Тяжесть вязкой смолы в аромате мечтает излиться,

Аромат навсегда в смоле затвориться готов.

И мелодия просит движенья и к ритму стремится,

И торопится ритм к перекличке певучих ладов.

.

В углу комнаты плакала девушка.

Пожалуй, в полной тишине я мог бы назвать этот звук самым раздражающим, что мне приходилось слышать за последние три дня, что мы находились здесь. Этот звук всхлипываний иногда походил на стук метронома, и я мог почти игнорировать его, но стоило ему стать на мгновение выше, как моё внимание вновь концентрировалось на девушке, плачущей в углу комнаты.

Было невыносимо. Почти так же невыносимо, как спать на жёстком полу в спальных мешках, которые ничем не помогают – не греют и не смягчают собой поверхность, и питаться фасолью из консервов. Три дня подряд.

Вот и Доктор не выдерживает. Вздыхает, откладывает прибор, с которым возится уже третий день, и идёт к плачущей девушке в этот самый угол, чтобы в пятнадцатый раз напомнить ей, что всех они спасут, и мать её спасут тоже.

Я же открываю консервы, едва не порезав о банку пальцы.

Кроме нас троих в комнате есть ещё люди. Это тощий парень в эмо-фазе, которому на вид не дашь и восемнадцати, и уставший мужчина, за эти дни не сделавший ничего, кроме того, что сумел устроить пожар в столь крохотном помещении.

Паренёк третий день во мне дыру прожигает. Это всё – эти люди, этот плач, этот Доктор – почти сводит меня с ума.

Я ем, сидя у стены, закинув ногу на ногу, за маленьким столом на одного. В полной тишине. Здесь даже насекомых нет, звуки обычно идут только от девушки, но и она сейчас затихла. Видимо, Доктор-таки помог.

Паренёк не выдерживает. Я наблюдаю за его приближением с тупым интересом и тихо выдыхаю, когда он пересекает мою зону комфорта.

– Как Вы можете просто сидеть и жрать, когда за этой дверью происходит… такое? Доктор старается помочь нам всем, а Вы только изводите наши ресурсы!

Он в ярости. Оно и понятно – нервы на пределе у всех. Даже мне становится неуютно. Мелькает где-то на границе, что, вообще-то, положено рассердиться в ответ.

Я всё также тупо пожимаю плечами.

– А что происходит?

Это выводит паренька только больше. Будь его воля – уже схватил бы меня и припечатал к стенке. Но, увы, его воля меня ни капельки не интересует.

Он оглядывается по сторонам в поиске поддержки. Его отец по обыкновению апатичен, как и сестра, а вот Доктор…

Он пересекается с ним взглядом и, вздыхая, Доктор идёт ко мне.

Я глаза не закатываю – незачем. Доктор тоже это знает, потому лишь щебечет пареньку что-то по определению успокаивающее. Или же новое задание, «найди-принеси-подай». Только при этом мальчишка всё равно будет мелькать в области видимости.

Доктор присаживается прямо на стол – я держу фасоль на весу, а сесть больше некуда – и вздыхает. Это он не из-за меня так, из-за ситуации в целом. Что-то пошло не по плану – вот и изводит кислород, бедняжка.

– Какой улов? – кажется, Доктор рыбачил в поиске сигналов с той стороны двери, вот и спрашиваю.

Доктор вообще много болтает. Ему это нужно так же, как мне нужна тишина. Если он остановился рядом, то только для того, чтобы поболтать.

– Почти ничего.

– Почти? – вот почему всё время так сложно, приходится выпытывать ответы, хотя Доктор явно бы и сам всё рассказал.

– Поймал единичный сигнал. Пытался прошерстить всё на той чистоте, но ничего не нашёл. Как в воду канул.

– Может, что-то глушит? Или кто-то, – я пожал плечами; о том, что происходит, я и не забывал, но было интересно позлить парнишку.

– Да, видимо, – он провёл по лицу ладонями, протёр глаза.

Я отбросил банку куда-то в сторону, и она прокатилась по полу с соответствующим лязгом. Люди вздрогнули – Доктор остался сидеть неподвижно, лишь проводил банку взглядом.

– Устал? – спрашиваю я, убеждая себя, что мне действительно интересно. Доктор почему-то очень любит, когда я спрашиваю его очевидные подробности о его состоянии.

– Да, – тихо отвечает он, и я вижу, как его глаза оживают – нравится, значит. Что ж, следующее понравится меньше.

– Что ж, значит, открываем дверь, – я разминаю спину, вытягивая руки над головой, и встаю.

Как я и ожидал, у всех, в том числе людей, после этой фразы глаза на лоб полезли. Они бы ни за что не сунулись в тот хаос снова. Не после того, что увидели.

Доктор подскакивает и хватает меня за локоть, не давая сделать шага в сторону двери. Я вопросительно изгибаю бровь.

– Там страшно, – объясняет он мне, быстро облизывая губы. – Я бы сказал, очень страшно.

Люди смотрят на него, на меня – как на умалишённого, но такой уж я есть. Задумчиво киваю и освобождаю руку.

– Я знаю, я видел, – делаю ещё шаг и оказываюсь у двери.

За дверью – коридоры, залитые кровью, с аналогичным содержимым, встречающимся на полу в аккуратно сложенных кучках. Я помню. Люди тогда побледнели, девушка упала в обморок, Доктор и сам был не в лучшей форме – только вчера отошёл. Он мне не говорил, но это и необязательно. Когда человек так пугается, это видно.

Мне было плевать.

Опасность миновала, потому что ни один голодный зверь не сунется туда, где воняет мертвечиной. Мы пришли сюда, и эта мертвечина уже была там, а сейчас прошла почти неделя. Я не ощущал никакой угрозы – и нам просто необходимо было выбираться отсюда, искать людей или другое укрытие, я не знаю. Доктор у нас по этой части – я по части того, чтобы подбадривать людей делать то, чего они не хотят.

Вот и сейчас даже отец отмер, подбежал ближе с криком «Да вы с ума сошли!»

– Останьтесь здесь, – скучно бросаю ему и оборачиваюсь на Доктора. У него – брови к переносице, наморщенный лоб. Ишь как старается.

– Идём все. Если только не захотите провести здесь свои оставшиеся дни, – исправляюсь, почти веселясь от того, как Доктор мгновенно успокаивается.

Это забавно. Доктор не злится сейчас по-настоящему – его за эти дни тоже вывели эти люди, «жертвы ситуации», которые тоже нихрена не делали, спали и жрали. Доктор знает – я свою роль отыграл. Сказал, когда можно выходить.

Он знает – я замечаю куда больше, чем выходит даже у него. Замечаю, как девушка в углу поднимается и подходит к отцу, незаметно для брата наступая ему на ногу. Знаю, что она храбрее, чем кажется – хотя бы потому, что плачет, пока отец пытается игнорировать ситуацию вообще.

Девушка мне нравится. Остальные – ну такое.

Доктор улыбается им одной из своих фирменных «всё-будет-хорошо» улыбкой, и даже меня чуть прошибает. Улыбаюсь ему в ответ, и вижу, как он едва не светится. Интересное зрелище, ведь я точно знаю, как жутко видеть человека, у которого улыбается только рот, а всё внутри давно мертво. В глазах такого улыбки не было никогда, они похожи на две стекляшки, и я так и не научился заставлять их светиться от счастья или плакать от печали. Всё могу – глаза поменять не могу.

Доктору этого и не нужно. Ему любая моя эмоция, даже ложная – а такие только и есть – в радость. Странный человек.

– Пошли, – и мы открываем дверь.

В нос ударяет такое зловоние, что меня едва не выворачивает теми бобами, что я ел пару минут назад. Коридор выглядит не лучше, и вот здесь-то насекомые есть.

Люди закрывают лица рукавами, делаю то же от отвращения. Вижу в глазах паренька злорадство – пусть радуется, говорить я сейчас не могу без риска сблевануть. Но я это запомнил.

Доктор идёт первым, я пропускаю людей вперёд и выхожу последним. В бункер мы больше не вернёмся, да и незачем, поэтому дверь не прикрываю.

Пара поворотов, и Доктор останавливается. Люди толпятся рядом. Толкаю парнишку, восстанавливая справедливость – он вляпался ногой в какое-то дерьмо, что недавно было чьими-то кишками. Смотрю, на что смотрят все.

Перед нами лежит труп той твари, что разрывала здесь всех и чей вой мы слышали по ночам в течение трёх дней. От чего оно подохло, мне неинтересно, хотя остальные смотрят в упор и почему-то никуда не торопятся.

Заглядываю им в лица и злюсь – ни черта непонятно, почему они так вылупились. Труп найден, нашим жизням ничего не угрожает, время найти остальных и свалить уже, чёрт возьми!

Подхожу к Доктору и дёргаю его за рукав. Доктор отмирает, моргает пару раз, переводит взгляд на меня. Вздыхает снова, беря меня за руку.

– Существо перебило столько людей только затем, чтобы умереть, – в моём взгляде читает настойчивое «И?», а потому продолжает: – Не знаю, как это описать. Вроде бы и злость на несправедливость, что столько людей умерли, а вроде бы… облегчение.

Его всегда коробит от таких эмоциональных горок. Я уже научился, как нужно реагировать, и он ждёт этого от меня – я прижимаю его к себе, приобнимая за плечи. От Доктора тоже пахнет кровью. Я хочу смыть этот запах – слишком не стыкуется с тем образом, что я успел себе создать.

Теперь люди смотрят на нас, но мне-то плевать, а Доктор так справляется со стрессом глубоко внутри себя. Я не настаиваю на душеизливании – помочь всё равно не смогу. Но зато я точно знаю, сколько надо держать Доктора в объятиях, чтобы он успокоился, но чтобы не стал при этом чувствовать вину. Учитесь, сосунки.

Отстраняю его от себя, заглядываю в глаза. Доктор кивает, и я подталкиваю его в сторону. Нужно искать людей.

– Это похоже на цирк абсурда, – рычит парнишка, идя следом. – То, как вы взаимодействуете.

– Заткнись, – бросаю коротко, и на осуждающий взгляд Доктора уже не обращаю внимания. Мальчишка помолчит денёк – будет уроком.

Доктор всегда – квинтэссенция эмоций. Вот, вроде, он весело носится вокруг консоли, как вдруг в его глазах проскальзывает воспоминание, которое он старается замять, продолжая веселиться – а я вижу. Вот он говорит людям взбодриться и идти дальше, и никто не знает, как тяжело ему даются эти слова – а я вижу. Я вижу ложь, когда он врёт всем, что в порядке, я вижу разочарование, я вижу печаль. Доктор – как тысячи людей, но никогда не похожий на них, и это манит меня, как светлячка на огонь.

Он знает это, и это тоже приносит ему боль. Только я ещё не выяснил, почему.

Через полчаса мы находим много людей, целую толпу разнолицых и разновозрастных, и Доктор искренне счастлив. Мне перепадает ножницами куда-то по щеке – мы слишком резко открыли дверь. Точнее, открыл её я, забыв, что люди могут напугаться.

В комнате стоит и ТАРДИС тоже, и Доктор почему-то благодарит будку за то, что она укрыла людей. Возможно, она и правда это делала – слишком их тут много, зверь не мог так просто пройти мимо. Доктору лучше знать.

Потом, мы – в ТАРДИС, и я хочу расслабиться где-нибудь под душем, но Доктор говорит, что рану нужно обработать. И слышать разумные доводы он отказывается.

Мы приходим в ванную, и там Доктор достаёт ватку и спирт. Пахнет очень по-больничному, и я морщусь, когда лицо начинает щипать.

– Терпи, – улыбается Доктор.

Потом он хочет убрать ватку и оставить меня в душе, но я хватаю его за запястье. Он не удивлён – смотрит с терпением.

– Почему ты позволил мне остаться в ТАРДИС? – спрашиваю, и в глазах Доктора снова читаю такие скачки эмоций, что начинаю злиться; Доктор это замечает и считает в уме до десяти – наверняка считает – пока калейдоскоп в его голове не утихает.

– Почему ты захотел остаться?

– Нельзя отвечать вопросом на вопрос, – я смотрю, не моргая, по старой привычке. – Почему ты позволил остаться?

– Я хотел видеть тебя здесь, – он руку опускает, и я отпускаю, зная, что он не уйдёт. – Хотел, чтобы ты был рядом.

– Я психически больной человек со способностью контролировать действия людей, – я говорю холодно. – Не лги мне. Никто не захочет видеть такого рядом.

– Килгрейв, – он снова – снова! – вздыхает и садится рядом, теребя ватку в пальцах, – Ты никогда не пугал меня ни своей способностью, ни своей особенностью…

– …Своим отклонением.

– В том-то и дело, – он берёт меня за руку, к чему я никогда не привыкну, – Я не считаю это отклонением. Порой это тяжело, так общаться с тобой, но я справляюсь. Ты заставил меня – в хорошем смысле – взглянуть на всё с другой стороны. Наши отношения нельзя назвать типичными, и окружающие их не понимают, но мне это и не нужно. Я тебя не оставлю, если только… – он отвёл взгляд, но лицо не опустил, и я продолжил смотреть, – Если только ты сам не захочешь уйти.

– Но это нелогично, – сознание карябает удивление, – Разве ты уверен во мне? Разве не этого ждут от партнёров – взаимности, тёплых слов, поцелуев на ночь? Я никогда не смогу дать тебе этого.

– А это так нужно? – почему-то он удивляется моим словам, снова поднимая на меня взгляд. – То есть, разве ты уже не заботишься обо мне? Ты можешь не замечать меня, как не замечаешь остальных, можешь провоцировать меня, чтобы изучить, но ты не делаешь этого.

Доктор замолчал, да я и сам погрузился в размышления. Я никогда не взвешивал Доктора по части «полезности» для меня, хотя наблюдал его очень давно. Я смотрел много, но не запоминал, точнее, запоминал не то – не «сколько раз Доктор помог мне», а «как он выглядел, когда помогал».

– Почему ты захотел остаться со мной? – спрашивает снова, заглядывая в мои глаза.

Я вижу нас в зеркало. Доктор, эмоции во плоти, и я, у которого не глаза – два стёклышка. Мы похожи внешне, но внутри у одного – слишком многое, у другого – пустота. Может, поэтому Доктор так стремится ко мне, как огонь к сухому дереву?

Люди говорят – противоположности притягиваются. Они говорят, что порядок всегда стремится к свободе, а свобода – к порядку. Они видят в этом какой-то смысл, я же не вижу в этом ничего.

Я сглатываю и закрываю глаза. Доктор ждёт ответа, я же понимаю, что не смогу его дать – слишком устал за прошедшие дни.

– Потому что мне некуда больше идти, – отвечаю, и это ложь, но нас обоих она устраивает. До поры.

Доктор кивает и выбрасывает ватку в урну у двери. Затем встаёт и делает пару шагов. Я слышу – не смотрю, глаза всё ещё закрыты так плотно, как возможно.

Я хочу, чтобы он ушёл, но Доктор останавливается. Слышу его дыхание.

Он не уходит.

– Посмотри на меня, – просит и осторожно касается ладонью щеки, чуть пониже ранки.

Я открываю глаза и вижу его перед собой. Улыбается, смотрит так нежно, в глазах снова – буря. Я уже не пытаюсь различить, просто жду, что будет дальше.

– У тебя красивые глаза, – он говорит, а удивление проникает чуть глубже, чем всегда, и колет где-то, что дыхание сбивается; это – правда для него. – Купайся. Я приготовлю чай. Помню, ты любишь с мёдом.

Он уходит, закрывая за собой дверь, а я продолжаю сидеть, глупо пялясь на своё отражение в зеркале.