Я не был человеком. Об этом свидетельствовало зеркало. Мысленно обвиняя крестьянскую неприглядность, я забыл о своей собственной убогости.

Эти бескровные губы постоянно шелестят лживые слова. Волосы до плеч цвета чернозёма, но в голове ни одной плодородной мысли. Тело худощаво, и я как живой мертвец. А настоящее мракобесие творится внутри.

Из стержня во мне — только позвоночник. В остальном я слаб. Хотелось бы заявить о бессердечности, но всё же сердце налито кровью (вполне человеческой) и стучит отведённые ему 60 ударов в минуту. Тук-тук, тук-тук. Оно ждёт, пока кто-нибудь постучит с другой стороны. Сам ли я выучился беспомощности или таким меня сделали обстоятельства — вопрос извечный, но факт остаётся фактом: никто не стучит в ответ, а значит и я сам никому не постучу. Останусь эгоистом и невротиком.

Жар и озноб нахлынули на меня одновременно. Я сел на кровать. Было ли мне жалко служанку и её дочь в этот момент? Скорее, нет, ведь я снова думал о себе.

Дверь приоткрылась. Брат и сестра. Один смотрит с волнением, вторая — с укором.

— Я же вижу, что та девушка была права, — с непонятной мне обидой заявила Леся.

— А я категорически с ней не согласен.

«Хороший из тебя судья будет, братец». Собственная мысль меня развеселила, от того снова стало легче врать. Как будто бы это всё игра.

— Как легко ты ведёшься на красивые глазки, сестричка! — парировал я.

— Чушь. На твои я не повелась.

Наконец она хоть где-то прокололась: мои глаза не были красивы.

— Сама подумай, зачем Васе эти цацки? А вот у бедняжки много мотивов, — Алекс говорил с невероятной важностью, уверенный в своей правоте настолько, что Олеся стала сомневаться в своих словах довольно скоро.

Они спорили между собой ещё пару минут. Я улыбался. Не стоит считать, что они лучше меня. Балбес и манипуляторша.

Я проскользнул мимо них и вышел на улицу, а там — куда глаза глядят. Возможно, недалеко от меня прошли две несчастные, лишённые крова и любых средств на существование, но я не придавал этому значению. Или старался не придавать, пока девичий голос где-то на задворках мозга истошно визжал: «Нет! Вы, Вася, будьте человеком!».

***

После этого случая я долго ничем не промышлял. До поры до времени, конечно. Меня распределили на службу в *** полк. Там было слишком много соблазнов!

И мне везло. Из всей толпы наивных идиотов моим товарищем стал полковник С. Т. Анисов. Я сразу разгадал его гадкую полуулыбку. Мы оба были отвратительны. Я, совсем позабывший о муках совести, необычайно довольствовался такой компанией, хотя обычно предпочитал быть один.

Как изначально можно понять, меня нельзя назвать вором. Вся суть проделок заключалась в том, чтобы кого-нибудь подставить. В условиях службы устроить подобное было гораздо сложнее, чем в уютной домашней обстановке. Но авторитет Степана Трофимовича, которого я за ночной чашкой кофе ласково называл Стёпушкой, был непоколебим также, как и власть моего отца среди слуг. Поэтому, укравши письмена молодой кокетки для офицера, мы сначала вдоволь насмеялись, а потом обвинили во всём моего сослуживца. Офицер так и не нашёл заветные строки вновь, но знатно оторвался на юнце.

Мы действовали предельно аккуратно и, признаться честно, довольно редко. Но почти каждый раз нашей жертвой становился один и тот же человек.

— Такая судьба у него, — говорил, улыбаясь подобно чеширскому коту, Анисов. — Что ж уж тут поделать?

— А нам судьба какая, Стёпушка? — млеял я.

— А нам, Сюта, суждено вершить чужие судьбы.

Тогда мне эти слова показались очень правильными. Я не плох: я справедлив!

***

Во многом благодаря отцу и полковнику Анисову я устроился на работу в Министерство юстиции. К тому моменту я совсем перестал сомневаться в том, что иду по верному пути. Иначе быть не могло! Деньги попадали сразу в карман, все знакомые льстили, а мелкие люди так и оставались в низовьях, как и должны были по определению. Всё шло своим чередом.

Анисов был поклонником званных обедов. Я устал уклоняться от приглашений; пора было узнать, какая в них кроется выгода.

Меня, как новоприбывшего, все окружили своим вниманием. Улыбка, кивок, кивок, улыбка. Мой взгляд ни на ком не задерживался дольше пары секунд: все пустышки, прямо как я. Вполне подходящее общество для разного рода дел.

— Знакомьтесь, Василий Иванович, графиня Орлова. Садитесь же с нею рядом.

Я бы позабыл её также быстро, как и остальных, если бы не несколько примечательных деталей. При знакомстве она смущённо опустила глаза — ресницы длинные-длинные, но, оказавшись мы рядом, её нога будто невзначай из раза в раз касалась моей. Я мало смыслил в женщинах, но эти знаки понял наверняка.

— Миледи, не имел радости узнать Вашего имени, но уже рассчитываю на мазурку, — я наклонился к ней чуть ближе, чем следовало, вызвав, конечно, нервный дамский смешок.

— Меня зовут Миланою.

— Вам, милая, чудесно подходит.

Мы поднялись со своих мест и закружились в танце. Танцевать у меня получалось, что называется, из ряда вон, но сегодня вела Мила. Была в её движениях, несмотря на внешний изыск и лоск, излишняя порывистость и некая небрежность, но меня это только позабавило. Её тёплые руки обвивали мою шею, и я вдруг почувствовал приятный прилив нежности.

Заговоривши с Миланой, я улыбался с несвойственной себе искренностью. Однако дети, которых не любят, становятся взрослыми, которые не могут любить. Не любил никогда и я.

Из краткого нашего разговора я успел узнать немногое, вернее сказать — почти ничего. После мазурки графиня, как настоящая вертихвостка, живо растворилась в толпе, оставив после себя сладкое послевкусие и недосказанность, так что хотелось звать её ещё и ещё. Даже когда Анисов обмолвился, что девушка из числа обедневших семей, она не утратила своего очарования.

Не знаю, чем в своей сущности меня завлекла Мила — уж больно много в её маленьких глазах живости и чувства, которых мне так не хватает! Я сразу же заполучил приглашение на следующий обед. Вдобавок написал сестре, чтобы и Степан Трофимович не сидел без дела.

***

Олеся, приехав, отметила в моей квартире скудность убранства. Затхлый запах, исходивший отовсюду сразу, угнетал её ранимую натуру. Я ничего подобного не замечал и лишь отмахивался от глупых придирок. Впрочем, я всё-таки воспользовался привезённым ею сандалом. Как и любая другая, графиня Орлова могла повестись на сливочные нотки афродизиака, хотя я вполне мог справиться и без этого дешёвого трюка. Что значило «повестись» и «справиться» в отношении честной мисс — я, право, не знал до конца. Уж если весь её шарм пропадёт с подвязками для чулок, от которых я намеривался избавиться, то так тому и быть! В конце концов, все мы в какой-то мере похожи на куртизанок, услугами которых я обычно пользовался. Однако в этот раз я надеялся на нечто более сокровенное, хотел коснуться человеческой души, если светские дамы таким обладают. Обладал ли я сам? Этот вопрос давно перестал волновать.

Приведённая мною сестра произвела в обществе настоящий фурор. Настоятельно рекомендовав Анисову смотреть за ней в оба глаза, я снова оказался подле Милы. При моём появлении девушка вытянулась, как по струнке.

— Не скучаете?

— С Вами не заскучаю.

— Тогда я Вас не оставлю, — я хохотнул. — Извольте-с пройти в сад.

Она взглянула на меня недоверчиво, но повиновалась. Какие-то девчонки с завистью смотрели нам вслед, придавая мне тем самым недюжинную долю уверенности.

В саду было совсем тихо. Серое небо грозно нависало над нашими светлыми головами. Я притянул графиню ближе, — естественно ради того, чтобы ей стало теплее, — нагло проведя рукой по девичьей талии. Она вся съёжилась, но не сказала и слова против. Через какие-то жалкие пару минут, видимо, привыкнув, она и вовсе гордо расправила свои не по-женски широкие плечи.

— Расскажите про себя, Василий.

— Я, знаете ли, вожусь с министрами, но буду их помельче.

— И что, как и все – берёте взятки?

— А на что мне отличаться? — служба научила меня держать лицо в любых ситуациях, но, честное слово, подобной наглости я удивился. — Имею ввиду, никто ничего не берёт. Плохо вы думаете про слуг народа.

— Простите, — сухо отозвалась графиня. — Все говорят...

— Ох, Милочка, как Вы наивны! Мне надо срочно брать Вас под собственный контроль. Пусть говорят, но ни один чиновник чужую бумажку в свои руки не возьмёт. Глупцы мы, разве? У нас всё куда деликатнее... Но не женского это ума дело.

Она некоторое время молчала, поджав губки. Но, кажется, любопытство было удовлетворено — пусть и не прямыми словами, я сделал намёк на наши схемы. Зачем скрывать? Все свои! Она — тем более...

— Тогда продолжайте про себя, без деловых подробностей.

— Надеюсь, хоть здесь Вы не застанете меня врасплох. Один у меня друг, Степан Трофимович, мы с ним вместе... — я осёкся. — ...многое сделали. Сестру Вы мою сегодня видели, есть ещё брат, да отец поживает.

— А многое – это что?

— Всё ж Вам не уняться! — раздражённо ответил я.

— Извините мой интерес. Батюшка мой – простой души человек, а я ему подобна.

Никогда прежде на моём веку девушки не вели себя подобным образом. Заученные ими фразы про моду и погоду были смешны, вероятно, даже им самим. Графиня Орлова разительно отличалась своей прямолинейностью.

— А всё ж таки следует быть осторожнее в выражениях. Сегодня Вам просто-напросто повезло с собеседником.

— Да-да, Вы правы. Я сразу знала, к кому обращаться. По правде говоря, у меня к Вам предложение.

Я остановился, как вкопанный.

— Руки и сердца? — моя попытка пошутить не возымела должного эффекта. Мила повела меня вперёд.

— Отец мой в курсе всего. Его однажды поймали на мошеннической схеме, от того мы сейчас не богаты. С Вашей помощью и поддержкой полковника Анисова есть шанс вернуться к контрабанде. Я вижу шок, застывший на Вашем лице... Батюшка, после совершённого над ним самосуда, не может ходить, поэтому разговоры приходится вести мне, естественно, под строжайшей тайною. Какова Ваша выгода? Безусловно, деньги. И «рука с сердцем», если захотите.

Последнее время я жил скучно. Единственной отрадой были разговоры со Стёпой.

Конечно, мы брали взятки, но через посредников. Конечно, распускали слухи, но не порочили честные имена (таких в наших кругах попросту не было). Конечно, врали, юлили, недоговаривали, но это всё уже давно вошло в привычку. Я потерял юношеский азарт, казалось, безвозвратно. Лишь чудо могло вернуть мне запал, и чуду было имя — Мила Орлова. Но я уже не был мальчишкой, не думал о морали, а значит и дела мои стали серьёзнее.

Я в ту же секунду с жаром пожал графине руку. Контрабанда всегда была слишком опасна даже для бывалых мошенников: меня это устраивало. Я улыбался, как сумасшедший, уже изнемогая в предвкушении; Милка — а я имел полное право называть свою сообщницу так фривольно — напротив была спокойна, чем ещё больше меня восхитила.

Схема была проста, как и всё гениальное. С моей стороны нужна была лишь некоторая бумажная волокита, производимая в секрете от всякого начальства. Шанс попасться возрастал вместе с моим интересом, поэтому я договорился о большем — вести переговоры с непосредственными получателями контрабанды. Орловы организовывали перевозку. Анисов должен был делать всё, чтобы наши имена не мелькали ни в каких сомнительных разговорах и бумажках. Кстати, что касается Стёпушки: он отнёсся к новости о контрабанде без всякого энтузиазма, пробурчав, что обедневшим богачам нет никакой веры! Впрочем, отказываться от своей роли или отговаривать меня полковник не стал: знал, что нет в этом никакого смысла, раз на моих устах уже играет полуулыбка, некогда нас познакомившая.

— Заходите ко мне следующим вечером, — сказал я графине, когда мы снова остались одни. — Обговорим детали.