— Да ты врёшь.
— Нет же! Вот, смотри.
— Куда смотреть? Тут нет ничего.
— Ну как же нет! Вот же, на запястье, — Вэй Ин нетерпеливо потряс рукой, схватился за что-то невидимое в воздухе и несколько раз дёрнул. — Нитка, красная. Как те, о которых шицзе рассказывала. Неужели не видишь?
— Нет, не вижу, — Цзян Чэн тяжело выдохнул и положил руки на плечи шисюна, заставляя того умерить пыл и наконец сесть на кровать. Если он сейчас не успокоится, то не уснёт совсем. А вместе с тем и шиди спать не даст.
О красных нитях судьбы, что связывают родственные души, а-цзе и в самом деле рассказывала. Когда-то давно, кажется, в детстве. Тогда это воспринялось как сказка — пусть и очень романтичная, но пустая и даже немного жуткая. От того верить в эту историю сейчас было сложно. В крайнем случае, главу Цзян с его супругой уж точно никакие нити не связывали. Ну, либо они были повязаны у них на шеях и сильно давили, душа, не давая хоть день провести без ссор и скандалов. Если так, то участь эта отвратительна. Лучше тогда вообще без нити.
А-цзе, конечно, врать не стала бы. Но когда семнадцать исполнилось ей, Яньли ни про какую нить им не сказала — хотя появиться она должна была. Конечно — если вообще что-то такое существует — у неё не было никаких оснований рассказывать им о своей родственной душе. В конце концов, её личное дело. В отличие от не отстававшего на первых порах от неё Вэй Ина, Цзян Чэн это понимал, поэтому не лез, а заодно и шисюна одёргивал, когда тот в своих расспросах заходил слишком далеко.
Они вообще не разговаривали об этом особо с тех пор, как сестра перестала рассказывать им сказки на ночь. Произошло это давно, поэтому Ваньинь уже не помнил, когда последний раз слышал о родственных душах. Его ещё в детстве это не особо цепляло, а с годами и вовсе мысли об этих загадочных «предначертанных друг другу судьбой» пропали. Напоминал об этом только Вэй Усянь, которого наоборот перспектива «найти того самого не просто так, а потому, что так было предначертано» непонятно почему радовала. Он вообще к любви, спутникам жизни и прочим противно-романтичным вещам относился с бóльшим энтузиазмом. Рассуждать об этом он мог долго и, кажется, только ради появления заветного знака ждал своего семнадцатилетия. Теперь дождался. И весь вечер не унимался, пытаясь заставить шиди поверить в эти глупости. Шутил или говорил всерьёз — совершенно непонятно.
— Прекращай, не смешно. Ты знаешь, что я в эти сказки не верю, — Цзян Чэн отошёл от него и опустился на свою кровать в другой части комнаты, начиная снимать сапоги. Было уже поздно, сегодняшняя тренировка, матушкой любезно продлённая где-то на половину, сильно утомила и теперь просто хотелось упасть на постель и отдохнуть. В полной тишине и желательно без сомнительных разговоров о не менее сомнительных вещах. — А теперь успокойся и давай спать. Если завтра снова проспишь, матушка точно от тебя мокрого места не оставит.
— А-Чэн, ты мне не веришь, что ли? — Вэй Ина, кажется, такая безучастность расстроила. Даже удивительно: обычно на холодность со стороны Цзян Чэна он и вовсе внимания не обращал. Сейчас же соскочил со своей кровати и нетерпеливо, сразу с ногами забрался на постель шиди, придвигаясь близко-близко, почти касаясь плеча грудной клеткой и взволнованно, быстро тараторя ему на ухо: — Ты правда думаешь, что я об этом могу шутить? Да я лучше сквозь землю провалюсь! Когда-когда, но сейчас я говорю правду. Честно-честно. Как мне тебе доказать?
— Да никак не надо, хорошо, верю. Угомонись только, — Цзян Чэн невольно поморщился от нахлынувшего на него внезапно потока речи. Много. И на что только Вэй Ин надеется с такой непоследовательностью?
Хотя, если поверить, допустить возможность… Может, не такая уж и сказка всё это? Конечно, лучше от этого не становится, но… Вэй Ин и в самом деле выглядел серьёзно. Даже пугающе серьёзно.
— Говоришь, сегодня появилась? — Цзян Чэн сам не мог поверить, что спрашивает это. И всё же любопытство, никогда не бывшее главной его чертой, пересилило. Хотя скептицизм в направленных на шисюна глазах никуда не пропал.
— Ага, — губы Вэй Ина расползлись в улыбке, и он с энтузиазмом начал объяснять, явно довольный тем, что шиди поддался и проявил хоть какой-то интерес: — Как и говорила шицзе: в первый день семнадцатого года. Точно, как по расписанию, где-то в часу Змеи. Я бы тебе раньше сказал, но сначала я тебя найти не мог, потом мадам Юй нас загоняла, не до этого было, потом…
Цзян Чэн слушал молча, непроизвольно скользя взглядом по запястьям шисюна, словно желания найти подтверждение его словам. Как и ожидалось — ничего. Хотя, если вспомнить слова шицзе, он и не должен ничего увидеть. В крайнем случае, сейчас — иррационально хотелось верить, что только сейчас. Свою нить получаешь в семнадцать — видеть нить родственной души начинаешь тогда же. Ему этого момента ждать ещё несколько дней. Почему-то сомнений в том, что и нить Вэй Усяня он тогда увидит, не возникало. Но новый вопрос всё же сорвался с языка, прерывая поток объяснений «почему не сказал раньше»:
— И какая она?
— Чего? — Вэй Ина застать врасплох было сложно, но вполне возможно, если он увлечётся рассказом. Вот и сейчас получилось, так что он даже не сразу сообразил, что от него хотят. — А, это… Ну, она… Очень тонкая — кажется, что можно порвать одним движением. Но в то же время крепкая. За сегодня ещё ни разу не развязалась и не порвалась. Вот, смотри, — он снова схватил что-то в воздухе и сильно дёрнул, судя по всему, забыв, что Цзян Чэн нить не видит. Не обратив внимания на чуть приподнятые почти в раздражении брови, Вэй Усянь провел рукой в воздухе ещё ниже, продолжая пояснять: — На запястье она ярко-красная, но чем ниже, тем она тускнее. Вот здесь, например, её вообще уже не видно, только силуэт. А здесь, — рука скользнула вниз и в сторону, как если бы то, что было зажато между пальцами, внезапно исчезло. — Здесь она и вовсе пропадает. Как будто обрывается.
— Обрывается? — Цзян Чэн непонимающе нахмурился. Нить, связывающая родственные души — и прерывается? Так в чём же тогда смысл.
— Ну не совсем… Она всё ещё есть — но ты не видишь. Это сложно объяснить. Ты, когда свою увидишь, поймёшь, что я имею в виду, — Вэй Ин махнул рукой, давая понять, что подбирать слова для объяснений он сейчас не способен. — Но шицзе говорит, что так должно быть. Когда твоя родственная душа далеко, нить как будто рвётся, но стоит вам встретиться — и половинки снова соединяются воедино. Странно звучит, знаю. Но так, кажется, даже удобнее. В смысле… Быть связанными реальной непрерывной нитью через сотни ли, наверное, не удобно.
— И… Как ты думаешь, где вторая половина твоей нити? — было совсем непонятно, хочется ли знать ответ на этот вопрос. Вообще непонятно было, зачем этот разговор начался. Как будто от слов что-то изменится. Но это «сотни ли» почему-то напрягало. Так далеко?
— Хм… Думаю, вот здесь, — Вэй Ин вдруг схватил его за запястье, улыбаясь ярко и с полной уверенностью в своей правоте. Ноток настороженности и, что греха таить, ревности в чужом голосе он явно не заметил. — Надо только пару дней подождать — и мы оба это увидим.
— Ты так уверен?
— Конечно, уверен! Разве может быть иначе. Я же тебя люблю. Просто так это чувство не появляется. У меня же никого ближе тебя нет! — Вэй Ин звонко рассмеялся и коротко чмокнул Цзян Чэна в щёку. — И вряд ли когда-то появится, — это он уже прошептал, а затем снова начал игриво осыпать шиди короткими поцелуями. Вот же странная привычка. Как будто без этих приторных нежностей он не поверит.
— Какая романтика… Даже противно, — Ваньинь притворно-недовольно дёрнул щекой, но всё же словил блуждающие по лицу губы, вовлекая шисюна в неглубокий поцелуй. Сейчас можно. Уже поздно, к ним в покои никто не зайдёт, никто не увидит.
Когда всё это началось, Цзян Чэн уже не помнил. Наверное, в этот странный водоворот их затянуло ещё в детстве, в самый первый день знакомства. Тогда он впервые испугался за человека, которого почти не знал. Тогда впервые позволил себе не послушать просившую посидеть дома и подождать сестру и сам отправился на поиски. Тогда впервые испытал настоящее облегчение, стоило пропаже в виде новоиспечённого шисюна найтись.
С Вэй Ином вообще всё делалось впервые. Первые полёты на мече с болезненными падениями в начале, первые проведённые за долгими разговорами бессонные ночи, первые ночные охоты и серьёзные ранения, первые наказания матушки, впервые попробованное вино. Последнее, кажется, стало отправной точкой того, что происходит между ними сейчас. Впервые ударивший в голову года два назад хмель стал главным толчком к тому, чтобы развязать язык и сказать то, что в трезвом уме прячется за холодом и раздражением. Что уж там — Цзян Чэн вообще не помнит, говорил ли ещё «люблю» после. Язык просто не поворачивался — даже если очень хотелось. Словно одно слово может внезапно спугнуть всё то и без того неловкое чувство, что делить приходится на двоих.
Его первый поцелуй тогда тоже достался Вэй Ину. И это казалось таким правильным, что никого другого представить на его месте не выходило, сколько бы ни напрягалось воображение, сколько бы здравый смысл не говорил, что так — с мужчиной, другом, братом — нельзя. Какая, к чёрту, разница? В тот момент не было никакой. Сейчас, кажется, тоже.
— А теперь иди спать. Поздно уже, — это сказано было тихо — но одна лишь фраза заставила озорной огонёк в глазах шисюна смениться растерянностью, которая, впрочем, тоже надолго не задержалась. Не прошло и мгновения, как озорство снова вернулось, а сам Вэй Ин уже снова прижался к нему, обнимая и хитро выглядывая из-под густых ресниц.
— Давай ещё немного посидим, а? Я ещё не устал.
— А я устал. И, если ты не забыл, нам рано вставать завтра.
— Да помню я, помню… Ладно. Раз устал, отдыхай, — Вэй Ин напоследок коротко чмокнул его в губы, после чего сполз с кровати и быстро перебежал в свою часть комнаты. Зашуршала ткань и на несколько мгновений воцарилась тишина.
Цзян Чэн с протяжным вздохом опустился на постель. Он бы, наверное, тоже не отказался посидеть вместе ещё — да только всё тело ломило от усталости и хотелось просто поскорее уснуть. А ещё внезапно появилось желание поскорее прожить эти пять дней, что разделяют их с Вэй Ином семнадцатилетия.
— Спокойной ночи, — с другой стороны комнаты послышалось всё ещё задорно звучащее пожелание. Вэй Ин, кажется, даже не думал спать. Скорее всего опять допоздна не уснёт, а наутро его надо будет расталкивать с десяток фэнь. Ну и ладно. Не впервой.
— Мг, спокойной, — Цзян Чэн ответил с запозданием и привычно отвернулся к стене. За спиной снова послышался шорох. Тоже не ново. Чтобы Вэй Ин — и лежал спокойно? Да не смешите, не бывает такого. К этим копошениям рано или поздно привыкаешь. Даже убаюкивает немного…
Он уже хотел закрыть глаза, как взгляд вдруг упал на запястья, что оказались как раз на уровне лица. Вспомнилось прикосновение и уверенное «Вот здесь», слетевшее с улыбающихся губ. Вот только самому улыбаться не хотелось. Где-то под рёбрами затеплилось крайне неприятное предчувствие. А если всё же не здесь? Если Вэй Ин ошибается — и нити друг друга они не увидят? Что они тогда делать будут? Забудут обо всём, что было, и разойдутся? А что было? Даже самому ответить сложно. Дружба-недружба, любовь-нелюбовь — непонятно что, которое теперь зависит от какой-то там мифической нитки. А её, может, и вовсе не существует.
Цзян Чэн тряхнул головой и резко закрыл глаза, сосредоточенно хмурясь, словно это поможет уснуть быстрее. И о чём он только думает сейчас? Что будет, то будет. Может, это вообще всё выдумки — время покажет.
Следующие пять дней ожидания можно было назвать самой настоящей пыткой. Время словно специально решило замедлиться, старательно оттягивая момент, когда, проснувшись первым утром своего семнадцатого года, Ваньинь обнаружил вокруг запястья звенящую пустоту.