In venere semper certat dolor et gaudium.

Этим утром Гаррет сонно разлепил веки под мягкий шум дождя по киркволльским камням за окном — и вместо привычной спальни его встретило другое знакомое окружение: аккуратная комната в лучшей гостинице Верхнего города. Голого плеча касался прохладный воздух, а щека лежала на сгибе собственного локтя — кажется, за ночь он не только сполз на самый край шелковой подушки, но и остался вовсе без нее. Раздался отдаленный, приглушенный немного раскат грома где-то вдалеке — Гаррет лежал спиной к окнам и не видел, что там было… И поворачиваться туда не хотелось. Потому что прямо перед лицом, посапывая тихо, спал Карвер, закинувший руку старшему на пояс, и их ноги под тонким одеялом почти переплелись.

Гаррет осторожно, стараясь не ерзать, чуть приподнялся на локте и подпер голову рукой. Он буквально не успел еще ничего подумать и даже, может, почувствовать, а губы уже сложились в улыбку, полную теплой, неподконтрольной нежности. Желание дотронуться, убрать тонкую прядку волос, немного растрепанных, было очень сильным, но его приглушило иное — тихий внутренний шепот, призывавший не разбудить, дать вволю отдохнуть в комфорте и безопасности.

За ночь в камине прогорело все дерево, а на улице, видно, только стал заниматься пасмурный рассвет, скрадываемый дождем, поэтому в комнате все казалось серовато-дымчатым, зыбким, затуманенным. Все ткани словно поблекли, в углах собрались графитовые тени, перестал быть виден блеск благородных металлов и нитей вышивок… Но Карвер выглядел все таким же невозможно красивым. Прозрачный утренний свет, долетающий до широкой постели, подчеркивал их общую бледность кожи, трогал осторожно белые шрамы по телу младшего, похожие на меловые нити, но не мог сделать тусклыми буйные черные волосы, укрывавшие лоб, темные брови, сейчас лишенные хмурости. Прикрытые губы, тоже светлые, казались немного розоватыми, с чуть искусанной кожей. Гаррет осторожно притронулся к своим, чувствуя подушечкой пальца такие же укусы и легкую, щекотнувшую боль. Не страшно.

Взгляд соскользнул немного ниже, на шею, различая несколько характерных бледно-багровых меток. Его следы. Карвер когда-то давно обронил в разговоре что-то про памятные засосы — когда пришлось лечить на нем подобные пятна, только от ожогов, как бы младший ни отнекивался, что это мелочи и не раны вовсе. Гаррет предложил ему в тот раз в шутку, если уж так хотелось, поставить свой засос, легко сошел бы за «боевой трофей» из постели, чтоб перед знакомой молодежью хвастаться… Тогда Карвер сказал, что даже на спор пьяным не согласился бы на подобный подарок от брата. А теперь, спустя почти шесть лет, сам принимал и дарил такие же.

Новый раскат грома прозвучал уже ближе и немного громче, и после него у Карвера задрожали ресницы. Теплая тяжесть его руки на талии стала чуть ощутимее. Свободной ладонью, покоившейся все это время на простыне между ними, Гаррет дотянулся до лица брата и провел по скуле, плавно спустился к окончанию челюсти, слегка цепляясь за едва пробившуюся щетину.

— Можешь поспать еще… — шепнул он, лишь сейчас понимая, что все еще мягко улыбался. — Даже не рассвело.

Только теперь слегка раскрывший глаза, Карвер посмотрел за спину старшему, но почти сразу вернул взгляд: даже в этих окнах только небо и видно, Верхний город…

— Давно проснулся? — его хриплый полушепот был еле слышен за ропотом капель по окнам и стенам.

И Гаррет хотел бы ответить сразу, но на мгновения, кажется, перестал дышать, как только уловил, как белесая серость неба почему-то сделала лишь ярче синие радужки Карверовых глаз. Слова так и не добрались к языку, поэтому ответом стало только отрицательное движение головы. У младшего аккуратно, немного лениво приподнялся уголок губ.

— Иди сюда…

Гаррет поддался без всяких мыслей, ощутив, как его потянули ближе и почти уложили на грудь. Одеяло соскользнуло до поясницы, чуть занывшей, прохладный воздух погладил по спине, но тут же отступил: объятие теплых рук, почти горячая кожа по обнаженному телу… Уткнувшись носом куда-то за ухо Карверу, старший выдохнул долго: по шее прошлись раскрытые сухие губы, слегка шершавые из-за их ночной горячности. Гладкие пряди волос, которые нельзя было не целовать сейчас, чуть щекотали и казались тоже теплыми. Когда Гаррету удалось хоть как-то опереться хотя бы на один локоть, он заглянул с этой небольшой высоты в лицо брата, едва не утопая в глубокой воде любимых глаз. Сполз немного вниз, по крепкой груди, и прижался щекой к щеке Карвера, вдохнул полной грудью его запах, такой родной — он пах мускусом молодого, здорового мужчины, но были в этом необъяснимые нотки тепла, чего-то сладостно-приятного, что не имело названия у людей… А еще от них обоих до сих пор легонько тянуло почти исчезнувшей кислинкой красных ягод: маленький флакончик масла с тонким, свежим ароматом тускло бликнул боком с прикроватной тумбочки.

Ладони Карвера с жадной, но все еще ленивой лаской гладили без стеснения по телу, его дыхание теплым облачком тронуло мочку уха. Они не могли отпустить друг друга, пока за окном под дождевой шелест продолжало понемногу белеть небо. Неутомимые в своей жаждущей нежности руки гуляли по телам, сплетались выдохи, опережающие медленные поцелуи — они двое были одним комком тепла в этом пасмурном, сером утре, которое сыростью пыталось пробраться к ним сквозь окна. Только они вдвоем, там, где за звонкую монету не задавали ни одного вопроса, где никто не был уверен в том, что их знает, где ничего не нужно объяснять, ни о чем не нужно волноваться…

Но даже в плавности их ласк мелькало изредка то, о чем они оба молчали. Слишком сильно вжавшиеся в кожу пальцы, случайно оцарапавший ноготь, задержанный до легкой красноты поцелуй — им скоро расставаться вновь. Но Гаррет старался больше не бояться, как раньше. Старался улыбаться, чтобы им обоим было легче — чтобы брат не сомневался, что в него верят, его любят и ждут, зная, что он сделает все, чтобы вернуться снова.

— Хочешь остаться на завтрак?.. — Гаррет выдохнул это в щеку Карверу, и не думая отстраняться. У них было более чем достаточно времени до визита обслуги.

— Спрашиваешь… — тихая усмешка пригрела что-то в груди. Вдох, выдох… — Я останусь.

Сердце, замершее было в ожидании ответа, вновь застучало: Карвер тоже старался верить.