Сашка сидел с ногами на диване и учил географию. Совершенно бессмысленное занятие. Вообще учить уроки было бессмысленно, а уж географию вдвойне. Но он упорно сидел над учебником и разглядывал очертания материков и океанов на карте, словно хотел убедить себя в их неизменности, надежности, постоянстве.

В том, во что он с некоторых пор не верил.

Зазвонил телефон. Сашка поднял голову, прислушался. Это мама. Останется сегодня в ночь дежурить.

— Сашенька, сыночек! Понимаешь, какое дело, тут у нас одна заболела, меня попросили подменить, вместо завтрашнего…

— Ну что ж, — Саша пожал плечами, как будто мама могла увидеть это движение. — Какая разница, сегодня ты останешься или завтра?

— Ну, разница все же есть, — голос матери был заботливым и чуть-чуть виноватым. — Я тебе ужин не приготовила сегодня.

— Да ладно тебе, мама! Что я, сам макароны не сварю?

— Да уж, ты у меня самостоятельный. А вообще как, у тебя все нормально? Ты как будто расстроен чем-то…

На миг Сашке захотелось рассказать все. Поделиться… нет, даже не поделиться, а переложить на умного взрослого человека свою беду, свою тревогу.

Нет. Во-первых, мама не поверит. Никто не поверит. А во-вторых, если поверит — что она может сделать?

Никто ничего не может сделать.

— Все нормально, мама. Тебе показалось. Не волнуйся.

И вдруг отчаянно вырвалось:

— Я тебя люблю, мамочка!

Он поспешно положил трубку, прежде чем мама начнет по новой расспрашивать его. Встал, прошелся по комнате. Подошел к окну, уперся лбом в холодное стекло.

За окном была чернота. С черного неба в черный провал тесного двора падал черный дождь.

Черная холодная вода…

Трудно сказать, когда Сашка впервые начал предвидеть будущее. Возможно, всю жизнь видел, с самого рождения. Мир для младенца полон чудес, и одним чудом больше, одним меньше — велика ли разница?

А вот впервые осознал он свои способности, когда ему было пять лет. Мама до сих пор вспоминает, как он ни с того ни с сего устроил истерику у перехода, отказываясь даже шаг сделать на проезжую часть… А он просто видел, иллюзорно и одновременно совершенно четко видел, как из-за поворота вылетает на бешеной скорости красивая черная машина. Она и вылетела — минутой позже. Они, наверное, как раз к середине подошли бы… 

Предвидения были разные. Иногда — например, с телефонными звонками - он просто знал. Знал, кто и зачем звонит, и при этом затруднился бы ответить, откуда у него это знание, как не смог бы ответить, откуда он знает, что рыжий пушистый зверек с длинным хвостом называется кошка.

Иногда это было именно предвидение, как в детстве с машиной. Яркое, четкое, почти реалистичное. Так он видел, какая будет погода на праздники или кто займет первое место на соревнованиях…

А еще иногда он вдруг испытывал потребность, необъяснимую и непреодолимую, что-то сделать. Например, отойти в сторону — от того места, куда через несколько минут упадет пласт тяжелого мокрого снега с крыши…       

Когда он упоминал свои предвидения в разговоре с матерью, та только отмахивалась от детских выдумок. Она была скептиком и рационалистом, ругалась, если случайно попадала по телевизору на «Битвы экстрасенсов». И если маленький Сашка уверенно говорил, что в воскресенье в гости приедет тетя Катя, она не обращала внимания — а потом разве что удивлялась случайному совпадению.

Позже Саша был благодарен матери за это. Подумать только, каким кошмаром могла бы обернуться его жизнь, если бы люди знали его тайну, если бы от него постоянно требовали ответов! Теперь он и сам скрывал свои способности, таился, молчал…

Сложность была еще и в том, что он не мог управлять своим даром. Что именно он увидит, узнает, о ком, на какое время вперед — не зависело от его воли и определялось, казалось, игрой случая. Даже тот же телефонный звонок — Саша определял абонента примерно в половине случаев, и это не зависело ни от того, кто звонил, ни от расстояния. 

Нет, иногда он все-таки говорил. Про какие-то серьезные неприятности, похуже, чем «двойка» по физике. Каждый раз приходилось придумывать, как именно это сказать. Когда мамина сотрудница, молодая и симпатичная тетя Наташа познакомилась с парнем, Сашка целую историю сочинил, длинную и нелепую, про то, где и от кого он про этого парня плохое слышал. Наташа, кажется, не очень-то поверила, но все же насторожилась, навела справки… потом благодарила Сашку, даже подарила ему диск с новой игрой.

А один раз он взглянул на речной трамвайчик на Неве и затрясся от ужаса, и в голову пришла только одна мысль — позвонить в милицию о заложенной бомбе. Позвонил. Бомбу, разумеется, не нашли, но — он потом узнал точно — нашли серьезную неисправность в двигателе.

Он тогда долго боялся, что его вычислят, ведь всюду пишут, что таких «шутников» всегда находят. Но, должно быть, его самого тоже выручил его дар, подсказав, как и откуда звонить.

А все-таки жалко, что мама сегодня не придет. Он большой мальчик, и не боится один, и найдет чем поужинать… а все равно с ней было бы лучше.

Саша прошел по квартире, везде зажигая свет, даже в туалете. Включил чайник. Не будет он возиться с макаронами, чаем с бутербродом обойдется. И снова залез на диван с учебником.

Утро выдалось серое, хмурое, нерадостное. А все равно лучше ночной черноты. У подъезда Сашу ждал друг, самый лучший друг, с первого класса вместе.

— Сашка, привет!

— Привет, Варфоломей!

Если бы Сашкина мама в свое время решила выпендриться и дала ему подобное причудливое имя, он бы непременно сократил его. А то и вовсе назывался бы по-другому. Василием, например – инициалы совпадают, и ладно. А вот Варфоломей, наоборот, упорно требует, чтобы его называли полным именем. А если кто-то переспрашивает или смеется, то он терпеливо объясняет, что это старинное имя означает «сын вспаханной земли». А переспрашивают и смеются практически все. И за четырнадцать лет ему это не надоело!

— Ты долго сегодня собираешься, смотри, опоздаем!

— Ничего страшного, — уверенно ответил Сашка. — Анна Васильевна сегодня сама опоздает.

Варфоломей — единственный, кто знал про Сашкин дар. Остальные, может, догадывались. Спрашивали порой о разных мелочах — будет ли контрольная, кого вызовут к доске, пойдет ли дождь… Иногда он отвечал правильно, иногда специально ошибался. Его считали удачливым, но и только.

А Варфоломей его как раз никогда об этом не спрашивал. Ну понятное дело, ему о контрольных беспокоиться нечего. Он в классе самый умный.

До школы идти было минут семь. По дороге Варфоломей пересказывал книжку, которую читал накануне. Он вообще очень много читал и умел интересно рассказывать, Саша любил его слушать.

Только сейчас Саше было не до выдуманных фантастических приключений. И Варфоломей это заметил:

— Саш, ты совсем не слушаешь! У тебя неприятности, что ли? Ну так сказал бы сразу, я бы помолчал… что я, не понимаю…

Сказать? Варфоломей умный, может, стоит с ним посоветоваться?

Вода, в страшной тишине стремительно отступающая от берега, обнажающееся дно залива, сизая дымка вдали…

— Нет, все норм! Так… спал мало. Мама на дежурстве была, ну я и засиделся за компом…

У ворот школы стояли человек пять старшеклассников. Разговаривали о чем-то, громко смеялись. Заметив их, Варфоломей чуть побледнел и попытался замедлить шаг. Сашка взял его за руку, заставляя идти вровень с собой. Сказал негромко:

— Не бойся! Знаешь ведь, что бояться нельзя, они почувствуют.

Варфоломей всегда был трусоват. Сашка не осуждал друга — откуда там храбрости взяться? Он маленький и щуплый, на голову меньше Сашки ростом, при том, что Сашка и сам не богатырь, и даже бегать толком не умеет. Зато у него много других достоинств.

— Знаю, — шепотом ответил Варфоломей и постарался улыбнуться.

Сашка, может, и сам боялся этих парней. Что же не бояться — вон какие здоровые! Сашка занимался карате, и даже неплохо получалось, но если дойдет до дела — толку от этого будет мало. Тренер сам сто раз повторял ребятам на тренировках, что покуда у них рост маловат и силенки детские, самый важный прием в уличной потасовке — это быстрый бег в противоположную сторону.

Но тот же тренер повторял и другое — «Собака того укусит, кто боится. Не будешь бояться — она сама хвост подожмет.»

На уроках Сашка был рассеян и невнимателен, даже умудрился схватить пару «троек». Жалко, мама огорчится. Самому-то плевать, не до них… Еще бы знать наверняка, сколько осталось… Может, она про эти «тройки» и не узнает.

Ревущая, пенная волна ударяет в школьные окна, выдавливает стекла и вместе с осколками врывается внутрь, в класс, и прежде, чем холодная вода захлестнет, захватит всех в бешеный водоворот, кто-то еще успеет закричать от ужаса и боли, изрезанный острыми кусками стекла…

— Саша, ты слышишь, что я говорю? Или ты сюда спать пришел?

А лица-то незнакомые. Значит, это не их класс. И не их школа. А может, и город другой… так что неизвестно даже, по-прежнему неизвестно, когда это случится, в каком часовом поясе…

Эти видения начались две недели назад. Сначала — смутные, нечеткие, короткими вспышками. Потом — словно приближались, становились все четче, все ярче, все продолжительнее.

Саша понимал, что не такой уж он ясновидящий. Он далеко не все мог предсказать. Но если уж он что-то видел, то никогда не ошибался.

Хуже всего было на географии. Математика и физика позволяли хоть немного отвлечься, думать о другом. В кабинете географии прямо на доске висела карта полушарий, и смотреть на нее было страшно.

Синева океанов вдруг наползает на материки, и белесые, желтые, коричневатые кусочки суши сминаются, раскалываются на части и исчезают под напором синего…

Сашке казалось, что если он коснется поверхности карты, то его пальцы ощутят холод темной воды…

После школы Сашка шел на тренировку по карате. На карате он ходил со второго класса — с тех пор, как родители развелись. Это мама настояла, сказав, что теперь он должен сам уметь постоять за себя. Сашке сначала не нравилось, а потом ничего, привык. Хотя и был абсолютно уверен, что постоять за себя с помощью изученных на занятиях приемов все равно не сможет. Правда, до сих пор и необходимости не было.

Спортзал находился в подвале. На лестнице Сашка вдруг остановился. Казалось, никакая сила не заставит его сделать еще хоть шаг вниз.

Стремительный поток водопадом устремляется вниз по ступенькам, закручивается водоворотом…

Он замотал головой. Больно ущипнул себя за руку. Нет. Это будет не сейчас.

А если и сейчас — какая разница?

Он спустился по лестнице и прошел в зал.

Проходили дни, и с каждым днем становилось все хуже. Порой Сашке казалось, что это как раз вздымающаяся волна — реальность, а город, школа, мама, одноклассники — видения. Порой казалось, что он сам раздвоился, что какой-то частью своего сознания он присутствует на уроках, переживает за отметки, опасается встречи с отморозками из десятого и даже замечает, что первая красавица класса Света покрасилась в рыжий цвет… и зачем, спрашивается, словно ей со своими, каштановыми, плохо! И в то же время он как будто и сам был уже не здесь и сейчас, а где-то там, в близком — приближающемся! — будущем…

…там, где вода с ревом и гулом мчится по улицам между домов, словно в ущелье, опрокидывая все на своем пути…

А порой Сашке казалось, что он сходит с ума. А может, уже сошел, и все его видения — это только бред. И, честное слово, он был бы этому рад! Лучше пусть это будет безумием, лучше пусть это он один болен, все что угодно — все лучше, чем черная вода, обрушивающаяся на город, захлестывающая, смывающая все живое…

Он стал бояться спать по ночам. Ночью казалось, что он в ловушке, в мышеловке, откуда нет выхода, откуда никак не спастись… как будто днем можно было найти спасение! Полночи он сидел на кровати, напряженно глядя в темное окно, а потом полдня клевал носом, и учителя уже с тревогой косились и спрашивали, здоров ли он.

И Варфоломей тоже смотрел на него озабоченно. Молчал, не рвался рассказать очередную книжку, не делился очередной интересной идеей. Лишних вопросов не задавал, у друзей не было принято лезть друг другу в душу, только один раз спросил:

— Саша, у тебя точно все хорошо? Может, с мамой что?

— Все хорошо, — привычно соврал Сашка. И вдруг такая тоска навалилась — уже не только от того, что их всех ждет, к этому ужасу он уже как бы притерпелся… Еще и от того, что эту тяжесть он несет один. Что не с кем поделиться.

А может, правда сказать? Варфоломей умный… может, что-нибудь придумает.

Как будто тут можно что-нибудь придумать.

— Слушай, а вот если бы ты узнал, что скоро будет конец света… ну, типа метеорит или там зомби… ты бы что сделал?

Варфоломей вскинул голову, серьезно посмотрел на Сашку.

— Ты это узнал? Увидел?

Сашка замялся. Рассказать как есть? А что тот сможет сделать? Только бояться будут вдвоем…

— Нет, я так, вообще… фильм один видел, про пацана вроде себя.

— А что именно узнал… тот мальчик? Это можно как-то предотвратить? Ну, если в правительство обратиться, например?

Черная волна, с пугающей неспешностью вырастающая над городом и на миг повисающая в воздухе…

— Нет, — твердо сказал Саша. — Никто тут ничего изменить не сможет. Разве что эвакуировать… кого-нибудь. Куда-нибудь.

— Тогда знаешь что? — Варфоломей говорил спокойно, почти весело. — Я так думаю, не надо тому мальчику ничего говорить. Никому. Зачем, раз изменить нельзя? А эвакуировать… всех-то не спасешь, значит, спасутся самые богатые, или самые наглые, или самые сильные. Пусть уж так… кому повезет. Я бы на месте того пацана молчал, и все. Так лучше.

Дальше до самой школы они шли молча.

А на следующий день Саша вдруг решил прогулять школу. Зачем? Он сам не знал. Наверное, это было порывом, сродни тому, что заставлял его отойти от места, куда упадет сосулька. А может, просто невыносимо было сидеть на уроке, слушать объяснения учителя, как будто все это имело какой-то смысл. Или, может, страшно было находиться в помещении, любое здание казалось ему западней…

Оставаться дома тоже было бессмысленно и страшно. Он шел по улицам куда глаза глядят, сворачивал сам не зная зачем, иногда вдруг ускоряя шаг, словно опаздывал, иногда останавливаясь на несколько минут. Толпа огибала его, толпа спокойных, уверенных людей, которые крепко спят по ночам, которым не мерещится темная вода…

Поверхность воды в канале вдруг вздрагивает, и гранит набережных осыпается, рушится, словно песчаный замок, выстроенный детьми на берегу залива, и в канал сыпятся парапеты, скамейки, фонари, деревья, люди… а вода выплескивается на проезжую часть и дальше, до домов, и поток уносит машины, которые кружатся и раскачиваются, как лодки, и все больше погружаются, погружаются…

Сашка стоял, наклонившись над парапетом. Вода в канале казалась черной. Черная вода, черный дождь, черная тоска...

Чья-то ладонь легла ему на плечо. Сашка дернулся, разворачиваясь. Позади него стоял незнакомый человек, смотрел насмешливо и сочувственно.

— Что, малыш, плохо тебе?

— Кто вы? Я вас не знаю!

Сашка не испугался, чего бояться, если кругом люди... и тем более чего бояться ему, с его знанием! Но слова, заученные на уроках ОБЖ, выскочили сами.

— Зрячему всегда тяжело среди слепых.

Незнакомец усмехнулся.

— Ничего смешного, — угрюмо буркнул Сашка.

— Это верно, веселого тут мало, — неожиданно согласился собеседник. — Только какая разница, смеяться или плакать, если все равно никто не поверит!

Он вел себя так, словно знал. Невозможно.

— Отстаньте от меня! — Саше вдруг стало не по себе, в незнакомце ему почудилось что-то опасное. — Отстаньте! Я не понимаю, о чем вы говорите! Я не хочу… не хочу об этом говорить!

Человек пожал плечами:

— Ну, не хочешь — как хочешь. А о чем же нам тогда разговаривать? О том, зачем Светка в рыжий покрасилась? О том, как «пару» по физике исправить?

Это было совпадением. Конечно, совпадением. У всех бывают «двойки», и Света – не самое редкое имя, не так уж трудно угадать…

А незнакомец вдруг резко посерьезнел, словно шутовскую маску снял. И голос изменился. Стал голосом человека, привыкшего подчинять.

— А теперь давай все-таки поговорим! Что тебе последний раз снилось? Сколько нам осталось?

— Чего осталось? — спросил Сашка охрипшим голосом.

— Времени. Чтобы остановить это.

Он знал. Этого не могло быть, но он знал. От облегчения Сашка готов был расплакаться.

— Вы не понимаете... Это нельзя остановить.

Человек снова улыбнулся — не насмешливо, как раньше, а спокойно и уверенно.

— Можно, малыш. Трудно, но можно.