Джуго безумно благодарна своим друзьям. Сколько бы она не доканывала их своим характером, те все равно остаются рядом и продолжают ее охранять от окружающих людей. Уно шутит, что они охрана для принцессы. Пятнадцатой в принципе все равно, как он это назовет, но не перестает их мысленно благодарить каждый день. Она бы и говорить могла, только Рок после пятого спасибо за день, когда он опять отогнал настойчивого поклонника от подруги, пригрозил ей, что проломит ее черепушку, если она продолжит в том же духе. Мол, они же люди понимающие. Ничего страшного в этом нет, а им выполнять роль своеобразных охранников совсем не в тягость.

      В Нанбе, как не крути, и среди заключенных, и серди надзирателей, преимущественно мужчины. Увидеть здесь женщину, молодую девушку, для них сродни дару божьему. Конечно же никто утерпеть не сможет и полезет знакомится. И свои поползновения в сторону бедной девушки не прекратят, пока не встретятся лицом с тяжелым шаром Нико или крепким кулаком Рока. Хотя быть прикованным к месту прожигающим дырки взглядом Уно не хочется тоже. И меньше чем через полгода вся Нанба усекла, что на милую Джуго слюни пускать можно только издалека. Очень издалека. Метров за тридцать желательно, если не хочешь в ближайшее же время оказаться в стене.

      Как ни смешно было бы это говорить, но четвертым охранником в конце концов стал Хаджиме. Кому как не надзирателю тринадцатого корпуса разбираться с проблемами своих заключенных? И как бы ему не хотелось иногда вмазать пятнадцатой за ее вечные побеги из камеры и за ее острый язык, приходится только скуривать дополнительные две пачки сигарет и поминать заключенную добрым словом. Сугороку иногда кажется, что и он сам в общем и целом Джуго просто-напросто избаловал. Хотя, когда он вспоминает ее ночные истерики в первые дни ее заключения в Нанбе, творившийся сейчас пиздец пиздецом даже назывался с большой натяжкой.

      Джуго боится прикосновений.

      Когда в первый день ее заключения в Нанбе он касается ее руки, пока тащит в камеру, пятнадцатая пытается вырвать руку из его крепкой хватки. Дергается, кричит и не прекращает попыток до самой камеры. А когда она наконец оказывается в просторной комнате, за решеткой, разделяющей ее и надзирателя, сползает вниз по двери и плачет. Хаджиме в общем-то было насрать. Его работа — следить, чтобы заключенные в его корпусе находились в своих камерах. Всего лишь. И то, что какая-то там мелкая девка истошно верещит — совсем не его проблема.

      Но это повторяется снова. И снова. И снова. До тех пор, пока он не хватает ее за шкирку и не ведет в мед. кабинет на обследование к Казари, после разговора с которой Джуго оставляют там еще на неделю, а самому Хаджиме дают смачную затрещину и часовую лекцию о его некомпетентности, невнимательности и умении решать проблемы только грубой силой. После чего ему наконец-то поясняют что не так с этой заключенной.

      У Джуго гаптофобия.

      По возвращении обратно в свою камеру она не говорит об этом со своим надзирателем. И сам Хаджиме не стремится к выяснению причин ее проблем. Да, Нанба это то место, где они перевоспитывают людей, но навязываться, когда знает, что в ответ услышит лишь тишину, Сугороку не собирается. Не касаться, так не касаться. Точек воздействия, особенно после подселения к ней ее старых друзей, у него найдется много. И не слышать в корпусе ночью всхлипы и истерики от ночных кошмаров — лучшая награда за столь ничтожное действие.

      Джуго ее надзиратель вполне устраивает, когда он перестает ее касаться. Забавный в некоторой степени. Особенно, когда злится после ее очередного побега со своими друзьями, когда он ничего не может ей сделать, кроме как покрыть трехэтажным матом и потащить за наручники обратно в камеру. О, это лицо. Оно определенно скрашивает дни, как и ее давние друзья.

      Пятнадцатая не вопит каждую ночь от кошмаров, но они ей все равно снятся. Разные, отличающиеся друг от друга завязкой сюжета и героями в нем. Но суть и итог у них всегда были одни и те же. Джуго вечный беглец. Для нее открыть любой замок — совсем не проблема. Даже если за неудачную попытку запросто можно подорвать саму себя. Не страшно. Промахов она не допускает и вскрывает все, что можно вскрыть, за считанные секунды. Джуго беглец. Все, что она умеет — открывать туеву хучу различных замков и уходить из тюрем так, будто вышла из дома на прогулку. Зато сбегать по-настоящему, так, чтобы начинать новую жизнь и скрываться от полиции — нет. И снова, и снова ее забрасывают в множество разных тюрем, ставят новые номера на теле и избивают так, что хочется выплюнуть все свои органы. Ее били по голове, по лицу, в живот. Все ее тело иногда напоминало самой Джуго просто избитый комок нервов. Стражам порядка все равно. Наделенные полномочиями, они очень часто заходили за грань.

      Преступники ведь плохие люди. Кому какая разница, если они изобьют никому ненужную девчонку?

      Ее продолжали избивать, куда бы она не попала. И Джуго действительно радовалась, что дальше этого никто не заходил. Никому не нужно было тело нескладной мелкой преступницы, где одни кожа да кости от постоянного недоедания. Использовать такую, как грушу для битья, чтобы пар спустить — милое дело. С ними не считаются. Ни с ней, ни с другими преступниками. Мусор. Отбросы общества. Никто их не спасет. Все, что они могут, так это терпеть и помалкивать в тряпочку, пока изо дня в день продолжается этот круг нескончаемого насилия. Джуго знает, каково это, чувствовать, когда твою голову впечатывает лицом в стену чья-то большая ладонь. Знает, каково это, находиться в предобморочном состоянии, слышать ругательства в свой адрес как через толщу воды и все равно получать удар в живот, от которого все тело дергается и хочется кричать. Знает, как падают перед глазами цветные звезды, когда за неделю наказания вместо еды ты получаешь только бесконечные удары плетью. Все ее надзиратели были горазды на разные извращения. Среди них очень часто были и те, кому доставляло восторг избиение преступников. Отвратительно.

      Боже, да над ней даже опыты ставили, после которых она оказалась один на один с кандалами, которые невозможно снять!

      Джуго вечный беглец. И только за это она получает надбавки к своему сроку, хотя изначально сидеть должна была всего ничего за незначительную кражу. И иногда она действительно сожалеет, что сбежала из своей первой тюрьмы, где условия были вполне себе неплохи и ее не били за каждый проступок. Однако теперь побег стал смыслом жизни. Она убегала не от наказания за свои деяния. Она убегала от бесконечной череды боли. Вся ее маленькая жизнь – это удары, удары, удары.

      И незадолго да Нанбы Джуго понимает, что испытывает настоящий страх к любому человеку, кто только потянет руку в ее сторону.

      Джуго боится прикосновений. Потому что прикосновения означают боль.

      Нанба прекрасное место. Их кормят несколько раз в день, камеры напоминают обычные жилые комнаты, можно развлекаться чтением и играми почти круглые сутки, а за работу получают должное количество денег на сберкнижку. И еще никто к ней больше не прикасается. Вообще. Пятнадцатая наконец-то может дышать полной грудью, не тереть ночью треснувшие ребра и не просыпаться в слезах. Рядом дорогие друзья, которые поддерживают ее маленькую идиллию. И даже забавный ворчун Хаджиме совсем не портит картину. Джуго не хочет отсюда уходить. Все ее побеги сейчас лишь шутки ради да выйти на улицу подышать свежим воздухом лишний раз. Ей некуда идти и, честно сказать, Нанба действительно стала ей уже настоящим своеобразным домом. Кому какая разница, если она так думает? В конце концов у нее уже несколько пожизненных за плечами, может себе позволить.

      И за всем этим даже как-то забывается то, что мир полон различной ереси, одной из которой являются соулмейты. Джуго узнала об этом совсем-совсем недавно, можно сказать. Она тогда еще сидела с Мусаши. Тот еще любитель почитать всякие книжки. Он-то и поделился с ней одной из “интересных” историй, которую узнал из очередной книжонки на досуге. Нити судьбы, которые связывают двух людей, предназначенных друг для друга, после первого контакта кожи к коже. А потом это выливается в то, что следующие сутки “связанные” не могут отходить друг от друга дальше, чем на метр. Джуго, совсем-совсем потрепанная, с ранами по всему телу и синяками под разноцветными глазами, больше походившая на потрепанного жизнью воробья, тогда впервые улыбнулась перед Мусаши. А затем тихонько рассмеялась. Сказки все это. Шестьсот тридцать четвертый лишь улыбнулся в ответ.

      — А люди с руками-клинками и люди, управляющие огнем, разве похожи на настоящее?

      В тот день они больше не разговаривали. Однако Джуго еще очень долго думала о том, как в действительно все глупо может обернуться, будь оно правдой. Она ведь никого никогда не коснется больше сама. С ее боязнью прикосновений такая глупая милая сказка может быть только в ее сне, самом лучшем сне. Да и кому вообще будет нужна такая, как она? Абсолютно ничего не умеющая, кроме как вскрывать все, что можно вскрыть. Бесполезная и ничего не значащая. Даже будь у нее тот самый соулмейт, даже если она когда-нибудь пересилит свой страх, она все равно никому не будет нужна. Джуго к этому привыкла.

      В Нанбе она об этом старается не думать. Мирное место, верные друзья. Самое оно, чтобы начать хотя бы пытаться преодолевать свои страхи. Не может. Даже безобидного на вид Нико боязно потрепать по волосам или щелкнуть добряка Рока по носу. Она тянет к ним свои руки, пытается коснуться их хотя бы кончиками пальцев, но в самый последний момент отдергивает руку сама, забывая, как дышать. Страшно. Пересилить свой страх, преследующий ее липкими воспоминаниями нескольких лет боли, это то, что кажется ей совершенно невозможным. Уно подает ей руку, предлагая помочь встать, но пятнадцатая лишь нервно кусает губы, делает глубокий вдох и встает с пола сама. Друг не обидится, друг понимает ее и не пытается быть слишком навязчивым в решении ее проблемы. Она просто… Еще не готова. Слишком свежи воспоминания о том, какими болезненными могут быть чужие прикосновения.

      Интересно, а что она почувствует, если впервые коснется своего соулмейта сама?

      — Джуго, ты веришь в соулмейтов? – пятнадцатая оторвалась от сбора вновь запутанного кубика-рубика и перевела взгляд на Уно, который явно был чем-то расстроен. И если бы она не знала своего друга, как свои пять пальцев, то предположила бы, что его снова бросила девушка. К его же сожалению в тюрьме женщин было всего три: сама Джуго, надзирательница Хякушики-сан и доктор Казари. Другие девушки, которые могли появляться в тюрьме – фанклуб заключенных третьего корпуса, с которыми, конечно же, Уно вести дел не довелось. Здесь было что-то другое, интереснее. Потому что сейчас он выглядел так, будто Хаджиме пригладил его катком. Пару раз. Для верности.

      — Не знаю. А ты? — Уно страдальчески уронил свою голову на пол под едкие комментарии Рока о нелегкой судьбинушке знаменитого шулера. Нико звонко засмеялся, случайно пихая полуживое тело одиннадцатого локтем в бок, на что последний, казалось бы, не обратил никакого внимания.

      — Я? Я сегодня убедился, что чувство юмора у судьбы явно черное, — он скривился лишь больше, будто съел кислый лимон и умоляюще посмотрел на Джуго, будто та могла найти ключ к решению его проблемы. Ну или вскрыть его мозг, чтобы наконец-то до нее дошло, о чем он говорит. К сожалению, ни того, ни другого пятнадцатая сделать не могла. Хотя, если бы ей дали попробовать препарировать бедных зверюшек, когда-нибудь она могла бы попробовать провернуть это и с Уно. (Зверей у них в Нанбе что ли мало? Чего только стоят главные надзиратели корпусов. Тот еще зоопарк). — Представь себе, иду я значит к своему чудному дивану в игровой комнате и вижу картину: идет Лян, а за ним Цукумо дергает, как привязанного! Понимаешь?! А он на полу сидел!!! И леска какая-то вокруг них.

      — Может тренируются, – предположил Нико, не отрываясь от просмотра телевизора. Джуго пожала плечами. С них сталось бы. Два полудурка, помешанных на тренировках. Да и Лян явно тот человек, который со своей силой на одной только леске протащил бы за собой другого человека. Их Рок и не такое может. А если уж говорить про силу, то можно вспомнить и Хаджимешечку. А еще лучше Ямато. Этот их всех в охапку сгрести может и протащить через всю Нанбу, будто груз его ничего не весит.

      – Нет, соулмейты, — опроверг теорию Нико Уно и недовольно замычал. — Когда они целовались, у них от рук красно-розовая нить тянулась и сверкала так ярко, что ослепнуть можно было, — одиннадцатый едва ли не зарыдал. И то ли это был плач о том, что у самого соулмейт еще не нашелся, то ли о том, что он налюбовался этой “мечтой” гетеросексуала так, что из глаз скоро должна начать течь кровь. И что-то подсказывало Джуго, что это именно второй вариант. Она весело улыбнулась.

      Получается, соулмейты не вымысел?

      Эта мысль вылетает из ее головы. Совсем не время об этом думать. Борясь с подступающей паникой после нападения Рока под талисманом, она вместе с Хаджиме, Уно и Нико оказывается в рассаднике зла, в пятом корпусе. Избегать касаний здесь становится только труднее. Она еще не до конца оправилась от турнира после битвы с Мусаши, как уже лезет в следующие. Ляну и Упе до нее нет никакого дела, зато Хани и Труа, знаменитые на всю Нанбу извращенцы, всячески пытаются подлезть к ней, пока Уно не видит. Джуго шарахается от них, как от прокаженных, и двум парням приходится лишь горестно вздыхать о том, как такая красота прозябает в этой тюрьме совершенно одна. А когда ее и вовсе хватает за шею в одном из подземных коридоров Рука, у пятнадцатой начинается самая настоящая паническая атака. Ее бросает из жара в холод, легкие горят и нечем дышать. Ее трясет так, что даже сам Годжу замечает это и удивленно на нее смотрит, пока Джуго пытается вдохнуть хоть каплю воздуха и не закричать.

      Ее держат в руках. За шею. Страшно.

      Получает после это Рука по лицу от Уно в разы сильнее, чем тот планировал. Джуго надо быть не здесь. Джуго надо еще ниже. Освободить чертового Хаджиме и понадеяться на то, что он как обычно разрулит все проблемы. Это же его работа, да? Она пытается дышать. Чем дальше убегает с этажа с Рукой, тем спокойнее ей становится, даже когда она кромсает кукол-охранников на мелкие кусочки своими руками. Они не люди. К ним прикасаться и рубить холодной сталью совсем не страшно.

      Сугороку оказывается не один. Пятнадцатая замечает это слишком поздно, когда уже показала, с какой легкостью может вскрыть любой, даже самый опасный, замок в этом мире. Джуго открывает кандалы на руках надзирателя пятого корпуса, спешно срывает амулеты с тонких пальцев, пока он огрызается на Хаджиме, и пытается не дышать. Ей нужно было это сделать. Сорвать амулеты, находясь непосредственно от этих рук буквально в миллиметрах и цепляя бумажки лишь длинными ногтями.

      Не касаться, не касаться, не касаться.

      Самон реагирует на ее способность довольно остро. Еще бы, преступница, способная едва ли не одним касанием снять кандалы со сложным замком и страшным механизмом. Даже они, надзиратели, тренирующиеся едва ли не с самого детства, не могут открыть их, в то время как какая-то преступница расправилась с замками в два счета, не имея при себе ключа. Он заламывает ей руки за спину и вжимает в пол. Джуго рвано дышит и смотрит широко распахнутыми глазами в пол. Паника вновь накрывает с головой, перед глазами темнеет. От столь близкого контакта с другим человеком пятнадцатая давит в себе приступ тошноты. Ее мелко потрясывает, когда левое запястье пронзает острой болью, которая прекращается меньше чем через пару секунд.

      — Поздравляю, дурни, — Хаджиме нагло лыбится и поправляет фуражку, глядя на ошарашенного Гокуу, отпускающего заключенную из тринадцатого корпуса. Джуго все равно. Она смотрит пустым взглядом в стену, пока Самон и Сугороку перебрасываются колкостями, и нервно трет запястья, будто пытаясь стереть чужие прикосновения. Она все еще чувствуют фантомную боль от цепкой хватки чужих пальцев и пытается выровнять свое дыхание. Не время и не место для паники. И как бы не хотелось забиться в угол и зарыдать, она не может себе этого позволить. От ее запястья к запястью надзирателя пятого корпуса протянулась сверкающая зелено-красная нить.

      Она не может и не должна тормозить Самона, которому срочно нужно уладить беспорядки в своем корпусе и разобраться со своим страшим братом.

      Хаджиме несется далеко вперед на звуки битвы и крики Кенширо. А Гокуу лишь шипит и чуть сбавляет темп, потому что слабая никчемная Джуго совсем не приспособлена к тому, чтобы поспевать за Сугороку. Она еле переставляет ноги, путается в них и чуть не падает, тормозя их обоих. Самону все равно на то, кто оказался его соулмейтом. Ему с самого детства эти глупые милые сказки рассказывала сестра Норико. И он был готов к тому, что человеком, связанным с ним нитью судьбы, может оказаться любой. Тот, кого ты совсем не ожидаешь увидеть на этом месте. Однако мысль о том, что где-то в мире существует человек, способный понять и принять его таким, какой он есть, приятно грела душу все эти годы. Ну и что, что пятнадцатая? Ее проступки не так велики. Мелкая кража в далеком прошлом, вечные побеги не от хорошей жизни да разрушенный стадион на турнире в следствие прошедшего давно эксперимента над ней. Заключенная Хаджиме? Легко исправить, стоит только объяснить ситуацию начальнице. Ничего не умеет, кроме как вскрывать все, что можно вскрыть? У каждого свои недостатки. И Самон действительно был почти счастлив. В конце концов он нашел то, что так долго искал. (Он старательно закрывает на все возможные минусы глаза). Но в данный момент эта невовремя образовавшаяся связь самую малость им мешает.

      — Запрыгивай, — Гокуу резко останавливается, и не успевшая затормозить Джуго по инерции влетает ему в спину. Самон чуть приседает, чтобы пятнадцатой было легче запрыгнуть ему на спину, и чуть оборачивается в ее сторону. Джуго мнется и нервно кусает губы, хотя понимает, что лишь оттягивает момент окончания всей этой заварушки. Нужно лишь перетерпеть сутки. Перетерпеть битву в пятом корпусе и множество прикосновений к себе, панические атаки и кончающийся постоянно в легких кислород. Перетерпеть сутки нахождения рядом с Самоном, который, наверняка, разочарован в том, что его соулмейт так никчемен и бесполезен, и отправиться в родимую тринадцатую камеру тринадцатого корпуса, где можно будет наконец вздохнуть полной грудью и забыть обо всем этом, как о страшном сне. Нить, повязанная вокруг ее запястья, начинает протестующе пульсировать, чем заставляет немного поморщиться даже Гокуу, к которому отголоски пульсации тоже дошли. – Прекращай думать о ерунде, которой занимаешь свою голову, и просто запрыгивай! Ну же!

      — Я… Боюсь прикосновений. И мне… Страшно просто сделать то, что Вы просите, — Джуго чуть склоняет голову вперед, скрывая свои глаза под отросшей челкой, под внимательным взглядом надзирателя и чуть сминает рукав тюремной робы, нервно покусывая губы. Надо отдать Самону должное. Несмотря на его вспыльчивый характер и неумение решать проблемы мирными путями, он медленно подходит к пятнадцатой и приседает перед ней, заглядывая в глаза и слегка приподнимая уголки губ в ласковой улыбке.

      — Пожалуйста… Потерпи еще немного, — Гокуу протягивает ей руку, от запястья которой мерцающим светом идет зелено-красная нить. И Джуго завороженно смотрит на нее и ее блеск, нерешительно протягивая к ней свою руку. — Обещаю… Больше никто не причинит тебе боль, — Самон осторожно берет ее за руку и вновь разворачивается спиной. Пятнадцатая делает глубокий вдох, смотрит на эту сильную спину и кусает губу. Он ее соулмейт. Она должна ему верить. Она должна ему доверять. И Джуго запрыгивает. Жмурится и крепко цепляется своими крохотными пальчиками за его плечи. Самон хмыкает и, поддерживая ее под коленями, срывается бегом с места. Пятнадцатая льнет к надзирателю, как котенок, и дышит легко-легко.

      Почему-то касаться Самона совсем-совсем нестрашно.

      История с Энки заканчивается вполне благополучно, и Гокуу буквально на следующий день, как только возвращается начальница, тащит за собой Джуго к ней в кабинет, пока не закончились отведенные сутки и пока нить была видна еще абсолютно всем. И, добившись в конце концов перевода пятнадцатой к себе в корпус, он наконец-то устало вздыхает, снимает фуражку и ерошит свои волосы, как-то нерешительно поглядывая на свою новую заключенную, будто совсем не зная, что с ней теперь делать. Джуго хихикает. Такой Самон ей нравится гораздо больше того вечно кричащего надзирателя, грызущегося с Хаджиме. Такой Самон вселяет в нее уверенность, что теперь действительно все будет хорошо. Каждый следующий день будет лучше предыдущего и можно наконец расслабиться и ничего не бояться. Теперь у нее есть самый лучший защитник, которого можно пожелать и который обещал никогда не причинять ей боль.

      Джуго осторожно берет Самона за руку, сплетает их пальцы и тащит надзирателя за собой в сторону пятого корпуса. Гокуу лишь широко улыбается в ответ. Да, теперь все будет хорошо.