Все знали, что в реке живут русалки.

В школе детям показывали страшные картинки и раз за разом повторяли, что хотя пресноводные русалки мельче и слабее своих морских сестер, но опасность от них исходит такая же, их тоже стоит избегать, если хочешь жить. Если в городе пропадал ребенок, обвиняли русалок, если девушка уходила гулять и не возвращалась, ругали русалок, если улов выходил скудным, винили русалок. Детям не разрешали одним подходить к реке, провинившихся мужей посылали на берег, рыбаков отпускали удить только в сопровождении хотя бы четырех друзей и собаки; все знали, что в реке живет смерть.

И она знала, и именно поэтому стояла по пояс воде, заливаясь горячими слезами и невольно вздрагивая каждый раз, когда в лодыжку врезалась рыба.

Может быть, здесь недостаточно глубоко? Нужно глубже.

С трудом переставляя ноги в воде, она шла вперед, пока вода не добралась до ушей; сжала губы, уставилась в голубое небо, расплывавшееся перед глазами. Она дрожала от холода, чувствовала ногами мерзкие склизкие водоросли на дне, слышала лишь шум реки, и все никак не могла дождаться, когда же уродливая хищница найдет ее, унесет ее, сожрет ее.

Ничего. Может быть, к водопаду?

Идти против течения было еще тяжелее, но желание встретить смерть оказалось сильнее стихии. Она ступала, скрипела зубами, силилась, а в лицо била вода; она захлебывалась, чихала, всхлипывала, но шла. Водопад был не так уж далеко, уже там, на берегу, где она оставила портфель, можно было слышать его недовольный рев, и тем не менее, кажется, идти пришлось с полчаса. Чудо, но спустя несколько шагов ей вдруг стало гораздо легче, сердце запело, решительность забурлила в венах, а сзади, в спину, как будто неведомая сила теперь подталкивала ее. 

Вот и водопад, а она еще жива.

Взобраться на гору и спрыгнуть с водопада? Так, конечно, она переломает себе все кости, но это не та смерть, которая ей нужна; если ее съедят русалки, то это произойдет быстро, как и говорила мама, ее просто мигом разорвут на тысячу крошечных кусочков, и все; ну где же, где же эти русалки?

Они были здесь.

— Ты дошла?

Голос раздался позади, она вскрикнула и обернулась; русалка выглядывала из воды, легко удерживаясь на месте несмотря на бурное течение, и обе ее руки упирались ей в спину.

У русалок есть руки?

— Конечно, у нас есть руки. Наша создательница позаботилась, чтобы мы привлекали свою главную пищу — ваших мужчин, — русалка втащила ее на один из камней у подножья водопада, и сама развалилась рядом. — У нас есть руки, лица, груди и даже волосы, хотя зачем, интересно, нам они нужны? И говорить, представь себе, мы способны говорить; порой достаточно позвать, обозвать ласковым словом, раскрыть объятия и вот, обед уже почти на твоем столе.

Она говорила о смерти и при этом беззаботно улыбалась. Захотелось поежиться, но в то же время опасность от русалки не исходила. Напротив, русалка явно не хотела нападать. Русалка хотела говорить.

А ведь не так часто встречались существа, желавшие поговорить с ней!

— Но девочки редко бывают моими гостьями.

Что на это можно было ответить?

— Я подумала, ты заблудилась.

Она не заблуждалась.

— Съесть тебя? Мне? Пожалей меня, милая, ты такая костлявая, что я все зубы об тебя переломаю!

Не смешно.

— Хорошо, тогда расскажи, зачем тебе это.

Что это, исповедь? Игра? Насмешка? Зачем расспрашивать потенциальную добычу, зачем рассказывать потенциальной убийце о своих проблемах? Зачем говорить с русалкой? У нее рыбий хвост, серая, блестящая чешуя, глаза на выкате и волосы больше похожи на жгуты, между пальцев перепонки — это чудовище, ужасное чудовище, и надо закричать, заплакать, попытаться убежать и поскорее добраться до мамы, не надо разговаривать с ней, не надо дрожать, не надо плакать.

— Если тебя так сильно задирают, то какой смысл умирать самой? Приведи сюда лучше обидчиков, сбрось их в мою реку, и я ими закушу с радостью. Я давно не ела человеческой плоти.

А те дети и девушки?

— Ну, нельзя же в самом деле все валить на русалок! Если бы все те, кого мне приписывают, и правда были съедены мной, я была бы уже такого размера, что легла бы на дно и не всплыла никогда.

Но почему ты здесь?

— Потому что больше мне негде быть. Я родилась в другом месте, но когда я выросла, настало мне время искать свою реку; и я нашла. Здесь скука, лишь изредка кто-то приходит топиться или рыбачить, и я подсматриваю за ними, подслушиваю разговоры, но сама обычно стараюсь не говорить; твои соплеменники, знаешь, обычно пугаются и громко орут всякий раз, когда меня видят.

Не удивительно!

— Я вот что скажу: если бы ты сейчас погибла, твои обидчики погрустили бы недельку, а потом продолжили бы радостно жить. А ты была бы уже мертва. И что, ты бы разве им так насолила? Ты бы разве их разозлила? Я слышала истории рыбаков, истории о насилии, о страшном насилии, и частенько они хвастались тем, что делали кому-то плохо, были довольны собой, и вообще... если хочешь жить нормально, то поборись за себя! Живи счастливо, живи красиво, с этим они смириться не смогут; а если уж будут лютовать, то и в самом деле приводи сюда. Без шуток. Я как выгляну из тины, как выскочу, так они во все горло завизжат! Вот увидишь!

Откуда ты знаешь?

— Русалки... долгоживущий народ.

Вместе плыть по реке было куда легче, портфель нашелся нетронутым там, где его и оставили, обсушиться придется уже дома. Русалка положила локти на берег, подперла голову, смотрела лукаво; не в первый раз в ее реку приходили топиться, не в первый раз после этого она провожала их домой.

И у русалок есть сердце?

— Одиноко? Да, иногда бывает, это правда. Других русалок здесь нет, это слухи, а люди, сама понимаешь... ну, если тебе меня жалко, то можешь сама приходить в гости! Принеси мяса. Буду рада послушать о последних новостях из города, я многих из вас по именам знаю; но только смотри, чтобы не заметили рыбаки. А то случится скандал.

Почему бы и нет? Все равно нет подружек, а русалка — в ней, кажется, нашлось что-то родное. С ней, кажется, приятно поговорить.

— Так обещаешь прийти?

Что тут ответить?

— Обещаю.