каждый раз, ложась в постель с лань сичэнем, яо плачет.
цзинь гуанъяо плачет.
мэн яо плачет.
а-яо, или, как его окрестил цзэу-цзюнь, милый а-яо, плачет.
вне зависимости от своих ролей и игр. вне зависимости от того, как его там называют — сукин сын или ляньфань-цзюнь.
он плачет не от физической боли и не от того, что это происходит не по его желанию. наоборот: сичэнь не сделает и лишнего шагу без его разрешения, без знания того, что яо желает это. ни разу в их жизни он не делал чего-либо, что не понравилось бы яо — и к делам в их постели это тоже относится.
просто яо ломает изнутри от того, как отвратительно он поступает. его ломает от лжи, которую он вплетает в свою историю, его ломает от того, какой лживой и ненастоящей улыбкой он улыбается всем, его ломает от того, что сичэнь ему все прощает. он глубоко вдыхает — так сичэнь учил, так проще в начале, — а на выдохе принимает его в себя, и позволяет себе всхлипнуть. каждый раз он врет, когда сичэнь спрашивает, все ли в порядке, и каждый раз хочет ударить себя за это по лицу, потому что сичэнь верит, он верит каждому его слову, он целует его веки, стирает слезы с его лица и улыбается своей искренней, теплой улыбкой, от которой у яо ломит ребра и болит сердце.
яо заврался. яо устал.
он хочет раствориться в чужой ласке и одновременно с этим покончить с собой. он подставляется под прикосновения сичэня, такие трепетные, вкрадчивые и осторожные, такие, какие присущи страстным любовникам с пылкой любовью меж ними, и хочет вышвырнуть самого себя за двери, ударить по лицу столько раз, сколько сичэнь поцелует его.
ложь была защитой. сейчас она стала его погибелью.
меняя маски и дергая за ниточки, яо делал лучше для себя. он строил свою жизнь так, чтобы ему было хорошо. он хотел, чтобы ему было хорошо.
когда ему по-настоящему хорошо — в объятиях того, кого он любит искренне, без притворства и фальши на лице, — он плачет. ему хочется сжечь все, что он построил, на праведном огне, чтобы обменять прах и пепел на шанс быть с лань сичэнем.
лань сичэнь ему простит абсолютно все. найдет причины, подберет оправдания, сделает все, чтобы задержаться с яо еще ненадолго, чтобы его жизнь сложилась благополучно. он целует его узкие плечи, придерживает бедра, а яо закрывает лицо ладонями и зажмуривается до всполохов искр под закрытыми веками, потому что большой ум делает ему большое горе.
этот мужчина простит ему абсолютно все.
он простит ему обман, заговор, убийство. что еще может простить цзэу-цзюнь своему единственному близкому человеку? как далеко он позволит ему зайти, надеясь лишь на то, что он останется рядом?
касания к телу приятны. у них было достаточно много времени для того, чтобы изучить, где и как нужно прикоснуться, чтобы было приятно. яо и сейчас отнимает одну руку от лица, чтобы провести кончиками пальцев по шее под волосами, чтобы увидеть в глазах возлюбленного счастье. чтобы в его глазах было счастье — яо его не увидит, слезы застилают взор. он лишь надеется, что оно будет там. его место там.
движения бедер размерены и спокойны, а объятия полны тепла. сичэнь прикасается губами к виску, ко лбу, к ямочкам на щеках и к губам, шепчет на ухо что-то любовное, что-то, от чего сердце проваливается вниз. он шепчет, что любит, он шепчет, что счастлив провести еще одну ночь с ним, он шепчет, что хочет, чтобы яо был счастлив — а яо целует его в ответ и чувствует, как слезы катятся вниз, к вискам, прямо туда, где еще мгновение назад были мягкие губы. сичэнь сцеловывает слезы с его щек, обвивает руками талию и шепчет о том, что все хорошо, что не нужно так плакать, а яо лишь кивает головой и находит в себе крупицы сил, чтобы обнять его в ответ за шею.
лань сичэнь шепчет, что все хорошо.
яо знает, что это не так. яо знает больше, чем он. яо хочет доверить всего себя этому человеку, сжечь все, что его не касается, и развеять пепел по ветру, чтобы отпустить.
построить новую жизнь. сбежать от планов, интриг и ответственности. позволить сичэню целовать его ночами напролет, отвечать на поцелуи и целовать еще крепче, еще глубже. позволить им обоим построить, наконец, этот выстраданный союз. позволить любви между ними существовать без подвохов, страха и чертей в омутах заплаканных глаз.
яо хочет получить свое счастье. яо сознательно отказывается от него, прижимаясь лбом к плечу сичэня и проглатывая колкие, горькие слова правды.
сказать «я люблю тебя тоже, эргэ» ничуть не легче, чем признаться в злодеяниях и грехах, но яо точно знает, что в ответ на это сичэнь улыбнется. что их хрупкий мир, их выстраданное временное счастье, их крупицы единения, когда кажется, что все действительно хорошо, не треснет, не разрушится, не исчезнет. яо задыхается, ему не хватает воздуха в легких, и сичэнь шепчет, что от близости часто спирает дыхание, и милый а-яо уже должен был привыкнуть, но приподнимается, дает ему больше пространства. он заботится о нем.
яо чувствует, что не заслуживает этого. яо чувствует, что должен отречься, что не должен, права не имеет, не дозволено ему касаться этого человека. яо чувствует так много всего, что голова раскалывается — и сичэнь целует его над киноварной точкой меж бровей, будто бы забирая его боль, разделяя ее на двоих, помогая перетерпеть.
каждый раз, находясь рядом с лань сичэнем, яо плачет.