В маленькой квартирке тихо, совсем темно, только рыжина фонарей заглядывает сквозь жалюзи тут и там. По полу ползают пятна света — отблески проезжающих машин — и перебираются по складкам сваленной цепочкой одежды. Яркий принт на футболке, блик на металле заклепок, широкая полоска ремня, оставленного в шлевках. Сползший край покрывала деликатно скрывает прочее, уводя к самому важному.

У Гаррета огонь по коже, хлопок простыни под спиной — и нависающий сверху Карвер, чьи размеренные, почти плавные движения сводят с ума. Тянет ерзать, требовать, просить, но у старшего сухо в горле, легкие сжимаются на каждом вдохе, пальцы водят по коже младшего, а тот и не дает шансов на иное: сегодня ведет он, а в постели Гаррет готов уступать. И, черт возьми, у Карвера стоило поучиться, потому что Гаррета вновь выгибает, а бедра, жмущиеся к теплым бокам, едва не сводит.

Рваный выдох сушит и так пересохшие губы, и рука судорожно скользит по напряженному плечу. Гаррет любуется из-под ресниц, влюбляясь сильнее, глохнет от своего прерывистого дыхания, полностью открытый и доверчивый, ждущий чертовой секунды, чтобы посмотреть в синюю черноту глаз напротив. Видит каждую напряженную мышцу и жилу, матовую пухлость таких же сухих губ, трепет черных ресниц, морщинки по лбу. Мелкая испарина на висках и шее блестит то и дело в отсветах фонарей… Карвер приоткрывает глаза, замечая и одаривая «улыбкой» — дергается уголок губ. Гаррет бегло проводит языком по своим и пытается хоть немного приподняться навстречу, когда брат вбивается крепче коротким движением.

Старшего встряхивает и он стонет протяжный мат, запрокинув голову, пока по шее ведет раскрытая ладонь, а кадык оглаживает шершавая подушечка пальца, после заставляя отвести подбородок в сторону. Карвер наклоняется ближе, прижимаясь, целуя по артерии, оставляя влажные следы языка на коже, прикусывая слегка по уху, трогая четыре серебряных серьги-колечка — у Гаррета болезненные мурашки, сплошные ругательства в голове, ноющие мышцы и дикое желание большего. А младший его слишком хорошо чувствует, чтобы снова не отплатить за все резким мгновением удовольствия, с ноткой издевательства застывшим глубоко внутри. Даже для Гаррета это слишком жестоко, он мечется на смятой постели, всем телом умоляя заканчивать пытку — у него нет сейчас голоса для слов, только хриплый стон и выворачивающая комок простыни рука.

Дыхание скользит вдоль челюсти — Карвер находит его губы своими и целует, напористо и жарко. Гаррет в ответ кусается, хмурится, будто от боли, пока не чувствует по обе стороны, у плеч, упирающиеся локти, пока к волосам не притрагиваются, сжимая, пальцы, а взаимные движения переплетенных тел по ритму не начинают хоть немного догонять пульсацию внизу живота. Облегченный стон тонет в поцелуе, обе руки тянутся, чтобы обвить младшего вокруг ребер, цепляясь после за спину и проскребая ногтями, ступни вжимаются сильнее — Гаррет разве что пятками не приударивает, чтобы точно подогнать, показать, как ему сейчас нужен брат, каждое касание и поцелуй, каждый чертов толчок внутри. Между ними нет ни миллиметра, потому что старший любит тесно и лицом к лицу, и Карвер это точно знает.

Гаррет чувствует каждый натянутый нерв и дрожь по телу, срывается ладонью вниз, чтобы помочь себе рукой, загнанно дышит до того мига, когда его прошибает током насквозь. Он кончает с именем брата на губах, обнимая его за пояс ногами и никуда не отпуская, сжимаясь вокруг него, полуслыша и получувствуя, что Карвер стонет ему в рот, нагоняя через несколько секунд.

Затяжное оглушение ярче, чем блики фонарей. Время рубится ударами сердец и продлевается усталыми, прерывистыми выдохами. Непослушные руки, слишком тяжелые, в костях еще звенящие от напряжения, тянутся к лицу напротив: Гаррет ощупью прокладывает путь, трогает, ласкает, перед тем как посмотреть в глаза брату.

— Я люблю тебя, — слова обозначаются только губами, звуки царапают сухую глотку. Старший гладит по щекам Карвера, слегка качает головой, будто тот в это же время пытается опровергнуть его слова, и пьяно смотрит так, словно просит не исчезать.

Но Карвер, к счастью, бывает намного умнее. Вжимается лбом в лоб Гаррета, ничего не говорит, только отдает свое дыхание и принимает братское, без единого слова показывая, что никуда он не денется. А Гаррет верит, закрывая глаза, кожей чувствуя те полосы света, которые проскальзывают сквозь жалюзи и обнимают два тела, слитые в одно. Он любит отчаянно, болезненно и безвозвратно, подчас оплачивая свою любовь кровью, и только Карвер раз за разом убеждает его, что они — это все равно правильно.