Река Сейль полыхала, как поток лавы, по воде стлались пар и зола, плыли горящие бревна из разрушенных укреплений и обугленные трупы. Белых каменных стен Диводурума* не было видно за мглой пожаров. Лавина всадников казалась бесконечным продолжением темного дыма. Над ночной землей несся многоголосый вой, топот копыт был громом небесным. Городские жители уже закрыли ворота и приготовились к бою, отдав прилегающие деревни во власть нападающих, словно в попытке откупиться от неизбежного.

В высокий дом с соломенной кровлей ворвался мужчина в вылинявшем синем плаще и, отшвырнув с дороги двоих сыновей хозяйки, вбежал в спальню, где прятались женщины. Не обращая внимания на оглушительный визг, прикрыл глаза и вдохнул воздух, пахнущий страхом. Рванулся к одной из старших дочерей, выхватил у нее из рук новорожденного младенца, небрежно отмахнулся, парируя удар меча ее подоспевшего мужа и, в последний раз оглянувшись, выпрыгнул в окно. В нижние двери ворвались узкоглазые воины, и еще до того, как незнакомец в плаще достиг конца улицы, никого из хозяев дома не осталось в живых.

В глубокой тени деревьев две лошади нервно перебирали ногами, прислушиваясь к шуму близкой битвы. В седле одной из них сидел мужчина, из-под глубокого капюшона была видна только седая борода. Всадник нетерпеливо постукивал по седлу пальцами. Из кустов вынырнула другая высокая фигура.

— Возьми.

Голос звучал хрипло, тяжелое дыхание и запах гари разлились в воздухе. Всадник нагнулся, принимая драгоценную ношу.

— Они пройдут здесь… Поторопись.

— Вот бы знать, чем кончится бой, — проговорил мужчина в плаще, вскакивая в седло.

— Мал он еще, чтобы отвечать на такие вопросы, — усмехнулся второй, кивая на младенца, и, пригнувшись, ударил шпорами, посылая коня в галоп, в сторону, как можно дальше от объятого пламенем Византийского города...

***

Блеклая заря не рассеивала туман, густыми потеками сползающий в заводь. Где-то далеко в Бамберге звенел колокол — начинался Великий Пост. Люди в темной одежде поднимались к городу и, тихо переговариваясь, пропадали в серой мгле.

Женщину в скромной накидке схватил за локоть темноволосый мужчина в широкополой шляпе, пробившийся сквозь толпу.

— Где она?!

Женщина молча промокнула глаза платочком.

— Климена?! — шепнул мужчина. — Неужели…

— Я не добилась помилования, — опустила голову та, — епископ заартачился в последний момент. А Эласипп далеко, ты же знаешь, он не мог…

Она со страхом огляделась по сторонам, опасаясь, не услышал ли кто из прохожих.

Ее собеседник застонал, проговорил что-то на непонятном языке и ринулся к берегу. Из серой туманной воды уже вытащили убитую ведьму — широко раскрытые глаза девочки неподвижно глядели в далекое небо, скрытое за пеленой тумана. Двое мелких церковных служек читали молитвы, ежеминутно осеняя себя крестным знамением в страхе оскверниться, находясь рядом с мертвым исчадием зла.

Мужчина подошел ближе и снял шляпу. Уважительно покосившись на его богатую одежду во французском стиле, сматывавший мокрые веревки палач буркнул:

— Все уж кончилось, Ваше Благородие, смотреть не на что. Приходите завтра, полюбуетесь, колдунов-то полна тюрьма, прости Господи… Иоанн Георг сказал, Великий Пост лучше начинать с очищения, вот и пашем ежедневно, как проклятые. Прости Господи…

На плечо мужчины легла рука. Он обернулся и в глазах Климены увидел отражение своего отчаяния.

— Идем, прошу, идем отсюда…

Она задержала взгляд на белоснежном лице лежащей малютки.

— Вода — наше проклятье, — заскрежетал зубами мужчина.

На странную пару уже начали коситься.

— Скорее, идем.

Он опустил голову, черные пряди упали на лицо, скрывая горящий взгляд. Мужчина сжал ее руку и позволил увести себя прочь.

***

Лекция по истории проходила шумно. Известный профессор приехал в Афины издалека, пробиться в зал было почти невозможно. Мужчина в строгом костюме с аккуратным хвостом черных волос встал у самого выхода и внимательно оглядел зал. Греки остались греками — шумные, темнокожие, кудрявые… Цепкий взгляд мужчины нашел худенького мальчика, сосредоточенно записывающего что-то в тетради. И больше не отпускал.

Когда лекция закончилась, разгоряченные спором студенты хлынули в двери. Незнакомец в костюме положил руку на плечо тонкому мальчишке, тот обернулся, ожидая увидеть кого-то из сокурсников. Встретившись с темными глазами, удивленно поднял брови, но тут же обмяк, опустил голову и покорно пошел рядом, в сторону от людского потока.

— Йоргос! Йоргос, ты где?

В пустую аудиторию вбежала группа первокурсников. Сидевший за столом мальчик поднял бледное лицо и недоуменно огляделся по сторонам.

— Мы искали тебя! Ты чего здесь сидишь? Все давно ушли!

— Н-не… не знаю, задумался.

Он поднес к лицу запястье, с которого капала кровь.

— Это еще откуда?

Йоргос покачал головой.

— Не знаю. Наверное, о парту ободрал… Идем.

Закат рухнул в океан и погас. Мужчина быстро шагал по улице. Остановившись в тени цветущей бугенвиллии, резко дернул галстук и, успокаиваясь, глубоко вдохнул солоноватый морской воздух Эллады. В кармане зазвонил телефон.

— Это не он. Процент высок, но это не он.

— Куда ты направишься?

— На север. Я все еще ощущаю Зов. И найду его.

Улица спускалась вниз, и с каждым шагом все резче становился запах моря. Оно плескалось там, внизу: днем многоцветное, живое, ласковое и беспощадное, придающее городу очарование. Ночью же огненная лавина мегаполиса словно обрывалась в пустую черноту. Настоящее лицо океана. Оно жестоко, но не любить его невозможно.

Асфальт под ногами то и дело сменялся каменными лестницами. Двери портовых заведений в узких проулках, заросших глицинией, были распахнуты, по улицам бродили припозднившиеся туристы в поисках острых ощущений. Иной раз эти поиски оказывались успешны. Он чуял кровь, страдание и страх, которые, казалось, поднимались из щелей мостовой, окутывали коконом, заставляя ускорить шаг.

Шаги раздались за спиной. Очень тихие, почти неразличимые. Человека выдали не они, а биение крови. Человек не осознавал, что делает, словно кукла. Лишь то, что выполняет предназначение. Убить и умереть, потому что жить дальше уже незачем. Его было немного жаль...

Кровь на губах. Терпкий, знакомый вкус, от которого тошнит, и в то же время хочется еще. Потому что память подсказывает, дальше — короткий миг блаженства в центре потоков мироздания. И боль.

Мужчина усмехнулся, поднялся с колен и вновь облизал губы. Поправив темный плащ, вышел в вечерние улицы. В темном тупике осталось лежать тело. Каждый раз все начинается и заканчивается кровью.

Вот и берег. Темная луна снова взошла на небосвод. Три дня после Новолуния — время, когда раскрывается любой дар. Сила сизигийных приливов* питала и его силу. Песок щекотал ступни, вода омыла их неожиданным холодом. Мужчина отбросил сверток с одеждой подальше и нырнул, не подняв брызг. Плыть в темной воде, не ведая, куда, и надолго ли хватит сил — ночной кошмар. Но он привык идти навстречу своим страхам. К тому же прикосновение океана, его ледяная ласка помогала раскрыться больше. Услышать Зов.

Пловец перевернулся на спину и позволил черным волнам качать себя. Здесь, далеко от берега, звезды светили ярко, отражались, двоились, окружали бесконечным небом со всех сторон. Он опустил ресницы и раскрылся, ловя эхо. Зов звучал с севера. Явственнее, чем прежде. Времени оставалось мало.

***

— Зачем Эвемону твоя смерть?

Эласипп даже в проекции выглядел усталым, в светлых коротко остриженных прядях виднелась настоящая седина, в бороде застрял сухой листик. Все знали, что после смерти жены Целитель разучился отдыхать. Совсем.

— Он хочет помешать изменить предначертанное. Любой ценой.

— Я не верю в это, — поджал губы Эласипп, — ни один из нас не стал бы…

— Я чувствую направление потоков, — перебил его собеседник. — Кровь говорит: человек был прислан с юга.

Эласипп покачал головой, огладил белую бороду.

— Относительно тебя я тоже на юге. Не будь параноиком.

— А ты не ставь мне человеческих диагнозов, — свел брови мужчина. — Ты заслужил титул Мудрейшего не передергиванием. Услышь меня. Нам нужна защита.

— Вам?! Ты нашел его? — нахмурился Эласипп.

Собеседник помедлил, отвел с лица длинные черные пряди.

— Пока нет. Но я чувствую, что близок.

— Ты говоришь это уже полстолетия, Гадир. А произошедшее — всего лишь случайность.

— Кому как не нам знать о том, что случайностей не бывает? — поднял бровь Гадир. — Эвемон тоже чувствует, что Зрячий пробудился. Дело за малым — найти и взять его. Я не сдамся, Эласипп. Не могу. Не в этот раз.

— Я не могу ничего обещать. Услышь и ты меня.

Эласипп грустно улыбнулся, и проекция пропала. Гадир сел на кровать гостиничного номера и стал складывать вещи в чемодан. Вещей оказалось мало, Гадир привык не обременять себя материальными предметами. Самую же ценную вещицу мужчина хранил у самого сердца, — неприметный кусок голубоватого гранита на цепочке. За этот обломок, чьи углы истерлись от долгого ношения, он мог бы, не раздумывая, отдать жизнь.

Безналичные платежи были неплохим изобретением, учитывая ограниченные способности современного человечества. Таскать с собой кошель с золотом, бусы с ракушками или связки монет было неудобно. Мужчина связал черные волосы в хвост, привычно оглядел комнату в поисках ненужных улик, набросил пальто и спустился в холл.

***

Аэропорт был полон света и людей. Гадир шел не спеша, глядя под ноги, на гладкие плиты пола. Люди обтекали мужчину, словно струи весеннего ручейка — камень.

— Ваш паспорт, пожалуйста!

Мелодичный голос вывел его из задумчивости. Женщина в темно-синей форме смотрела с привычным восхищением. Гадир протянул ей карточку, постаравшись не встречаться взглядом. Хорошо, что современные документы занимали не так много места, как прежние охранные грамоты, да и портились гораздо реже. Пластик сам по себе не экологичен, но удобен же! А значит, люди будут продолжать пить Земную кровь и дальше… невзирая на последствия.

Облака за иллюминатором медленно наливались золотым и нежно-розовым, пухом обволакивали громоздкую железную птицу, словно уговаривали расслабиться, отдаться течению, обещали поддержку, эфемерную, как и они сами.

Новая страна, старое занятие. Таксист оглядел его с ног до головы и заломил цену, намного превышающую обычную таксу. Гадир усмехнулся и протянул ему в два раза больше. Облик городов, стран, меняется, меняются языки и наречия, деньги и каноны красоты. Люди остаются теми же.

Доступ в архивы стоил недорого, дорого было лишь время.

— Что конкретно интересует молодого человека? — спросил сухонький старичок-хранитель очередного склада пыльных шкафов.

— Я пишу диссертацию на тему бомбейского феномена*. Собираю статистику зарегистрированных аномалий крови, — пояснил Гадир. — Помогите мне, пожалуйста.

Он улыбнулся, старичок улыбнулся в ответ, почесал в затылке синюшной татуированной рукой и задумался.

— Думается, в нашей больничке такое лежит вон там, стеллажики от десятого по шестнадцатый. Только ящички не вороши, все аккуратненько складывай.

— Конечно.

Неделя кропотливой работы — и почти ничего. Роддома слились в один — белая потрескавшаяся плитка, запах лекарств, пыль бесконечных папок. Москва, Смоленск, Новгород. Он ощущал зов, но точного местоположения ощутить не мог — для этого нужны хотя бы двое. Но ни один из пяти не поддержал Гадира на Совете, а взглянув в ледяные глаза Эвемона, он и вовсе пожалел, что посвятил их в новый виток поисков.

В Индии и Бразилии людей с подобной аномалией крови были десятки. Кровь некоторых обладала отголоском Древних, но это ничего не значило. Здесь же лишь семеро подходящих по возрасту на всю страну. Зов ощущался сильнее, но время утекало, как вода сквозь пальцы.

Город за окном такси сиял мириадами бликов дождя. Смех перебегающих дорогу подростков на миг пробился в салон. Гадир откинулся на сиденье и прикрыл глаза. Можно представить себе, хоть на короткое мгновение… Смех и песни молодых на берегу… Звон гонга с храмовой стены… Топот ног детей… Уплывать в прошлое было опасно и вредно для души, но в последнее время это случалось все чаще.

Петербург встретил путника солнцем. Гадир вышел из такси, глубоко вдохнул и оглядел ряды домов. Он уже бывал здесь, очень, очень давно. Теперь придется изучать город заново. Солнце ласково погладило мужчину по щеке. Зов крови ощущался четко, словно биение чужого сердца было его собственным. Он найдет здесь искомое.

Ночью и днем Гадир бродил по городу, большому, чужому и прекрасному, Сфинксы провожали темную фигуру понимающими взглядами. Дом за домом, улица за улицей. Свинцовые воды Невы. Вода все помнит. Всех, кто когда-либо прикасался к ней, играл ее радугами, всех, кто вобрал ее в себя в последней попытке вдохнуть. Огромный источник информации, в которой можно утонуть. Гадир погрузил ладони в прозрачную волну. Он точно проходил здесь, еще вчера... Так близко. Мужчина не сдержал торжествующей улыбки, хотя до победы было еще очень далеко. Но надежда все же расправила куцые крылышки. Гадир сосредоточился, отыскал нужную нить и выдохнул имя. Не важно, как зовут его сейчас, имя крови остается вечным. Теперь Зов работает в обе стороны, и рано или поздно приведет Зрячего сюда.

***

Увидев узкую мальчишескую спину в куртке, Гадир досадливо цокнул языком и покачал головой. Столько труда, и все впустую. Надежда затрепыхалась, словно пробитая стрелой, и с писком издохла. Вот теперь точно конец. Он слишком молод и слаб... на полноценное обучение нет времени, а инициация еще не произошла. Но, уже сделав несколько шагов прочь, Гадир ощутил боль, текущую в пространство, беспомощный, отчаянный призыв о помощи. Это была знакомая боль чужого среди своих. Гадир сжал кулаки, развернулся и подошел к мальчику.

— Что, плохо тебе, малыш?

Последний Зрячий исчез с лица Земли много лет назад. Новый обладал лишь малой толикой генов Древних. Как силен его дар? На что способна его кровь? Слишком много вопросов без ответов. Гадир смотрел в темное водяное стекло и ощущал, как в пустоту утекают минуты.

______________________________

*Диводурум или Мец, византийский город, захваченный гуннами весной 451-го года

* В некоторых случаях дети рождаются с группой крови, которой по правилам наследования у них быть не может — это явление называется бомбейский феномен, или бомбейская кровь.

* В ситуации, когда Земля, Солнце и Луна находятся на одной линии, Солнце и Луна действуют в одном направлении, увеличивая величину прилива. Такие приливы, когда на приливе вода максимально высокая, а на отливе максимально низкая, называют сизигийными.