— Вы передадите нам свой корабль, — не требование, но констатация факта. И недвусмысленно направленное в их сторону оружие.

    — Нет, — рубит Рэй, спиной прикрывая Кира, шепчущего что-то в коммуникатор. Маневр не проходит незамеченным: им стремительно выкручивают руки и крылья — будь прокляты эти восьмирукие аборигены Зеты-Омикрон-4, будь проклята их решимость воспользоваться шансом сбежать со своей планеты! — и обыскивают, не оставляя ничего, кроме одежды. Сдирают даже пластины не деактивированных переводчиков — Рэй шипит и кривится от боли, чувствуя, как по виску стекает кровь.

    Судя по тому, что вооруженный отряд зета-омикронцев вскоре возвращается ни с чем и при всех конечностях, Рила не пыталась играть в героя и увела "Светоч" с планеты.

    Ночами на Зете-Омикрон-4 ужасно холодно.

    Ее клятые аборигены давно покончили с внутривидовой враждой, — выживая после масштабной ядерной войны, еще и не так сплотишься, — и тюрьмы стали не нужны. Поэтому их с Киром бросают в древнюю, разделенную решетчатой перегородкой клетку, явно когда-то предназначавшуюся для диких животных.

    Судя по тому, что после обыска им больше не сказали ни слова, их и считают кем-то вроде зверья, обращаться с которым нужно соответственно.

    — Они ради нас даже вспомнили, что такое плеть-девятихвостка*... поверить не могу, — из последних сил зубоскалит Рэй. Голос охрипший, сорванный, зубы стучат от холода — ран слишком много, чтобы организм смог переключиться на "холодный" способ функционирования.

    Кир молча стискивает его ледяные пальцы своими — расстояние между прутьями достаточное, чтобы просунуть руку, но и только, — и выдыхает единственное слово:

    — Держись.

    Рэя ломает от боли во всем теле, перья слиплись засохшей кровью. Он с силой вжимается в высасывающую тепло решетку, словно стремясь слиться с ней. За его руки в полубреду цепляется еще менее вменяемый Кир.

    Силясь удержаться в реальности, Рэй напевает привязчивую мелодию, оставшуюся с ним с птенцовства:

    В январских снегах

    Замерзают рассветы,

    На белых дорогах

    Колдует пурга.

    С наступлением ночи в их продуваемом всеми ветрами узилище опять холодает. Неровное дыхание клубится паром, оседает инеем на всех близлежащих поверхностях.

    В горле давно пересохло, организм борется с начинающейся простудой и воспалением не на жизнь, а на смерть, а Рэй продолжает круг за кругом бормотать:

    И видится мне

    Раскалённое лето,

    И рыжее солнце

    На желтых стогах.

    Сознание окончательно покидает Кира, и он обвисает на руках у друга, до жути тяжелый и горячий. Рэй пытается сбить температуру, сгребая с пола клетки наметенный туда ветром снег и растирая им чужие обжигающие пальцы. Подумав немного, отправляет одну горсть в рот, чтобы хоть чуть-чуть утолить жажду.

    Снег другой планеты совершенно безвкусен и колет язык острыми кристаллами.

    Я вспоминаю,

    Тебя вспоминаю,

    Та радость шальная

    Взошла, как заря.

    С рассветом, обрывающим длинную местную ночь, становится немного теплее — ровно настолько, чтобы провалиться в непрочное забытье без опасения умереть от гипотермии. Но из сна его вскоре выдергивает приход аборигенов; сквозь решетку им швыряют по засушенному фрукту, подозрительно напоминающему кастрианскую най'ерру.

    Притрагиваться к неожиданной подачке Рэй не рискует — да и не уверен он, что удержит в желудке что-либо, кроме воды.

    Летящей походкой

    Ты вышла из мая

    И скрылась из глаз

    В пелене января.

    Попадать в засевшую в голове мелодию, когда от боли все плывет перед глазами, получается все хуже. Одно радует: Кир уже не полулежит-полувисит в хватке Рэя в глубоком обмороке, а просто спит с почти нормальной температурой.

    Сам Рэй постепенно перестает чувствовать собственные напряженные руки.

    Шесть месяцев были

    На небыль похожи,

    Пришли ниоткуда,

    Ушли в никуда.

    Сложно сказать, сколько уже они здесь — Рэй не помнит длину местных суток, но все еще отчаянно надеется, что адмиралы не запишут их в "допустимые потери".

    Пытаться понять, для чего они нужны аборигенам, он перестал еще до заката.

    Пускай мы во многом

    С тобою не схожи,

    Но в главном мы были

    Едины всегда.

    — Держись, — шепчет он очнувшемуся Киру. — Рила нас не бросит.

    — Не бросит... — слабым усталым эхом отзывается тот, обхватывая трясущиеся от усталости ладони Рэя тонкими пальцами.

    Только бы их раны, начавшие затягиваться в неподвижности, не открылись снова.

    — Что ты... делаешь? — спрашивает он, когда Рэй снова начинает бормотать-выпевать то же самое.

    — Песня прицепилась когда-то, — контроль над голосом утерян окончательно, и получается лишь хрипеть. Но Кир понимает. — А сейчас вспомнилась.

    — Напой ее мне... как мантру... отвлечься...

    Рэй не говорит, что без переводчика Кир не поймет ни слова — это сейчас и не требуется.

    А может быть, ты —

    Перелётная птица,

    И холод зимы

    Убивает тебя.

    С приходом следующей ночи становится еще холоднее, и возникает вполне реальная перспектива замерзнуть.

    Они держатся изо всех немногих оставшихся сил. Замирают в объятиях друг друга, сплавившись в одно целое с разделяющей их решеткой. Ни одного движения, редкое дыхание — только бы сохранить тепло, только бы выжить... Только бы удержаться на зыбкой грани бодрствования и сна, ведь соскользнуть ниже означает уже не проснуться, а взлететь выше означает слишком быстро растратить драгоценную энергию...

    Так они и пережидают ночь, — неподвижные, словно закаменевшие, — и лишь губы у обоих шевелятся в такт.

    И хочется верить —

    Весной возвратится

    Все то, чем так горд

    И так счастлив был я.

    Рэй не помнит отчетливо момент прихода подмоги. Только отдельные кадры-фрагменты:

    ...Взбешенная Рила, чем-то напоминающая кивейрта**, громко и яростно шипит на подошедшего слишком близко аборигена, и в этом звуке столько угрозы, что зета-омикронец отшатывается.

    ...Незнакомый кастрианец с нашивками командира срезает замок клетки.

    ...Двое "безопасников" синхронно вскидывают оружие при виде показавшегося им подозрительным движения, но выстрелов не следует.

    ...Сильные руки разгибают их с Киром намертво сцепленные пальцы — и от этого отчаянно больно, но крик не получается вытолкнуть из горла. На покрытом бурыми перьями запястье виден браслет биомонитора, сидящий так плотно, что мерещатся уходящие под кожу иглы в качестве дополнительного способа фиксации.

    — ...Где гарантии, что вы не активируете детонатор в любом случае? — спрашивает кто-то из местных, сплетая все руки в причудливый замок. — Повторение радиоактивного заражения было бы... нежелательно.

    — У вас гарантий нет и не будет, — выплевывает, даже не оборачиваясь, командир. — Это гарантия для нас, что ваши снайперы не снимут кого-нибудь выстрелом. Неважно, что это будет за выстрел — монитор зафиксирует любое изменение состояния организма, это вам ясно?

    — ...Поднимайте шестерых, — хрипло приказывает Рила, опускаясь на колени рядом с братом и прикрывая его собой.

    — Поднимайте шестерых, — эхом-подтверждением отзывается командир.

    ...Уже в транспортаторной командир срывает биомонитор с руки, едва дождавшись его деактивации. Иглы-фиксаторы зловеще блестят влажной синевой.

    Сознание уплывает от накатившего тепла, поверить в реальность которого никак не получается.