Сигаретный дым скапливается под низким потолком, в свете тусклых, тихо жужжащих ламп, напоминая облака. Может, именно так они выглядят где-то на поверхности: такие же сизые, растворяющиеся под слабыми дуновениями ветра. Здесь, в их собственном чистилище, ветер заменяют кондиционеры, гоняющие привычный, волглый воздух. Натаниэль Веснински, в прочем, не уверен, что помнит ветер или облака. Не уверен даже, что помнит солнечный свет — последние восемь лет он бывал на улице лишь при холодном свете луны и, зачастую, за рулем машины, которую учился водить. Это всегда казалось ироничным: иметь собственную машину с индивидуальными номерами, иметь права, но не иметь прав на ней прокатиться.

Комната вокруг полностью черная. Два черных стола, черные ноутбуки на них, черные шкафы с черной одеждой внутри и две черные кровати с таким же черным постельным бельем. Натаниэль сидит на полу в черных спортивных штанах и черной майке, прижав колено к груди, спиной опираясь на одну из кроватей. На ней — большой ком из одеял, простыней и подушек из-под которого, кажется, слышится чье-то слабое дыхание. Веснински бесшумно приоткрывает рот, выпуская новую порцию сигаретного дыма, которая тут же взмывает к потолку. Конечно, курить в комнатах нельзя, и в любом другой общежитии наверняка тут же завыли бы противопожарные системы, окатив нерадивого курильщика водой. Однако в этом месте нет ничего подобного — их личный изувер от семьи Морияма порой любит забавляться с огнем. По сути это не более, чем неприятное обстоятельство, учитывая возможность таскать у него сигареты и курить в комнате. Нет, Натаниэль вовсе не самоубийца, но порой даже такие далиты, как Рико должны получать небольшую месть. И Натаниэль не против стать мстителем в этот раз — в прочем, специально для младшего Мориямы он готов делать это бесконечно. В конце концов, приятно видеть разочарование очередного камердинера Рико, получающего обвинение в воровстве.

Со стороны кровати слышится слабая возня и приглушённый стон. Когда все снова затихает, Натаниэль стряхивает пепел с сигареты, догоревшей до фильтра, и отбрасывает окурок куда-то в сторону. А после прижимает руку к скуле, на которой вытатуирована ненавистная тройка и хрипло, надсадно смеется. Предплечья, опутанные слоями белого бинта, все еще болезненно тянет, но парень не обращает на это никакого внимания, резко поворачиваясь и вставая на колени перед кроватью.

— Мы сваливаем, Жан! — негромко восклицает Веснински на французском. — К черту все это дерьмо!

Вновь слышится возня, вновь слышится болезненный стон. Натаниэль почти уверен, что ненавидит этот звук сильнее, чем вообще можно что-то ненавидеть. Почти — лишь потому, что у всего этого есть виновник. Когда же из-под одеял показывается голова Жана, Натаниэль чувствует себя готовым взять в руки тесак и унаследовать учение отца. Лицо Моро пестрит синяками, его губы искусаны до крови, зрачки неестественно широки, а щеки и скулы покрыты мелкими порезами. Лишь четверка — давняя забава Рико — и бледная кожа вокруг являют собой маленький нетронутый островок.

— Зачем, Натаниэль? — с трудом хрипит Жан, проглотив вязкую слюну. — Мы не уйдем достаточно далеко, чтобы он не смог дотянуться.

Натаниэль с ненавистью сжимает ладони в кулаки. Жану всегда доставалось больше: если Кевин Дэй был сводным братом Рико, а Натаниэль все еще сын Мясника, Жан всегда был вещью — пусть он и состоит в Свите Короля, младший Морияма слишком громко заявляет о его заменимости каждый раз, когда его тянет примерить роль учителя. Но… этим вечером Рико, пожалуй, превзошел сам себя в преподавании урока хороших манер. Двое третьекурсников крепко держали вырывающегося Натаниэля, пока Морияма резал его предплечья тупым ножом и бесконечно бил, рассуждая о том, как выпускникам повезло воспользоваться местной подстилкой в последний раз — на кровати, что когда-то принадлежала Кевину, пятеро пустили Жана по кругу, предварительно — конечно, для веселья — накачав какой-то дрянной наркотой так, чтобы он мог сохранять ясность ума, но не мог управлять собственным телом в должной степени.

Уже после, когда урок был окончен, их, словно бесполезный хлам, бросили в собственной комнате. Руки Натаниэля кровоточили, а Жан рядом тихо всхлипывал, дрожа. Веснински не был уверен сколько они пролежали на холодном полу до тех пор, пока он не нашел в себе силы подняться и дотащить друга до кровати, позволяя спрятаться под одеялом. Сам же Натаниэль отправился в их маленькую, такую же черную — как и все остальное в их маленьком мире — ванную комнату, чтобы самостоятельно зашить особенно глубокие порезы зубной нитью. Хирургических нитей, ясное дело, под рукой оказаться не могло. Запас же медицинского спирта, что они стащили у командного медика еще несколько месяцев назад, служил и антисептиком и обезболивающим.

— Раз Дэй смог, чем мы хуже? — раздраженно рычит Натаниэль, глубоко дышит долгие секунды, а после тихо добавляет задумчивым голосом, — Думаю, мы можем попытаться добраться до Ичиро.

Лицо Жана выглядит столь изумленно, что Натаниэль и сам широко распахивает глаза, словно не ожидавши такой реакции.

— Ичиро, Веснински? Серьезно? — шепчет Жан, высматривая намек на шутку в глазах друга. — Это самоубийство…

— Я слышал, как Тетсуи говорил Рико, что Кенго нездоровиться в последнее время, — быстро сообщает Натаниэль, словно боясь, что кто-то подслушает, пусть даже французский среди Воронов, кроме них, не знал почти никто. — Не знаю насколько все серьезно, но вряд ли им бы сообщили об обычной простуде.

— Неужели ты… — неверяще начинает Жан, но прерывает себя измученным смешком, — Ладно, Веснински, валяй. Я буду надеяться, что Ичиро убьет нас достаточно быстро в случае провала.

Натаниэль, соглашаясь, кивает и поднимается с пола.

— Мне нужно забрать некоторые вещи у Рико, — пространно сообщает он, глядя на Моро, — Думаю, он развлекается с теми девушками-первокурсницами сейчас.

Жан не отвечает — лишь снова скрывается под одеялом для того, чтобы сбросить его с себя и сесть на кровати, не сдержав болезненного оскала. Он все еще обнажен, а тело покрыто синяками и порезами не меньше, чем лицо. Впрочем, его раны хотя бы не нуждаются в швах.

— Я приготовлю одежду, — тихо сообщает Моро, и Натаниэль, вновь кивнув, выходит из комнаты.

В коридоре царит тишина — не считая, конечно, въевшегося в подкорку гудения тусклых потолочных ламп и отдаленных голосов из комнаты девушек поодаль — и Натаниэль воровато озирается. В Гнезде почти нет камер: оправдывая это тайной частной жизни, Тетсуи Морияма умело скрывает обратную сторону медали. В прочем, сейчас Натаниэлю это только на руку — у них с Жаном есть остаток ночи на то, чтобы уехать так далеко, как только возможно, до того, как их хватятся. В конце концов, Рико в достаточной мере уверен в своих уроках, чтобы не следить за учениками. По этой же причине дверь в его комнату никогда не закрывается — разумеется, кроме тех случаев, когда младший Морияма изволит жуировать — и Натаниэль с легкостью проникает в чужую спальню. Помещение чуть больше их с Жаном комнаты, однако такое же черное и не менее ненавистное. В комнате совершенно нет света, однако Веснински уверен, что ничего до сих пор не убрано: на полу все еще его кровь, а постельное на кровати все еще в беспорядке. Впрочем, Натаниэль не слишком оглядывается по сторонам.

Расстояние от входа до стола Рико Натаниэль преодолевает в пару широких шагов, совершенно не ощущая в себе никакого страха быть пойманным. В мыслях лишь отчаянная уверенность в том, что в этот раз они смогут уйти и чернильная бездна вместо надежды. В Гнезде надежда вообще не приветствуется, и порой кажется, словно все вокруг не больше, чем какая-то комедия. Впрочем, задумываться об этом не время и не место.

Ключи от машины в ящике стола находятся почти сразу — Натаниэль сжимает их в руке столь сильно, что натянувшиеся нити отдают в предплечье тупой болью. Затем вытаскивает оттуда же небольшую записную книжку — Рико бережет ее словно зеницу ока и Веснински почти улыбается, держа ее в руках. После он отходит к двери, но замирает — всего секунду Натаниэль колеблется перед тем, как взять с соседнего стола одну из ровно стоящих на нем книг, а затем, более не медля, быстрым шагом выйти из комнаты, возвращаясь к Жану.