Она давно уже чувствовала себя единой со своей лодкой, а её руки уже много тысяч лет обвивают тонкой лозой тяжёлое весло.
На легендарных кораблях прошлого к носу крепили статуи или фигуры людей, животных, прочих существ, дабы отразить название, историю или извлечь из этого хаотичного мира хоть немного мнимой удачи таким ритуалом.
Она стала этой статуей. На протяжении двух вечностей она пересекала залив, возвышаясь на лодке. Она, будто часовая на посту, почти без лишних размышлений, осматривала побережье в поисках заблудших душ и перевозила их туда, куда они хотели. Ни единого разу она ещё не отдохнула, не остановилась. Отдыхом она считала разговоры с мёртвыми душами. Она знала каждого из Пургата. Не всех лично, ибо даже вечность не сломит интроверсию некоторых душ в этом вечно светлом поселении мертвецов, но всё равно она помнила каждую мелочь, каждый жест, каждую привычку. Солнце всё одинаково палило ей то в спину, то в бок, то в лицо, но последнее - это редкость. Если солнце светило ей в лицо, значит она переправляла душу с Пургата на судебный процесс. Такое происходило не часто, даже если мыслить в рамках вечности.
С этого момента она решила поменять свою позу. Впервые за всё своё вечное существование она решила прилечь. Поначалу она волновалась, что подобной неожиданностью может взволновать кого-то, кто заметит впервые пустующую лодку на глади еле движимого залива, но вскоре решила, что даже такие мелочные волнения пойдут на пользу жаркому застою местной вечной жизни в смерти.
Ей было не понятно, почему же она решила отдохнуть, причём именно так и сейчас, но прислонив спину ко дну лодки, она поняла, насколько она устала. Всё, что она делала с самого своего создания, каждое движение или слово были частью её работы, ставшей теперь бессмысленной.
Бессмысленной.
Теперь она не хотела вставать. Она прокляла свою опрометчивость, ей не нравилось эта новая смесь чувств, словно случайное падение в траву во время затяжной погони. Каждую секунду ей казалось, что её состояние становится всё хуже и хуже, но ей не хотелось возвращаться обратно и снова путать следы. Она слишком устала.
Усталость была бездонной. Но руки её всё прижимали к груди весло, хоть хватка и медленно ослабевала.
Возможно, это из-за неба: раньше она его редко видела. Огромный градиентный мазок сумеречных красок. Она привыкла смотреть всегда вдаль - либо на половинку рассветного солнца, либо в темноту застывшего мрака за сушей. Впервые она увидела место, где эти два мира встречаются. И почему-то это высасывало из неё последние силы.
Ей было неясно, сколько же прошло времени на самом деле, но лодка вдруг перестала раскачиваться колыбелью и сильно накренилась. Неожиданность дала ей немного воли приподнять голову и осмотреть песчаный берег, на который она наткнулась. Она ещё никогда не была так близко к Пургату.
Это мёртвое поселение пряталось в тьме вечно уходящей ночи. Но оно лишь казалось мёртвым: поселившиеся там души давно уже потеряли остатки желания делать что-то иное, кроме как сидеть у порога и смотреть на огненный шар, плавающий в море. Все они казались статуями. Некоторых из них выдавала фикция дыхания – привычка которая уходит последней, но все они были мертвы и уже смирились с этим.
Она начинала их понимать. Бог не достроил этот рай, бросил его, но оставил здесь уже попавшие сюда души. Так рай превратился в чистилище, из которого не выбраться.
Но у когда-то живых душ были хотя бы воспоминания. У неё не было ничего, кроме лодки и весла, которые вдруг начали её раздражать, впервые за вечность. Раздражение переросло в ненависть. Ей стало противно лежать и чувствовать эту проклятую шероховатость. Ненависть стало яростью.
Ярость и дала ей первый шаг.
Она вскочила и чуть не упала в песок от головокружения, но вовремя подставила под ослабевшее тело своё тяжёлое весло. Бог мог бы создать её лишённой слабостей человеческого тела, но решил этого не делать, по одному Ему известной причине. Это только сильнее разожгло злобу. Злобу к этой заготовке вместо мира, злобу к самой себе, как к её части.
Она подняла весло над головой и тяжело опустила его на борт своей лодки. Громкий стук привлёк пару взглядов из Пургата. Она повторила свой мелочный бунт. Ещё раз. И ещё раз. Дерево не поддавалось и только лишь глухо охало и скрипело. Каждый удар был всё более немощный и беспомощный, пока, наконец, весло не выпало из её трясущихся рук.
От неожиданности она заплакала. Страх перед новым чувством лишь подстёгивал рыдания, и слёзы катились по щекам вниз, падая на дерево и песок. С каждой секундой она думала, что она вот-вот должна уже перестать, но взгляд падал на её пустые ладони, неловко обхватившие друг друга, и чувство боли и грусти возвращалось, удушая её. На неё смотрело всё больше и больше душ.
От этого ей становилось только больнее.
Прошло много времени, прежде чем она перестала плакать. Слёзы просто кончились, а грудь устала дышать. Она не заметила, как уже сидела на коленях, обхватив своими бесполезными руками уставшие плечи. Её трясло.
- Гадриель?
Она резко привстала и подняла голову от испуга. Душа молодого мужчины отшатнулась, увидев её красные глаза и толстые мешки под глазами. Лодочница, узнав сеть мелких шрамов на его лице, успокоилась. Это был Кофейник, её хороший знакомый. Она знала его лучше остальных мертвецов, так как он, среди всех тех, кто когда-либо сидел у неё в лодке, единственный говорил больше десятка слов за всё путешествие.
- Гадриель, ты в порядке?
Она что-то промямлила, не найдя подходящий ответ сразу. Какое может быть этому оправдание?
- Я вижу, что нет. Мне нужно отправиться в кофейные заросли к северу по заливу, но это можно отложить.
- Нет… Я… Нет…
Голос вырвался из дрожащих губ подло и хрипло. Она начала оглядывать всё вокруг, в поисках весла, но нашла его лежащим слишком далеко от неё, на песке. Отскочило после удара.
Она резко отвернулась от Кофейника и закрыла лицо руками. Ей было стыдно показывать новые рыдания, но тело слишком заметно сотрясалось от каждого всхлипа. Сил уже не было. Она чувствовала себя загнанным зверем под внимательным взглядом Кофейника. Это быстро стало невыносимо.
Она подняла ногу и шагнула за борт свой лодки. Впервые за вечность.
От неожиданности собственных действий она споткнулась и упала, словно мешок пуха, выпавший из телеги. Даже боль была для неё впервые. Но что-то её отвлекло. Странное ощущение тепла и шероховатости между пальцев. Это было совсем не похоже на гладкое весло.
Песок между пальцев. Ей всё ещё хотелось плакать, но это чувство песка между пальцев полностью отвлекало её на себя. Просило что-то сделать, что-то естественное, что-то человеческое. Она сжала ладони, погружённые в песок и ощутила немыслимое ей прежде волнение. Ещё раз.
Песок между пальцев был очень приятный и тёплый. И податливый. Он позволял себя комкать, он не был похож на дерево или морскую воду, он был чем-то средним.
- Ходить по нему босиком ещё приятней.
Она подняла свой взгляд на Кофейника. Тот с мягкой улыбкой протягивал ей весло.
- Держи. Будешь на него опираться, пока мы идём до моего дома. Я хочу дать тебе попробовать моего кофе. Хочешь?
Попробовать кофе. Она никогда не пила кофе, за которое Кофейник и получил своё прозвище. Она вообще мало чего пробовала из еды и напитков мертвецов. Возможность уйти подальше от лодки и попробовать что-то новое, наверное, почти что сравнимое с ощущением песка между пальцев, её очень сильно интриговала и успокаивала.
- Пошли. То есть, веди.
Она взяла в руки весло и, опираясь одной рукой на него, а другой на плечо кофейника, неловко пошла за ним в Пургат. У неё кружилась голова от ощущения недвижимой поверхности под ногами.