In death, just carry me home…

Гаррет с недавних пор завел привычку выходить к Недремлющему морю и подолгу смотреть — молча, без единой мысли в голове. Наверное, не совсем так положено бы вести себя усмиренному, должному неустанно трудиться на благо Круга, но он, судя по словам окружающих, оказался и здесь совершенно не правильным и невыносимым…

Он помнил то, что было до Казематов. Немного смутно и общо, но все же. Помнил приезд, помнил долговую кабалу, помнил тех, с кем познакомился до экспедиции на Глубинные тропы, откуда он вернулся один, оставшись без брата, пошедшего вместе с ним и заразившегося скверной. Кажется, после этого все пошло наперекосяк… У Гаррета осталась только матушка, вернувшая семейное поместье и этим, пускай и случайно, привлекшая к их маленькой семье слишком много внимания. Храмовники уже не смогли бы в открытую заявиться, в чем-то обвинить, увести, но страх был слишком велик — Гаррета достали иным способом. Угрозы и шантаж, увы, не пресечь, когда ты буквально один, а у каждого из твоих соратников над головой висит невидимый горящий меч, в то время как за твоим домом и твоей матерью следят каждый день и каждую минуту. Мередит взяла за горло даже не Хоука, а буквально всех, кто был ему дорог, кроме Карвера — тот, ушедший вместе с Серыми Стражами, ускользнул из стальной хватки. Гаррет пытался торговаться, но рыцарь-командор оставалась непреклонна: ее устраивал только один вариант. Но в обмен она соглашалась не преследовать никого из тех, кто был близок Хоуку, если те не попытаются преступить законы или совершить «какие-нибудь глупости, расторгающие наш договор».

И несмотря на саднящую боль где-то внутри, нарыв, подсказывающий не верить, Гаррет согласился на сделку. Не так было важно, что будет с ним самим — его друзья и семья избавлялись от преследования, а за матушкой обещал приглядывать рыцарь-капитан Каллен. И, никому ничего не сказав, кроме Лиандры, Гаррет однажды вечером просто ушел, скрепя сердце.

Орсино принял Хоука в Кругу далеко не с распростертыми объятиями — его никто там не ждал. Настолько не ждал, что даже до Грейс и ее сторонников только через полторы недели дошло, что все это не шутка. А уже тогда они принялись кусаться.

Вокруг Гаррета постоянно что-то случалось, все время находился кто-то, готовый зацепиться с ним языком, готовый броситься на него с кулаками или оружием — будучи на свободе, он поддерживал храмовников и многих успешно отправил в этот же самый Круг. Даже если Гаррет не лез в драку, вокруг него словно все сходили с ума, и одно его присутствие словно бы выворачивало из магов все, что сдерживалось внутри. Бывало и так, что он сам, откровенно скучая в обстановке вечного благоговения перед храмовниками и необходимости утыкаться в трактаты, выводил кого-то не в меру длинным языком, и тогда храмовникам приходилось растаскивать дерущихся абсолютно не фигурально.

Жизнь на свободе, вольная, настоящая, без вбитого на подкорку страха, не давала Хоуку загнуться. Он не затыкался, когда от него этого ждали, не давал другим магам свободно над собой потешаться — он заплатил свою цену, а за свои слова пусть платят они, если так горели желанием с кем-то сцепиться. Он снова, попадая в обитель спокойствия, переворачивал все с ног на голову. И он знал: Мередит в курсе. Наслаждался этой мыслью, раз уж ему суждено после сделки с голубоглазым демоном жить под ее неусыпным контролем. Его запирали, пытались взять измором — он сам отказывался от еды и не сдерживал магическую силу, регулярно устраивая пожары и надеясь, что это зарево увидят все за пределами Казематов. Но еще он знал и чувствовал, что его не убьют. Слишком ценный приз, символ, который нужно хранить и демонстрировать всем при случае и без, хвастаясь.

Оставалось Усмирение. Гаррет понимал, что здесь, на чужой территории, в руках рыцаря-командора, только это может стать настоящей смертью — он представлял себе последствия, видел усмиренных, которые словно служили ему напоминанием и угрозой одновременно. Но это не могло заставить его прекратить: в груди полыхал огонь жизни, той, настоящей, которую Хоук вкушал больше двадцати пяти лет, пропитавшись ею насквозь. Рядом с ним даже сами усмиренные, казалось, могли бы бросить дела и взяться за оружие, если б пожелали… Жаль только, что все усилия подтачивали его по капле, а Мередит умела ждать.

…Последнее, что он еще смутно различал в своей памяти сейчас — глухая ночь, сильная усталость, вкус гари во рту, сногсшибательный запах лириума и невыносимая боль по телу. Зная себя, он мог бы предположить, что остались даже последствия того, как его пытались усмирить: скорее всего, иллюстрацией была та напрочь выгоревшая часть тюрем, где даже камни стен, пережившие владычество Тевинтера, оплавились, не говоря о решетках, стекших раскаленным металлом в трещины на полу. А еще у всех при взгляде на Хоука, и у магов, и у храмовников, появлялось что-то странное в глазах. Страдание, перемешанное со страхом. Его даже сейчас обходили, как чумного, и всего двое говорили с ним без запинок. Рыцарь-командор Мередит и рыцарь-капитан Каллен.

Второй, правда, до сих пор выглядел в разговорах очень… виноватым? Гаррет после усмирения ориентировался в эмоциях только словами, не находя на них внутреннего отклика, но рядом с Калленом буквально кожей чувствовал то, что называли виной. Тот молчал долго, больше месяца, хотя даже сам заговаривал, пока его наконец не вынудило что-то — быть может, совесть. Каллен сказал, что знал о плане Мередит, но не был с этим полностью согласен. Он пытался связаться с теми друзьями Хоука, кто еще оставался в Киркволле, найти причины отложить Усмирение и способы иначе склонить Гаррета к сотрудничеству — ему просто не хватило времени. Его даже в Казематах не было, когда все произошло.

Подумав, Гаррет сказал ему тогда, что не держал бы зла, даже если бы мог. А еще сказал, что ему жаль, если из-за него много кто погиб — зная наверняка, что таких было много, зная, что так надо сказать, и уже крайне смутно представляя себе, что такое «жаль».

И все же даже здесь план рыцаря-командора не исполнился полностью. Гаррет частенько слышал от окружающих, что от него намного больше проблем, чем пользы. Если б мог, он бы возмутился, но теперь был способен только здраво оценить результаты своих «трудов» и, пожалуй, согласиться. Он не был лишен тех талантов, что так ценились в усмиренных, но рядом с ним, будто бы в насмешку, продолжало случаться все, что угрожало и работе, и окружающим, и даже ему самому. Наверное, это было невезение — или очередной «подарок» для Мередит, решившей запереть в клетке огонь. В итоге, чтобы избежать инцидентов в виде продолжающих случаться пожаров, обвалов, взрывов, вспышек непослушания и прочего, Гаррета сослали в библиотеку — единственное место, где с ним и правда ничего не случалось, пока он переписывал книги.

Прогулки по двору Казематов к морю оставались единственной привилегией для Хоука. Он не знал, кто так расщедрился, может, его просто так «выгоняли», чтобы дать всему Кругу отдохнуть, но ему было нетрудно покинуть стены Казематов, если кому-то так хотелось. Сегодня был один из таких дней: после полудня Гаррет оказался один, наедине с бурными от ветра волнами, хотя легкие мурашки между лопаток подсказывали, что за ним наблюдали. Мередит, наверное, прикажет Ордену прыгать в море за ним, если он туда упадет, лишь бы только он не захлебнулся и не свел все ее усилия на нет.

За спиной вдруг раздались торопливые шаги: прибежал один из учеников, совсем еще желторотый малый, и сказал, что рыцарь-командор ждет его у себя. Мальчишка запинался между словами и даже не поднял взгляда, пока тараторил послание. Гаррет кивнул, проходя мимо, и заключил равнодушно: когда-то маг, он стал для других магов кошмаром, страшилкой, которой пугали, как той песней о таких, как он. Как там было? «На губах улыбка, а в груди кошмар»?..

Ему не задавали вопросов, если он приходил к «старшим». С ним вообще редко кто намеренно разговаривал, хотя рыцарь-командор иногда приходила, справлялась о здоровье и положении дел, о том, как идет работа. Гаррет, не понимая, что с ним, в ответ на ее слова молчал, только жестами мог указать на стопку книг или очередную груду свитков — у него сжималось горло и отсыхал язык, еще больше холодели ладони и каменели кости. Только ни одного слова. А она все равно возвращалась с теми же вопросами вновь, и уже ее эмоциям Гаррет не мог подобрать слов. Слишком сложно.

Ее голос как раз затих, когда Хоук зашел в прямой коридор, упирающийся в небольшой сад противоположным выходом. Зато внезапно зазвучал совсем другой, молодой, пылкий, кричащий:

— …Я знаю, как вы затащили его в Круг! Весь город знает, сколько ни затыкайте глотки! Закинули его в клетку и превратили в куклу, а теперь не даете мне даже увидеть собственного брата!

Карвер.

Гаррет оступился. Моргнул несколько раз и пошел немного быстрее, толкая незапертую дверь, взглядом тут же натыкаясь на широкую спину, надежно защищенную блеском доспехов, на широкое лезвие клинка. Спустя секунду — на горящий взгляд ярких синих глаз, более пасмурных, чем те, что должны были бы сниться ему в кошмарах, больше не возможных.

— Направо по коридору, — ответила Мередит, растягивая слова будто бы уголками губ. — У вас есть все время, что вы захотите, молодой человек…

Гаррет на миг на нее посмотрел. К горлу подкатила тошнота, и он сам молча взял брата за руку, уводя за собой из комнаты. Ему не хотелось, чтобы Карвер там оставался с рыцарем-командором. Она… она издевалась. А Гаррет никогда и никому не позволял издеваться над своим братом.

Копаясь в памяти по пути, Гаррет ожидал, что младший брат его остановит прямо здесь, что порывисто схватит, начнет задавать вопросы или кричать — это было то, как тот действовал раньше. Но они дошли до небольшого сада в конце коридора, где в это время не было никого, и старший Хоук аккуратно прикрыл за ними дверь. Обернулся, смотря Карверу в лицо, понимая головой, что что-то сейчас совсем не так, как должно быть, как хотелось бы младшему. А тот смотрел жадно, одновременно как будто едва сдерживаясь, чтобы не отвернуться.

— Карвер. Я не ждал тебя.

В этот момент, кажется, что-то сломалось окончательно. Брат отступил на шаг, отшатнулся даже.

— Нет… — он обвел Гаррета взглядом с головы до ног, словно увидел впервые. — Как… как ты мог?!

Старший не знал, какой разговор им предстоял, но ему подумалось, что у Карвера будет много слов. Пока брат собирался с мыслями, дышащий тяжело, Гаррет поманил его рукой за собой, уводя от дверей: они должны были говорить вдвоем, значит, стоило отойти туда, где их не смогут подслушать — а рыцарь-командор могла отправить кого-то подслушать. Она так часто делала, а кто-то и сам вызывался, а потом докладывал ей. Потом бывало, что кого-то казнили.

— Сядь.

— Что?.. — младший приостановился на шаге, глядя так, будто не расслышал. — Ты сейчас серьезно? Это все, что ты можешь сказать?!

— Ты хочешь, чтобы тебя услышали? — вопрос ровно обрубил все, словно удар меча. — Сядь. И говори тише.

Карвер смотрел снова, пристально, недоверчиво, как будто пытался что-то понять.

— Почему ты… о таком думаешь?

— Ты не захочешь этого, — повторил Гаррет, опускаясь на скамью. — Никто не хочет.

То, как смотрел младший брат, было слишком похоже на некоторые взгляды, которыми Гаррета награждали уже другие. Он помнил: так смотрели, когда больно. И он сам, кажется, должен был на это отозваться, но лицо оставалось ровным, как и пустота в груди.

— Идиот, — вдруг процедил Карвер, все так же стоявший рядом, глядя сверху вниз. — Ты… как ты мог сюда попасть? Как мог сюда прийти?! Варрик мне все рассказал — почему, почему ты не сказал ничего им, мне? Ты с ума сошел! Ты оставил там мать и просто сдался?!

— Это была сделка.

Короткая фраза стала тем единственным, что удалось вытолкнуть из глотки. Почему-то Гаррету было трудно говорить. Как когда рыцарь-командор приходила.

— Какая к демонам сделка?! — младший чуть наклонился, едва не выкрикивая это в лицо брату. — Ты…

— Тише, — ладонь дотянулась до лица Карвера, и указательный палец лег на губы.

Брат оборвал сам себя на полуслове, внезапно и правда опускаясь рядом так, будто у него ослабли ноги. Зачем-то снова дотянулся до руки Гаррета, сжимая в своих.

— Что за… ты холодный.

А, это. Гаррет знал, да. Ему сказали, что раньше около него можно было греться, как около костра, особенно если что-то выводило его из себя, но после ритуала все это исчезло. Гаррет не помнил и не мог сравнить, хотя всегда ощущал, что его телу немного прохладно.

— Ты пришел сюда зачем-то.

Карвер посмотрел ему в глаза и сглотнул. Дотянулся кончиками пальцев, закованных в металл, до волос Гаррета, очень осторожным движением слегка отбросил черные пряди со лба — старший не шелохнулся: Карвер хотел посмотреть на клеймо, а под волосами его видно не очень хорошо. По линиям красного солнца стало еще немного прохладнее.

— Я… хотел убедиться, что это только кошмар. Дурная шутка Киркволла. Что я приду, а с тобой, как всегда, все будет в порядке, и я просто обругаю этот город и тебя последними словами, почувствую себя дураком и снова уйду…

Он шептал, немного торопясь, стремясь избавиться от слов, а Гаррет ощущал даже сквозь латные перчатки, что у брата теплые руки. Он наклонил голову немного, прижимаясь щекой, чтобы согреться.

— Я все сделал не так?

Карвер, не отнявший своей ладони, рвано выдохнул и как будто попытался улыбнуться, но совсем этого не мог. У него чуть блестели глаза.

— Как… как ты даже сейчас умудряешься звучать так, словно шутишь?..

Гаррет видел, что его собственные слова и действия не помогают брату. Он понимал, что ему не хватает чего-то, что ждал Карвер — чтобы все стало «в порядке». Гаррет уже сейчас был в порядке, хотя брат так не считал. А Круг и рыцарь-командор считали, их все устраивало. А Карвера — нет.

— Я могу тебе помочь?

Гаррет видел в глазах брата просьбу, очень сильную, такую, которую выражают криком, но Карвер молчал. Было видно, как он резко вдыхал, как напрягалась его шея, как ему отказывались подчиняться губы и язык, не выдававшие слов, только вздохи.

— Карвер.

Младший Хоук отрицательно мотнул головой, не сказав ничего, и вдруг уверенным движением притянул брата к себе, крепко сжимая в объятиях. Гаррет мазнул глазами по изображению грифона на нагруднике, оказался уткнутым носом куда-то в воротник, тоже нагретый теплом тела, и сообразил убрать мешающиеся руки, которые соскользнули по груди. Холодные, они тянулись инстинктивно к теплу, найдя место где-то на боках Карвера, и Гаррету показалось, что он вот-вот задремлет — веки опустились.

— Я найду способ тебя отсюда вытащить… — шепот Карвера, коснувшийся уха с согревающим дыханием, звучал твердо. Только чуть звенел на некоторых звуках.

В волосах замерла ладонь в латной перчатке.

Гаррет не знал, зачем это брату, не мог сориентироваться, не видящий разницы между «здесь» и «там», но знающий, что рыцарю-командору это не понравится.

— Для чего?

Карвер слегка отстранился, заглядывая в лицо старшему брату, раскрывшему глаза: впервые за очень долгое время Гаррет кого-то вообще касался, а сейчас его обнимали и как будто не хотели отпускать. Младший, и правда с немного изменившимся лицом, более… решительным?.. заговорил без всякой дрожи.

— Ты давно сказал мне, чтобы я тебя убил, если ты вдруг станешь усмиренным. Но я — не Андерс, который опустил руки когда-то и теперь бросил тебя тут. Я вытащу тебя и сделаю все, чтобы вернуть своего брата — и вернуть тебе тебя. Ты мне веришь?..

Вместо мыслей бился только стук сердца. Раз, другой, третий. Молодой Серый Страж, сидевший рядом, брат, пришедший к Гаррету, хотя здесь его ничего не ждало, тот, кто осмелился кричать на голубоглазого демона, зажавшего в кулаке Казематы. Гаррет читал в книгах, что ходило много слухов об Усмирении, знал и помнил их все, знал, что их никто не проверял достоверно, знал, что в Круге с придыханием шептали, замирая, что ритуал не обратить вспять. А еще знал, что очень многого не знал, потому что каждая раскрытая книга приносила неизвестность, и книг таких было — целая библиотека, а за ней еще, по всему Тедасу. Открывать и искать можно долго — но можно. И он сказал то, что оказалось на языке первым:

— У тебя может получиться.

Гаррет не мог ни с чем сравнить, понемногу терявший память о чем-то далеком, не мог оценить, но видел, как сильно желание брата сделать то, о чем он говорил. И у него может получиться найти ту самую книгу, которая сделает, как он хотел.

— Я решил.

Свободная воля лежала на мыслях, и некоторые желания все еще получалось выразить словами. И Гаррет, глядя в глаза Карверу, договорил:

— Если ты так хочешь, я пойду за тобой.

Младший кивнул, принимая ответ. Снова зачем-то притянул к себе, еще крепче сжимая в руках, не говоря ни слова. А Гаррет нашел наконец ту разницу, которая билась в его голове, выискивая путь к чему-то, что было запечатано лириумом и случайно переломано чужой волей. К чему-то, до чего все пытался добраться Карвер своими прикосновениями.

— Мне с тобой тепло.