Голос родной крови звучал со всех сторон, обнимал, обволакивал, словно ничего не случилось, и сейчас ты откроешь глаза… Поднимешься с широкого полукруглого ложа, подойдешь к окну, раздвинешь занавеси и увидишь солнце, восходящее над морем… Освещающее багровым золотом волны, паруса кораблей, усеченные храмовые башни…

Эвемон резко открыл глаза и сел. Он привык быть жестоким с самим собой. Иллюзии делают слабым, влекут за собой тень безумия. Любая боль лучше, чем это.

В гостиной вполголоса разговаривали. Эвемон досадливо скривил губы: неужто все уже собрались, лишь он разоспался тут, как младенец? Он умылся и вышел к ним, в чем был. Людские нормы приличий меняются от десятилетия к десятилетию. Нормы приличий атлантов незыблемы десятки веков. В обнаженном теле нет ничего непристойного, если оно здорово и сильно.

Эвемон миновал соединенную с кухней гостиную, не глядя в сторону собравшихся. Он отлично ощущал их и так. Трое, Мнесей еще спит. И четверо полукровок. Одна из них, Посланница, смущенно зарделась при виде него.

— Заранее надел ритуальный наряд? — усмехнулся Местор.

Эвемон ответил хлестким атлантским ругательством и пошел на кухню. Достал из холодильника ветчину, отрезал хлеб. На собравшихся в гостиной он по-прежнему не смотрел — незачем. Гадир сидел на подоконнике, щурился на солнце, внешне казался спокойным, как глубокая вода. Но Эвемон ощущал, о чем молчал старший брат.

Все атланты чувствовали друг друга — кто-то больше, кто-то меньше, чувствовали даже людей и могли многое определить по голосу их крови. Но связь между близнецами — это особый дар… или проклятье, как теперь. Связь между последними уцелевшими близнецами…

Эвемон бросил взгляд на Мнесея. Его сестра, Климена, умерла не так давно. Эласипп поседел после смерти жены, но главная боль досталась ее брату. Помнит ли Мнесей, что это такое? Чувствовать на расстоянии. Понимать без слов, даже когда не желаешь. Любить, когда хочешь ненавидеть. А потом это обрывается, словно тебя рассекли пополам, а ты все никак не сдохнешь. Как он живет после этого?

Эвемон поймал себя на том, что неотрывно смотрит на Гадира. И опустил взгляд, успев заметить его легкую усмешку. Не наговориться теперь, не насмотреться. Все равно не успеешь. Что не успел я тебе сказать за последние пятьсот лет, брат? Что ты не успел сказать мне?

Дом постепенно наполнялся, пришел Зрячий со своим другом. В отличии от обманчиво сдержанных атлантов, полукровка выглядел точно так, как и чувствовал себя — взвинченным чуть не до обморока и очень решительно настроенным этого обморока не допустить. У обоих мальчишек были битком набитые спортивные сумки, Эласипп что-то говорил про палатки… Суета муравьев перед лицом надвигающейся стихии. Эвемон ушел одеваться. Через стенку было слышно, как Перемещающий возбужденно и радостно рассказывал что-то Зрячему, про вчерашнее землетрясение, кажется. Суета… А ведь Эвемон в этом тоже участвовал… Зачем?

Затем, что его попросил об этом брат.

Добрались до городской окраины быстро — Местор взял в прокате микроавтобус. Эвемон сидел рядом с Гадиром, напротив них — Местор с девочкой-Посланницей. Девочка казалась взволнованной и смущенной, отводила взгляд и краснела.

— Ты что как на иголках? — спросил Местор.

Айла опустила глаза:

— Вдруг у меня не получится? Я так много разом еще не переносила.

— Даже если ошибешься на долю градуса, не страшно, — успокаивал ее Местор. — Пройдем пешком, там тундра, а не лес.

Айла кивала, а сама почему-то косилась на Эвемона.

Машина свернула с шоссе на проселок, остановилась за лесополосой. Разобрали вещи, вышли.

— Возьмитесь за руки! — решительно скомандовала девушка и ухватила Гадира и Местора.

Один выдох — и они вдохнули уже совсем другой воздух: горьковатый, влажный, тяжелый от надвигающейся непогоды. Эвемон поднял голову, вгляделся в заросший низким кустарником горизонт. Все заросло бурьяном и колючими кустами, места Силы не было видно. Хмурое небо сливалось с землей, гремело, пугало скорым ливнем, чьи серые полотна уже опустились на севере.

Гадир шагнул в сторону, выбросил руку вверх. В лицо пахнуло ветром, из темного брюха тучи обрушилась молния. Кто-то из полукровок вскрикнул, но Эвемон даже не прикрыл век, глядя на силуэт на фоне яростного белого огня.

Вспышка и грохот — а потом все увидели выжженный круг, в центре которого дымились девять огромных камней, расположенных радиально, древних, как мироздание.

Гадир обернулся. Повелитель молний, Отец гроз, Страж света и множество других имен приписывали ему и его предшественникам в былые века. Пока земля была молода, и атлантам лишь предстояло исследовать границы своих сил…

Перемещающий поднял ладони, сдул в сторону от кромлеха золу и остатки мусора. Круг высокой травы поодаль превратился в бархатный газон, запахло травами, перебивая гарь от дымящейся земли.

— Можно ставить палатки, — кивнул Эласипп, — спасибо, Рой.

— Где мы? — спросил, озираясь, человеческий мальчишка.

Полукровка-Зрячий ответил, не задумываясь:

— На севере Карелии, на горе Воттоваара, — он словно сам удивился своим словам, повернулся к Местору: — А почему именно здесь? Чтобы Айле ближе было перемещать?

— Нет, дело не в ней, — доброжелательно ответил Местор. — Причин несколько, и одна из них — ты. Тебе легче будет работать рядом с домом.

Гадир прошел мимо, под распахнутой рубашкой блеснула цепочка с камнем. Этот кусок родного дома Гадир достал из тела своего сына перед тем, как похоронить. Острый осколок голубого гранита вошел глубоко. Гадир не был целителем, и помощи мальчик не дождался — умер на руках отца, стоило им только достичь берега, словно в море сам Морской бог хранил его жизнь.

Эвемон давно не верил в Морского бога. Если он и существовал когда-то, то оставил свой народ в тот миг, когда из чрева океана поднялась первая волна Потопа.

Кто знает, что случилось с атлантами тогда? Они стали бесплодными и вечными. Словно инструменты в руках неведомого мастера, жестокого и непредсказуемого. Мощь энергии атлантов безмерна по сравнению с другими обитателями планеты. Когда люди изобрели электричество, Мнесей смеялся, что от одного атланта можно питать целый город.

Но они — всего лишь винтики. И для чего?

Для того, чтобы обеспечить выживание человеку? Атланты не люди, хоть и похожи на них. А этот слабый народ не прощает тех, кто выделяется из общей массы. Климену сожгли на костре. Какая ирония судьбы — то было последнее сожжение ведьмы в истории человечества…

Эвемон скрипнул зубами.

«Не верится, что я опять участвую в этом».

Современные палатки раскладывались одним движением. Пять больших островков света и тепла среди обрушившейся непогоды. В предназначенной близнецам палатке Гадира не оказалось. Что ж, брат всегда любил стихию. Ощущал ли он большее родство с грозой и потоками белого огня в небесах, чем с ним, Эвемоном?

Сидеть одному отчего-то было невыносимо, Эвемон снова вышел в дождь и нырнул в соседнюю мягко светящуюся палатку, сел в пустом отсеке, рядом с рюкзаками в углу, и закрыл глаза, прислонившись к стенке.

Время текло медленно. Нужно было есть, спать и набираться сил до того, как взойдет луна.

Сидя в основном отсеке палатки, Понимающая вполголоса рассказывала мальчишкам о том, как была остановлена эпидемия легочной чумы в Манчжурии. Направляющий тогда передал Целителю едва ли восьмую часть общей силы. В прежние времена Направляющие могли брать себе в помощь сыновей, внуков… Риска не было, сколько бы энергии ни требовалось. Теперь остался лишь один Гадир. Он был силён, сильнее всех других Направляющих, что знала Земля. И после него дара такой силы уже не будет.

Почувствовав чье-то присутствие, выглянула Айла. Увидев Эвемона, мудро промолчала, лишь подвернула полотнище проема, чтобы свет походного фонаря достигал и второго отсека. Открывшаяся картина была мирной до нервного смеха — двое сопляков, завернувшихся в спальники, и седовласая старуха с неизменной вышивкой, рассказывающая им сказки…

Хлопотавшая над обедом Айла внезапно бросила дела и, проскочив мимо Эвемона, вышла. Дождь стихал, лишь редкие тяжелые капли еще падали на туго натянутую ткань. Наставник хорошо выдрессировал ее, раз девочка ощущает его зов без слов…

— Вот фляга. Не ошибись, в момент высочайшего подъема воды.

Голос Местора звучал спокойно.

— Хорошо. Я надену гидрокостюм. Возьму чистую воду, подальше от берега.

— Это не важно, Рой сможет убрать примеси. Главное, не мешкай, чтобы вода не пошла на убыль.

Послышался легкий хлопок ветра и звук застегивающейся молнии соседней палатки.

Для обряда нужна не только кровь атлантов, но и морская вода — соленая кровь самой Земли. Вода, взятая в час сизигийного прилива.

Тучи разошлись, поднялась луна. В молчании атланты и полукровки, голые по пояс, как заведено с древних времен, собирались у камней. Человеческий детеныш замер рядом, за спиной своего друга-Зрячего. Гадир, с мокрыми от дождя, рассыпавшимися по плечам волосами, встал в центре. Эласипп принял из рук Изменяющего кубок из орихалка*, мгновение назад бывший железным. Привычное чудо заставило человеческого мальчишку удивленно вскрикнуть. Эвемон недовольно цыкнул на него, и мальчик отступил подальше. Потом, после, пусть хоть дырку просверлит у Местора в голове, поминая алхимию и прочие людские сказки… Потом. С этой секунды нарушать обряд не имеет права никто.

Взмах ритуального ножа — и в орихалковую чашу с морской водой льется кровь. Всех и каждого — тех, чью силу должен взять Направляющий, тех, кому он должен ее отдать. Пореза на руке почти не чувствуется, внутри саднит гораздо сильнее.

***

Гадир обвел глазами круг. На каждом камне — по атланту. Все здесь — вот настоящее чудо. Улыбнулся, глядя на то, как Саша ежится от холода, как Мнесей сосредоточенно дышит, изгоняя из разума все лишнее перед тяжелой работой. На сжатые губы Эвемона.

Тени практически не осталось — луна вышла в зенит, поливая плоскогорье ледяным серебром. Эласипп подал Гадиру чашу, на миг задержав его руки в своих, и сел на место. Огненно-золотистый металл было теплым — от ладоней Мудрейшего, или от крови, смешавшейся внутри. Глоток, и еще… солоно и горячо, и еще горячее… Потоки энергии ждали лишь сигнала, чтобы устремиться к нему, мироздание доверчиво легло в руки.

Гадир медленно выдохнул, утер капли с губ и отбросил чашу.

Периферическим зрением он видел, как осели на камни все пятеро, что отдали свою силу. Потоки стекались, вились спиралями, голубоватым золотом ложились на обугленную землю, образуя концентрические круги, ежесекундно меняющиеся узоры…

На месте отброшенного кубка шипела лужа расплавленного металла.

Гадир был переполнен энергией, ощущение всемогущества пьянило, на миг затмив ожидание боли. Он никогда не мог понять — видят ли потоки света и остальные, или лишь он один? Спрашивать после всегда оказывалось как-то недосуг.

Лица Мнесея и Роя были сосредоточены, руки двигались, совершая лишь им известные действия. Бабикер сидел неподвижно, как эбеновая статуя, в белых глазах отражался лунный свет. Саша замер с закрытыми глазами и кусал губы, хмурился… Потом все закрыли волны света — все выше и выше. Гадир стал всем миром, казалось, толчки его сердца передавались Земле. Пульсация расходилась далеко по тундре, пугая зверей и птиц. Гадир ощущал обострившимся восприятием их разбегающиеся яркие искры.

Атланты начали основную работу, Гадир видел, как ветви энергии Земли дрожат и невыносимо медленно изменяют структуру. Сила хлынула потоком… И принесла боль.

Перестало хватать воздуха. Пока это еще не слишком мешает, просто хочется вдохнуть поглубже… отдышаться… Гадир закрыл глаза, стиснул кулаки, заставляя себя отдавать силу ровно, без перебоев. Любой скачок может дорого обойтись… Он растворился, отключился от времени, превратился в неодушевленный проводник чистой энергии. Сколько это продолжалось? Многое ли успели сделать?

Воздуха не хватало. Сердце билось все реже, каждый его толчок казался последним. Только казался. Это еще не сейчас. Он еще стоит…

Чужие руки на плечах на миг заставили его вздрогнуть и тут же расслабиться. Эласипп стоял за спиной. Хоть ненадолго стало легче дышать…

***

По пустынному плоскогорью гулял ледяной ветер, но внутри кольца мегалитов полыхал жар. Гадир стоял, опустив голову, плечи напряженно подрагивали, лица было нельзя разглядеть. Эласипп поднялся на ноги — с трудом, отданная энергия еще не до конца восстановилась. Подошел сзади к Направляющему, как раз вовремя, чтобы не дать ему упасть. Бережно подхватив, уселся с ним на землю, устроил голову Гадира на своем плече. Стало видно бледное лицо Направляющего, мокрое от пота. Целитель положил ладонь ему на грудь, поближе к сердцу.

Эвемон заметил, что прокусил себе губу. Впервые он яростно ненавидел свой собственный дар. Отчего он не родился Целителем?! Это он должен сейчас держать брата на руках, отдавать свою силу, чувствовать пульс… услышать последний вздох. Хотелось бросить все и убежать как можно дальше. Но Гадир не одобрил бы такой слабости… Эвемон вновь сосредоточился на своей задаче: держать Поле надо всей этой гребаной промерзшей насквозь горой, закрывая происходящее от радаров и случайных глаз…

Еще одна темная фигурка замерла вне круга. Человеческий детеныш. Что ж, пусть смотрит, любуется, как умирает ради него один из титанов… Может, потом напишет очередную нелепую человеческую песнь. Вот чего точно не умеют люди — так это сочинять хорошие песни. Эвемон невольно усмехнулся тому, куда завела его мысль.

Боги, герои, чудовища, титаны… как их только не называли…

Он снова перевел взгляд на центр кромлеха. Эласипп, не убирая одной ладони с груди Гадира, с помощью Айлы вынимал из чемоданчика какие-то пластиковые трубки. Айла пристроила на стойке флакон с глюкозой, умело воткнула иголку в вену. Капельница. Чудно и неприятно видеть во время проведения столь древнего обряда человеческие штучки. Но если это хоть немного поможет…

Он встретился глазами с Целителем и увидел в них отражение своей боли. Надежды там не было.

Эвемон стиснул кулаки, не сводя глаз с лица брата, с его серых губ. Лучше бы тот человек в Афинах убил его. Лучше бы тогда, в лесу, он сам убил его. Лучше так, чем смотреть, как эта земля пожирает Гадира, неумолимо, мучительно.

Он едва замечал, что по щекам впервые за тысячи лет текут слезы.

***

Обостренные пять чувств сообщали мозгу образы, который тот уже с трудом идентифицировал. Зрячий, без отрыва от работы пьющий чай прямо из термоса, лицо Целителя, полное тихой грусти, блеск влажной кожи Внушающего, уже накинувшая одежду Понимающая, которая вытирает лоб своему наставнику, погруженному в раскаленные недра планеты, и молодой Перемещающий, что все медленнее взмахивает руками, словно в попытке поймать невидимую муху…

Луна давно зашла, все покрыла предрассветная тьма. А может, это темнеет у него, Гадира, в глазах. Можно не опасаясь соскользнуть туда, в беззвездную бесконечность конца Пути. Потому что теперь обряд будет высасывать из Направляющего энергию до конца, даже после того, как он потеряет сознание.

Вот только раньше времени в темноту не хотелось. Хотелось увидеть еще хоть немного, ощутить их всех рядом.

Зрячий, юный сын Амферея.

Мнесей, Повелитель огня.

Айла, смуглая дочь Автохтона, Посланница.

Эласипп, Целитель.

Местор, Изменяющий.

Седая и хрупкая дочь Азэса, Понимающая.

Рой, сын Диапрепа, Перемещающий.

Бабикер — потомок Климены, Внушающий, рожденный на жаркой земле Африки.

Эвемон, Идущий по следу.

И миллиарды ярких точек. Живые души. Дети Земли. Люди.

***

Сквозь бесконечную вязкую тьму он услышал голос. Какова она — смерть? Могут ли быть в ней голоса? Но чьи? Уже умерших? Но ЭТОТ голос должен был остаться в мире живых! Сердце бешено заколотилось. Гадир распахнул глаза и увидел небо. Он зажмурился от ударившего в глаза света, потом, сквозь ресницы, разглядел над собой лицо Местора. И снова услышал голос Эвемона. Того, прежнего, словно младший снова забрался на дворцовую стену и его песня летит над пляшущими внизу волнами, вслед за морскими птицами…

— Он и правда поет, — улыбнулся Местор. — Тебе не послышалось.

Гадир пошевелился, с помощью Местора приподнялся на локтях и увидел полыхающий на полнеба рассвет и стройную фигуру на холме, на фоне восходящего солнца. Чистый голос разносился далеко. Над Землей звучал гимн новому дню на языке атлантов.

Эпилог

В Питере была весна. Северная, скромная, неяркая — но все же весна. Остро пахло смолистыми листьями тополей. По набережной Зимней Канавки шли двое — смуглый черноволосый мужчина и мальчик лет четырнадцати. Солнечные лучи отражались в воде, били в лицо, заставляя щуриться, и, наверное, от этого мальчик то и дело вытирал глаза.

— Я не думал, что Эласипп тебя так долго лечить будет, — неожиданно сказал мальчик. — Я думал, он как того обожженного, раз, и все.

Помолчав, мужчина ответил:

— Двое суток — это очень быстро… Я не думал, что меня вообще понадобится лечить, — признался он. — Был уверен, что ты не успеешь научиться.

— Я бы и не успел, — признался в свою очередь, мальчик. — Это Варфоломей придумал.

— Ну что же, — кивнул мужчина, — я ведь говорил, что случайностей не бывает. Сын пашни… Земли. А мы слишком оторвались от нее, наверное.

Они свернули от канала на узкую улочку, немного прошлись. И остановились — перед десятком статуй, поддерживающих крышу над крыльцом Эрмитажа.

Вокруг шумела веселая толпа, кто-то фотографировался на фоне. Какие-то парни горланили песню:

— …Их тяжкая работа

Важней иных работ:

Из них ослабни кто-то —

И небо упадет…*

Мужчина и мальчик одновременно улыбнулись.

— Ну как, удержим небо? — спросил один.

Второй кивнул спокойно и уверенно:

— Непременно удержим! Свое не удержали, так хоть ваше — должны.

2019 г.

_____________________________________

* Орихалк — таинственный металл или сплав, о котором упоминают древнейшие греческие авторы. Ещё в седьмом веке до н. э. Гесиод сообщает, что из орихалка был сделан щит Геракла. Со слов Платона, вещество это было в ходу в Атлантиде.

* Автор песни "Атланты" А. Городницкий