший доступ к терминалу и камерам (раз уж он знал о присутствии Фаулера в кабинете), ничего не сказал по этому поводу, его такой компромисс устроил.

— Я рад, что вы все же пришли, — сказал Камски Хэнку, улыбаясь краем губ. — И что согласились принять мой подарок и протестировать его.

— Простите, мистер Камски, но я не понимаю, — попытался было собраться с мыслями Хэнк. — Разве это не обычная домашняя модель от Киберлайф? Ну, программа поощрения отставных полицейских, наслаждайтесь пенсией, все дела.

— Вам представили это именно так? — теперь Камски уже усмехался. — Не удивлен, но и не могу сказать, что доволен. Видите ли, мистер Андерсон, эту программу действительно запускают, и вас в нее записали, но Киберлайф не отбирали вас для участия. Я вас выбрал.

— Разве вы не ушли на покой? — Хэнк иронизировал, и, судя по улыбке, уже более искренней, Камски это понравилось.

— Я больше не принимаю участия в делах компании, хоть и получаю внушительные проценты с прибыли, все так, — признал он. — Но я солгу, если скажу, что больше не создаю андроидов. Некоторые модели в двух следующих поколениях основаны на моих созданиях. Производство одной, RK-900, уже запущено. Ее первый представитель уже поступил в ваш участок в качестве нового сотрудника. Вся эта шумиха — в его честь. Уж простите, что Киберлайф испортили ваш праздник.

— Я, в свою очередь, солгу, если скажу, что это мой праздник, — ответил Хэнк, чем заставил Камски понимающе рассмеяться. — Так что… насчет модели, которую собираются отдать мне?

— Что ж, — лицо Камски приобрело нечитаемое выражение, и теперь было совершенно непонятно, что он чувствует или думает. — Фактически, модель, которую я хочу передать вам — RK-800, прототип, на основе которого Киберлайф разработали RK-900. Его должны были отправить в утиль, но, поскольку это мой прототип… право решать его судьбу осталось за мной.

— Не думаю, что отдавать его мудаку на пенсии вроде меня под видом программы поощрения — хорошая идея, — Хэнк нахмурился. — Что именно вы имели в виду под «тестированием»?

— Ровно то, что сказал. Я создаю модель андроида и, если она выдающаяся, отдаю ее и смотрю, что из этого получается, — Камски склонил голову на бок. — Видите ли, мистер Андерсон, с тех пор, как я отошел от дел, разработка андроидов перестала быть для меня целью жизни или источником заработка. Теперь я подхожу к ней гораздо серьезнее и ответственнее. Не работаю над множеством моделей за короткие сроки, а шлифую одну или две месяцами, годами даже. Благодаря этому я научился чаще создавать исключительные, превосходящие все прочие. Вашей, например, я занимался полтора года. Там невероятный искусственный интеллект, просто поразительный, сам иногда не могу поверить, что это моих рук дело, хотя обычно так в себе не сомневаюсь.

— Да что вы, — саркастически удивился Хэнк, поглядывая через стекло.

За ним как нервный Вандерлендский хренов Кролик приплясывал Фаулер, через раз постукивавший лапой по воображаемым часам, как бы намекая Хэнку, что все вот-вот начнется. Но теперь уже Хэнку было немного плевать на происходящее за стеклом. Его увлек этот разговор с Камски. В конце-то концов, не каждый день удается побеседовать со столь занимательным человеком вроде него. Особенно если это создатель всех сраных андроидов, лично пожелавший отвалить ему одну из своих драгоценных моделей.

— Без шуток, мистер Андерсон. Так или иначе, за годы отставки я создал немало моделей, но оставил себе те, что не были выдающимися. Сами понимаете, редко какой творец находясь на пике славы выставит свои неудачные работы. А вот выдающиеся… Видеть их сидящими в своих боксах или капсулах стазиса, не приносящими пользу, никак не развивающимися… Для меня это мучительно. Это как знать, что твой ребенок талантлив, но осознанно не давать ему возможности проявляться. Поэтому их я выставляю. Как правило, отдаю Киберлайф на реализацию. Если посмотрите данные о продажах, думаю, сможете даже догадаться, какие именно последние модели были моими. Ну, а те, что не подходят для широкой публики, но все еще выделяются… я отдаю друзьям. Они ими пользуются с удовольствием, а я собираю поверхностные данные о том, как они это делают, и использую эти знания на благо. Но не переживайте за приватность ваших данных, с моделью в комплекте будет идти соглашение о конфиденциальности, которое я подписал и заверил.

— Это все, конечно, хорошо. Одно только не вписывается. Мы не друзья, мистер Камски.

— Верно. Но, по моему мнению, вы единственный, кому я могу доверить этот прототип. Насколько я могу судить по имеющейся у меня информации, вы хоть и не образец порядочного полицейского, но разделяете те же принципы и убеждения, с которыми я создавал его.

— Я все еще не понимаю, как он мне пригодится.

— Я знаю. Поэтому предлагаю уговор.

— Уговор? Это мне уже больше по душе. О чем условимся, мистер Камски?

— Вы получаете эту модель в пользование на полгода начиная с сегодняшнего дня. По истечению этого срока я свяжусь с вами снова, чтобы узнать о его дальнейшей судьбе. До тех пор он останется с вами и будет делать все, что вы ему прикажете.

Хэнк задумался. Полгода — приличный, но разумный срок. Не слишком внушительный, чтобы хотелось сразу же вернуть андроида или привязаться к нему слишком сильно, но достаточный, чтобы разобраться.

— Ладно, — согласился он. — Полгода так полгода. Не знаю, какой уж потенциал у него раскроется, но вряд ли он задержится у меня надолго.

— Пусть так, этого все равно будет достаточно, — словно сам себе сказал Камски. Хэнк не успел ничего еще у него спросить. Камски снова взял инициативу в разговоре. — Благодарю вас, мистер Андерсон. Хорошего праздника.

Хэнк, решив, что Камски сам завершит разговор так же, как и начал его, молча поднялся и сделал пару шагов в сторону выхода. Но оказалось, что Камски есть еще что ему сказать.

— Мистер Андерсон, маленькая просьба, — в голосе Камски звучал тот же нажим, как когда он разговаривал с Фаулером. — Не открывайте бокс в присутствии журналистов. С них хватит пары фотографий с вами на его фоне. Думаю, вы как никто знаете, чем чревато лишнее внимание.

Эта просьба Хэнку уже понравилась больше прежней. Он снова ничего не ответил и услышал звук завершения звонка. Терминал Джеффри погас.

Хэнк вышел из кабинета и столкнулся с Джеффри на лестничке. Тот наблюдал за тем, как они ругаются насчет точек для съемки.

— Чего он от тебя хотел? — спросил Фаулер, не поворачиваясь к нему, но и не скрывая своего любопытства.

— Да хрен его пойми, — вздохнул Хэнк, не собираясь рассказывать что-то Джеффу банально потому, что не считал, что есть что рассказывать. — Обещал пару минут потрещать, в итоге распинался десять. Гений гребаный. Разве что попросил не показывать моего журналистам. Врать не буду, меня это порадовало. Только вот… как бы от них отмазаться…

— Это будет несложно. Их ведь в большей степени интересует этот новый образец. Я бы, конечно, предпочел вообще его им не показывать, но…

— Да, да, приказы свыше. Ладно, пойдем уже, пока они совсем не передрались.

Следующие полтора часа Хэнк впоследствии пытался забыть и не раз и не два. Ему было противно делать вид, что все в порядке, изображать радость, не морщиться от вспышек современных камер и перебоев в работе микрофона, в который говорил Джеффри. Тяжело было не развернуться и уйти, когда Джеффри подошел к одному из боксов, выключил красное ограждение и нажал кнопку. Не отпинать андроида — смазливого, но крупного ублюдка с бледно-серыми, почти что как у него, но совершенно безжизненными, — обнаружившегося за дверцей бокса.

Хуже всего стало когда внимание обратили на него. Пока Хэнк стоял на этой сцене чуть в стороне, рядом с боксом, который пора было уже назвать своим, все было еще не так паршиво. Но затем Джеффри переключил внимание на него, подозвал к себе, напомнил о его заслугах, известных и неизвестных, попросил сказать пару слов. И Хэнк, выдавливая из себя неловкую улыбку и общие слова, достаточно удовлетворительные для журналистов, которым даже не было до него дела, чувствовал, как в нем снова что-то надламывается. Как тогда, когда Дженни приняла, только теперь ее не было рядом, и в происходящем был виноват только он один.

Он не знал, как справился с этим. Не знал, как смог изобразить радость от грядущей пенсии, когда его голова чуть ли не взорвалась болью от напряжения. Или как ему удалось не отворачиваться, чтобы смахнуть накопившиеся слезы с уставших глаз, стараясь при этом фокусироваться. Задачка это была трудная — перед глазами все плыло, в ушах нарастал белый шум, перекрывающий голоса и звуки. В горле першило, желудок жгло и крутило — хотелось выпить чего-то крепкого. В конечном итоге все превратилось для Хэнка в сплошное страдание, спрятанное за внешним довольством. Он не знал, как это выдержал, и мечтал лишь о том, как бы поскорее все забыть.

Хэнк понял, что все закончилось, и журналисты ушли, лишь когда обнаружил себя сидящим на стуле рядом со столами. Рядом сидела Нэнси, попивающая из картонного стаканчика кем-то втихую смешанную маргариту.

— Да уж, понимаю теперь, почему ты этого не хотел, — сказала она, похлопав сына по руке. — Это действительно было паршиво. Еще и половина сотрудников тут… те еще кретины.

— Сегодня я не могу их за это винить, — грустно усмехнулся Хэнк. — Джефф сказал, они перессорились за выезды сегодня. Никто не хотел здесь быть. И они правы. Ты тоже права. Это паршиво.

— Хорошо хоть Коулу было не так уж скучно. Пока ты был на сцене, он весь извертелся, хотел на андроида взглянуть, все уши мне прожужжал, — Нэнси кивнула ему на мальчика, игравшего с Элоизой шариком, который кто-то для него надул. — Знаешь, что? Хватит тут отсиживаться. Сходите-ка вместе, откройте коробку и запустите эту машину. Мы все устали, будет неплохо, если кто-то развезет нас по домам.

Хэнк хотел было возразить — двигаться ему сейчас не очень-то и хотелось, а уж пускать за руль любимого стального коня андроида — тем более. Но Нэнси была права. Чем раньше они уедут, тем лучше себя почувствуют. Особенно он. Ведь место, которое он считал своим вторым домом все эти годы, сейчас вызывало в нем чувство предательской тошноты, а не любовную ностальгию, и оттого хотелось поскорее убраться прочь.

Поэтому он заставил себя встать и пойти к сцене. Взяв сына за руку, Хэнк подвел его к боксу, где еще стоял андроид. Посмотреть, как они будут открывать бокс, подошли Нэнси, Джеффри и почти все, с кем тесно общался в участке Хэнк. Даже сраный Рид был поблизости, хоть сегодня ему и хватало ума держать рот на замке и не бесить Хэнка.

— Нажимай, приятель, — Хэнк кивнул сыну на кнопку.

Коул улыбнулся ему такой широкой и счастливой улыбкой, что все свежие шрамы и царапины в душе Хэнка затянулись, и день перестал казаться совсем уж паршивым. Хэнк улыбнулся ему в ответ. Совсем слабо, но улыбнулся, и Коулу было этого достаточно. Мальчик повернулся к боксу и уверенно нажал на кнопку. Дверца опустилась вниз, явив взглядам присутствующих андроида модели RK-800. Он был похож на новую модель RK-900 — вернее будет сказать, что это RK-900, освобожденный из бокса и вытянувшийся по струнке недалеко от кабинета капитана, был похож на него. Они оба были брюнетами примерно похожей комплекции, и спутать их на первый взгляд было легче легкого. Но спустя минуту разница становилась очевидной.

Андроид модели RK-800, находившийся в боксе, был пониже, поменьше, не такой угловатый и почти что острый. Карие глаза на его смазливом лице смотрели живее, приятнее, с каким-то любопытством, когда как RK-900 из-за своих безразличных светлых глаз и строгого выражения острого лица казался грубым, жестким и хлестким, совершенно не симпатичным эмоционально. Формой они тоже отличались. Под белой курткой с голографическими панелями с логотипом Киберлайф, моделью и серийным номером RK-900 носил полицейскую униформу. RK-800 же носил простую серую куртку с единственной голографической панелью с номером своей модели и черные бриджи с ботинками.

RK-800 стоял ровно, совершенно не шевелясь. Его открытые глаза смотрели на Хэнка, но тело было неподвижно. В его прижатых к животу руках был упомянутый Камски документ о конфиденциальности и еще какая-то папка, должно быть, с документами. Хэнк осмотрел его и так, и сяк, пытаясь понять, что сделать, чтобы запустить процесс активации пользователя.

— Дай, помогу, — сказала Нэнси, чуть ли не самая опытная в обращении с андроидами из них всех. Она вытащила из рук андроида папку, открыла ее и протянула Хэнку. — Вот, инструкция. Делай все как там написано.

— Вот черт, — пробурчал Хэнк, пробежав взглядом по инструкции. — Так… RK-800, активация. Я… Хэнк Андерсон, главный пользователь. Запиши свое имя… тебя зовут…

Хэнк и все вокруг, включая активировавшегося андроида, посмотрели на мальчика. Он, смущаясь такого внимания, поднял взгляд на андроида и, сглотнув, сказал:

— Коннор.

— Ты записал? — спросил у андроида Хэнк. — Ну-ка. Представься.

— Здравствуйте, — бодрым голосом, больше похожим на человеческий, чем любой синтезированный голос, что Хэнку прежде приходилось слышать, сказал андроид. — Меня зовут Коннор.

— Вот и хорошо, — Хэнк наконец-то выдохнул. — Так, расступись, народ, пусть он выйдет. Коннор, вылезай из сраной коробки. Нам пора.

Коннор подчинился. Он сделал шаг вперед, затем еще и еще, пока не оказался в центре свободного от людей участка. Он не успел ничего сделать — хотя как он мог, не имея на то разрешения, — как к нему подлетел Коул, ждавший возможности исследовать новую «игрушку» с самого дня, как услышал, что у них будет андроид. Хэнк же отвел в сторону Джеффри.

— Мы, наверное, поедем. Коул перевозбудился от этого всего, а мама… очень устала, — сказал он, кивая на опирающуюся на Элоизу Нэнси. — Ты это… прости, что я ворчал на эту всю херню. Ты правильно поступил, что дал мне отставку, Джефф, я все понимаю и не сержусь.

— Тебе не надо извиняться…

— Нет, надо. Не за это, так за кое-что другое. Я ценю твою дружбу и знаю, что ты хотел помочь, но, — Хэнк вздохнул, не зная, как это получше сказать. — Но я не буду работать в шараге, Джефф. Мне жаль, если я подвожу тебя таким образом, но это не по мне.

— Не страшно, я так и думал, что ты откажешься в конце концов, — рассмеялся Фаулер. Но он быстро посерьезнел. — Только вот чем ты тогда будешь заниматься?

— Пока не знаю. Но все будет в порядке. Я справлюсь.

— Ладно.

Хэнк не стал задерживать Фаулера и остальных дольше, прекрасно зная, что все сотрудники участка и так потеряли много бесценного времени, которое нужно было для расследований, на всякую чепуху. Поэтому он поспешил распрощаться со всеми и увести семью к машине. Пока мать и Коул усаживались на заднем сидении вместе с Элоизой, Хэнк думал — достаточно ли он отошел от произошедшего, чтобы безопасно вести машину.

— Веди, — сказал он, швырнув Коннору ключи и кивнув на водительское сидение. — Ты же умеешь водить, так?

— Моя программа это предусматривает, — кивнул андроид и немедля забрался внутрь.

Уже сожалея о своем решении, Хэнк сел в машину последним. И когда Коннор сдал назад и аккуратно выехал на проезжую часть, Хэнк обернулся и бросил последний взгляд на участок через заднее стекло. Здание удалялось, и чем дальше они отъезжали, тем сильнее рвалась веревка эмоциональной привязанности Хэнка к нему и людям, что там работали. Она лопнула в нем окончательно, стоило машине выехать за пределы района. Его карьера окончательно завершилась.