Как бы ни было приятно отпраздновать Новый Год в семейном кругу, полицейским из Щукинского отделения пришлось вернуться к работе гораздо раньше, чем людям других профессий. Раз уж преступники не берут выходные на праздники, то и подчиненным их брать не следует – видимо, так думали вышестоящие, заставляя работников отделений выйти на работу уже второго января. И в Щуке радовались этому далеко не все.

По шкале недовольства от одного до десяти больше всего очков можно было дать Муромцеву – он был недоволен ранним выходом на работу на все сто, поскольку ему был обещан отгул, который он планировал провести с семьей. Поэтому праздник Муромцева был испорчен, ведь ему пришлось выслушать мощный поток ругани от жены и тещи, рассчитывавших на него, в адрес себя любимого, коллег, Дубровского и кого еще. Даже сыновья умудрялись наступать ему на больную мозоль своими постоянными капризами и шалостями, видимо, отчаявшись заполучить отцовское внимание более спокойными методами. От всего этого обилия негатива в собственном доме на работе Муромцев сделался нервным и язвительным. В некотором смысле разделял его чувства Ваня, которому было не так уж и просто оставлять свою дочь почти что в одиночестве в новогодние праздники. Женя и Катя упорно сопротивлялись общему унынию, хоть и сами были не в восторге от того, что им не дали отдохнуть подольше.

Мнение Шурика и Князева по поводу столь раннего выхода на работу команде Калитиной было пока что неизвестно. Шурика еще до праздников отправили на повышение квалификации, а Князев был по уши в своей работе и не заглядывал к коллегам с самого утра. Единственными, кому ранний выход на работу не испортил настроения, были Надя и Антон. Антону отдыхать и праздновать от души только дай повод, и работа этому не была помехой, а Надя так сильно любила свою работу, что с полной уверенностью могла сказать, что отдыхает только за рабочим местом. Но тяжесть первого рабочего дня в день, когда большая часть страны отдыхает и празднует, не обошла стороной и их, и положительный настрой в кабинете судмедэкспертов тоже начал испаряться.

Работы было слишком много, и вся, как назло, бумажная. Работникам приходилось бегать туда-сюда с папками и уликами, чтобы найти или получить нужные данные, успевшие затеряться в посленовогодней суете. Ко второй половине дня чаша терпения буквально всех оказалась переполнена настолько, что все так или иначе чуть не перегрызлись между собой, а бедный Мухтар и вовсе не знал, куда спрятаться от нервных хозяев и знакомых, которые еще совсем недавно были в хорошем расположении духа, лаская его или играя с ним. В итоге несчастный служебный пес был вынужден уйти из кабинета и спрятаться под лавочкой, стоящей в коридоре, лишь бы не слышать новой ругани.

В непривычном месте Мухтара заметил Дубровский, который периодически заглядывал в кабинеты – проверял, не изображают ли работники бурную деятельность только затем, чтобы успокоить его. Удивившись, он заглянул в кабинет опер-группы Калитиной, и ему хватило нескольких секунд, чтобы понять, в чем дело, и вернуться в коридор. Результаты его наблюдений были совершенно неудовлетворительными – сотрудники работали, но их продуктивность и, что более важно, эмоциональное состояние, находились под угрозой. Это зрелище побудило Дубровского снова пройтись по кабинетам и сказать сотрудникам, что они могут расслабиться до конца рабочего дня. Наиболее отчаявшихся сотрудников в лице Кати и ее команды, судмедэкспертов, и Муромцева с Князевым он пригласил к себе на чаепитие.

– У меня для вас есть небольшой сюрприз, – сказал он, когда сотрудники закончили накрывать на стол и не без труда уместились за маленьким столом в его кабинете. – Я позвал к нам гостей, которых вы наверняка будете рады видеть. Хватило бы нам места…

Никто не успел ничего ответить – после короткого и внезапного стука все обитатели кабинета оказались вовлечены в шумную неразбериху. Процессию гостей возглавлял Николай Николаевич, затянувший какую-то праздничную песню. Его узнали не сразу, поскольку поверх обычной одежды Хрулёв оделся в шубу Деда Мороза, которую Дятло в свое время пожертвовал отделу, и которая казалась на вышедшем на пенсию полковнике великоватой. За ним шумно ввалились Жанна и Леша Самойлов, затеявшие очередной дружеский спор в последнюю секунду перед тем, как зайти в кабинет. Последними, кто зашли в кабинет, были Кеша, Толик Щепкин и Макс Жаров, пытающиеся безуспешно подпевать бывшему начальнику и с трудом перекрикивающие Жанну и Лешу. Весь этот шум усилился, стоило Кате и Мухтару увидеть гостей и броситься к ним.

Почти полчаса потребовалось Дубровскому и Хрулёву, чтобы вернуть в помещение хотя бы подобие порядка, и еще десять минут ушли на то, чтобы сходить за еще парой столов, несколькими стульями, посудой и прочими необходимыми предметами обихода. К счастью, угощений, принесенных гостями, оказалось в избытке, и действующие сотрудники Щуки с удовольствием разложили их по тарелкам. Когда весь стол оказался заставлен тарелками со сладостями и бутербродами самых разных видов и кружками с чаем или стаканами с шампанским, оставшимся с корпоратива, старые знакомые смогли, наконец, удовлетворить свою потребность в общении.

– Давно мы так с вами не собирались, – сказал Николай Николаевич, еще пару секунд назад украдкой вытерев набежавшие на глаза слезы. – Я знаю большинство из вас уже столько лет, на моих глазах вы прошли такой долгий и трудный путь и выросли из юных, только что выпустившихся и зеленых студентов, в таких матерых профессионалов. Кто-то уехал от нас далеко и навсегда, а кого-то, к сожалению, с нами уже нет, – на этих словах и сам Хрулёв, и все остальные обернулись на большой книжный шкаф, на одной из полок которого стояли две рамки с фотографиями.

С одной из фотографий на сидящих в кабинете людей смотрели Лена и Артем Колосовы, благодаря которым в отделении в свое время появился Мухтар. Они уже давно жили в Иркутске, куда Артем вернулся после лечения в Америке, и, насколько знал Николай Николаевич, все у них было хорошо. Они жили спокойной и безопасной жизнью, о которой многим можно было только мечтать – Артем устроился в местный университет преподавателем психологии, Лена же стала звездой местного телевидения и покорила своим голосом весь город, они растили желанного сына Колю. Да, в последние пару лет они почти не созванивались со своими московскими друзьями, но все прекрасно понимали, что их до сих пор объединяют теплые воспоминания.

Воспоминания же о Василисе, женщине со второй фотографии, все еще причиняли сильную боль всем, кто ее знал. Казалось бы, совсем недавно она приезжала из Питера, чтобы навестить попавшего туда Максима, но когда она, будучи при смерти, сама оказалась в питерской больнице, ее близкие из Москвы узнали об этом слишком поздно. Когда-то им всем казалось, что воля Василисы к жизни сильнее любых ранений, ведь столько раз она была на грани и все равно возвращалась, но Судьба распорядилась иначе. Очередное ранение стало для Василисы последним, и душевная рана, нанесенная всем, кто ее знал и любил, не зажила даже спустя год. Никто не смог сдержать слез при взгляде на ее фотографию, перевязанную в углу черной лентой, даже те, кто почти не знал Василису лично.

– Но, как бы то ни было, – подхватил речь умолкнувшего Хрулёва, которого захлестнули грустные воспоминания и чувства, Дубровский, – жизнь продолжается. Мы с вами пережили еще один год, и еще один нам только предстоит пережить. И все эти слова про то, каким он будет хорошим или удачным, мы слышали уже сто раз, как друг от друга, так и от всего остального мира. Но вот о том, как некоторые из нас отметили Новый Год, мы еще не знаем. Давайте поделимся нашими новогодними историями?

Предложение Дубровского было одобрено единогласно.