С Ци Жуном всегда было сложно. Злобный, неуправляемый ребенок, унижающий всех людей, но признающий только авторитет старшего брата. Так о нем говорили слуги. Так его видело население Сань Ле. И никто не желал заглянуть глубже, чтобы понять причины такого поведения, помочь мальчику.
Все началось еще до рождения Ци Жуна, когда его мать сбежала вместе с возлюбленным, который оказался настоящим тираном. Бил, обижал, унижал. Ослепленная любовью к своему мужчине женщина не сразу смогла собраться с силами и вернуться к сестре во дворец. Первое время ее удерживала слепая любовь, потом страх перед мужчиной, а после стыд перед семьей, что забирался глубоко в душу, заставляя девушку откладывать так и неотправленное письмо о помощи.
Мальчик, который прожил в постоянном страхе за жизнь своей матери даже больше, чем за свою, и боли от часто пьяного отца, так и сформировал основы своего характера: недоверие к окружающим, девиз «ударь прежде, чем ударят тебя», ненависть к боли и агрессия, как защитная реакция от людей вовсе. Маленький Сяо Цзинь смачно ругался на отца, пока тот спал, дрался с уличными мальчишками за любой косой взгляд на их семью и, небожители ему свидетели, иногда воровал хлеб, чтобы принести его матери.
Мальчик, которому не исполнилось и четырех лет, по мере возможности защищал мать от буйств отца, попадаясь под тяжелую руку. Он кричал, плакал от боли, но никогда не умолял прекратить, лелея начинавшую зарождаться гордость. Мужчина, наигравшись, заваливался спать, пока Сяо пробирался под бок к матушке, ластился под теплые руки, приносящие спокойствие и любовь, уносящие боль в неведомые дали.
Ребенок с самого детства познал ненависть. Ту самую, что огнем растекается по венам, дает силу бежать быстрее, бить больнее, порождающая временное чувство превосходства. Только он был маленький, слабый, не мог в полной мере защитить матушку, отчего ненависть, распространявшаяся на всех людей вокруг, даже на себя, кроме самого близкого человека, постепенно сжигала его душу.
Когда Сяо Цзиню исполнилось четыре года, матушка наконец-то приняла решение уйти от мужа и вернуться во дворец. Дворец Сань Лэ — огромный, богатый, чистый, с множеством слуг, живущий своей особой жизнью, частью которой стал и маленький Сяо, который на днях чуть не умер от рук своего отца.
Дворцовый лекарь наложил на переломанные ребра тугую повязку, обработал раны и ушибы и поставил неутешительный диагноз — гиперчувствительность боли. Взрослые нахмурились, но приняли новость спокойно. Болезнь была неизлечима, а, значит, их единственно возможное действие в данной ситуации — это максимально отгородить ребенка от возможных болевых ощущений.
Сяо Цзинь же, неожиданно выбившийся в князья, сначала сидел тихо, боясь сделать лишний вздох да прикоснуться к чему-то, однако нежные слова матушки, что они наконец-то дома, что они там, где должны были быть изначально, успокоили ребенка и смогли вернуть часть былой самоуверенности. Сяо, познакомившись в менее формальной обстановке с тетей и Его Величеством, вконец расслабился, а новый титул (кто бы мог подумать, целый титул!) князя и новое имя Ци Жун окончательно уверили мальчика в собственной важности.
Поначалу А-Жун цеплялся только к матери, не отходя от нее ни на шаг, утыкался носиком в ее руку, но никогда не прятался за нее, исподлобья следя за собеседником. Ну а после… Пошло-поехало. Ци Жун начал проверять рамки дозволенного, пока его матушка незаметно для сына проходила лечение у лучшего лекаря и разговаривала с Его Величеством императором по поводу обучения мальчика.
Ци Жуну нравилось, что он видит и что его окружает. Все уважительно обращались к нему князь Сяоцзинь, исполняли его любые прихоти, а когда тот возмущался и даже кидался вещами в прислугу, те ничего не говорили, только кланялись и убирали. Ци Жун пребывал в восторге. Мало того, что он может делать что хочет, так за это его не только не побьют, но и не накажут. Мальчик мог ругаться, оскорблять слуг, кричать и капризничать и… ничего. Все вели себя так, словно те действия, за которые малышу мог сломать руку отец, сейчас ничего не значили. Чувство вседозволенности. Чувство собственной важности. Став полноправным жителем дворца, Ци Жун начал таскать в свои собственные покои все, что хоть как-то ему понравилось, боясь, что это отберут или нужно будет бежать; ел так, словно в последний раз, и поглощал знания, которые ему могла дать царская библиотека.
Ци Жун, научившись читать очень рано, чтобы порадовать матушку, читал подряд все, до чего дотягивались его руки, хотя большую часть он и не понимал и ему приходилось сидеть с толстым словарем рядом. Малыш любил читать, хоть все и говорили, что тот неуч, который только и делает, что отравляет своими действиями жизнь окружающим. Правда состояла в том, что Ци Жун порой действительно вел себя неадекватно, но не настолько часто, как всем казалось, просто это было слишком громко и при каждом появлении маленького князя, отчего у слуг возникало чувство «постоянно». Императрица и матушка Жуна наняли для малыша учителей, чтобы тот был начитанным и достойным своего титула. Его начали обучать наукам с четырех лет. И все эти события произошли не больше, чем за две недели.
И вот, наконец-то вернулся из небольшого путешествия Его Высочество наследный принц Сань Лэ — Се Лянь со своим спутником Фэн Синем и Советником, что в путешествии их сопровождал. Се Лянь светился от счастья словно маленькое солнышко, когда увидел родителей, провел официальную церемонию приветствия царской семьи, а после с разбегу влетел в раскрытые объятия матери, радостно щебеча о невероятных пейзажах, растениях и странствующем заклинателе, которого они встретили по пути. Се Лянь бы и дальше радостно рассказывал своей матери и отцу о священных горах, но женщина его остановила и попросила подождать. Немного погодя к ним присоединились Ци Жун и его матушка.
Сначала Ци Жун не хотел идти знакомиться со своим двоюродным братом, потому что считал, что тот будет заносчивым, наглым и злым мальчиком, как те, с кем он дрался на улице. Но не стоит обижаться за это на него, ведь другого отношения от сверстников Ци Жун просто не знал, а потому и опасался знакомиться с братом. Но все оказалось напрасно. Стоило только маленькому князю увидеть Се Ляна, его искреннюю улыбку, добрые, заинтересованные глаза, мягкие прикосновения по макушке и искрящийся радостью смех, как Ци Жун пропал. Еще никто кроме матери не обращал на него столько внимания, никто кроме нее не играл с ним, никто не был столь заинтересован им. Ци Жун потянулся к брату, отдавая второму близкому человеку все внимание, всю свою преданность, которую мог только нарыть в своей искалеченной душе. Ци Жун в одно мгновение вознес царственного брата на пьедестал Божества и стал поклоняться ему, заставляя поклоняться и остальных.
Для Ци Жуна Се Лянь стал не просто Богом, которому он бы без раздумий отдал свое и чужое сердце, но и путеводной звездой, что освещала его темный путь. Се Лянь с доброй улыбкой наказал учиться хорошо, и Ци Жун за максимально короткий срок изучил необходимую ему по возрасту программу, приказывая нанятым учителям учить чему-то еще. Се Лянь как-то с удивлением отметил, что матушка Ци Жуна вкусно готовит сладости, и маленький князь принялся учиться готовке. Се Лянь оказался заинтересован лошадьми и повозками — Ци Жун пытается залезть на лошадь, чтобы составить царственному брату компанию на прогулке. Снимали малыша всем двором, потому что ребенок не хотел ни в какую расставаться с любимым животным.
Много чего было еще. Все, чего касался Се Лянь, вмиг становилось священным и по возможности стаскивалось Ци Жуном в его покои. Малыш мгновенно заинтересовывался всем, к чему принц проявлял хоть какой-нибудь интерес. Все, что хотел сказать Се Лянь, Ци Жун мог предсказать до малейших деталей. Юный князь был перед царственным братом послушной собачкой, которая виляла хвостом и заглядывала принцу в рот, отпугивая всех, кто хотел приблизиться к его божеству. Кроме Фэн Синя.
Спутник принца часто указывал наследнику на чрезмерно агрессивное поведении юного князя по отношению к другим, на то, что делает пакости, словесно оскорбляет слуг и кидается в тех вещами. Фэн Синь, в чьих глазах Ци Жун был бешеным волком, притворяющимся невинной овечкой, пытался предостеречь своего друга, на что Се Лянь отшучивался, что маленький князь — всего-навсего ребенок, который еще многого не понимает. Частично так и было — никто из них не понимал, что творилось в голове малыша, но никто и не пытался. Да даже если бы и нашелся человек, заглянувший в мысли Ци Жуна, то он понял, что улица и агрессивный отец оставили слишком глубокий след в душе князя.
Ци Жун ругался и кидался вещами в слуг, потому что те трогали его вещи. Ведь раньше он жил в одной комнате с матушкой и отцом, а из вещей у них была только одежда да одна-единственная золотая заколка. А теперь Ци Жун просто охранял свои вещи. Это его! Только его! Никто не смеет заходить в его комнаты, на его территорию, трогать без позволения его вещи.
Из-за несчастливого детства невольно перенял Ци Жун и поведение отца, отчего Ци Жун часто кричал, бранил и оскорблял окружающих его людей, считая, что так те быстрее поймут, сделают, заткнутся или просто уйдут с дороги. По крайней мере, Ци Жун никогда не бил слуг. Все же какие-то барьеры и неприязнь к отцу не позволили перенять и эту часть поведения.
А еще иногда, когда его одевали или мыли его волосы, ему могли сделать больно. Ци Жун шипел, убийственно смотрел и обещал уволить тупых слуг, на глазах которых от такого словоблудия наворачивались слезы. Невдомек им было, что Ци Жун, отвыкший от боли, слишком сильно ощущал те или иные действия. Ему действительно было неприятно, а иногда даже больно, когда слуги случайно проходили короткими ногтями по коже или слишком сильно давили на мочалку. А уж расчесывание стало для мальчика пыткой. Как известно, ко всему хорошему привыкаешь очень быстро.
В итоге все свелось к тому, что Се Лянь возился с Ци Жуном и игнорировал замечания Фэн Синя о маленьком дьяволе. Ци Жун закреплял за собой репутацию абсолютно набалованного и беспардонного человека. Матушка иногда могла шутливо пожурить гипперактивного ребенка, а после приготовить сладости и рассказать маленькому князю сказки. А император и императрица не обращали особого внимания на шалости.
Все шло более-менее ровно, пока не скончалась матушка Ци Жуна. Резко и быстро оборвалась ее жизнь из-за слишком большой дозы лекарства, которыми лечилась женщина от крови в легких. Лекаря того моментально сослали в Юнань, хотя по закону должны были казнить, но слишком уж старый лекарь зарекомендовал себя, оставил талантливых учеников и не раз спасал жизнь Его Величеству с императрицей. Поэтому и закрыли глаза, отправляя в засушливую Юнань.
Ци Жун, после того, как увидел тело матери, находился на грани безумия: кричал, смеялся, обнимал холодное, уже окоченевшее тело и плакал. Рыдал навзрыд, раскачивался из стороны в сторону и почти до крови разодрал ногтями собственные плечи, пытаясь отрешиться физической болью от моральной. Вытащил его Се Лянь, обнимая брата, держа крепко, чтобы тот не навредил себе. Ци Жун, когда пришел в себя и узнал о судьбе старого лекаря, чуть ли не самолично попытался отправиться в Юнань наперевес с кинжалом (для меча был сильно мал). Стащил его с лошади у самых ворот Сань Лэ Фэн Синь и приволок сопротивляющегося мальца во дворец.
Так и получилось, что после этого случая черное зерно в его душе окончательно укоренилось и дало ростки. Все люди потенциальные враги и убийцы. Все люди опасны. Никто просто так не пожелает тебе добра и не протянет руку помощи без выгоды для себя. Ты можешь рассчитывать только на себя.
Только Се Лянь и императрица, которая после смерти сестры пыталась заботиться о ее сыне, были добры к Ци Жуну. Только они заслуживают хорошего отношения Ци Жуна. Се Лянь все еще сиял ярче солнца на постаменте для статуи Бога, относился с прежней заботой и имел право касаться Ци Жуна. Только вот… Все чаще царственный брат прислушивался к слухам вокруг и словам Фэн Синя. Все чаще брат смотрел с некой задумчивостью и опаской, словно пытался разглядеть в нем что-то, что Ци Жун никогда не покажет перед своим Богом.
А потом Се Лянь уехал с Фэн Синем обучаться совершенствованию. Растерянный Ци Жун не сразу понял, что остался один и ему вновь придется отращивать шипы, чтобы никто не посмел его обидеть. Он некоторое время ходил крайне задумчивым, а потом императрица поделилась с ним одной очень важной вещью, которая до поры до времени не будет известна общественности. Советник сказал, что Се Лянь вознесется. Что это его судьба. Королевство Сань Лэ останется без принца. Нынешние правители больше детей не имеют, а Ци Жун их близкий родственник, поэтому имеет полное право на трон. Но для этого он должен получить еще больше знаний, все возможные умения до его наречения принцем.
Ци Жун сначала отказывался, ведь это законное место его царственного брата, и он не имеет права претендовать на его место. Ци Жун чуть ли не плакал, ведь он не мог встать на место Се Ляня, не мог даже представить, ведь в голове Ци Жуна его брат уже как сто лет правит королевством, а рядом с ним стоит его верный князь. И поменять роли Ци Жун вот так сразу не мог, но… его не спрашивали, чего он хочет. Юного князя поставили перед фактом и на следующий же день начали усиленное обучение, чтобы племянник хотя бы приблизился к уровню их сына.
Уже намного позже Ци Жун узнал причину, почему тот не мог отказаться: императрица болела странной болезнью, отчего все ее беременности заканчивались выкидышами. Император успокаивал свою жену, но оба понимали, что не имея наследника, государство падет, будет разорвано борьбой за трон. А здесь сын сестры, хоть и с кровью Юнани, но которого они приняли его, поэтому было решено обучать Ци Жуна, который с каждый годом все больше и больше становился похож на Се Ляна, отчего императрица испытывала к нему самые тёплые чувства, видя в сыне сестры родного сына и брата Се Ляня.
Ци Жун тогда не отказался, принимая секретную игру по взращиванию из себя наследного принца. Он считал, что так сможет приблизиться к своему Богу — царственному брату, поэтому учился не покладая рук всему, что ему давали, а в свободное время доводил до нервного срыва слуг, выплескивая свой негатив и отдыхая. Ци Жун рос, начинал понимать, что его вещи не отнимут, что он в безопасности, но детские привычки так просто не исчезают, поэтому в своей голове он играл: ставил ставку на то, сколько продержится новая служанка. Если он проигрывал, то занимался фехтованием и каллиграфией в два раза больше и лишал себя сладкого, а если побеждал, то брал лошадь и приезжал к подножью храма и выжидал Се Ляна. Конечно, тот не приходил, так как не знал о Ци Жуне, но князь продолжал приезжать.
Слуги сходили с ума от Ци Жуна. Тот все время твердил «мой царственный брат», «мой царственный брат»! Казалось, что после того, как он узнал о возможном вознесении Се Ляня в глазах Ци Жуна тот стал чуть ли не правителем небес. Бог, Владыка, Правитель, священное божество, на которое даже смотреть нельзя. «Мой царственный брат». Ци Жун его брат. Только его. Никому нельзя быть рядом, никто не смеет смотреть на его царственного брата.
Се Лянь был вознесен на пьедестал Бога в голове Ци Жуна, отчего у последнего сложился ошибочный образ Наследного Принца, ведь, несмотря ни на что, Се Лянь оставался человеком. Но Ци Жун ничего не слышал. Неправильное слово или надменный взгляд в сторону его брата — несчастный становился объектом издевательств. Ци Жун был доволен. Никто не смеет осквернять божественный образ его брата.
Се Лянь все реже и реже возвращался домой, прибывая сначала на пару дней, а после и вовсе на полдня раз в пару месяцев. Принц был настолько вовлечен в свою идею о вознесении, что не вдавался в происходящее вокруг. А подумать было о чем: об отце, о матери, о народе, о брате. Се Лянь все чаще смотрел на брата внимательно, ища в нем тщательно спрятанное зерно зла, но не мог разглядеть, а Ци Жун преданно смотрел в глаза, подстраиваясь под теплую руку, которая дарила необходимое спокойствие.
Только вот все чаще Се Лянь не искал встречи с Ци Жуном, даже пытался сбежать от него, а князь истерично искал: «Где мой царственный брат?». Руки перестали приносить тепло, взгляд стал колючим, осуждающим действия брата, его поведение, а Ци Жун ночью плакал в подушку от удушающего холода и одиночества, цепляясь мертвой хваткой в бедра, оставляя наливающиеся синяки.
«Почему мой царственный брат не хочет меня видеть?»
«Что я сделал такого, что мой царственный брат перестал обращать на меня внимание?»
«Как так вышло, что мой царственный брат смотрит на меня тем же уставшим и осуждающим взглядом, что и остальные люди?!»
Ци Жуну было плохо. Он буквально преследовал Се Ляна, искал с ним встречи, прогуливая занятия по красноречию. Только брат не находился. Зато все чаще происходили стычки с Фэн Синем и новой собачкой Му Цином. Ци Жун скалил зубы. Его царственный брат выбрал нового слугу. Но зачем ему кто-то еще, если рядом с ним всегда был он?
А потом наступил праздник. Его царственный брат в одеждах бога как никогда был похож на Совершенного Владыку, отчего Ци Жун чуть ли не скулил на трибунах от счастья, вываливался с них, желая упасть на колени перед своим божеством. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Мне нужно только твое внимание. Мне нужна только твоя улыбка и теплая рука. Пожалуйста, позволь быть рядом.
Но какой-то ребенок, упав с трибун, стал обладателем внимания его царственного брата. Он прижимался к нему так доверчиво, так хватался за его одеяния, словно за последнюю соломинку, а брат обаятельно улыбался, прижимал чумазого малыша еще ближе и крепче, спрашивал, как тот себя чувствует. А Ци Жун смотрел и… завидовал. Ревновал. Почему не он? Чем какой-то оборванец лучше его? Почему его царственный брат так волнуется о мальчишке, что навлек на их государство бедствие?
Ци Жун так завидовал. Его ломало от противоречивых мыслей. Почему-почему-почему?! А после пришло осознание: если мальчишка, что всецело завладел вниманием брата исчезнет, то он сможет вновь получить толику тепла? Все станет как раньше? Точно станет.
Но Ци Жун ошибся. Гонимый жаждой мести он самолично принялся исполнять замысел. Запихал ребенка в мешок, привязал к колеснице и погнал по улицам, надеясь, что от полученных ранений мальчик умрет сам. Только опять все пошло не по плану. Мир Ци Жуна под разочарованным, обвиняющим взглядом Се Ляна рушился.
«Брат, почему ты так смотришь на меня?»
«Почему ты отвернулся от меня?»
«Почему твоя собака сломала мне руку?»
«Это слишком больно, брат. Ты же знаешь, я не переношу боль»
«Я всего лишь хотел, чтобы мы вновь стали братьями»
«Я так хотел твоего внимания, брат»
Ци Жуна трясло. Наступающая истерика настигла его в библиотеке, где он свернулся клубочком и забился в самый дальний и темный угол, баюкая сломанную руку. Он тихо скулил на одной ноте, пытаясь уложить в голове тот факт, что брату он не нужен, что он его… нет-нет-нет-нет! Не мог же его брат ненавидеть его? Это полный бред! Его царственный брат любит и ценит всех людей. Он внимательно относится ко всем, кто его окружает. Видимо, ко всем, кроме Ци Жуна.
Об этом думает Ци Жун, когда ищет брата, чтобы поговорить с ним, но узнает, что тот ушел в путешествие. Вот так просто. Не уведомив никого, кроме своих слуг и родителей. Пока Ци Жун отходил от истерики, а после искал брата, никто не искал его. Было больно. Князь вновь впился ногтями под ребра и с силой сжал. На коже остались красные полосы, но те причиняли такую боль, что на глазах вновь выступили слезы. Старательно возвышаемый образ любящего старшего брата прекратил свое разрушение, а Ци Жун, встав, пошел на уроки по экономике, мучаясь от боли в боку.
Через пару дней он узнал, что Се Лянь вознесся и вместе с императором и императрицей заложили фундамент для первого храма нового божества. Все прошлые обиды вмиг улетучились, оставляя на душе привкус горечи да новый лепесток цветка зла в душе. Ци Жун контролировал все этапы строительства храма. Все должно быть идеально. Храмы его брата должны быть самыми богатыми, самыми величественными, самыми… Самыми из самых!
Ци Жун не понимал, почему брат не хочет, чтобы перед ним преклоняли колени, но послушно следил за тем, чтобы никто не смел этого делать, а тех, кто приносил подушки, выгонял из храма вовсе. Нечего тут невеждам делать. Ци Жун и сам молился. Но о самом брате, чтобы его вознесение принесло брату славу. Молился о новых последователях. В мыслях подросток смеялся — какие глупости, молятся о том, в чем Боги могут помочь… Но Ци Жун продолжал. Ему не нужно было ничего, ведь у него уже все было, а брату поддержка его молитв принесет тому хоть какое-то счастье и благополучие.
А после пришли люди Юнани, которых Ци Жун втайне ненавидел из-за отца, и начался настоящий переполох. Официальное назначение Ци Жуна Его Высочеством Наследным Принцем отложилось. В государстве начались беспорядки, люди злились на беженцев, цветущая столица превратилась в какую-то окраину, отчего, исполняя приказ императора, Ци Жун лично с небольшой армией выгнал наглых беженцев за ворота. Только он в этом государстве имеет право вести себя так нагло. Да и император неплохо так им помог: деньги, еда, а те вздумали атаковать их. Ничтожные псы, которые, получив от человека кусок хлеба, преследуют, отбирая все, что тот имеет, а после, грызут человека до смерти.
Ци Жун считал тех людей бешенными псами, которые не остановятся ни перед чем для достижения своей цели. Князь предлагал на корню уничтожить юнанцев, пока те не уничтожили их. Только вот неожиданно спустившийся с небес Се Лянь был абсолютно против (а ведь Ци Жун практически уговорил императора).
Мирное решение проблемы? Да это невозможно! Может ты и Бог, но мы нет. И не сможет Его Высочество наследный принц решить эту ситуацию. Ци Жун спорил с Се Лянем, хотя внутренне заходился криком счастья, что вот так может стоять рядом с братом, со своим Богом. Он с самого детства считал, что брат прекрасен как Небожитель, и оказался прав. Но Ци Жун был вынужден оставить чувства внутри, чтобы отстоять свою точку зрения.
Император же смотрел на племянника и сына и не видел внешней разницы. Се Лянь, вознесшийся в семнадцать лет и шестнадцатилетний Ци Жун были невозможно похожи. Тот же цвет волос, та же длинна и прическа. Та же форма лица, носа и губ. Различны были цвет глаз, ямочки на щеках, когда Се Лянь улыбается, да общая утонченность, даже щуплость Ци Жуна, которая не успела исчезнуть не смотря на тренировки с мечом.
Смотря на Ци Жуна создавалось ощущение остроты во всем: взгляде, речи, характере, даже внешне тот выглядел как-то по подростковому нескладно — изящные тонкие пальцы, острые локти и коленки, тонкие запястья и высокий рост. А Се Лянь выглядел мягко, приятно, идеально. Плавные черты лица, чуть пухлые губы и мягкий взгляд, который так и сияет добром и состраданием. Телосложение крепкое, явно понималось, что титул Бога войны был дан не за красивые глаза. И смотря на своих двоих сыновей, император понимал, что привычка все повторять за старшим сыграла с Ци Жуном шутку — тот невольно повторял некоторые жесты, копировал прическу брата, походку и даже позы.
Копия, — невольно подумалось императору, смотря на рядом стоящих братьев. Их спор перерос в словесные баталии: агрессивный и грубый со стороны Ци Жуна и упрямый и твердый со стороны Се Ляна.
Неожиданно император прервал начинающуюся драку и практически выгнал сына из дворца. Се Лянь ушел помогать людям государства и пытаться решить проблему Юнани с дождем. А пока император и Ци Жун пытались придумать, как решить начинающийся конфликт. Хоть Правитель и понимал, что идея Ци Жуна хоть и единственно-верная, но прибегать к столь радикальным методам не хотел. Юнань также были народом Сань Лэ.
И пока Се Лянь пытался решить проблему миром, отдав стакан с водой сразу двум, император поддерживал коренных жителей в Сань Лэ и армию, что методично юнанцев уничтожала и пыталась выпроводить куда-то еще, Ци Жун эту самую армию возглавил. Князь, словно гибкий дракон, извивался между откуда-то взявшими оружие беженцами, что все лучше и лучше управлялись с оружием, убивал направо и налево, спасая неудачливых солдат от рокового удара, что создало князю новую репутацию благородного и отважного воина. После Ци Жун стирал с лица кровь, слушал доклад от генерала и уходил во дворец к императору с донесением, пытаясь уговорить того на кардинальные решения.
А потом начало распространяться поветрие ликов. Ци Жуна, которого учили, что, раз он будущий правитель Сань Лэ, значит, обязан заботиться о своем населении, коробила вся эта ситуация. Он не знал, что делать, поэтому вернулся к молитвам своему Богу о помощи. Ведь эта болезнь не могла возникнуть на пустом месте. Эта болезнь явно не была человеческого происхождения, поэтому Ци Жун считал, что только Бог может с ней справиться. Он мысленно умолял прекратить распространение болезни, чтобы император наконец-то дал свое согласие на уничтожение беженцев, ведь даже спепому стало ясно, что тех поддерживают другие государства, и молился, что у его царственного брата были силы для преодоления всех препятствий.
Только император приказ не отдавал, явно веря в силы сына и уважая его мнение, болезнь набирала обороты, и почти все мирное население заразилось поветрием ликов, а брат явно слабел, не имея возможности быть в нескольких местах сразу, не имея возможности справиться с болезнью. Ци Жун приходил к брату, пытался с ним разговаривать, поддержать его, помочь, но из его рта выскальзывали только саркастичные и язвительные замечания. Раньше Се Лянь мог заглянуть за эту маску, понимал своего брата, понимал его чувства, но сейчас, обуреваемый собственным бессилием и отчаянием, наполненный ничтожными слухами и предубеждениями, Се Лянь подумал, что Ци Жун пришел посмеяться, ткнуть носом в его провал. Он прогнал его. А Фэн Синь и Му Цин еще и ввязались в драку с ним. Что может обычный человек против жителей Нижних небес? Ничего. Но Ци Жун, обнимая живот и корчась в болевых муках, радостно заметил, что несмотря ни на что, поставил слугам брата по фингалу.
Может быть, всему виной рана в драке со слугами Се Ляна, может, его внутренние переживания, но в следующем военном столкновении Ци Жун чуть не умер от проткнувшего его меча. Спас его один из солдатов, оттащил в сторону и оказал первую помощь, после чего князя отнесли к дворцовому лекарю. Несколько дней Ци Жун мучался лихорадкой, цепляясь за жизнь, мечтая только о том, чтобы увидеть брата, а когда проснулся, с удивлением понял, что дворец опустел. Звенящая тишина опустилась на дворец.
Ци Жун, не найдя никого рядом с собой сел на кровати, тяжело дыша от полученной раны, и пытался позвать кого-то. Но никто не пришел. Князь нахмурился. Разгорающаяся паника проникла в сердце, поднял голову страх, а чувство самосохранения вопило о побеге. Ци Жун кое-как поднялся, пытаясь не закричать от боли, и дошел до ящика с лекарствами. С облегчением он увидел обезболивающее и залпом выпил весь пузырек, бросая склянку на пол. Не сразу одевшись в привычные и родные одежды цвета ци, Ци Жун осторожно выглянул за дверь. И лучше бы он этого не делал.
Палаты для больных были окружены сильнейшим звуконепроницаемым барьером, поэтому шум битвы и не проходил внутрь, но, будем честны, битва давно закончилась. По дворцу, явно ошалевшие от роскоши, носились солдаты Юнани. Они тащили все: картины, золото, украшения, посуду. От картин, украшенных драгоценными камнями, ничего не осталось, кроме висящих лоскутов, дорогие полы затоптаны грязью, а портреты царской семьи изуродованы до неузнаваемости.
Ци Жун вернулся обратно и забрал последние пузырьки с обезболивающим и скользнул в ближайший секретный лаз, которые ему когда-то показал его царственный брат, когда они были маленькими. Он шел быстро, но аккуратно, стараясь не потревожить рану еще сильнее, однако уже чувствовал разливающийся по телу жар. Перед глазами иногда плыло, и приходилось держаться за стены. Ци Жун в эти моменты благодарил всех Небожителей, что не чувствует боли и что додумался прихватить еще эликсиров. Вот он подбирается к выходу и прислушивается, стараясь заглушить собственное больное дыхание. Он слушает, а после, посчитав, что опасности нет, нажимает на рычаг, и картина вместе со стеной отъезжает в сторону, давая возможность выйти из пыльного тайного хода. Весь в пыли, осматривая чуть туманным взглядом помещение, Ци Жун идет в направлении следующего тайного хода, чтобы потом перейти в следующий, а затем еще и еще — вон из дворца.
Неожиданно его хватают за руку, Ци Жун пытается выбраться из захвата, но он слишком ослаблен, а оттого медленен. Его валят на пол, придавливая тяжелой обувью, и склянки под весем лопаются, моча одежду и впиваясь осколками в грудь. Ци Жун тихо шипит скорее по привычке, чем от реальной боли — обезболивающе действует прекрасно.
К его уху склоняются, что-то говорят, а после хватают за волосы и тянут к окну, чтобы посмотреть на его лицо. Ци Жун возмущается, кричит, хватается руками за руку противника, царапается и пытается ударить ногами, но все его попытки быстро обрываются очередным ударом по голове. В его лицо внимательно всматриваются, улыбаются, а после смеются громким, безумным смехом и с силой кидают в центр комнаты. Солдат зовет своих друзей, говоря, что нашел то ли Се Ляна, то ли его брата Ци Жуна, а у князя трясутся руки и табуном бегут мурашки. Ему холодно и страшно от осознания происходящего, что с ним будет. Он королевских кровей, но разве страх — прерогатива обычных людей? И он боится. И не напрасно.
В комнату входят трое крепких, здоровых парней в броне и с оружием в руках. На фоне этих солдат Ци Жун выглядит маленьким, хрупким ребенком, который только недавно вышел из дома во взрослый мир. И это почти правда. Ему едва исполнилось семнадцать. Солдаты обступают его, хватают за волосы, а Ци Жун в ужасе замечает, что обезболивающее начинает отпускать. Люди вокруг неприлично ржут, всматриваются, пытаются заставить Ци Жуна представиться. Его вновь роняют, отчего заколка с волос соскальзывает, распуская волосы по лицу и одежде, ореолом ложатся на пол. Какой-то бугай наступает ему на пальцы и давит и Ци Жун орет от боли в ломающихся пальцах. Он плачет на смех солдат, прижимает покалеченную руку к груди, где все еще торчат осколки и подвывает тихо-тихо.
К нему вновь подходят, поднимают голову за волосы, словно он какая-то девушка легкого поведения и мерзко хлопают по щекам. Ци Жун, словно загнанный зверь обреченно кричит, таранит врага своим лбом, опрокидывая его, вытаскивает целой рукой меч и одним ударом лишает одного воина головы, кидается ко второму и вцепляется зубами тому в шею. Оставшийся на ногах бьет его с размаху по голове, пытается заставить отпустить шею друга, но когда его отрывают от человеческого тела, Ци Жун забирает чужую жизнь.
Князь безумного смеется, в крике случайно проглатывая проклятую плоть. Его товарищи избивают его, ломают ему кости и бьют-бьют-бьют. Остервенело, так сильно, что у них самих болят ноги, но продолжают мстить за убитых товарищей. Ци Жун давно сорвал голос, а слезы текут помимо его воли. Он бы не доставил им такое удовольствие, как увидеть свою слабость, но ему так больно.
Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно. Больно! Больно! Больно! Больно! Больно! Больно! Больно! Больно! Больно! Больно! Больно! Больно! БОЛЬНО! БОЛЬНО! БОЛЬНО! БОЛЬНО! БОЛЬНО! БОЛЬНО! БОЛЬНО!
Боль проникает в каждую частичку его тела, хаотично в панике ударяется о любые препятствия, и не уходит, оставаясь внутри, скручивая мышцы и играя на нервах тупым мечом. Ци Жун задыхается, воет, поглощенный собственным отчаянием и возносит молитву своему единственному Богу:
Спаси. Спаси. Спаси. Спас Спаси. Спаси. Спаси. Спаси. Спаси. Спаси. Спаси. Спаси. Спаси. Спаси. Спаси. Спаси. Спаси. Спаси. Спаси. Спаси! Спаси! Спаси! Спаси! Спаси! Спаси! Спаси! Спаси! Спаси! Спаси! Спаси! Спаси! СПАСИ! СПАСИ! СПАСИ! СПАСИ! СПАСИ! СПАСИ! СПАСИ! СПАСИ! СПАСИ!
МОЙ ЦАРСТВЕННЫЙ БРАТ, СПАСИ МЕНЯ!
СЕ ЛЯНЬ!
СПАСИ!
ПОМОГИ!
УМОЛЯЮ!
ПОЖАЛУЙСТА!
ПОЖАЛУЙСТА.
Пожалуйста.
Пожалуйста…
Его тянут из комнаты опять же за волосы, не заботясь о его царском, побитом теле. Он сбивает все пороги, его тянут через тела убитых солдат Сань Лэ, Ци Жун смотрит безумным взглядом в пустые, мертвые глаза и понимает, что он уже мертв. Он один из них. Он пытается вырваться, что-то сказать, но из горла вырывается только булькающий хрип. Ци Жун выхаркивает кровь, а после до крови прикусывает губу от новой вспышки боли, когда тело непроизвольно дергается. Его вытаскивают на улицу, насильно поднимают и Ци Жун из последних сил хватается за удерживающую его руку, пока с него окончательно не сняли скальп.
Мужчина говорит и Ци Жун с трудом разбирает его слова, цепляясь ускользающим сознанием за реальный мир сам не зная за чем. Из разговора он узнает, что он единственный из царской семьи кого они нашли. Радость затапливает сознание, что его брат жив, но после болезненное осознание набатом бьет в искалеченной голове, что раз Се Лянь с императором и императрицей скрылись, то это значит… это значит… что его бросили? Оставили на растерзание этим юнанцем? Пелена застилает глаза, но Ци Жун делает над собой усилие и проглатывает слезы с криком боли и отчаяния.
Ему связывают за спиной руки. Словно преступнику. Тащат к платформе.
«Эшафоту», — догадывается Ци Жун.
Собранная из подручных средств конструкция не внушает доверия. Кажется, что она развалится еще до того, как он ступит на нее. Только солдат и мирных людей, которые вступили на очищенную землю, это не волнует. Им нужно зрелище. Им нужна уверенность, что царская семья их вновь не выгонит, а для этого их нужно уничтожить.
Толпа называет имя его брата и против воли Ци Жуна в груди разгорается гнев. Он не его брат! Он Ци Жун! — хочется ему крикнуть в толпу, но сил нет. Солдаты делают это за него, и люди удивленно шепчутся, замечая, как же они похожи. Как братья.
Почти близнецы.
Ци Жуну хочется смотреть в небо и кричать.
Где же ты, мой царственный брат?
Посмотри на меня!
Видишь, как и обещал, я умираю за тебя.
Внутри тихо просыпается ненависть.
Се Лянь, мой царственный брат, почему ты не пришел за мной? Почему ты не забрал меня? Я настолько тебе противен, что ты не хочешь меня видеть? Я настолько омерзителен тебе? Мой царственный брат, почему ты оставил меня?!
Но небо безмолвно. И единственное, что слышит Ци Жун, это довольные крики людей, когда на его шее затягивают петлю. Люди хотят шоу. Хотят продолжение, поэтому в побитого, отчаянного, брошенного князя летят камни. Кто-то даже тратит на него фрукты, отчего на, когда чудесном внешнем одеянии цвета ци расплываются уродливые пятна, смешиваясь с кровью. Солдаты игриво натягивают веревку, отчего он поднимается вверх, петля затягивает, его тело в припадке бьется, стараясь сделать спасительный вдох.
Люди продолжают смеяться, радостно улюлюкать, а солдат отпускает веревку. Люди, нет, мерзкие жалкие псы, смотрят на него как на кусок мяса, пытаясь сожрать одними глазами. Они требуют хлеба и зрелищ, и солдаты проворачивают подобный трюк еще несколько раз. Кожа на шее стерлась, и веревка на сантиметр вошла в нежную плоть. Ци Жун уже молит о смерти. Чтобы эта отвратительная пытка на потеху публике закончилась.
Пожалуйста…
Хватит…
Дайте мне умереть…
А вот в его душе все горит пожар. Пожар ненависти на народ Юнани, на своего брата. Ненависть на себя. Ох, как же он нанавидит всех этих людей и желает им смерти. Ци Жун сходит с ума. Ци Жуну так больно, что он уже ничего не понимает и не осознает. Только всепоглощающая боль, ненависть и желание жить, чтобы отомстить всем обидчикам. Разорвать их в клочья, заставить страдать так, как страдал он.
Его вновь тянут к небу. Ци Жун в очередной раз дергается и наконец-то испускает дух. Народ Юнани в упоении кричит. Они смогли избавиться от одного из царской семейки. Осталось еще трое.
Ночью, когда все спят, на площади ярко горят души сотни убитых солдат. Но больше всех среди всех голубых огней выделяется один маленький, спокойного, нежно-зеленоватого оттенка. Один маленький лазурный огонек. Он светит мягко и спокойно, но иногда заметно, как его края то разгораются сильнее, то чуть затухают. Огонек подлетает к висящему на виселице человеку королевских кровей. Ветер раскачивает это тело. Никто не удосужился его снять и похоронить. Максимум, что сделают юнанцы — это бросят его с телами других солдат в яму, а минимум — оно сгниет здесь, вместе с виселицей, а плоть склюют вороны.
— Ненавижу, — слышится на площади хриплый голос. Патрульные взволнованно оглядываются, зовут собратьев.
— Ненавижу.
Маленький огонек пульсирует все сильнее, разгорается настоящим пожаром. Через минуту на площади находятся два одинаковых человека. Один висит на веревке, медленно раскачивается из стороны в сторону, а второй спокойными и уверенными движениями развязывает тугой узел на шее. Двойник истерично смеется и люди вздрагивают. Смех хриплый, надрывный, словно у человека не все в порядке с горлом. Часть солдатов поспешно поднимают мирных жителей, пока остальная часть пытаются убить неожиданно восставшего после смерти Ци Жуна. Тот переродился призраком. Смертельно-опасным демоном. Сразу свирепый. Вокруг него летают зеленые огоньки, которые, повинуясь воли хозяина разлетаются на крыши ближайших домой.
Огонь пожирает прошлое. Не успевших спрятаться людей. Они кричат, плачут, и Ци Жун упивается их страхом, смеется как безумец и медленно несет свое тело в только ему известное место. Волосы трупа загораются зеленым огнем и Ци Жун раздраженно шикает. Огонек слетает с волос, подлетает к щеке хозяина и преданно, извиняще трется. Подросток отмахивается и продолжает геноцид жителей Юнани. Люди бегут из горящей столицы, плачут и проклинают этот город. Улучшенный слух улавливает мольбы людей о помощи, крики, что это проклятый город, который невозможно взять, что лучше бы они ушли, а не лишались жизней сыновей в этой бесполезной войне.
Ци Жун смеется. Он кричит людям вдогонку, что найдет их и отомстит, что они будут умолять его убить их. Он будет медленно отрывать им руки, ноги, а после бросит у своих ног и будет использовать как подставку. Новорожденного демона охватило самое настоящее безумие. Люди убежали, оставив пылающий город, а Ци Жун шел в сторону королевской усыпальницы, чтобы похоронить свое тело.
И только одна фигура в белых похоронных одеждах внимательно следила за юным демоном, что был так похож на объект его вожделения.